«Однородный людской поток, пребывающий в своей апатии»:
Лекция о главном произведении Ницше. Часть 2
Источник: http://m-introduction.livejournal.com/480340.html
«Так говорил Заратустра» — невероятно емкая, невероятно насыщенная книга.
Разбирать ее — дело не одного дня, даже не одного месяца.
Мы можем открыть ее на первой же странице и столкнуться с великим множеством символов.
Что мы видим?
Заратустре исполняется тридцать лет.
Почему тридцать?
Он идет в горы.
Почему в горы?
Его животные — орел и змея.
Почему именно эти животные?
Это поэтическое произведение, перегруженное символикой, которую нужно как-то понимать, и это трудоемкий процесс.
Это к слову о том, насколько все это неподъемно.
Поэтому в контексте одной лекции можно говорить только о самых общих вещах.
Так почему же тридцать лет?
Мы знаем, что и Христу было тридцать лет.
Заметим, что Заратустра в тридцать лет только поднимается на гору, а там он проводит еще десять лет.
То есть в тот момент, когда он спускается к людям, ему уже сорок.
Что такое сорок лет?
В древнегреческой культуре 40 лет — это акме, вершина человеческой жизни.
У греков не было привычного для нас летоисчисления: родился тогда-то, умер тогда-то.
Их это мало интересовало.
О человеке нужно судить в его расцвет, в акме, в 40 лет.
Поэтому Заратустра спускается к людям в этом возрасте.
Что касается животных: орел парит, это агрессивная птица.
Это дух легкости, но и силы.
Змея — это мудрость, но вместе с тем и символ вечного возвращения — символ «уроборос», змея, кусающая собственный хвост.
Это цикл времени.
Цикл противоположен линейному времени, прогрессу, телеологической истории.
Цикл противостоит абсолютному смыслу как цели истории.
Если время циклично, то нет никакой цели.
Как видно, символики здесь очень много.
Поэтому мы будем стараться вычленить именно идеи, а не частные символы.
Итак, Заратустра спускается с горы, вторгается в нигилистический быт жителей деревни и начинает их учить.
Учить о сверхчеловеке.
Кто это — сверхчеловек?
Нам, русскоязычным, очень повезло — наше слово «сверхчеловек» весьма адекватно замыслу Ницше.
Другим людям повезло чуть меньше.
К примеру, американцы переводили это слово как Superman.
Это, конечно, никуда не годится.
Уже тогда стали появляться подобные комиксы, фильмы, и Ницше с этим никак не связан.
Был другой вариант — Overman.
Это чуть лучше, но все же есть неприятные коннотации: Overman — это скорее повелитель.
Ницше имеет в виду не совсем это.
Так вот, кто это такой — сверхчеловек?
Самое интересное, что вам об этом нигде не скажут.
Заратустра учит о сверхчеловеке, совершенно не проясняя, о чем же он учит.
Сверхчеловек — это смысл человека.
Это движение вперед, то, что далее, то, что после.
Это проект.
Его нет, его никогда не было.
А раз так, его невозможно описать.
Это принципиально, потому что эта мысль получит свое развитие в философии ХХ века, в первую очередь в экзистенциализме.
Человек как проект, человек как брошенный вперед, направленный в будущее.
Человек не есть, он становится, меняется.
Сущности у человека нет, есть одно становление.
Человек принципиально нетождествен самому себе, он находится в постоянной динамике.
Ницше пишет, что человек — это мост между чем-то и чем-то.
Он — стрела, пущенная вперед.
Сам факт человеческой проектности — это и есть сверхчеловек.
Сверхчеловек — это проект человека.
Я предлагаю именно такой вариант интерпретации.
Конечно, были и иные интерпретации.
Кто-то понимал сверхчеловека эволюционистки.
Сразу вспоминается, к примеру, национал-социализм с его белокурой бестией.
Но мы таким путем идти не будем.
Идеал сверхчеловека мы можем также назвать «неаскетическим идеалом», в противоположность аскетическому идеалу.
Вернемся к нигилизму.
Нигилизм — это состояние брожения масс.
Ницше пишет о всем том, что противится учению о сверхчеловеке.
Таковы массы.
Массы — это то, что не есть сверхчеловек.
Возникает антитеза сверхчеловеку — последний человек.
Это и есть та самая масса, которая выходит на сцену конца истории.
Типов больше нет, остается сплошная масса последних людей.
Это однородный и гомогенный людской поток, пребывающий в своей апатии, в своем отрицании, исповедующий волю к Ничто.
Исповедуя Ничто, эта масса и пребывает в своем Ничто, где ничего не происходит.
Последний человек связан с такими вещами, как производство, как потребление, как техника.
Самого вопроса о технике у Ницше еще не стояло, он встанет только в ХХ веке.
Но развитие техники неотделимо от массы.
Масса вписана в логику производства и потребления.
Масса сама производит, сама потребляет — это замкнутый круг, брожение производства и потребления.
В ХХ веке об этом написано очень много прекрасных книг.
Но уже Ницше выделяет некоторые предпосылки развития этой ситуации.
Массы — это то, что не есть сверхчеловек.
Это однородный и гомогенный людской поток, пребывающий в своей апатии, в своем отрицании, исповедующий волю к Ничто.
Последний человек связан с такими вещами, как производство, как потребление, как техника.
Масса вписана в логику производства и потребления.
Масса сама производит, сама потребляет — это замкнутый круг, брожение производства и потребления.
При Ницше эта масса зарождалась и складывалась, и он выражает это в концепте последнего человека.
Заратустру окружают последние люди, и они совершенно счастливы в своем Ничто.
Ведь счастливым тоже можно быть по-разному.
Можно быть счастливым с точки зрения аристократического идеала.
Как это?
Счастье — это действие.
А есть другое, аскетическое, нигилистическое счастье, счастье покоя и наркоза.
К примеру, любимое массами телевидение — это такой вот наркоз.
Массе последних людей необходимо как можно меньше напрягать себя, действовать.
Сверхчеловек противоречит такому счастью последних людей.
Сверхчеловек — это дионисийский человек, человек силы и становления.
В этом образе заключена этика Заратустры.
Я вообще предлагаю читать это произведение как этику, работу по этике.
Здесь художественным языком излагается этика Ницше, его практическая философия.
Заратустра — учитель этики.
Итак, Ницше выделяет три — снова три — этапа развития неаскетического идеала.
Этапы такие: верблюд, лев и ребенок.
Верблюд должен стать львом, а лев должен стать ребенком.
Что подразумевается под этими символами?
Верблюд — это дух тяжести.
Его же олицетворяет карлик, который сидит на плечах Заратустры.
Заметьте, и сам Заратустра подвержен этому, он тоже испытывает тяжесть, но он скидывает этого карлика, который искушает его, предлагает Заратустре успокоиться.
Верблюд на себе несет какую-то ношу, как Заратустра карлика.
Что это за тяжести, которые несет верблюд?
Это старые верования, идеалы, которые уже есть, которые человек не изобрел сам.
Это наследие выродившейся культуры.
Это мораль, это придуманные кем-то ценности, порабощающие человека.
Все это несет на себе верблюд, всю эту кипу наследия цивилизации и культуры.
Так вот, верблюд должен стать львом.
Лев — это возвращение к аристократическому идеалу.
Это сила, победа, воинские добродетели, пафос разрушения.
Лев еще не созидает, он разрушает.
Чтобы избавиться от тяжести старых ценностей, нужно их разрушить.
Все новое предполагает разрушение старого.
Место надо освободить, ибо оно занято старым.
Я не говорю о конкретном месте, где стоит старый памятник, а мы его снесем и поставим новый.
Речь идет о месте в нас самих.
Этой работой расчистки места занимается лев.
Это чистая агрессия, освобождение от ноши, от духа тяжести, от рабства верблюда.
А теперь лев должен стать ребенком.
Это возвращение к абсолютной невинности игры.
Этот образ Ницше вычитывает у Гераклита, самого любимого своего философа.
Мир Гераклита — это ребенок, играющий в игры.
Игра принципиально неутилитарна, в ней нет цели помимо нее самой, игра — это чистое творчество, созидание.
Любимое занятие Гераклита — наблюдать за игрой детей, и это символ мира.
В ребенке еще нет вины.
Человек должен сбросить вину и вернуться в невинность игры ребенка.
Игра — это высочайшее утверждение жизни, игра всегда говорит жизни «Да».
Так вот, последний человек не может сбросить дух тяжести, он близок к земле, он не летает.
А Заратустра учит, что дух тяжести, то есть старые ценности, необходимо сбросить.
Необходимо сбросить тяжесть авторитетов.
И Заратустра говорит своим ученикам: «Бегите от меня».
Почему так?
Потому что бежать нужно от авторитетов, любых авторитетов.
Авторитет запросто присаживается на наши плечи.
Когда на плечах у нас сидит какой-то авторитет, мы еще не готовы творить новые ценности, новые смыслы.
Именно поэтому и самого Заратустру надо скинуть, бежать от него, творить собственные смыслы.
Здесь устами говорит сам Ницше, который тоже может сесть на наши плечи в качестве великого авторитета.
И Ницше предостерегает нас, он не хочет становиться авторитетом, ведь это будет отрицанием его собственного этического учения.
Усвоив мысль Ницше, мы должны бежать от него в творчество собственных смыслов.
Заратустра говорит своим ученикам: «Бегите от меня».
Потому что бежать нужно от любых авторитетов.
Когда на плечах у нас сидит какой-то авторитет, мы еще не готовы творить новые ценности, новые смыслы. Именно поэтому и самого Заратустру надо скинуть, бежать от него, творить собственные смыслы.
Скажу теперь несколько слов о вечном возвращении.
Эта концепция также появляется у Ницше крайне редко, она не разрабатывалась.
Скорее, это гипотеза, идея.
Заратустра говорит о вечном возвращении.
Все, что есть вокруг нас, было уже бесчисленное количество раз, и бесчисленное количество раз все это будет — и этот паук, и этот лунный свет, и эти ворота.
Очень странная мысль.
С ней нужно что-то делать.
Логически доказать концепцию вечного возвращения нельзя, были такие попытки.
Возможно, и не нужно этого делать.
К примеру, Делез, автор прекрасной книги о Ницше, видит в этой концепции скорее некий этический, практический принцип.
Это очень соблазнительно, если читать «Заратустру» как этическую книгу.
Ницше будто вводит здесь некий императив: воли так, чтобы ты в то же время мог волить бесчисленного повторения того, что ты волишь.
Проще говоря, воли по-настоящему, со всей страстью.
Если человек волит по-настоящему, то он одновременно волит бесконечного повторения своей воли.
Используя этот императив, человек избавится от полумер, избавится от неподлинного волеизъявления.
Даже если он будет хотеть лениться, он будет лениться в полную силу, наслаждаясь этим будто бы в бесконечности.
Такой вот императив воли.
Это касается всего: и желаний, и действий.
---------------------------------------------------------------------
1. Жрец реагирует не на внешний раздражитель, но на след. Его реакция производится на воображаемом уровне. Воображаемое переходит в символический порядок языка. Появляются специальные термины, смыслы внутри религии: грех, вина и так далее. Эти термины суть механизма власти жреца. Жрец хочет повелевать, но он не может осуществлять свою власть посредством силы, подобно воину. Ему нужны иные инструменты, иные механизмы власти.
2. Я страдаю, у меня все плохо, мне надо найти виновного.
Раньше это всегда был кто-то другой. Теперь же я сам становлюсь виновным. И так подрывается моя сила. Меня отягчает моя воображаемая вина. Этот внутренний импульс виновности переводится жрецом на символический уровень — изобретается грех.
3. Ницше понимает нигилизм предельно широко.
Нигилизм — это просто отрицание жизни, воля к Ничто.
И христианский нигилизм отрицает мир ради некоего Бога. А потом он отрицает и самого Бога, ведь последний умер, потому что «мы его убили».
4. Текст, эта вотчина смыслов и интерпретаций, начинает отправлять власть жреца. И в виде текста как канона некоторый относительный смысл, установленный жрецом, претендует теперь на абсолютный смысл. Смысл стремится стать сущностью.
5. Ницше не застал ХХ век, но все, что он мог бы в нем увидеть, только подтвердило бы его слова. Ведь что такое конец истории? Это и есть тотальный, доведенный до крайности нигилизм, когда прекращается всякий антагонизм, то есть прекращается творение новых смыслов. В царстве конца истории человек уже ничего не будет делать, он будет отдыхать.
6. Заратустра — это первый человек, который ответствен за мораль. И кому же, как не ему, исправлять эту ошибку теперь, в XIX веке? Ницше призывает Заратустру к ответу, в своей книге он оживляет его и направляет его по другому пути.
7. Заратустра учит о сверхчеловеке, совершенно не проясняя, о чем же он учит.
Сверхчеловек — это смысл человека.
Это движение вперед, то, что далее, то, что после.
Его нет и никогда не было.
А раз так, его невозможно описать.
Это принципиально, потому что эта мысль получит свое развитие в философии ХХ века, в первую очередь в экзистенциализме.
Человек как проект, человек как брошенный вперед, направленный в будущее.
Сущности у человека нет, есть одно становление.
8. Массы — это то, что не есть сверхчеловек.
Это однородный и гомогенный людской поток, пребывающий в своей апатии, в своем отрицании, исповедующий волю к Ничто. Последний человек связан с такими вещами, как производство, как потребление, как техника. Масса вписана в логику производства и потребления. Масса сама производит, сама потребляет — это замкнутый круг, брожение производства и потребления.
9. Сверхчеловек — это дионисийский человек, человек силы и становления. В этом образе заключена этика Заратустры. Я вообще предлагаю читать это произведение как этику и работу по этике. Здесь художественным языком излагается этика Ницше, его практическая философия.
10. Заратустра говорит своим ученикам: «Бегите от меня».
Потому что бежать нужно от любых авторитетов.
Когда на плечах у нас сидит какой-то авторитет, мы еще не готовы творить новые ценности, новые смыслы. Именно поэтому и самого Заратустру надо скинуть, бежать от него, творить собственные смыслы.