Страницы: 1 2

Бугерство и философия Ф.Ницше

 

В.Н. Садовников

Заявка В.Е. Бугеры, представленная в аннотации к его книге «Социальная сущность и роль философии Ницше / В. Е. Бугера. - М.: , 2004. - с.» весьма серьёзна. Не могу не представить её полностью: «В книге анализируется социальная сущность философии Ницше и та общественно-политическая роль, которую ницшеанство играло и продолжает играть в истории человечества. В частности, исследуется преемственная связь между философией Ницше и идеологией германского нацизма, а также современных русских и украинских фашистов. На обширной базе фактических данных доказывается органический, глубинный характер этой связи, родство мировоззрения Ницше и фашистской идеологии; показана роль Ницше как одного из духовных отцов современного антисемитизма. Очень подробно и доказательно разоблачаются либеральные фальсификаторы Ницше, старающиеся приукрасить, "гуманизировать" и "денацифицировать" его философию. Исследуются социально-психологические причины популярности ницшеанства среди современной гуманитарной интеллигенции. Вскрываются малоизвестные ранее аспекты отношения большевиков к Ницше, в неожиданном свете предстает соотношение ницшеанства и революционного марксизма». Посмотрим, как это удалось автору и что из этого получилось.

Начинает В.Е.Бугера с достаточно объёмных цитат из Ницше. Затем он заявляет: «Просто Ницше довел свою позицию идеолога господствующих классов до логического завершения, поняв, что демократия - это палка о двух концах: в данный момент она помогает успокоить бунтующих рабов и договориться с ними, зато в будущем рабы, получившие определенные права и использующие их для своего усиления, могут попробовать развить столь удачно начавшееся наступление и завоевать новые рубежи». О каких господствующих классах говорит Ницше? Неужто о монополистической буржуазии, идеологом которой Ницше и объявляется? Но буржуазия для Ницше – это раззолочёная, лживая чернь, какой бы она ни была. И заявлять, что он идеолог её, выразитель её интересов, не есть ли худшее из извращений идей Ницше? Ницше печётся лишь об аристократии, а её нынче нет, и её предстоит ещё создать. Передёргивает В.Е. Бугера. Ему не нравится ярко выраженный классовый подход Ницше? Ему не нравится, как Ницше отзывается о социалистах, диктатуре тиранического социалистического государства? Что же вменяется в вину Ницше? Его чёткая классовая позиция? А В.Е.Бугера, рассуждая о Ницше, пребывает вне классовой позиции? Хотя стоит отметить и то, что Ницше никогда не был в рамках классового подхода, как его понимает В.Е. Бугера и последователи Маркса.

В.Е. Бугера: «Ницше мечтает о недемократическом, открыто диктаторском по своему характеру государстве, которое прочно держит в своих руках «хорошая, здоровая аристократия». Эта мечта вполне соответствует социальному идеалу Ницше - иерархическому, кастовому общественному строю, доведенному до последовательного завершения и застывшему в своей завершенности на века и тысячелетия. Правда, в его произведениях встречаются фрагменты, которые, по мнению многих почитателей Ницше, несовместимы с приведенной выше цитатой…» Приводится цитата из Заратустры о государстве. С чего бы вдруг у Ницше идёт речь об открыто диктаторском государстве, которое в руках здоровой аристократии? Почему это не аристократическая республика? Ведь мечтал Ницше, было дело, о республике гениев, а не о диктатуре гениев. Никогда Ницше не вёл речи о диктаторском государстве аристократии. Либо следует признать, что любое государство (и республика как одна из форм устройства государства) – это диктатура. Но (логично предположить) любезная сердцу В.Е. Бугеры диктатура – это диктатура пролетариата, деспотическая тирания социалистов (коммунистов), а потому у Ницше появляется, согласно Бугере тираническая диктатура аристократии, которая не любезна В.Е.Бугере и потому она плохая. И Ницше плохой, хотя о тирании аристократии Ницше никогда не писал. Ещё Платон и Аристотель отмечали, что аристократия как государственное устройство – это власть лучших и противопоставляли её олигархической власти (денежные мешки, буржуазия), демократии и охлократии. Ни у кого не вызывает сомнения, что Ницше был эллинофилом.Да, Ницше противопоставляет толпе, черни (охлократии, демократии и олигархии) аристократию. И, что в этом плохого? Любая власть есть насилие. А чьё насилие лучше или хуже, худших или лучших? Дело вкуса. Худший, плохой вкус, безусловно, выберет плохое и худшее, постаравшись представить его, как лучшее и достойнейшее.

«Разобравшись» с классовой позицией Ницше, В.Е Бугера заявляет о фашистском толковании слов Заратустры, но самого толкования не приводится. Зато приводится объёмная цитата из Заратустры: «Любите мир как средство к новым войнам. И притом короткий мир - больше, чем долгий.

Я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призываю вас не к миру, а к победе. Да будет труд ваш борьбой и мир ваш победою!

Можно молчать и сидеть смирно, только когда есть стрелы и лук; иначе болтают и бранятся. Да будет ваш мир победою!

Вы говорите, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам, что благо войны освящает всякую цель.

Война и мужество совершили больше великих дел, чем любовь к ближнему. Не ваша жалость, а ваша храбрость спасала доселе несчастных.

Что хорошо? спрашиваете вы. Хорошо быть храбрым. Предоставьте маленьким девочкам говорить: «быть добрым - вот что мило и в то же время трогательно».

В.Е. Бугера отмечает, что цитаты подобного рода весьма охотно использовали фашисты. Толкование цитаты и использование цитаты это не одно и то же. Так ведь и христианством они не брезговали, и на пряжках солдатских ремней было выбито: «С нами Бог». И разве возбраняется кому-либо использовать какие-либо цитаты из каких-либо работ? Апологию войны усмотрел Бугера в некоторых фрагментах из Заратустры. Какой ужас! А только ли Ницше полагал войну полезной и необходимой? Близкий ему по времени Гегель, считал, что война хороша тем, что не даёт загнивать обществу. Близкие сердцу Бугеры марксисты (социалисты, анархисты и прочая) так же не полагали войну чем-то ужасным и неприличным. И грозились назло всем буржуям раздуть мировой пожар.  Они разделили войны на захватнические и освободительные. Захватнические войны – это плохо, а освободительные – справедливо, хорошо и благо. И именно таковой, наверное, рассматривалась мировая революция и последующая мировая война за построение коммунизма во всём мире. Но ведь любую войну при желании можно представить как освободительную и нравственную, ибо нравственно всё, что служит делу пролетариата. Ах, какой нехороший мыслитель Ницше! Войну благословляет! А разве церковь не благословляла, не освящала войну? Весьма забавно рассуждает В.Е.Бугера, если учесть, что почти вся история человечества есть история войн.

Но и этого мало. Господская и эксплуататорская сущность Ницше усмотрена им и в отношении к женщине, в отношениях женщины и мужчины, суть которого в одной фразе: «Ты идёшь к женщинам? Не забудь плётку!» Весьма забавны некоторые суждения В.Е.Бугеры и ему подобных. И ведь можно много напридумывать и наговорить, если предварительно внимательно не прочитать текст и хорошенько не подумать. Не зря Ницше просил своих читателей выучиться хорошенько читать. Суть этой фразы, как мне представляется, в том, что Заратустра пытается понять и рассказать всем, что такое жизнь и как должно вести себя живущему. И тогда получается весьма интересно. Предлагаю подумать. Из «Танцевальной песни» Заратустры мы и узнаем, что такое жизнь.

«В твои глаза заглянул я недавно, о жизнь! – пел Заратустра. – И мне показалось, что я погружаюсь в непостижимое.

 Но ты вытащила меня золотой удочкой; насмешливо смеялась ты, когда я называл  тебя непостижимой.

«Так говорят все рыбы, – отвечала ты, – чего не постигают они, то и непостижимо.

Но я только изменчива и дика, и во всём я женщина, и притом недобродетельная:

Хотя я называюсь у вас, мужчин, «глубиною» или «верностью», «вечностью», «тайною».

Но вы, мужчины, одаряете нас всегда собственными добродетелями – ах, вы, добродетельные!»

Так смеялась она, невероятная; но никогда не верю я ей и смеху её, когда она дурно говорит о себе самой. –

Говоря о себе, своей дикой мудрости и жизни, Заратустра в этой песне признается: – От всего сердца люблю я только жизнь и поистине, всего больше тогда, когда я ненавижу её!

Но если я люблю мудрость, – продолжает Заратустра, – и часто слишком люблю её, то потому, что она очень напоминает мне жизнь!

Уней её глаза, её смех и даже её золотая удочка – чем же я виноват, что они так похожи одна на другую?

И когда однажды жизнь спросила меня: что такое мудрость? – я с жаром ответил: «О, да! мудрость!

Её алчут и не насыщаются, смотрят сквозь покровы и ловят сетью.

Красива ли она? Почём я знаю! Но и самые старые карпы идут на приманки её.

Изменчива она и упряма; часто я видел, как кусала она себе губы и путала гребнем свои волосы.

Быть может, она зла и лукава и во всём женщина; но когда она дурно говорит о себе самой, тогда именно увлекает она всего больше».

И когда я сказал это жизни, она зло улыбнулась и закрыла глаза. «О ком же говоришь ты? – спросила она. – Не обо мне ли?…». 

Итак, жизнь и мудрость сливаются для Заратустры в нечто единое. Можно предположить, что жизнь – это молодая женщина, а мудрость – старая, старуха, тем более, что в «Весёлой науке» и не только Ницше прямо заявляет: «Да, жизнь – это женщина!».  «Красива ли она? – задаётся вопросом Заратустра, рассуждая о мудрости, следовательно, и о жизни и отвечает: – Почём я знаю! Но и самые старые карпы идут на приманки её». И это при всём том, что жизнь зла и лукава, упряма и изменчива, дика и отнюдь не добродетельна.

Если мы будем придерживаться этой аналогии, то в очень интересном свете предстанет перед нами речь Заратустры «О старых и молодых бабёнках». В этой речи Заратустра рассказывает о том, что однажды в тихий вечерний час он повстречался со старушкой, которая обратилась к нему с просьбой рассказать ей, что думает Заратустра о женщине, ибо о многом говорит Заратустра, а о женщине никогда. Логично предположить, что это мудрость Заратустры вопросила его о том, что есть жизнь, да и час был вечерний, располагающий к раздумьям. И так отвечал Заратустра:

«Всё в женщине – загадка, и всё в женщине имеет одну разгадку: она называется беременностью.

Мужчина для женщины средство; целью всегда бывает ребёнок.

Но что же женщина для мужчины?

Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры.

Потому он хочет женщины как самой опасной игрушки.

Мужчина должен быть воспитан для войны, а женщина для отдохновения воина; всё остальное глупость.

Слишком сладких плодов не любит воин. Поэтому любит он женщину, – в самой сладкой женщине есть ещё горькое.

Лучше мужчины понимает женщина детей, но мужчина больше ребёнок, чем женщина.

В настоящем мужчине скрыто дитя, которое хочет играть…

Пусть женщина будет игрушкой, чистой и лучистой, как алмаз, сияющий добродетелями ещё несуществующего мира.

Пусть луч звезды сияет в вашей любви. Пусть вашей надеждой будет: «о, если бы мне родить сверхчеловека!».

…

Пусть мужчина боится женщины, когда она любит: ибо она приносит любую жертву и всякая другая вещь не имеет для неё цены.

Пусть мужчина боится женщины, когда она ненавидит: ибо мужчина в глубине души только зол, а женщина ещё дурна…». 

В ответ на эти слова старушка (мудрость) говорит Заратустре, что много мудрого сказал Заратустра, хотя он и достаточно молод. И хотя мало ещё Заратустра знает женщин, но он прав и старушка подчёркивает, что «у женщины нет ничего невозможного». Желая отблагодарить Заратустру, за его мудрость и достойные речи, она предлагает ему взять одну «маленькую истину».

«И так говорила старушка:

«Ты идёшь к женщинам? Не забудь плетку!». 

Из этого объяснения того, что есть женщина, если женщина – это жизнь, нам становится ясно – жизнь есть загадка, и единственное, что здесь понятно так это то, что жизнь постоянно беременна новой жизнью, т.е. жизнь – это непрерывный процесс становления, в котором происходит возникновение и уничтожение. Целью для жизни может быть только сама жизнь, её постоянное порождение. Жизнь – это опасная игра, содержащая в себе сладости побед и горечь поражения, причём очень часто она бывает просто дурна. Но настоящий мужчина (человек) – это воин и дитя и никакой другой опасности и игрушки, кроме самой этой жизни, такой как она есть, он и не пожелает, но что более всего здесь примечательно, так это слова о любви и надежде, без которых никакое созидание, никакое творчество, а тем более сверхчеловека невозможны, ибо «все великие проблемы требуют великой любви, а на неё способны только сильные, цельные, надежные умы, плотно прилегающие к самим себе»,  – писал Ницше.

Подтверждением такого толкования, как мне представляется, является «Другая танцевальная песня». Так пел Заратустра: «В твои глаза заглянул я недавно, о жизнь…

К тебе прыгнул я – ты метнулась прочь; и навстречу мне извивались змейки взлетающих, разлетающихся волос твоих!

От тебя и от змей твоих отпрыгнул я; и вот ты стояла уже, обернувшись слегка, и глаза были полны желаний.

Косыми взглядами – учишь ты меня кривым путям; на кривых путях учится нога моя – коварству!

Я боюсь тебя вблизи, я люблю тебя издали; твоё бегство манит меня, твоё искание заставляет замереть; я страдаю, но чего бы не вынес я ради тебя! …

- кто не ненавидел тебя, великая вязальщица, обнимальщица, искусительница, искательница, находчица! Кто не любил тебя, невинная, нетерпеливая, ветрогонная, детоокаягрехотворница! …

- О, эта проклятая, притворная, ловкая змея, скользкая ведьма! Куда подевалась ты? …

Поистине, я устал быть пастухом твоих овец! Для тебя, ведьма, я пел до сих пор, теперь ты должна у меня  - закричать!

Под такт моей плётки должна ты танцевать и кричать!

Я не забыл ведь о плётке? – Нет!»

Так отвечала мне жизнь и при этом заткнула изящные уши свои:

«О Заратустра! Не щёлкай так страшно своей плёткой! Ты ведь знаешь: шум убивает мысли, – а ко мне как раз пришли такие нежные мысли. …

Что я добра к тебе и часто слишком добра, – это знаешь ты, и всё от того, что я ревную тебя к мудрости твоей. Ах, эта мудрость, полоумная старая дура!

Если бы мудрость твоя сбежала от тебя, ах! тогда мигом бы сбежала от тебя и моя любовь».

Если мы вспомним притчу о трёх превращениях духа, то дитя есть тот дух, который может и должен творить и созидать. Дитя – это невинность и чистота. Оно играет, созидая, и созидает, играя. Но жизнь опасная игрушка. Потому-то и советует старушка-мудрость, идущему к жизни, идущему в жизнь, взять плётку. Плётку воли или волю-плётку, удары которой есть «я хочу», «да», «нет». Жизнь – женщина, мудрость – женщина, вот и совет, идущему к женщинам – взять плётку. Несколько далее Заратустра признается в том, что жизнь тяжело нести, но не притворяйтесь уж такими нежными, скажет он. Мужчина (человек) должен хотеть опасности и игры, т.е. жить и любить жизнь именно такой, какая она есть, ибо другой нет, и не будет. Но не должен он уставать и расслабляться от мудрости своей. От любви этой (к жизни и мудрости), из любви этой и должен появиться сверхчеловек.

В.Е. Бугера безжалостно осуждает Ницше за то, что он против эмансипации, демократии и является сторонником частнособственнического мужского подхода к женщине, за то, что он утверждает о деградации общества и человека посредством демократии и, безусловно, либеральной демократии, превратившейся сегодня в гей-лейсбискую демократию. Не может не настораживать бугеровская подборка фрагментов и их интерпретация. Не менее забавны суждения В.Е.Бугеры о молодом и зрелом Ницше. Сим приёмом пользовались критики Маркса, противопоставляя молодого Маркса гуманиста и романтика, Марсу зрелому, ставшему коммунистическим догматиком и переставшем быть гуманистом и романтиком. И подлинный Маркс у них был молодой Маркс, а у В.Е.Бугеры подлинный Ницше это уже зрелый Ницше, т.к. в молодости он ещё грешил либеральным демократизмом. Однако, что тут поделаешь?Как уже хорошо известно – всё течёт и всё изменяется. Не меняется только дурак и глупость. Изменяются взгляды, оценки и ценности Ницше. Заканчивается и метафизический период (молодой Ницше) в творчестве Ницше и в работе «Человеческое, слишком человеческое» он, по сути, расстаётся с большей частью своих прежних представлений. Позже он напишет: «я внезапно положил конец всему привнесённому в меня «мошенничеством высшего порядка», «идеализму», «прекрасному чувству» и прочим женственностям».[1]  Ницше полностью порывает с прежними ценностями, такими как метафизика и идеализм, с христианством и со своими прежними кумирами – Шопенгауэром и Вагнером. «Это война, – напишет он, – но война без пороха и дыма, без воинственных поз, без пафоса и вывихнутых членов – перечисленное было бы ещё «идеализмом». Одно заблуждение за другим выносится на лёд, идеал не опровергается – он замерзает… Здесь, например, замерзает «гений»; немного дальше замерзает «святой»; под толстым слоем льда замерзает «герой»; в конце замерзает «вера», так называемое «убеждение», даже «сострадание» значительно остывает – почти всюду замерзает вещь в себе».[2] Вот ведь какой воинственный Ницше. Нравится ему война.

Многие положения Ницше, безусловно, звучат вызывающе и пугают. Они могут раздражать и возмущать. Они могут кому-то даже очень не нравиться. Вполне естественно, что они кем-то критикуются, опровергаются и т.п., но кем-то используются и берутся на вооружение. Но совершенно непозволительно, как мне представляется (ни В.Е. Бугере, ни фашистам, ни христианам) извращать идеи и основания философии Ницше, приписывая им то, чего в них не содержится, то, против чего сам Ницше выступал неоднократно, хотя многие именно этим сегодня и занимаются. Они так и не вняли просьбе Ницше выучиться хорошенько читать, что по его мнению предполагало следующее: читать «медленно, всматриваясь в глубину смысла, следуя за связью мысли, улавливая намёки; видя всю идею книги, как бы сквозь открытую дверь…», а читатель, от которого Ницше ожидал что-либо, «должен обладать тремя качествами. Он должен оставаться спокойным и читать не торопясь; не припутывать постоянно самого себя и свое «образование»; и, в-третьих, не ожидать в конце, как бы в виде результата, новых таблиц».

Рассуждая о взглядах Ницше на историю, В.Е. Бугера приходит к выводу, что здесь Ницше идеалист. Неужто В.Е. Бугере хотелось, чтобы он был материалистом в духе Маркса и Каутского, которого В.Е. Бугера и пересказывает, упрекая Ницше в непонимании сути  и основ исторического процесса. А что же здесь не устраивает В.Е. Бугеру? Да то, что, согласно Ницше, вера может делать революции, созидать и разрушать цивилизации. Ницше, оказывается ничего не понимал в экономике и её роли для развития общества. Но тогда В.Е. Бугере следует признать таким же бестолковым и М. Вебера, написавшего о происхождении капитализма из духа протестантской этики. (Кстати, рекомендую всем, весьма познавательная книга: М. Вебер Протестантская этика и дух капитализма). Получается, что все, кто осмысливают исторический процесс не с позиций развития производительных сил и производственных отношений (экономики), ничего не понимают, следовательно, делаем вывод, бестолковые ребята. Ницше бестолковый, Вебер бестолковый … интересная тенденция. Есть над чем задуматься. Ещё на большие размышления наводит следующее высказывание В.Е.Бугеры: «Это не должно нас удивлять: вспомним, что даже сами представители господствующих классов, сами же начальники и законодатели, сплошь и рядом имеют - несмотря на свой, зачастую огромный, практический опыт управления людьми - самые фантастические представления о социальной реальности, в результате чего принимают такие решения, последствия которых оказываются диаметрально противоположны целям этих господ. История и современность дают массу тому примеров». Я никогда не боялся прослыть бестолковым и задавать вопросы. Вот и задаю: какую такую массу примеров даёт нам история, когда «начальники и законодатели» от капитализма поимели от своих решений нехорошие, противные им результаты в историческом масштабе, а не в частных каких-то случаях? Однако есть очень убедительный и наглядный пример недавнего исторического прошлого, когда законодатели и начальники господствующего класса в СССР, хорошо знающие и понимающие экономику (материалистическое учение о движущих силах истории и цивилизации, как то учение о развитии производительных сил и производственных отношений) в результате приёма своих, надо полагать толковых и правильных решений, потерпели полное историческое фиаско и действительно получили диаметрально противоположное своим целям. Как-то всё меньше и меньше вызывает доверие В.Е.Бугера, рассуждающий о Ницше.

А уж когда В.Е. Бугера начинает рассуждать об антисемитизме Ницше и о борьбе евреев с арийцами, то здесь впору совсем забыть о чести и достоинстве исследователя. Стремясь выглядеть объективным, справедливым В.Е. Бугера приводит как отрицательные, так и положительные высказывания и характеристики по поводу евреев. Одновременно он приводит и ряд негативных высказываний по поводу немцев и характеризующих неприязненное отношение Ницше к антисемитам. Приличия вроде бы соблюдены. Теперь можно сделать заявление, что Ницше выходит на «теорию» сионского заговора и по сути своей есть главный антисемит и провокатор антисемитизма, т.к. он создаёт идеологическую базу для антисемитизма. Приехали! Из дедушки сделали бабушку! От объективного и научного взгляда В.Е. Бугеры как-то ускользнул целый ряд весьма интересных, на мой взгляд, высказываний Ницше. В работе «Человеческое, слишком человеческое» Ницше писал: «Кстати: вся проблема евреев имеет место лишь в пределах национальных государств, так как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получать перевес и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех теперешних нациях – и притом чем более последние хотят иметь свой национальный вид – распространяется литературное бесчинство казнить евреев, как козлов отпущения, за всевозможные внешние и внутренние бедствия. Раз дело будет уже идти не о консервировании наций, а о создании возможно крепкой смешанной европейской расы, – еврей, – продолжает Ницше, – будет столь же пригодным и желательным ингредиентом, как и всякий другой национальный остаток. Неприятные и даже опасные свойства, – подчёркивает Ницше, – имеются у каждой нации, у каждого человека; жестоко требовать, чтобы еврей составлял исключение. Пусть даже эти свойства имеют у него особенно устрашающий и опасный характер; и, быть может, новейший еврей-биржевик есть самое отвратительное изобретение всего человеческого рода.(Кстати, на это указывал и Маркс – В.С.) Тем не менее, я хотел бы знать, – продолжает Ницше, – сколько снисхождения следует оказать в общем итоге народу, который, не без нашей совокупной вины, имел наиболее многострадальную историю среди всех народов и которому мы обязаны самым благородным человеком (Христом), самым чистым мудрецом (Спинозой), самой могущественной книгой и самым влиятельным нравственным законом в мире. Сверх того: в самую тёмную пору средневековья, когда азиатские тучи тяжело облегли Европу, именно иудейские вольнодумцы, учёные и врачи удержали знамя просвещения и духовной независимости под жесточайшим личным гнётом и защитили Европу против Азии…  Если христианство сделало всё, чтобы овосточить Запад, то иудейство существенно помогало возвратной победе западного начала; а это в известном смысле равносильно тому, чтобы сделать задачу и историю Европы продолжением греческой задачи и истории».[3]

Ницше давал как негативные, так и позитивные характеристики различным народам Европы, исследуя их прошлое и фиксируя их настоящее. Оснований к выводам, которые сделал В.Е.Бугера, на мой взгляд, в работах Ницше нет. Но каждый делает свои выводы на основе своего воспитания, образования и меры развития интеллекта, на что не раз указывал Ницше. Здесь я приведу некоторые выдержки из переписки Ницше, которые, как мне представляются, покажут всю несостоятельность утверждений В.Е. Бугеры. «Да сжалятся небеса над европейским разумом, если из него вычтут разум еврейский! – писал Ницше.[4] (Сию просьбу о жалости небес можно отнести и к разуму В.Е. Бугеры)  «Объективно говоря, евреи мне интересней, чем немцы: их история ставит гораздо более основательные проблемы. … Признаюсь, кстати, что к нынешнему «немецкому духу» я отношусь с такой отчуждённостью, что не нахожу никакой возможности слишком уж терпеливо взирать на его отдельные идиосинкразии. К последним я в особенности отношу антисемитизм. … Одно пожелание: опубликуйте как-нибудь список немецких учёных, художников, поэтов, писателей, актёров и исполнителей еврейской национальности или еврейского происхождения: вот была бы действительно ценная информация по истории немецкой культуры (а также – по её критике)».[5] «Кстати, вот моё искреннее убеждение: немцу, лишь оттого что он немец, претендующему быть чем-то большим, нежели еврей, место в балагане, если не в сумасшедшем доме».[6]«Эти проклятые антисемитские дурни не смеют прикасаться к моему идеалу!».[7] Эти слова Ницше написал, когда ему стало известно, что имя Заратустры используется в антисемитской корреспонденции. Полагаю, что только изощрённо извращённое сознание могло делать и делает из Ницше идеолога антисемитизма. И это слова уже зрелого, согласно В.Е. Бугере, Ницше. Это 1887 и 1888 годы. Хочется отметить, что не только антисемитским дурням не следует прикасаться к идеалам Ницше, к его философии, но и просто дурням, т.к. выводы из этого прикосновения будут просто дурные и вряд ли уже будут иметь отношение к Ницше.

Национализм для Ницше это не что иное, как болезнь народа, это национальная горячка, в процессе протекания которой наступает некоторое умственное расстройство. Ум народа заволакивают тучи, и он испытывает приступы одурения. Ницше заявляет, что на совести немцев лежит «эта самая враждебная культуре болезнь и безумие, какие только возможны, – национализм, это nevrosenationale, которой больна Европа…».[8] Европа лишается разума и идёт в тупик.

Существующие национальные различия для Ницше есть лишь культурные различия, т.е. обусловлены различием культур и не более того. Его идеал – единая Европа и европеец, как новый вид жителя Европы, а тем самым и новая раса, складывающаяся из лучших или удачнейших представителей всех наций Европы, в том числе и евреев.

Что культура является главным объектом забот и печалей Ницше ни для кого не секрет. А задачу спасения её от деградации и тем самым спасение человека, он рассматривает, как самую что ни на есть насущную. И вот он заявляет: «Куда бы ни проникала Германия, она портит культуру».^[9] Вообще отношение к современным ему немцам у Ницше самое негативное. Каких только обидных и ругательных слов в адрес немцев он не говорит. Но самое существенное здесь это то, современный немец, по мнению Ницше, это не «белокурая бестия», не ариец и даже не древний германец. Между ними, полагает Ницше, не существует ни идейного, ни тем более кровного родства. Ницше утверждает, что немцы произошли от «чудовищного смешения и скрещивания рас, быть может даже с преобладанием до-арийского элемента».^[10]Так ведь и это слова зрелого Ницше. Запомним эти слова, накрепко запомним. Ведь нашлись дурни, внушившие другим дурням, что они арийцы, что они наследники германского духа, а Ницше их предтеча. Слова зрелого Ницше не противоречат и молодому Ницше. Вот слова Ницше по поводу его работы «Человеческое, слишком человеческое». «Против немцев я выступаю в нём полным фронтом: на «двусмысленность» тебе жаловаться не придётся. Это безответственная раса, у которой на совести все величайшие преступления против культуры, во все решающие моменты истории держала на уме, видите ли, нечто «иное» (реформация во времена Ренессанса, кантовскую философию – именно когда в Англии и Франции с таким трудом пришли к научному способу мышления; «освободительные войны» - по пришествии Наполеона, единственного, кто до сих пор был достаточно силён, чтобы преобразовать Европу в политическое и экономическое единство), а сейчас, в момент, когда впервые поставлены величайшие вопросы о ценностях, у неё на уме «рейх», это обострение партикуляризма и культурного атомизма».[11]Или же вот из «Весёлой науки»: «мы далеко и не «немцы», в расхожем нынче смысле слова «немецкий», чтобы лить воду на мельницу национализма и расовой ненависти, чтобы наслаждаться национальной чесоткой сердца и отравлением крови, из-за которых народы Европы нынче отделены и отгорожены друг от друга, как карантинами».[12]Такой вот национализм, такая вот чистота крови расы, такая вот идеология антисемитизма. Ох, не зря и не просто так приснился Заратустре сон, в котором ребёнок предложил ему взглянуть на себя в зеркало. Заратустра посмотрел в зеркало и увидел в нём «рожу дьявола и язвительную усмешку его».

«Поистине, слишком хорошо  понимаю я знамение снов и предостережение их, – сказал Заратустра, – моё учение в опасности, сорная трава хочет называться пшеницею!

Мои враги стали сильны и исказили образ моего учения, так что мои возлюбленные должны стыдиться даров, что дал я им».

Ужасно будет, если В.Е.Бугере поверят, не читая Ницше самостоятельно. Хотя уже, безусловно, нашлись и такие. Здесь хочется напомнить совет Хайдеггера, что если у кого не хватает сил (или ума) самостоятельно прочесть Ницше, то ему не следует и ничего читать о Ницше.

 

 

 

  

 

Страницы: 1 2