8. Исповедь Лисы или Охота на Лис.
После этой любовной прелюдии можно перейти непосредственно к Исповеди. Роман – это непрерывно разворачивающаяся тема Покаяния Лисы за ранее содеянное Зло. Своей самой серьезной проблемой Лиса считает… Совесть. Да-да, совесть, которая пробуждается при дергании Лисы за хвост и воспринимается ею как Возмездие. Лиса даже владеет особой духовной практикой «дерганье хвоста», посредством которой в состоянии произвольно обращаться к своей совести. Стоит ли напоминать, что Исповедь и Покаяние - это особые и хорошо известные практики внутренней христианской алхимии по «очищению» именно совести?
«Так сильно на меня подействовала музыка. Неподалеку уже долгое время пела флейта – о том самом, что было у меня на сердце. Что когда-то в детстве мы жили в огромном доме и играли в волшебные игры. А потом так заигрались, что сами поверили в свои выдумки – пошли понарошку гулять среди кукол и заблудились, и теперь никакая сила не вернет нас домой, если мы сами не вспомним, что просто играем. А вспомнить про это почти невозможно, такой завораживающей и страшной оказалась игра»,
«Если сильно дёрнуть Лису за хвост, происходит нечто недоступное пониманию даже самой умной бесхвостой обезьяны. Лиса в ту же секунду чувствует всю тяжесть своих лихих дел. А поскольку у любой Лисы, кроме совсем уж полных неудачниц, лихих дел за спиной навалом, результатом оказывается чудовищный удар совести, который сопровождается устрашающими видениями и ошеломляющими прозрениями, от которых не хочется дальше жить»,
«Лица людей, которые не пережили нашей встречи, пронеслись передо мной, как желтые листья перед окном во время осенней бури. Они возникали на секунду из небытия, но этой секунды хватало, чтобы каждая пара глаз могла бросить на меня взгляд, полный недоумения и боли. Я глядела на них, вспоминала прошлое, и слёзы двумя ручьями текли по моим щекам, а раскаяние разрывало сердце»,
«Это было чистой правдой – среди видений, которые только что пронеслись перед моим внутренним взором, мелькнуло такое: в ледяном мешке какое-то черное колесо наматывало на себя мой хвост, выдирая его из меня, но хвост никак не отрывался, а всё рос и рос, словно паутина и паучьего брюшка, и каждая секунда этого кошмара причиняла мне невыносимые муки. Но ужаснее всего было понимание, что так будет продолжаться целую вечность… Ада страшнее не может представить себе ни одна Лиса»,
«Никакая физическая и даже нравственная боль не сравнится со страданием, которое я испытала. Всё, что отшельники переживают за годы покаяния, уместилось в единственную секунду небывало интенсивного чувства – словно удар молнии осветил темные углы моей души. Как горсть праха, я осыпалась на пол, и из моих глаз хлынул поток слёз. «Мне стыдно… - прошептала я, - за всё, что я натворила… Я боюсь. Боюсь, что духи возмездия пошлют меня в ад»,
Спасительное, христианское убежище для раскаявшихся душ, для слабых духом или отчаявшихся в гордыни демонов неотступно маячит на всем протяжении романа, начиная с его новомодного символа - Храма Христа Спасителя и кончая православной верой как таковой, сменяющей у Волка-Оборотня увлечение Кастанедой. Тут внутренний смех Виктора достигает своего апогея: Werewolf, исповедующий православие!
Я от всей души смеялся над сценой чтения известным аристократом лекции о Сверхоборотне, обращенной к реальным Оборотням в Храме Христа Спасителя. Чуть позднее этому умнику символично откроют «истину», беспощадную реальность и совсем не понарошку придушат именно в этом Храме. Однако обратная метаморфоза, когда Оборотень уверует в Христа и Любовь, превратила мой смех в смех над смехом.
И тут я спросил себя: на какую публику рассчитаны все эти полу-умелые и полу-смешные басни нашего Оборотня? Кто сегодня еще способен проглотить всё это поп-православно-христианское внушение, преподнесенное в чисто постмодернистском стиле, где вспыхивает по временам не то фантом, не то симулякр совести – «вызывная совесть при дергании за хвост», ибо «в остальное время совесть оборотней не тревожит»? Для кого и для чего разыгрывается эта примитивная духовная фантасмагория, это «мошенничество с фальшивым покаянием»? Только ли смешного смеха ради? И если то, что Долорес Гейз была для Лисы А Хули символом «вечно юной и чистой души», можно еще счесть некоей авторской игрой с наивным читателем, то посмотрите, что можно прочесть у нашего Оборотя на других страницах этого же текста:
«И в то же самое время я безмятежно осознавала, что происходящее – просто игра отражений, рябь мыслей, которую гонят привычные сквозняки ума, и, когда эта рябь разгладится, станет видно, что не существует ни сквозняков, ни отражений, ни самого ума – а только этот ясный, вечный, всепроникающий взор, перед которым нет ничего настоящего»,
«Перед моим лицом оказался мятый лист Сутры Сердца, с которого на меня глядели равнодушные знаки, говорящие, что и я, и мой неудавшийся побег, и невыразимые муки, которые я испытывала в ту секунду, – лишь пустая мнимость»,
«Надо сказать, никакого плана у меня не было – так, вертелись в голове смутные соображения: сначала поговорить по душам, а потом заморочить, иначе с людьми нельзя. Хотя поразмысли я спокойно минуту, поняла бы, что ничего из этого не выйдет: говорить со мной по душам никто не будет, зная, что всё равно потом заморочу. А если с самого начала заморочить, по каким душам тогда говорить?»,
«Сострадания не было совсем – сердце напрочь отказывалось его выделять… Как говорят мои юные соратницы из провинции, сухостой»,
«Я засмеялась. Всё-таки он забавный. Наверное, завалил нескольких быков, заказал какого-нибудь банкира, а теперь с обычной человеческой самонадеянностью считает себя чудовищем. И думает, что любовь его спасёт»,
«Мне от людей вообще ничего не нужно, кроме любви и денег» :)!!!
Да и разве незаметно, как трудно даются Лисе слова о Любви, как они наигранны и вымучены? Послушайте эту банальность и фальшивость чувств в описании «искренней радости за другого»:
«Мало кто из оборотней знает, что такое радость за другого. А бесхвостые обезьяны не знают этого и подавно, они умеют только широко улыбаться, чтобы повысить свою социальную адаптивность и поднять объем продаж. Имитируя радость за другого, бесхвостая обезьяна испытывает зависть или в лучшем случае сохраняет равнодушие. Но я действительно испытала это чувство, чистое и прозрачное, как вода из горного ручья».
Лиса/Писатель, конечно, не может быть всегда на высоте, даже когда пахнет «Весной. Цветами. Обманом» :). «Но это не коварный обман, скорее насмешка». И сдается мне, что такие творческие проколы, такие опыты искусственной алхимии, раскиданы по роману отнюдь не случайно, - они суть всполохи всё той же особой, пелевинской интеллектуальной честности, то и дело прорывающейся в тексте.
Однако здесь, серди лисьей любви и раскаяния, наваждение совершенно теряет свою силу и прежнюю способность усыплять. Просыпайтесь же и вы, друзья мои! Тут уже пора! Сеанс лисьего гипноза закончен, растаял не то в смешном смехе, не то в метанойе. А с ним приближается к своему финалу и моя Охота на лис. Кстати, для тех, кто еще не знает, спешу сообщить: со следующего года такое аристократическое развлечение как «охота на лис» категорически запрещено высоким королевским указом. Не иначе как это проделки неугомонных Лисиц, уничтожающих в индивидуальном порядке лидеров Countryside Alliance (той самой организации, которая не давала запретить «охоту на лис»), одним из которых и был убитый Лисой И Хули в Храме Христа Спасителя известный аристократ духа. Ведь «когда людям удается поймать лису, они с ней проделывают такое, что лучше лишний раз не вспоминать».
Сейчас вы тоже позабавитесь месте со мной, ибо я успею еще в этом году хорошенько дёрнуть пойманную Лису за её пушистый хвост, чтобы вы сумели увидеть своими глазами, что прячется за гипнотической ширмой её хвостоблудного «раскаяния», а затем услышать своими ушами её настоящую и поразительную исповедь:
«С каждым рывком мою душу заливали волны непереносимого стыда. Но самым ужасным было то, что стыд не просто жёг моё сердце, а смешивался в одно целое с удовольствием, которое я получала от происходящего. Это было нечто невообразимое - поистине по ту сторону добра и зла. Я больше не могла сдерживаться и зарыдала. Но это были слёзы наслаждения, чудовищного, стыдного – и слишком захватывающего, чтобы от него можно было отказаться добровольно. Вскоре я потеряла представление о происходящем – возможно, и сознание тоже».
Вот так-то: удовольствие, смешанное со стыдом, слёзы наслаждения. Пей же лисичка свой собственный морок, слишком захватывающий для тебя, чтобы от него можно было отказаться добровольно! Ведь суть твоя – притворство, и потому живешь ты «веселыми пустяками и забавными скоротечностями», а также особыми удовольствиями Лисы - удовольствием от игры в слова, удовольствием от игры в перевоплощения, удовольствием от введения в заблуждение относительно своих взглядов, чувств, раскаяния, удовольствием от внушений и манипуляций всех видов. Бедная, за своими игрищами, сопровождаемыми неумолкающей и злорадной усмешкой над читателем, ты уже не способна понимать всего маразма и цинизма своего собственного морока. И вот, я воплощаю твоё тайное желание – быть в очередной раз пойманной, «застигнутой врасплох»:), пристыжённой.
В оправдание Лисы надо обязательно сказать, что она не только прекрасно понимает, что не на всех действует её гипноз, но и вполне сознательно дает себя поймать «тем, другим, которых не обманешь», тем «заклинателям нечисти, перед которыми испытывает сильный генетический страх», для которых Лиса – всего лишь одна из сторон образа, который Виктор Пелевин транслирует и внушает нам с самого начала романа в отношении самого себя. Вот еще пара мест, где Лиса дает себя поймать:
«Хитрое сердце сложно излечить, заставляя следовать нравственным правилам. Именно потому, что оно хитрое, оно непременно отыщет способ обойти все эти правила и всех одурачить. А за три кальпы оно может понять, что дурачит только себя»,
«Я отрабатывала этот взгляд больше тысячи лет, и бесполезно его описывать. Это моя фирменная провокация, бесстыдство с невинностью в одном бронебойном флаконе, который прошивает клиента насквозь и потом еще добивает рикошетом. Единственный известный мне способ защиты от такого взгляда – смотреть в другую сторону. Александр смотрел на меня».
Это переломный момент, непосредственно предшествовавший лишению Волком Лисы девственности (а через это и имманентного лисам-интеллектуалкам комплекса старой девы), в котором фирменная провокация Лисы наконец-то оборотилась против неё самой, столкнувшись с более сильной креатурой. Сама сцена сексуального полу-насилия над вполне сформировавшейся (за две то тысячи лет :)) женской эмансипе, вышла очень реалистичной и возбуждающей. Есть тут какой-то совершенно дикий и великий момент истины, при котором сама поза и сопутствующее ей дергание Лисы за хвост становятся невыносимо уморительными.
Почему же Пелевин позволил Волку так поступить со своей главной героиней?
Потому что Лиса - это лишь часть авторского «Я», поверхностная, женская, писательская реальность которого мучительно им самим проживается и преодолевается отнюдь не через раскаяние и любовь, но исключительно через актуализацию принципиально другой стороны своего существа. Лиса - персонаж для наивных читателей, поверхностный слой, предназначенный для считывания и внушения бесхвостым обезьянам, и призванный скрывать более глубокую, более «истинную», более реальную природу нашего наихитрейшего автора.
Так кто же скрывается за перманентным, истым и издевательским притворством Лисы А Хули? Кто способен с легкостью преодолевать все её фирменные мороки, провокации и выкрутасы? Кто освободит хотя бы на время Лису от самовнушенных заклятий? Кто откроет, подарит ей её иную суть, возвышая её притворство до любви?
10. Волк.
ПИСАТЬ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ ВОЗМОЖНО ТОЛЬКО ПРО СЕБЯ
Не все Оборотни – Лисы, есть и другие, более продвинутые, опирающиеся не на трансформацию чужого восприятия, а на восприятие собственной трансформации. Такие Оборотни – настоящие волки духа, стоящие ступенью ближе к окончательной пропасти зла, где, напомню, обитает Сверхоборотень.
Волк и Лиса - это две стороны единого авторского существа, его мужская и женская ипостаси, постоянно перевоплощающиеся друг в друга и… любящие друг друга благодаря своим удивительным, но столь разным хвостам. Они похожи, как брат и сестра, как существа «одной крови», однако Волк-Александр не просто другой, - он, скажу так, – по-мужски проще и круче.
Вот он, выступающий наружу из текста, Оборотень-Волк-Монстр:
«Скучно теперь Александру быть человеком»,
«Грозное обаяние хищника-убийцы»,
«Сгусток злой силы, который рвался из его глубин наружу»,
«Варварски-свежий взгляд на мир»,
«Самодовольное воинствующее невежество, пытающееся трахнуть всю историю и культуру»,
«В каждом втором слове проглядывает отвратительный шовинизм самца»,
«Иногда я сама не понимала, что вызывает в моей душе большее смятение – чудовищный инструмент любви, с которым я имею дело, когда он превращался в волка, или эти дикие, поистине волчьи взгляды на жизнь, которые он высказывал, пока был человеком. Возможно, второе завораживало меня так же как и… Я не стала додумывать эту мысль до конца – она была слишком пугающей»,
«Все его жуткие стороны, как ни странно, лишь прибавляли ему очарования в моих глазах»,
«Супрафизическая трансформация, которую мог совершать Александр, была умопомрачительна. В нем жила древняя тайна, которую лисы уже забыли»,
«Александр был просто рисунком на двери в потустороннее. Теперь эта дверь распахнулась и наружу вырвался тот, что уже долгое время следил за мной сквозь замочную скважину. Передо мной стоял монстр»,
«Благородный и страшный зверь; такого действительно могли бояться северные боги»,
«Он прыгнул, и на секунду мне показалось, что свет закрыла низкая и страшная грозовая туча. А в следующий миг туча рухнула на меня. Мне казалось, что со мной проделали то же самое, что я всю жизнь проделывала с другими».
А вот какие интересные, проштудированные заметки находит Лиса в обиталище Волка (здесь подчеркивания принадлежат самому Волку):
«ФЕНРИР. Это был самый жуткий зверь нордического бестинария, главный герой исландской эсхатологии: сын Локи, огромный волк, которому предстояло пожрать солнце и богов после закрытия северного проекта, после чего наступит Рагнарек».
«Я знала этот рассказ Борхеса «Рагнарек», который поражал меня своей сомнабулической точностью в чем-то главном и страшном. Герой и его знакомый оказываются свидетелями странного шествия богов, возвращающихся из векового изгнания. Столетия дикой и кочевой жизни истребили в них всё человеческое. Один держал ветку, что-то из безхитростной флоры сновидений; другой в широком жесте выбросил вперёд руку с когтями, лик Януса не без опаски поглядывал на кривой клюв Тота. Кто-то из них вдруг разразился победным клекотом, невыносимо резким, не то свища, не то прополаскивая горло».
«Но будет еще сильнейший из всех, имя его назвать я не смею; мало кто ведает, что совершится следом за битвой Одина с Волком»,
«Всё остальное было в том же духе. Большинство бумаг в папке так или иначе относилось к северному мифу. Самое мрачное впечатление на меня произвела черно-белая фотография немецкой подводной лодки «Нагльфар» – так в скандинавской мифологии назывался корабль бога Локи, сделанный из ногтей мертвецов».
Лиса назвала всё это «сновидческим эхом фашизма», я же добавлю к этому тот факт, что действие сна из упомянутого рассказа Борхеса происходит вечером на факультете философии и литературы. Можно ли найти лучшее время и место для мистификаций :)? И разве не пронзительна скрытая тут метафора: «сон на факультете философии и литературы»? Сон во сне.
Только это уже не сон, а прорывающаяся из сна глубочайшая реальность. Лиса столкнулась нос к носу с самой скрытой, самой пугающей и потому самой реальной человеческой сутью, - со своей второй, темной натурой.
Сновидческое эхо фашизма… Да, именно так предстает сегодня человеческому (т.е. всё еще преимущественно женскому) бессознательному образ Абсолютного Зла, образ Чудовищ, Монстров, Драконов – убийц и сильных мира сего, впавших в самонадеянность и манию таинственного, жуткого величия. Череда этих грозных образов проходит через всю мировую литературу, где, они, как правило, олицетворяют те необъяснимые в своем происхождении злые силы, в борьбе с которыми неизбежно должно побеждать добро.
Как вы думаете, часто ли эти Монстры Зла думают о покаянии и спасительности Любви? Правильно, не часто, хотя и случается. Эти монстры потому и таковы (или стали таковыми), что далеки или вовсе чужды эманациям Любви или сумели преодолеть в себе Любовь как человеческую квинтэссенцию (преодолеть в смысле «изжить с извлечением силы»). Я специально повторю еще раз эту формулу: изжить с извлечением силы. Ведь Любовь, согласно Пелевину, имеет «совсем иную природу».
Я подошел к решающему моменту моей охоты. Вон, уже близко, скрываясь от читателя и от самого себя в маскараде человеческих и лисьих обликов, затаился этот таинственный, но вездесущий Зверь. Если кто-то из читателей полагает, что ничто звериное его не касается, то ему следует всё же окончательно проснуться прямо здесь-и-сейчас, чтобы далее по жизни не попадать из-за своего духовно-психологического невежества под гипнотическое воздействие различных лисиц, распевающих красивые песни о любви и свободе. Сейчас, для всех желающих приобщиться к доктрине практического реализма, я постараюсь довести эти бессознательные эманации монстриальности, «сновидческого эха фашизма», до сознательного уровня понимания, выразив и зафиксировав их рационально с помощью русского языка, условно поймать его сетью слов. Остальным, не любящим заморачиваться на теоретическом осмыслении реальности, советую пропустить следующую главу.
11. Охота на волков
Я буду говорить сейчас о гендерной природе человека и о его менее всего понимаемой и изученной мужской психической функции, отражающей мужскую физиологию и мужскую генетику. Я буду говорить о той самой «пропасти зла», третьей сверх-нижней чакре (следующей за чакрой Лисы и чакрой Волка) на конце хвоста, где обитает Сверхоборотень или нечто, порождающее энергию и силу, которая в современном языке именуется злой силой, или просто Злом. Вот как его эманации проступают в тексте Пелевина в метафорах:
«Бывает, увидит кто меня, выпучит глаза от вида моей рыжей гордости, а в следующую секунду и сам уже не понимает, что за дрожь его прошибла – ничего ведь нет кругом, только голое поле, над которым ветер крутит сухие листья…»;
«Мы, Лисы, … нащупываем тайные струны человека, а потом, когда они найдены, норовим сыграть на них «Полёт Валькирий», от которого рушится всё здание личности»,
«У Лис есть метод, позволяющий посылать наваждение во все стороны сразу, мгновенно подавляя человеческую волю. При этом мы не настраиваемся на конкретного клиента, а как бы становимся большим и тяжелым камнем, который падает на гладкое озеро «здесь и сейчас», посылая во все стороны рябь, из-за которой у людей мутится в голове. А потом дезориентированный человеческий ум сам хватается за первую предложенную ему соломинку. Не знаю, понятно ли? Называется эта техника «Гроза над Небесным Дворцом».
Эта «загадочная», мужская психическая квинтэссенция с помощью необъяснимой алхимической реакции, трансмутировала в существе Волка до своей магической актуализации – инвольтированный любовью, он научается радикально прекращать любую реальность, которой, выражаясь по-простому и по-русски, наступает… пиздец. Для практической жизни действительно очень полезно порой стряхивать с себя гипноз этих блуждающих и обманчивых иносказаний Ума в Языке, - прекрасных метафор. Всё, знаете ли, лучше всего объясняется посредством простых и близких к телу слов, становится как бы проще и сильнее. Пелевин в этом смысле – дока.
Поэтому также как Любовь есть лишь метафора, отражение женской квинтэссенции, женской физиологии и генетики, женской стороны человека и самой человечности в языке, замутненная множественностью своих смыслов, так и Насилие, как противоположная Любви мужская метафора, есть отражение мужской квинтэссенции, мужской физиологии и генетики, мужской стороны человека в языке, замутненное современными «смыслами» не меньше (разрушение, уничтожение, прекращение и т.д.)
Любовь и Насилие - именно эти два начала, поднимающихся от генетики или «реликтового излучения хвоста» через физиологию до метафорической выраженности в языке, имеют совсем иную по отношению друг к другу, и именно гендерную природу. Их языковые соответствия могут быть выражены следующими простыми цепочками:
Женское = Любовь = Человеческое = Слабость = Инстинкт самосохранения.
Мужское = Насилие = Всякое «Сверх» или «Вне» = Сила = Инстинкт смерти.
Уточнения здесь требуется только два: 1) Мужское определяется и измеряется способностью к Насилию, Женское определяется и измеряется способностью к Любви, 2) Мужское и Женское не есть Мужчина и Женщина, это развившиеся в процессе эволюции и закодированные на генетическом уровне психические проявления пола, присутствующие в каждом человеке и работающие в его жизни в зависимости от их востребованности её обстоятельствами.
В чистом виде Любовь и Насилие в принципе невозможны. Каждый из нас, людей, представляет собой известную смесь этих начал, объединенную бесполым и именно поэтому мутным словом «психика». Дело в том, что там, где утрачивается очевидность и ясность гендерных различий, там утрачивается и ясность вообще, там всё покрывается мутью объединяющих, синтезированных, бесполых, общечеловеческих понятий, предводителем которых выступает великое, выдуманное психологией, «Оно».
Никакие наши выдумки не могут лишить наши основополагающие психические функции гендерного содержания, которые по факту несут на себе преобладающий след мужского или женского начала. Понимание этого позволяет отбросить распространенное заблуждение о том, что Разум по «своей природе» универсален и беспол, что он есть некий особый физиологический проект примирения половых различий, некая бесполая физиологическая функция, стремящаяся стереть естественные полярности изначально гендерной психики. Разум не имеет собственно «своей природы», отличной от природы человека. Разум, друзья мои, безумен точно также как и Пол, как его крайние проявления – Любовь и Насилие. Он способен обслуживать любое из этих гендерных начал, и на деле обслуживает их одновременно. Но рано или поздно Разум познаёт свою двойственность и либо делает сознательный выбор, либо пытается произвести сугубо практический синтез, ловко используя своё знание этих двух началах, в которых, действительно, нечего понимать, кроме их принципиально разной природы и разного предназначения.
Поэтому вопреки распространенному мнению о том, что человеку для психического благополучия необходим гармоничный, «разумный» баланс между его гендерными проявлениями, посмею утверждать обратное: для психического благополучия, исключающего всякую возможность любого рода психических отклонений, а также предполагающего стабильность психики, необходимо если не тотальное, то акцентированное преобладание и подавление одним началом другого, господство одного начала над другим. Чем ближе к паритету находятся женское и мужское начало в человеке, тем более он будет склонен к состоянию психологического дискомфорта и соответствующего ему «ценностного духовного тупика». Ибо все наши ценности есть не что иное, как отражение в Уме и Языке наших гендерных начал и склонностей (без этих гендерных предпочтений ценности вообще формироваться не могут). Высокое-низкое, сильное-слабое, насилие-любовь, мораль господ - мораль рабов и т.д. – всё это другие названия для мужского-женского. Преобладание мужского начала порождает сильную, высокую личность господина (быть аристократом духа – быть господином над любыми проявлениями женского начала). Преобладание женского начала порождает слабую, низкую личность раба. Другими словами: у женщины лучше получается там, где она любит, у мужчины – где он ненавидит.
Разум неизбежно состоится в интересах гендерной природы человека, то есть послужит верой и правдой своему истинному господину – мужскому или женскому телу. Осознавая свои генетические приоритеты, Разум неизбежно станет тем, чем он только и может быть - инструментом, помощником в реализации жизненных, практических задач личности вполне определенного пола. Такая личность, как мужская, так и женская, являет собой прекрасный пример цельной личности, влечения, умозаключения и поступки которой всегда исполнены чистоты пола, всегда конгруэнтны и обаятельны. Наше гендерное, интуитивное ощущение естественным образом возмущает преобладание мужских начал в генетической женщине или женских начал в генетическом мужчине. Гендерное двуличие действует отталкивающе, поскольку гендерно-двуличная личность всегда идёт вразнос. Да и как ей избежать разлада? Тут, как и в современной семье, равенство супругов лишает гендерного счастья обоих. Но этот разлад – лишь подготовка к решающему выбору и размежеванию.
Ничего не поделаешь, но мало кто понимает слова Ницше и его последователей о том, что мужчина – это воин, а жизнь мужчины – это война; что счастье мужчины звучит – «я хочу!», а счастье женщины – «он хочет!»; что женщина создана для «отдохновения воина», а всё остальное - глупость. Насилие мужчины, преодолевшего и подчинившего в себе внутреннюю женщину, всегда чисто и всегда узнаваемо, и полноценно принять его способно только иное в своей природе начало – Любовь. Человек способен обуздать мучительную смесь Насилия и Любви, клокочущую в нём на трудном для постижения генно-физиологическом уровне, только следуя своей преобладающей половине, ибо исчезнуть этой нашей насквозь пронизанной полом генетике и физиологии просто некуда.
Выражаясь философски, пора произвести радикальное расширение понятия пола, уже предпринимавшуюся русским мыслителем Розановым. Человек весь есть только трансформация его пола. Всё, что мы делаем вне пола, якобы «духовно», есть неузнанное половое. И если Фрейд пел всё еще о своём, о женском, то пора уже говорить о мужском, и даже не говорить вовсе, а просто делать. Отрицание же фундаментального различия полов, или утверждение их равноправия, или желание слить их в нечто «единое» – верные признаки половой перверсии, упадка жизненных сил, но именно такие люди (именно с такими противоестественными влечениями) вчера и сегодня творят наблюдаемую нами «культуру».
Сновидческое эхо фашизма – это эманации мужского начала, взыскующего чистоты своего проявления – Насилия, движения духа за существующие пределы бытия, способность к актуализации и проекции в мир неограниченных возможностей небытия. Каждый мужчина хорошо знаком с этими реликтовыми волнами сокрушительной энергии, опирающейся на бездонную пропасть инстинкта смерти, на конечное и изначальное небытие, ничто, пустоту, лежащую в основе всякого бытия. В этом смысле извечное смешение и уравнивание звериного, яростного и злого получает хорошее объяснение. Мужское начало подобно ядерному реактору, источнику безграничной и опасной энергии, источнику вечной молодости духа, поскольку оно непосредственно соприкасается с небытием, способным без ограничений прекращать и порождать любое бытие. Перестать бояться этого «непостижимого» источника зла, смертельного инстинкта, философского камня, признать его, ощутить всю его мощь, воспользоваться им и, наконец, сознательно жить мужественно, - вот ближайшая задача для всех, взыскующих сверхчеловечности. Знания для контролируемого запуска этого мощнейшего, внутреннего, мужского реактора неуклонно копятся и однажды достигнут своей критической массы. Познавание сверхчеловека – так называю я процесс созидания, освоения (фиксации), накопления и передачи этих особых и практических знаний!
Это всесильное, разумно-волевое мужское начало в филогенезе и онтогенезе проявляется труднее и позже всех женских начал самосохранения и удовольствия. Оно выглядит как более молодая психическая функция, трудно вызревающая даже в самых лучших мужских организмах (достаточно указать на возникновение патриархальности и психо-физическое развитие мальчиков). Этим же движением осознаваемых мужских начал психики следует в помощь Ницше объяснять такой феномен как рессентимент, который есть проявление нового уровня неотступно набирающего силу мужского начала в еще преобладающей женской психике (после чего рабы и женщины становятся способными порождать ценности, требовать свободы и даже умирать за неё). История человечества – это всё еще женская история, история преобладающе женской психики, направленной на самосохранение и комфорт. Вся история «мужского мира» - это почивание на лаврах весьма незначительного проявления мужской психической функции, выражавшейся в основном бессознательно. В женском мире и психике мужскому началу, злой сути, злой натуре, способной к тотальному Насилию и Смерти, не нужен весь его бездонный потенциал, чтобы преобладать и господствовать. Даже известные воины и властители, все эти Александры, Цезари, Наполеоны лишь в небольшой дозе исторгли из себя в мир возможности мужского властного злоеволия, сверхсмертоносного сверхбеспредела. Последний всемирно-исторический всплеск этого гендерного движения в силу своей несвоевременности и слабости был задушен в ходе Второй Мировой Войны. Известный нам исторический фашизм тоже успел явить миру свой «необъяснимый» звериный оскал, однако так и не раскрылся, не состоялся во всей своей взыскующей чистоте. Именно поэтому он обязательно вернётся, но еще «страшнее» предшествующего, с еще большей «злой силой». Современный, внутренний «психофашист» ждёт и подрастает, чтобы в новых формах продолжить внутреннюю человеческую неизбежность – разумную дорогу зла и насилия, пролегающую в поле сознания смерти и небытия.
Скажу больше: всё великое, человеческое Созидание и Творчество, как вынашивание и рождение плода, – есть лишь вторичная и женская деятельность, основанная на первичной мужской способности уничтожать прежние и ограничивающие пределы бытия, оплодотворяя бытие к новому бытию. И чем более необузданным, поразительным и великим является Созидание и Творчество, тем более глубоко оно опирается на зло и насилие.
В будущем, еще более мужском мире, законы будут анти-либеральны, иерархичны и очень жестоки. Тот, кто не поймет необходимости взять на себя всю полноту зла и насилия, имманентного мужскому началу, кто не сможет принять на себя трагическую и дикую с точки зрения современной гуманности миссию Волка-фашиста, тот в своей неравной и бессмысленной борьбе против него с необходимостью станет его жертвой, и он придет к нему в роли палача.
Не стоит понимать мои слова примитивно. Не в среде националистов или преступных авторитетов увидим мы настоящих будущих повелителей, готовых к ужасным экспериментам в рамках естественной актуализации своей сути. По ту сторону коллективистских идеологий и банального криминала, по ту сторону добра и зла, в полуденный час слияния мужской воли и разума снимут Волки свои темные, пока еще лишь внутренние маски. Они вооружатся ласкающим руки оружием и простыми, но сильными словами: не о свободе, этом тумане для рабов, не о любви, этом обмане для женщин, но о господстве, утверждающем мужское колесо небытия-бытия. Они выстроятся в суровую и беспощадную (прежде всего к самим себе) иерархию и начнут окончательно выстраивать по её подобию весь мир. Это будет похоже, выражаясь словами Пелевина, на «цепную алхимическую реакцию». Они появятся неожиданно и внезапно, как властный факт, но они будут не злы и не жестоки сами по себе. Разве Волк-Александр зол и жесток? Их Насилие будет спокойно и холодно, иронично и ритуально, естественно и благородно.
«Каждый пустой орех хочет быть расколот» (Ницше), или оплодотворён. Каждая Лиса и есть такой пустой орех. Его колкой или оплодотворением займется Волк, «страшный» в своей реальности персонаж заката гуманистической цивилизации, обретающий сейчас свое грозное рождение в текстах всевозможных оборотней. Пример Ницше в этом смысле – наилучшая демонстрация моих мыслей. Все его тексты и поразительные философские достижения могут быть объяснены этим полу-сознательным, гендерным психическим движением, взысканием собственной мужественности, прорывавшейся к господству сквозь преобладающую женскую реальность. Дорога Ницше уже в скором времени будет радикально продолжена теми, кто без страха взглянет в глаза источнику своего мужества и осознает его природу и задачи. Избавиться от всех современных духовно-ценностно-лингвистических тупиков, упирающихся в небытие, как общую точку разрыва, прекращения и возникновения всего и вся, можно лишь одним способом – самому стать его источником. Мужество – это быть источником небытия, от которого веет насилием, злом, свершениями и тревогой во всей их мощи и непредсказуемости. Оно ведет не к фантазийной свободе, а к естественному для него господству, мощи, власти. Постичь или уверовать в это, принять такое истое мужество как первичный факт и главный смысл своего бытия и начать действовать сообразно этому, - только здесь на деле пролегает путь ко всякому высшему бытию, а с ним также к любви и благу, только здесь возможно «сердце, которое попало под власть зла, а потом вернулось к добру». Все великие вещи, словно дикие звери, ласкаются и лежат у ног всякого будущего обладателя такого мужественного сердца.
Итак, Волк, Зверь, как тайный облик нашего Оборотня, выслежен и теперь мне, как охотнику, загнавшего добычу в тир, под выстрел, остается лишь определить его судьбу.
Дослушаем сначала мнение Борхеса, прочитанное Лисой среди заметок Волка:
«И тут мы поняли, что «!идёт их последняя карта!, они !хитры, слепы и жестоки, как матёрые звери в облаве!, и - !ДАЙ МЫ ВОЛЮ СТРАХУ ИЛИ СОСТРАДАНИЮ - ОНИ НАС УНИЧТОЖАТ! И тогда мы выхватили по увесистому револьверу и С НАСЛАЖДЕНИЕМ ПРИСТРЕЛИЛИ БОГОВ» (вся пунктуация и шрифты – Волка).
Хорошо еще, что всяким Борхесам такое может только сниться. Кто желает вместе с Борхесом-Лисой пристрелить этих поганых волков, тот должен не иначе как пустить пулю себе в лоб или разбить этот свой лоб о стену, как это делает герой известной пьесы «Косметика для врага». Волк – это неотъемлемая и, сдается мне, центральная часть Оборотня, поэтому, убивая его, мы неизбежно убиваем самого Человека.
Не будем же неблагодарными: именно Волк извечно выручает Лису. Внешне - когда он спасает её, загнанную, от конных милиционеров, внутренне – когда лишением девственности он освобождает её для познания «истинной любви»:), и вообще – именно Волк своей реальностью придает реальность Лисе.
Лично я не стану убивать Волка, и предпочту в слове «охота» другой его смысл. Хотеть быть Волком, желать волчьего сердца для великих свершений или просто для нормальной и цельной жизни, перестать держать своего внутреннего Волка на голодном пайке, перестать охотиться на того, кто сам есть символ охоты, - вот единственный, реальный и достойный мужской выбор. Я отпускаю Волка.
12. Охота на Пелевина.
Располюсовывая, располовинивая себя на Лису и Волка, Пелевин… охотится на самого себя. Таким оригинальным способом он сам себя постигает, учит и даже имеет. Надобно хорошо знать, что постижение своего мужского и женского есть необходимейший этап в любом духовном познании. И это познание отнюдь не конфликта, как столкновения равнозначных начал, а познание их естественных взаимоотношений, иерархии между двумя способами бытия, между практикой и теорией, между делом и словом.
О мировоззрении Лисы я сказал предостаточно, так что давайте ещё немного приобщимся к чисто мужской доктрине практического реализма, которой придерживается всякий Волк:
«Это палец. О том, что он есть, рассуждать не надо. Он и так перед глазами. На него достаточно просто указать пальцем»,
«Не попрекай меня необразованностью. Мои знания относятся к другой области, практической, и поэтому они гораздо ценнее твоих, теоретических»,
«Я бумаг не люблю. На бумаге оно всегда хорошо выходит, а в жизни…сам видишь»,
«Превращаясь в волка, Александр терял способность разговаривать»,
«Я прагматик. Моё дело нефть пустить»,
«Потому что потерять Образ Божий, стать волком и не иметь денег – невыносимо и немыслимо, и такого не допустит Господь, от которого я отрёкся»:),
«Мужчина куда ближе к животным во всех своих проявлениях: издаваемых запахах и звуках, типе телесности и методах борьбы за личное счастье».
Практический реализм выражается в приоритете опыта и ощущений, основанных на реальном соприкосновении с внешним миром, над любыми внутренними, всегда вторичными инсинуациями мыслей и чувств:
«Чудеса с давних пор настраивают меня на ироничный, чтобы не сказать презрительный лад»,
«Читать мысли нельзя, этого никто не умеет. Потому что ничего похожего на отпечатанный текст ни у кого в голове нет. А ту непрекращающуюся мыслительную рябь, которая проходит по уму, мало кто способен заметить даже в себе. Поэтому читать чужие мысли – все равно, что разбирать написанное по мутной воде вилами в руке сумасшедшего»,
«Если всё самое важное заключается в нас самих, то зачем же был бы нужен внешний мир? Если он не способен тебя ничем удивить, то, конечно, достаточно сидеть у стены на пыльном коврике для медитации, отталкивая набегающие мысли, как пловец мертвых медуз. Ставя крест на внешнем мире, ты ставишь крест и на самом себе. В мире есть еще много золотых рыбок…»,
Я предлагаю всем охотникам хорошо запомнить эту живительную формулу-метафору практического реализма: «В этом мире есть ещё много золотых рыбок». Так звучит девиз продолжающейся жизни с её главным качеством – будущностью, постоянной охотой. Пелевину – огромная благодарность за такую позицию, совпадающую с позицией Ницше и отвергающую всякую усталость и творческий тупик постмодернизма:
«Есть тысячи троп, по которым еще никогда не ходили, тысячи здоровий и островов жизни. Все еще не исчерпаны и не открыты человек и земля человека.
Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей доходит новая весть.
Вы, сегодня еще одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него – сверхчеловек.
Поистине, местом выздоровления должна еще стать земля! И уже веет вокруг нее новым благоуханием, приносящим исцеление, - и новой надеждой!»
Практическому реализму с его приматом прямого действия (Волку) сегодня противостоит полчище женского словоблудия, текстов, Лис. Писательство, графоманство как таковое (здесь я не делаю исключения и для себя) является проявлением именно женской психической функции, отражающую недостаточность сил для действия, сублимирующей действие в словоблудие. Деррида: «Стиль или неповторимая словесная экзальтация есть сугубо Женское, а наивернейшим проявлением Женского является Текст. Пишет всегда женщина и пишется именно женщина. И, сама того не понимая, каждым актом писательства Женщина кастрирует Мужчину».
Vagina dentatа. Выражаясь словами как раз уже кастрированного Александра, который потерял охоту к сексу, поскольку у него на причинном месте вырос коготь: «Что страшнее атомной бомбы? Пизда с зубами!» Такие вот развесёлые символы современности и изощренные способы кастрации. Очень важно видеть и понимать эту тенденцию современности, когда мужские начала начинают повсеместно и активно проступать в особях женского пола. Однако всё мужское проявляется в женщине как симулякр, притворство, копирование и подражательство мужскому, т.е. всегда как отражённое, не подлинное, ей не соответствующее, и потому не приносящее ей счастья. Для насилия или для любви надо быть рожденным в соответствующем поле. «Прав был Чехов – женская душа по своей природе - пустой сосуд, который заполняют печали и радости любимого».
Практический реализм Пелевина, как сугубо мужская идеология силы и здравого смысла, утверждается именно Волком, потому что (еще и еще раз) восприятие трансформации, которым пользуется этот Оборотень неизмеримо превосходит трансформацию восприятия, которым пользуется Лиса. Реально лишь изменение реальности, в том числе своей собственной природы. «Мужчина должен сначала одурачить, убедить себя, и только тогда он становится способным убеждать других. Он честнее – ибо верит в то, что делает. Женщина же в глубине не верит в то, что творит». Мужское начало вообще делает всё проще и чище, подобно тому, как «становятся проще и чище слова в детской книжке, набранные крупным шрифтом».
Притворство же Лисы/Писателя для Волка/Деятеля, видящего её насквозь, выглядит смешным и мучительным. Именно оно приводит в итоге к бессилию, раскаянью и пустоте, закамуфлированной любовью. У Лисы нет той волчьей силы, того «огромного количества мужской энергии», черпаемой из бесконечного источника инстинкта смерти, которая позволила бы ей превратить свою выдумку в действительность, которая позволила бы ей «убедить саму себя в реальности своих выкладок». Вот почему внушаемые Лисой иллюзии, приводят только к ослаблению и печальным духовным последствиям как для неё самой, так и для всех тех существ, на которые она направляет свою недостаточно сильную энергию обмана:
«Когда Любовь, мировая женская суть, убивает чистого зверя в мужчине, превращая Волка в Собаку, у этой собаки в глазах остается странное спокойствие, в котором отчаянье уравновешенно яростью»,
«Только сейчас я понял, в чем смысл сказки Аленький цветочек. Любовь не преображает, она просто срывает маски. Я думал, что я принц. А оказалось… Вот она, моя душа»,
«Был такой большой, серый, грубый. Собирался солнце сожрать. И сожрал бы, наверное. А теперь лежит у моих ног мирная черная собачка, спокойная и тихая, и просит над ней не подтрунивать. Вот оно – облагораживающее влияние хранительницы очага. Отсюда и пошли цивилизация и культура. А ведь я даже и не предполагала, что могу оказаться в этой роли»,
«- И как я, русский офицер, дошел до такой жизни?
- Да ладно тебе, какой ты русский офицер? Так, бригадир мокрушников.
- Вот оттого то у меня и все проблемы, что ты меня любишь.
Эти слова были чистой правдой».
Пелевин с мужской прямотой заявляет, что Любовь есть самовнушенное Притворство, высшая форма женского притворства, обессиливающий обман, женский опиум для мужского начала. Послушайте Лису еще раз и внимательно: «Наша сущность в том, чтобы постоянно притворяться. А если моя сущность в том, чтобы притворяться, значит, единственный путь к подлинной искренности (Любви? – Д.Ф.) для меня лежит через притворство». Витальна ли Любовь для женщины? Пусть каждая женщина сама себе ответит на этот вопрос:).
Алхимическая реакция – прививка женской Любви к мужскому, дикому дереву Насилия (или наоборот, в зависимости от пола) – есть извечная тема духовных исканий и… психической неустойчивости человека. Вариантов последствий здесь масса, от кастрации до поэзии:), но надо признать, что без этой алхимии жизнь человека невозможна: в своих гендерных крайностях человек погибает очень быстро от само-уничтожения или от само-разложения. Тот же Ницше прекрасно это понимал, говоря о высшем человеке как о «звере изворотливом и хищном, обреченном лгать…», или «не в том опасность для сильного, что станет он добрым, а в том, что стает он наглым и разрушителем». Однако стоит всё же осознать, что Любовь для мужчины есть побочный, женский подвой, а Насилие – тот самый дичок, который питает привитое дерево, и что сила человека любого пола в практической жизни определяется всё же его способностью к Насилию. Способность же к Любви всегда лишь следует этой первичной мужской способности. Иерархия здесь очевидна: слабые особи и любят слабо. Состояние Любви приходит к мужчине только на его уровне силы и только как отдохновение, как актуализация его женского подвоя на вершине достигнутого им максимума. Любовь для мужчины есть тот женский ограничитель, тот психологический фиксатор, который проявляет его силовой или витальный уровень в данный период его становления. Рим, дошедший до пределов своей тогдашней способности к насилию, неминуемо должен был завершиться христианской доктриной Любви, а также и восстанием рабов, потому что Любовь есть женский психический механизм пребывания, завершения, фиксации, расцвета и увядания некоего периода возрастания силы человеческой психики, основанного на актуализации её мужских начал. Но для движения дальше неизбывно потребуется новое мужское усилие, новое начало, новое Насилие, и, прежде всего, над самим собой. Ницше: «Да, эту тайну поведала мне сама жизнь, имя которой, сдается мне, – женщина. «Смотри, - говорила она, - я всегда должна преодолевать самое себя! Иначе я умру. Я, жизнь, есть борьба, и становление, и цель, и противоречие целей; ах, кто угадывает мое сердце, угадывает также, какими кривыми путями и диковинными странами я должна идти! Чтобы ни создавала я и как бы ни любила я созданное, - скоро должна я стать противницей ему и моей любви: так хочет моя воля к жизни, моя воля к власти».
Доктрина практического реализма в духе Ницше настаивает на необходимости именно продолжительности, а не силы высших состояний. Именно продолжительность нового уровня силы составляет суть любого духовного достижения. Вот как об этом превосходно и совершенно иными словами сказал Виктор Пелевин:
«Надо постоянно видеть свои истины. Понимать их вновь и вновь. Обычно, если ты что-то понял, ты уже никогда не сумеешь понять это снова именно потому, что ты все как бы уже знаешь. А в истине нет ничего такого, что можно понять раз и навсегда. И когда мы думаем, что поняли, мы уже снова потеряли. Понимать надо вновь и вновь, секунда за секундой, непрерывно. Очень мало кто на это способен. Если ты что-то понял, то это не значит, что ты будешь понимать это через два дня. У тебя останутся мертвые корки слов, а ты будешь думать, что в них по-прежнему что-то завернуто. Так думают все люди, они всерьез верят, что у них есть духовные сокровища и священные тексты».
Вот еще раз и опять другими словами та же формула: «На волчью метаморфозу тратилось огромное количество энергии – куда больше, чем расходовали на клиента мы, лисы. Из-за этого волки не могли долго оставаться в зверином теле». «Волком он мог быть только короткое время, а собакой – сколько угодно».
Но не Оборотень-Волк как потенциальный Сверхоборотень, а именно умалённый любовью Волк, превращаясь в позорного Пса (насмешника и разрушителя), страшен в своем практическом реализме, научаясь реально и радикально прекращать любую реальность, в том числе и свою:
«- С собой я это сделал в первую очередь. Сразу после лампочки. Иначе какой я Пиздец?
Речь шла о серьезном метафизическом акте,
- А как ты это делаешь? (имеется в виду Пиздец – Д.Ф.)
– Это как секс, только наоборот. Трудно объяснить. Как говорится, глаза боятся, а руки делают. Хотя руки тут ни при чем – дело, сама понимаешь, в хвосте. Мне даже смотреть не надо. Задуматься достаточно. Но в детали я пока не вник…»
В позиции «наоборот» к сексуальному инстинкту находится именно инстинкт смерти, танатос, мужское начало, вникнуть в магические детали актуализации которого в человеческой психике еще лишь предстоит тем, кто продолжает познавать сверхчеловека.
Итак, вот вам еще один способ охоты на волков, чисто женский, весьма опасный и чреватый непредсказуемыми последствиями: Lovушка для Волков под названием Любовь. Только не думайте, что я претендую на исчерпывающее описание внутренней алхимии кастрации мужчины любовью. Я лишь подтверждаю блестящую точность этой формулы. Давайте еще раз поближе рассмотрим эту лисью lovушку:
«Когда долго смотришь в глубь себя, понимаешь, что там ничего нет. Как можно чего-то хотеть для этого ничего? Если разобраться, нигде нет ничего настоящего. Есть только тот выбор, которым ты заполняешь пустоту. И Сверхоборотень – это тоже пустота, которую можно заполнить чем угодно. И когда ты радуешься за другого, ты заполняешь пустоту любовью. Если тебе нужен смысл жизни, то лучшего тебе не найти. Только не забывай, что и любовь такая же пустота, как и всё остальное. К этой пустоте ничего не может прилипнуть. Её ничего не может коснуться, потому что стоит убрать то, чем её заполнили, и она снова станет такой как раньше».
Попадаться в эту lovушку или нет, - пусть каждый Волк решает для себя сам. А удачливые Лисы пусть охраняют свою добычу с видом часового у порохового склада, ибо каждый истый мужчина есть что-то вроде динамита. Тем же, кто никак не может понять эту мужскую близость к безграничной энергии инстинкта смерти, энергии небытия, как источнике вечно ребячливого/молодого и сокрушительного мужского духа, предлагаю поразмышлять о последних мужских игрушках - ядерном оружии и космических полётах. Может тогда блеснут перед вами новые мужские истины о том, что Женщина уже не «самая опасная игрушка» (Ницше) и что даже с зубами в одном месте она отнюдь не «страшнее атомной бомбы». Послушай, Виктор, внимательно.
Эти «хитро-мудрые» и «сами не понимающие над чем смеющиеся» Лисицы не так страшны, как хотят казаться. Судьба их незавидна. Ни забеременеть, ни доставить мужчине удовольствие они, увы, не могут, а смех их никого не может убить. Ни один Волк не станет воспринимать их всерьез, ну разве только ради известных удовольствий:). Бесконечное притворство заведомо подточило их силы, и путь их теперь лежит лишь в иные миры (ну или в старость, усталость духа). Пусть перед дорожкой туда они еще немного послушают того, кого никогда не хотели слушать, потому что никогда не могли понять - Фридриха Ницше:
«Зажав нос, шёл я, негодующий, через все вчера и сегодня: поистине, дурно пахнут пишущим отребьем все вчера и сегодня! Как калека, ставший глухим, слепым и немым, так жил я долго, чтобы не жить вместе с властвующим, пишущим и веселящимся отребьем», ибо «странно звучит моё слово для всех чернильных рыб и лисиц пера, и когда жил я у них, я жил над ними. Оттого и невзлюбили они меня. Лёд в смехе их».
Лиса – это состояние духовного тупика, неустойчивого равновесия между Волком и бесхвостой обезьяной. Суть этого переходного состояния - ускользание от самого себя и от любых возможных оснований. Поэтому для Лисы всегда актуален вопрос «Что делать дальше?», звучащий в каждом её тексте. А поскольку смысл и цель любой сути – это утверждение себя и своего образа жизни, я сейчас точно отвечу на вопрос об истинных устремлениях Пелевина и подобных ему Лисиц. Их цель и смысл – это демонстрация и трансляция миру собственной лисьей безосновательности и пустоты, не способной к наполнению или золочению себя ни собственными, ни чужими смыслами.
Сам Пелевин прекрасно постиг две простейшие гендерные составляющие человеческой сути, а также собственную тупиковую «ситуацию Лисы». Последствие такого познания – точка духовной бифуркации. Теперь Виктору предстоит тот самый, решительный выбор, который определит всё его дальнейшее творчество. Либо он (подобно Ницше) слушает своего Волка, пишет свой последний, сугубо мужской, монстриальный и потому сегодня никому непонятный и ненужный текст, т.е. заменяет бесконечную женскую тему пустоты единственно следующей из неё мужской темой грозного, сверхчеловеческого смысла, а затем, как и подобает истому мужчине, умолкает и действует. Либо он слушает свою Лису, следует за своей метанойей (искусственной или искренней, тут уж всё равно), и впадает в бесконечное повторение уже известного, женского, превращаясь в бесхвостую обезьяну и умолкая уже по-другому: прекращая существовать как значимый творец, который пребывает на самом пике практического дискурса о человеке. Именно такую тишину и слух к ней я имел в виду во вступительных признаниях к этому своему опусу.
В том, что он Виктор давно обернулся в Лису, в супер-продвинутую креатуру, никаких сомнений нет, - достаточно почувствовать, как автор нежно любит свою героиню. С волчьим хвостом и любовью в сердце можно быть только той, чья чакра расположена как раз между ними, - Лисой, двуполым Оборотнем, двуликим Янусом, влюбчивым Демоном. Однако всякая двуликость, двуполость, андрогинность есть отсутствие мужского преобладания, лишь хитрая клетка для Волка, лишь усиленное женское. Отсюда вся пелевинская театральность, притворство, непрекращающийся маскарад с целью скрыть свою неизживаемую женскую суть – пустоту, лишенность, болезнь (как отсутствие реального плода, ребенка). Это похоже на известное в психоанализе поведение невротика в начале терапии – амбивалентное, проникнутое страхом, что аналитик поймет подлинный характер его проблем, и потому подставляющему вместо них то одну, то другую фальшивку о себе, или ищущий с аналитиком близости как лучшего способа ввести его относительно себя в заблуждение.
Но таких Лисиц, которые слышат две песни сразу, уже пруд пруди. Будут ли Волки? Произойдет ли трансформация Виктора-Лисы в Волка или станет он охотником на него – вот в чем главный его вопрос.
Пока же Лиса всё еще спрашивает себя так: «А было ли превращение Александра в Волка реальным?» Даже после лишения девственности, она с трудом верит в произошедшее, никак не может осознать иную, мужскую реальность, проступающую сквозь привычное и тотальное женское притворство. Что тут поделаешь? Женская половина Пелевина, как ей и положено, всё-таки сомневается, оставляя себе пространство для гендерных маневров. Отсюда идёт и вся пелевинская ирония по поводу «мужского шовинизма». У меня же таких сомнений нет. Мне остается только вместе с Волком-Александром в очередной раз пристыдить и одновременно восхититься нашей милой Лисой, интуитивно и непосредственно обращаясь к её сокровенному, чисто женскому началу: «Милая, мы понимаем, что ты одним глазком смотришь на палку, а другим на того, кто её кидает. Достаточно бросить тебе пару палок, чтобы увидеть твоё очаровательное косоглазие. Существо ты красивое и несильное, и тебе, конечно, хочется не только усовершенствовать душу, но и пожить немного. Поверь: такая ты нам и нравишься, только на такую у нас и есть охота».
Не станем же отныне вместе с лисами пытаться искажать реальность, задавая вопросы о реальности чего бы то ни было, и особенно волков. Говорить надо как есть: волки есть, и потому на них есть охота. Только словами настоящего, дикого волка, как и любую реальность, не поймать. Охотник должен реально охотиться на волка, быть охочим до него.
13. Россия глазами Оборотней.
Если Лиса есть прирожденная либералка, и соответственно этому имеющая космополитический образ жизни, мыслей и убеждений, то Волк есть прирожденный авторитарист, и, соответственно этому, имеющий образ жизни, мысли и убеждения патриота. Я хочу сейчас продемонстрировать, как образ Родины, которым оперирует личность (хотя бы и в своих выдумках или шутках), является одним из простейших способов постичь её преобладающую гендерную природу.
Посмотрите на Россию глазами Лисы А Хули:
«Любимой русской сказкой Волка была «Крошечка-Хаврошечка»… Сказка оказалась довольно грустной. В сказке была непонятная правда о чем-то самом печальном и таинственной в русской жизни. Сколько раз уже резали эту безответную корову. И сколько раз она возвращалась то волшебной яблоней, то целым вишневым садом. Вот только куда подевались яблоки? Не найдешь. Разве позвонить в офис «КУКИС-ЮКИС- ЮКСИ-ПУКС»…»
«Пёстрая корова! Мне ведь известно, кто ты такая. Ты – это все, кто жил здесь до нас. Родители, деды, прадеды, и раньше, раньше… Ты – душа всех тех, кто умер с верой в счастье, которое наступит в будущем. И вот оно пришло. Будущее, в котором люди живут не ради чего-то, а ради самих себя. И знаешь, каково нам глотать пахнущее нефтью сашими и делать вид, что мы не замечаем, как тают под ногами последние льдины? Притворяться, что в этот пункт назначения тысячу лет шёл народ, кончающийся нами? Получается, на самом деле жила только ты, пёстрая корова. У тебя было ради кого жить, а у нас нет… У тебя были мы, а у нас никого, кроме самих себя. Но сейчас тебе также плохо, как и нам, потому что ты больше не можешь прорасти для своей Хаврошечки яблоней. Ты можешь только дать позорным волкам нефти, чтобы кукис-юкис-юкси-пукс отстегнул своему лоеру, лоер откинул шефу охраны, шеф охраны откатил парикмахеру, парикмахер повару, повар шоферу, а шофер нанял твою Хаврошечку на час за полторасата баксов… И когда твоя Хаврошечка отоспится после анального секса и отгонит всем своим мусорам и бандитам, вот тогда, может быть, у неё хватит на яблоко, которым ты так хотела для неё стать, пёстрая корова…»
«Все мы выли, подняв лица к луне, выли и плакали о себе, о своей ни на что не похожей стране, о жалкой жизни, глупой смерти и заветном полтиннике за баррель…»
«…Жизнь русского мачо похожа на перманентный спиритический сеанс: пока тело купается в роскоши, душа мотает срок на зоне».
«… Порядочных людей нет, одни гэбэшные вертухаи да журналисты-спинтрии, специализирующиеся на пропаганде либеральных ценностей»,
Из песни слов не выкинешь. Говоря кратко, Россия для Лисы – это смешной детектив под названием «Оборотни в погонах» или психоаналитическое исследование «Гомофобия русских». Хорошо всё-таки, что Лиса осознает, что ей «не нужно писать книгу о России». «Какой из меня Солженицын в Ясной поляне?», - спрашивает он и смеется.
Но что заставляет Лису так часто упоминать о нелюбимых вещах? На мой взгляд, причины этой склонности лежат в глубоком нравственном надломе, проступающем в романе в виде исповедально-ёрнического и злорадного настроения, которое неотступно преследует всякого двуличного человека или … человека без Родины. Этот тип человека характеризуется космополитической, амбивалентной, проституированной эклектикой взглядов, сообразной выбираемым занятиям в жизни, пренебрежительно-циничным отношением к собственным корням и, как следствие, к самому себе, потерявшемуся, болезненно утрачивающему твёрдую почву под ногами. Он беспрерывно толкует о свободе, и кажется воистину свободным от всего. Но и ни для чего, поэтому он только и может теперь, что смеяться. Этот человек, как правило, не связывает своего будущего со своим прошлым, не почитает судеб своих предков и уклоняется от воспитания детей.
Тема преемственности поколений и неразрывной связи времен, тема крови всегда следует теме Родины, как языковой метафоры мужской психической функции, но всему творчеству Пелевина она неизбывно чужда и присутствует только в негативном смысле: «а на хрена вообще эти предки и детки»? Иного нельзя ожидать от притварного, «бессмертного» существа с бесплодным хуеулавливателем, которое существует лишь в своих собственных книжках. Отсутствие репродуктивной системы лишает живое существо пола, а вместе с ним смерти и жизни, а вместе с ними и реальности. Кому не предстоит рожать и умирать, тот может жить лишь вне конкретной исторической реальности, в иллюзиях или «иных мирах», куда и отправляется наша милая Лисичка после своего героического велосипедного прыжка с трамплина. Она, как и все её удачливые предшественницы, в конце концов, бесследно исчезает в своем Радужном потоке, в котором нет места «этому крохотному городу, с оставшимся в нем Александром» (которого она, впрочем, тоже хотела бы прихватить с собой :)).
Возвращаясь на землю, где уже замолкает бесплодное эхо лисьего смеха, не имеющего ничего общего с настоящим, мужским смехом Заратустры, которым убивают, хочу поделиться своими наблюдениями мировоззрения многих известных мне интеллектуалок, которое, на мой взгляд, более или менее совпадает с мировоззрением Лисы А Хули. У всех у них я неизменно находил навязчивую идею покинуть свою «несовершенную» Родину, которую они с радостью воплощают при первой же реальной, в смысле обеспеченной:), возможности. Но и при отсутствии таковой они всё равно придумали себе исход – «внутренняя эмиграция». А Хули из родного Китая свалила в Россию, потом справлялась у сестрички И как свалить в Англию, и в конце концов эмигрирует-таки в Радужный поток. Впрочем, в женщине генетически закреплена программа смены дома после достижения зрелости, и ей по своей поверхностной и материнской природе свойственно стремиться туда, где есть достаток и обеспеченность.
Мужчина же всегда тверд и крепко связан с родной землей. Поэтому Россия глазами Оборотня-Александра выглядит совсем иначе. Он ищет ей служения на благо её народа и справедливости, пусть и понимаемой на свой волчий лад. Он стремится всеми своими силами и помыслами навести порядок и переломить трудную ситуацию в сторону интересов своей страны, рассматривая её в качестве собственного первичного и последнего смысла, не понимая своего существования вне её судьбы. Он романтик своей страны, свежая, искренняя и сильная душа, не замороченная космополитическим «дискурсом французских попугаев». «Всё-таки какой ребенок, подумала Лиса с нежностью, которой сама еще не осознавала, какой смешной мальчишка». «Эй, женщина, найди же в мужчине дитя» (Ницше). Именно Александру принадлежат слова о том, что «в России перебоев с историей не предвидится», или эти: «По отрасли почти все скважины на четвёртом цикле. Если на пятый не выйдем, атлантисты из нас за два года бандустан сделают».
Не станем забывать - и это тоже Пелевин, его, так сказать, вторая половина. Та самая, которая вопреки первой, притворной, лисьей, говорит о России и такие проникновенные вещи:
«Любовь и есть извечная русская беда, убившая русского зверя, превратившая его в собаку, у которой в глазах осталось лишь отчаянье, уравновешенное яростью».
Да-да, именно эта христианско-женская мифологема любви, гипертрофированная и доведенная русским самосознанием до внутреннего витального центра (вспомним еще раз практику хвост пустоты, когда идеальная духовная конструкция «истинной любви» сознательно загоняется в генетическую структуру - хвост), превратила и продолжает превращать всю русскую культурную самобытность в свою собственную пародию. Имя этой пародии на Северного Волка Фенрира - Пёс по имени Пиздец. И шутка эта совсем не смешна, ведь «имя есть суггестивная команда самовнушения, которая в предельно концентрированной форме содержит весь жизненный сценарий», то есть всё будущее этой страны (и, боюсь:), не только этой).
«Пёс-Пиздец, собака с пятью лапами. Он спит среди снегов, а когда на Русь слетаются супостаты, просыпается и всем наступает …» … он самый и наступает. Браво, Виктор!
Сейчас, когда я пишу эти строчки, сидя в центре алтаря жертвоприношений в пекинском Храме Земли, я хочу предельно коротко отозваться на интенсивность не только российской, но еще и китайской, а также всемирно-исторической темы в последнем романе Виктора Пелевина. Кратко суть этой темы выражена здесь:
«В древнем Китае жили люди высокого духа»,
«Какие люди были тогда вокруг! А сейчас – разве способен кто-то понять смысл моих слов? Все, все ушли в высшие миры. Даже из сострадания никто не хочет больше рождаться в этом адском лабиринте, и я брожу тут одна в потемках…»
Дорогой, Виктор! Ты вовсе не один. И ты вовсе не Один. Не унывай, мы с тобой, слава богу, душою не из Китая, а из России, и потому вера наша весьма близка. Как сказал мне тут один мой знакомый китайский коммунист (и потому тоже близкий нам по духу оборотень, который, кажется, был Шакалом): «Ни Конфуцию, ни махаяне, ни хинаяне, мы ни хуя не верим. У нас одна вера - в себя». А что касается смысла твоих слов, то, извини, но он требует порою растолкования еще и тебе самому:).
Ну что ты, в самом деле, что за лисьи вопросы: «Куда идёт человечество? Кто ведёт его? Что случится на земле через полвека? Век?» Или: «Непонятно здесь вот что – кто эти мячи (первоначальные и новые мысли – Д.Ф.) подает?» Слушай лучше внутри своего Волка или Ивана Не-китаева. Великое русское «Авось!» и великий русский «Пиздец!», - вот чем закончится человеческая история. Мы наступим пустоте раньше, чем она наступит нам, и для этого нам не понадобятся все эти выдумки, внушения, превращения и супрафизические сдвиги. Для того, чтобы прекратить лампочку, муху, политтехнолога, себя, мир и т.д. мужчине достаточно взять в руки подходящее оружие, как воплощение своей сути. By the way, для женщины, и прежде всего внутренней, хорошо подходит плётка :). Мне ли тебя учить?