Ульрих фон Виламовиц-Мёллендорф Филология будущего! Выпуск второй

Страницы: 1 2

1 Четвертый удар, вновь реклама "Рождения трагедии", как извещают, не состоялся, потому что редакция "Филологического вестника" отказалась поместить таковую.

2 Я все время говорю лишь об экстраординарном проф. Эрвине Роде, потому что никак не могу судить об Э. Р.-гимнологе; у меня нет его гимна.

3 Молчаливо поправляю г-на экстраординарного профессора по О. Яну. Ber. d. Sächs. Ges. 1854, 284.

4 Чистый произвол — сопрягать изречение "Наилучшее не быть рожденным" и т. д. со сказанием о Мидасовом Сейлене так, чтобы одно предполагало другое. Как я уже говорил, сказание это впервые появилось у Вакхилида. Между прочим, Келайны расположены во Фригии, и метод выведения существа эллинского сатира из чужестранного бога, которого греки отождествили со своим Сейленом, или Сатиром, или Марсием, столь же логичен, как объяснение Афины через Нейт, Меркурия — через Вуотана. Напротив, связь Диониса с Музами, когда речь идет о драме, я охотно допускаю; вся относящаяся к этому античная традиция, собранная Крейцером ("Символика" VII, 171) и как всегда верно оцененная Велькером, берет начало в драме. Не требует никаких доказательств то, что первоначально эти аполлинийские существа не имели ничего общего с Дионисом. Что бы значило в этом вопросе почитание Диониса наряду с Аполлоном в Дельфах, nec scio nec scire laboro; что же касается доказательности, то оно, пожалуй, уступает даже и рисунку Дженелли.

5 И песнь VII (Н 253-488, чтобы г-н Р. понял, о чем речь), в которой подробно упомянут миф о титанах, тоже относительно позднего происхождения. Это доказывается упоминанием там αθλονa Геракла; что эта "песнь чужда гомеровскому", вытекает из того, что тут предполагается тот вариант сказания, в котором Ахиллес в тот день, когда троянцы после гибели Патрокла сражались близ кораблей, вновь вступает в битву. На это обратил внимание Аристарх, исключивший ст. 475-476; Лахман же, исходивший из более глубокого понимания существа народной песни, их сохранил.

6 Заслуживает внимания то, что Гораций никогда не говорит в эподах о пении своих стихов. 9,5 никоим образом не относится к самому этому стихотворению.

7 Впрочем, не с тем, чтобы предаваться пифагорейским махинациям с числами, но имея в виду, например, те места, где к иамбическим стихам примешиваются другие размеры (к примеру, "Трахинянки", ст. 1080, "Филоктет", ст. 781) или где посреди пассажей, которые поются, помещается нечто несомненно иное, как в "Ипполите", ст. 818. Однако может случиться и так, что нельзя установить что-либо достоверно.

8 Г-ну экстраординарному профессору не следовало привлекать в качестве примера исполнения иамбов "Олимпийскую победную песенку", написанную иамбами. Никто ему не поверит, будто он не знает разницы между жанрами. Лучше бы он поставил мне в упрек, что я вообще упомянул этот эпиникий. Л. ф. Зибель давным-давно уже доказал, что эпиникий не имеет ничего общего с Архилохом, что выражение "звучащая песнь" восходит у Пиндара к какому-то гимну Архилоха.

9 Уже и здесь учение Сократа искажено, но я намеренно не хочу затрагивать новый момент расхождений.

10 Это и следующее примечания г-н Р. может пропустить, они его не касаются. На деле бросается в глаза, что Еврипид во многих местах поглядывает на Эсхила и Софокла, однако, можно сказать, нигде не касается своих собственных эстетических принципов, хотя не только известно из комических поэтов то, сколь оживленно обсуждались тогда эстетические вопросы, так что, к примеру, Софокл неоднократно и подробно высказывался о художественном направлении как своем, так и его коллег, но как раз Еврипид нередко поучительно размышляет о вопросах физики, риторики, философии государства. Правда, один раз он несомненно в какой-то конкретной связи заговаривает о споре, возникшем между двумя поэтами по наущению Муз ("Андромаха", ст. 476), и дает волю своему недовольству нападками комических поэтов ("Меланиппа плененная", фр. 476), — должно быть по той причине, что "Меланиппа мудрая" была встречена не слишком благожелательно - больше же ничего относящегося к теме мне не попалось. Я вижу лишь одно: поэт "Медеи" предается горьким сожалениям по поводу непонимания, какое встречает мудрец, и открыто признается в том, что поэзия, которая не приносит славы, не доставляет удовлетворения (215,275, 542). Спустя десять лет, когда он пошел по другому пути и, по всей видимости, снискал куда больше успехов своими политико-патриотическими пьесами, поэзия поддерживает его силы в дряхлом возрасте ("Геракл", ст. 675), и, возможно, именно тогда он произнес свои глубокие слова о том, что по-настоящему воздействует только поэзия, вышедшая из радостно-беззаботной души поэта (если только стихи, несомненно еврипидовские, —"Молящие"', ст. 180, — действительно относятся к этой пьесе; место это еще не исправлено), однако еще десятью годами позже, незадолго до того, как он, ожесточившись, оставляет свою родину, Амфион пространно излагает его апологию, и, наконец, когда, находясь в Македонии, он восклицает — счастлив человек, достигший пристани, — он свое страшное изречение, — нет ничего более великолепного, как видеть падение своего недруга, — завершает словами: ‛ότι καλ`ον φίλον ’αεί ("Вакханки", ст. 900). В немногих стихах — добрая часть всей истории его жизни.

11 Вейль походя заметил, что Еврипид в своих воззрениях на любовь следует Сократу. Я так не думаю. Ведь если сократовский взгляд на Эрота и не так-то просто извлекать как из ксенофонтовского, так и из платоновского "Пира", то все же можно констатировать двоякое: во-первых, сократовский Эрос решительно распространялся только на юношей и тем не менее коренился, собственно говоря, в до крайности сильном чувственном удовольствии от прекрасной формы; во-вторых, значение этого отношения, ревностное поддержание его усматривается сократическими философами в элементе пайдейи; и любящего ’´Ερως διδάσκει κ’`αν ’άμουσος η τ`ο πρίν (cp., например, Эсхина у Аристида XLV. 23 Dind.). Однако у Еврипида, помимо — один-единственный раз — двойного Эроса Ксенофонта и Павсания ("Диктис", фр. 342, то есть уже в 431 году), находим совершенно иное учение, — нет ничего прекраснее любви, если только это не безудержная страсть. Иначе она разрушает жизнь ("Ифигения в Авлиде", ст. 544, "Медея", ст. 627, "Ипполит"', ст. 525). В иных случаях радости и печали любви неразлучны, как у Сапфо и Катулла, ибо человек не в силах тут противостоять ("Ипполит"', ст. 347, "Эол", фр. 26). Но все это любовь между полами; Еврипид отвергает любовь к юношам, что, во всяком случае, излагается в почти безнадежно испорченном "Хрисиппе", ибо Лай ссылается только на нудящие его природные задатки. Значит, здесь Еврипид категорически расходится с Сократом. Остается ещё любопытный фрагмент 889, где юношество увещевают старательно предаваться любви, ибо кто не ведает ее печалей, навеки остается варваром; однако, фрагмент завершается весьма значительно — ’έλθη χρησθαι δ’ ’ορθως ‛όταν, ибо Эрот (по крайней мере это понятно и по испорченному тексту начала) должен быть воспитанником мудрости, потому что он — наисладчайший бог в общении (изгоняет ’αγρίους τρόπους) и ведет нас к надежде (мы бы сказали, не дает нам впасть в отчаяние), поскольку рождает удовольствие из боли: qui dulcem curis miscet amaritiem. Думаю, что мое исправление верно: κα`ι παρ`α λυπων τέρψιν τιν’ ’έχων ε’ις ’ελπίδ’ ’άγει вместо καί γαρ ’άλυπον. Ибо беспечально обладающий удовольствием уж не поведет к надежде — тот безраздельно владеет самим счастьем. Это, как я полагаю, все очень красиво и поэтично, но только ничего сократовского тут нет.

12 Г-н Р. и сам указывает, что уже в древности этот оракул отвергали по причине версификации. Это не мешает ему проходить мимо такой подсказки; точно так же ему угодно из моих слов, что я не могу в такой-то миг указать, где кроме схолиев к "Апологии" Платона приводятся эти стихи, вычитывать, будто я полагаю, что они приводятся только в одном месте.

13 Показательно, что самые древние из трагических поэтов перенесли в драму и кариатиды и пиррихи; показательно, что к пляскам кариатид примыкает дорический μιμος, не говоря уж о дейкелистах и прочих подводящих к комедии играх в масках. Конечно, я припомнил пляски корибантов совсем не к месту, потому что их нельзя привлечь сюда, — тут пляшут и шумят посвящающие. Г-на Р. покоробило слово "корибантиаст", образованное из κορυβαντιασμός, я готов пожертвовать им; он же пусть уступит мне за это пляски в сатировых драмах и в трагедии, на которые указывает он мне ради укрепления умственных способностей, и тем более γέρανος, ничего общего не имеющий со служением богам, — лучше бы он попрекнул меня тем, что я по ошибке назвал вакхической аполлинийскую гипорхему, — тут действительно было за что меня корить. То же, что пишет он о новейшем дифирамбе, вовсе не затрагивает моих слов о том, что нельзя судить о жанре, которого мы не знаем. Или, может быть, г-н Р., у которого Филоксен предшественник Тимофея, а жалобы Аристоксена на то, что "музыка сделалась теперь θεατρική", относятся к трагедии, почти вымершей тогда и почти полностью обходившейся без хора, его знает?

14 Афиней XIV 629 а: ο‛ι παλαιο`ι σπένδοντες ο’υκ α’ιε`ι διθυραμβουσιν, ’αλλ’ ‛όταν σπένδωσι, τ`ον μ`εν Διόνυσον ’εν ο’ίνω κα`ι μέθη,τ`ον δ’ ’Απόλλωνα μεθ’ ’ησυχίας κα`ι τάξως. ’Αρχίλοχος γουν φησιν κτλ — так в рукописи, почти нетерпимым образом; однако простое изменение μέλπουσι, произведенное Германном для издания Марциана, не устраняет порчи и не затрагивает самую мысль: они, совершая возлияния, не всегда поют дифирамбы, но... — после чего не следует никакого противопоставления. Но как бы то ни было, ясно, что σπένδοντες и ‛όταν σπένδωσι не могут стоять во фразе одновременно. Если первую форму вычеркнуть как глоссему, то противопоставление (единственно подходящие слова по смыслу) восстанавливается: не всегда, но на пирах раньше распевали дифирамбы, славя Диониса во хмелю, Аполлона же в трезвости. Мейнеке заметил, что последнее упоминание соотносится с чем-то недостающим в тексте. Он полагает, что тут выпали стихи Архилоха. Но не достаточно ли предположить, что Афиней опустил часть аргументации Филохора?

15 И еще только одно столь же очевидное, как и аристотелевское, свидетельство припоминается мне. У Диоскорида маску κούριμος на могиле Софокла держит в руках Σκίρτος ‛ο πυ’ρ‛ρογένειος.

16 Все неописуемое великолепие этого творения, правда, ясно лишь по реплике в galleria lapidaria, где, к сожалению, недостает головы. Этот Тритон показательнее всего остального, причем "живописное" в передаче плоти показывает, что перед нами творение искусства, которое уже предполагает открытия Лисиппа. Как ваял Тритона Скопас, показывает тоже великолепно задуманный торс, хранящийся в Берлине. Такой Тритон, конечно, нечто иное, нежели подобные κήτη фигуры Мюнхенского фриза. Этот последний и рафаэлевские тритоны – существа одной породы; здесь же представлен Тритон – единственный в своем роде; упрямо колышущееся море, волны которого противостоят буре, словно обращает колоссальную грудь свою к врагу, – однако, впрочем, куда меня тут заносит!


 

Страницы: 1 2