Реванш
«Военная метафизика» романтико-философской школы. Доктрина Смита. Поэма-кредо. Работа написана в жанре концептуального искусства. Автор предпринял попытку выстроить композицию «движения текстов» через мотивы, сюжеты и обороты. Лесная аналитика всегда биографична. «Выламываясь из синтаксиса», автор следовал силовым линиям. Где главный твой враг? С кем «рейнджер назавтра» будет драться? Да с кем угодно! Вот здесь заявленная автором «мобилизация» находит свое высшее отражение, достигает своего апофеоза. Здесь все на месте: стальные синтаксические конструкции, неявные ссылки на классиков структурализма, лингво-философские аллюзии, отсылки, переклички и отражения. Эта работа для тех, кто относится к языку как к наиболее тоталитарному инструменту. Походы автора в «грамматику» особенно приятны. Лингво-философия как экспансия вовне.
Первый военный метафизик... он был лингвист - с колониальным налетом в манерах, речи, текстах. Интересующие потоки текстов и образов аналитик подвергает откровенной стилизации. «Синтез, идея идет, гляди веселей - чего волком смотришь!» Колонизировать Текст в опасных зонах - через знаки-движения, слова, группы слов, следующих друг за другом; через диктовку мысли - бесконечное наращивание текста. Такие «нашествия» формируют постмодернистскую метафизику, создают освобожденные территории, увеличивают силовую базу.
Жизнь отваживает. Из лесов повеяло прохладой. Военная фантасмагория выводит на простор, в самое сердце опасности. Начинаются события, дана перспектива: «перемещение» самого себя - для жизни, чрезвычайно опасной жизни. Совершенно иная перспектива существенно перекрашивает фон проблемы.
В драме существования есть плодотворная идея. Вам принесут сюда, к обрыву, странную и тревожную весть: смертельная опасность - как величайшая, после рождения, новость интеллектуальной жизни! И станет ясно, что все решительно изменилось, что все прежнее отныне не имеет значения, и в день «икс», наконец, потребуется все, на что вы способны. «К оружию!» - зажигается трассирующим кодом в сознании.
Потрафление врагу заменяется чудовищным превосходством - типом повелительным, дерзким. Совершенно твердо только благороднейшее. Будьте тверды. Отважный человек испытывает влечение к свободным и опасным формам жизни - ко всему, что оправдывает употребление оружия и самозащиту. Эти формы требуют наполнения, жизнь получит достойное отражение.
Понятие «жизни» актуализируется как стратегия нападения во имя приоритета духа, души и личности, во имя здоровья и защиты самой жизни. Против умаления человека есть одно средство - это опасность и война. Успешный штурм - и вы на вершине своего могущества.
Воспитание для борьбы требует модернизации, стиля, философского устрашения, расширенного устрашения, контрустрашения: через энергичную фразеологию - своего рода силовые установки - от объекта к объекту... Злобное сплетение звуков, смерч звуков, треск разрываемой земли, вой, визг осколков, скрежет.
Смит в окружении. В голодной, ночной, адреналиновой тайге, среди громадных, мохнатых и свирепых медведей-баскервилей нет лучшего аргумента, чем пара огнеметов. И нет лучшего аргумента, чем устрашающее железо на «волчьих направлениях».
Это сама жизнь защищается. Разреженный, чистый воздух, близкая опасность, дух, полный радостной злости - все это так хорошо идет одно к другому. Командные волевые решения - это почва, самая твердая, какая только может быть. Опасности - благоприятный фон для выработки по-настоящему человеческих концепций. Написать философию опасности было бы чрезвычайно интересно. Военные литературные стили - вот поиск. Все должно быть в одном ключе - воинственном, жестоком и подавляющем.
Текст адресован «безусловным», безусловным и жестким. Отборные тексты нас создали, закалили и укрепили. Для укрепления «существования» необходимы «пытки». Это чересчур человеческие состояния, отчеканенные в честь жизни. Сама жизнь способствует героизации умонастроения.
Охотник повелевает текстами, ищет самодовлеющие ценности - своего лесного зверя. В путешествии по текстам жизнь должна быть возвеличена и превознесена. Это жажда образов, но порывы и стремления выходят за пределы всякого образа. Тексты создают скорее атмосферу, чем доктрину. Текст начинает «набухать» - и вдруг разламывается на слитки «матрицы». Профессионал смотрит на тексты холодными глазами: принудительная сила определенных, грамматических функций в последнем своем счете определяется...
Огонь к духу: и приставка годна для приправы и для последнего вспенивания. Приставка - опасная вещь, приставка всегда крута, нога скользит по приставке. Грамматические категории исключительно опасны. Грамматолог холодно и размеренно вспенивает первичную породу, описывает опасные движения мысли, шкалирует опыт. Все дело в окраске звуков - что может быть опаснее красивой мелодии?
Изучим прежде всего свойства инструментов и назовем это лесной прогулкой. Безусловное могущество дает «проход через лес». В лесу собираются лесовики. Язык «лесовиков в окружении» формировался вдали от высоких гор, морей и степей, в местности болотистой, холмистой, расположенной в зоне хвойных лесов Европы (ландшафтные метки). О чем говорят мифы? Каким образом происходит душевная акцентация пространства? Вопрос ставится о выделении в пространствах отдельных «местностей», где решает только и только мужество. Душа ландшафтов создает культуру и, как ее высший цвет, - философию - с волей, сжатой в кулак.
На значительных жизненных пространствах преобладает чувство чистоты, дистанции и мощи. Это тем более справедливо, когда речь идет о лесных, северных пространствах. Оттуда приходят холодные ветры. Во льдах, на хвойных «территориях» заложен фундамент оплота планеты. Во льдах заложен фундамент культуры, лесного образа жизни. В матрице культуры северных, хвойных территорий содержатся «оттиски» реалий, духа и действия.
Есть теория - «режим власти духа»: держать перед глазами и в кулаке весь глобус, без остатка. Вокруг рейнджеров, вокруг героев-одиночек вертится мир, он вращается неслышно. В высшей степени замечательно, что уже первая ступень на пути к образованию жизни (как экзистенц-категории) как бы предваряла в себе ее (жизни) высшие способности, и даже с такой отличительной особенностью, которая ярко указывала на переходный характер этой ступени, определяя ее именно - как ступень к какому-то поднятию.
Участвовать в Great Trek, бороться против множества врагов, быть ...
На заре колонизации первопроходец-треккер - один, вдалеке от родных мест, испытывал зов этого наследия - волю, любовь к опасностям, боевой пыл, решимость победить или умереть. Мерой должен стать опасный человек, окруженец, герой, действительно рейнджер! - который есть триумф метафизики воли. Егерь в окружении встречает самую могущественную силу - он встречает самого себя! Его бытие суть «приказывающее себе бытие», открытая демонстрация мощи. Он предполагает это будущее, на которое никто не уполномочивает его рассчитывать. Ни одно оружие в арсеналах мира не может быть таким могущественным, как это предположение.
Лесной одиночка движется в определенной дистанции между жизнью и смертью. Отвага сердца стала правилом жизни. Вы говорите: «Тяжело нести жизнь». Жить тяжело? Полно, не будьте же столь сентиментальны...
Доктрина Смита предполагает наличие сильной эмоции. Все силы и желания бушуют в лесной крови. Ты – военный егерь! В этом вся постановка вопроса.
Еще не было случая, чтобы «факт» возвысился над волей. Если воля «вспыхнет» - все отпрянет. Высшая по рангу мощь оказывается всесильной перед тем, что не имеет никакого ранга. Обретение стиля приходит как овладение миром...
Возможно стать еще жестче. Ужесточение «жизни» по всем направлениям. Сегодня практически везде приходится действовать, мыслить в условиях окружения.
Но именно в этом право феномена - «феномена окружения» - на исключительное внимание! Именно это обстоятельство заставляет автора вновь и вновь обращаться к лингво-философским, методологическим проблемам.
Феномен военного егеря-одиночки имеет и лингвистическую закваску. Новейшие актуализации темы идут как раз отсюда. Рейнджер в абсолютной чистоте жанра! Отсеивается все душевно непригодное для лесной формы жизни.
Текст-коммюнике и есть то, что оказывается «на границе»! Слова начинают вырываться за пределы синтаксиса, скачут на полной свободе. Несвобода ощущается лишь при недостаточном владении языком. Фигуры речи как манифестация мощи, демонстрация силы, лингвистической власти.
Идея «колонизации» пронизывает Текст в широкой стереофонии. Через реконструкцию разворачивается Образ, прошедшего сквозь тексты, мифы и шифры мифов. Образ несет масштаб в самом себе.
Существует реверсивное воздействие знака на жизнь. Редкостное стечение многих обстоятельств порождает определенные формы жизни: «жизнь» как знаковый парадокс, текстуальность без краев, слово «био-графия» вновь обретает этимологию. «Толкование жизни» стоит на пороге победоносного шествия. Это будет массированное наступление высочайшего класса, завоевание и удержание превосходства в лесных районах. Выводы базируются на рискованных интерпретациях, все опасности - в сердце героя. Теперь начнутся захватывающие дни.
Грамматолог-лесовик способен обладать специальной привилегией: создавать в своей среде новую форму жизни - как филологический отпечаток. Искатель ударных форм выступает скорее как эксперт, играющий сильными манерами. Идея «дрейфа»: сшибаются необычные тексты, бесконечное множество текстов, корпус текстов. Оттуда приходят все более сильные варианты. Опыт, информация, воздух свободы. «Будем же дразнить нервы, убивать их насмерть - это сшибает с ног».
Дать исход трансформациям, когда кровь бежит горячо, когда кровь бежит горячо... Текстография осуществляется на пределах, на линиях разрыва и противостояния, в местах взлома, взлома рамки и рамки рамок. Язык является ставкой в борьбе. И тогда тон становится жестче.
Прежде всего ужесточается образ «жизни».
«Аналитическое пространство» стремится к мощи, филолог осуществляет перевод воли к мощи. Духу требуется массированное наращивание мощи. Духу требуются прорывы, прорывы-через, через-проломы. Героический образ мышления составляет душевное ядро. Так идем мы через мост. В руках имеются великолепные, мощные козыри.
Милитаризованный, лесной экзистенциализм имеет не только кровопролитную и блестящую историю, но и богатую литературу. Именно в этом смысле для текстолога означает «играть белыми». Текстолог имеет в своем распоряжении гигантскую волю. Интересны лексика, самосознание, мифология предложений.
Литература отваги есть тысячи зажигательных фраз, возвеличение аффектов, полигон для отработки рискованных идей. Текстолог в вихре профессиональной борьбы. Комбинаторное поле: сериальное движение знаков, наложений, вариаций – «война текстов». Так уничтожается нелепое слово.
Тексты «бронированной литературы» являются отражением жизни в большом масштабе. Установление гегемонии сопровождается экспансией языка, текстуализацией риска. Никакой разлагающей направленности, выдержать ударный слог. Предпочтительны тексты жесткой, романтической школы; культивировать жесткий языковой код, чрезвычайные обороты. Язык в «лесных бастионах» будет жестким и безусловным.
Так я себе его представляю, так вы себе его представляете, так мы себе его представляем в будущем.
Тем временем литература мобилизации уже четко «включила скорость». Образ - метафора - идея. На «континенте» (в текстах опасности) угрожающе ждет воля, ждет воля своего освобождения. Фантастическая, милитаристическая картина мира. В пустынной и неизвестной местности чистый и холодный воздух. Там суровый, свежий воздух - утренний воздух. Жизнь начинается по ту сторону от... с танцующим шагом и даже улыбкой на лице. И вот уже на каждом шагу демонстрируется техника мощи. И вот уже на самых высоких этажах... происходят внезапные прыжки с уступа на уступ.
«Грамматология жизни» своими корнями уходит в ту почву, из которой произрастает метафизика мощи человека. Не следует заблуждаться относительно корней этой «мощи»: они глубже политики и уходят в лесную, ландшафтную природу самого языка. Никакая мощь не мыслима вне присущей языку энергии утверждения! Эта мысль заключает в себе больше, чем все религии.
Разработчик определил тему - колонизирует текст холодной методикой. Специальная терминология не должна смущать. Модель, представляемая интерпретацией текстов, на деле означает модель опыта о бытии вообще - все остальное следует отсюда! Возможно лишь догадываться о взрывчатом заряде мифографии.
Тексты эластичны, тексты насыщаются авантюристической романтикой, лихорадкой войны - лесовик «читает» жизнь. Слова и звуки суть радуги и световые мосты, агрессивные поля.
Отношения с мифом таят в себе опасность. Опасность для живущих на берегу: что-то надвигается и смотрит вопросительно. Но это «опасное» таится и в недрах человека. Отвага замешана на дрожжах риска. Различное отношение к опасности определяется дистанцией и дисциплиной «ранга». Это открытие еще предстоит, но материковый пласт уже имеется.
Опасность придает жизни новую прелесть. Это опасный, неожиданный, катастрофический мир - жизнь рядом с «войной», всюду и везде, каждое мгновение. Жизнь всегда невидимо помогает храбрым. Жизнь приняла «текстуальный», действительно опасный характер, но человек временами отважнее, чем сама жизнь.
Егерь живет в литературной эйфории. Когда зашкаливает тексты... Это поэзия. К литературе военного текста вы пришли аристократической дорогой. «И полоснув из пулемета Гатлинга педагогически...» («Поезд на Юму»). Рейнджер назавтра! Смит в окружении!
Здесь... вы живете среди настоящих людей и среди настоящих текстов - через Lit-действие, через рифмованную инструментовку текста, - пойдем туда, «выйдем на лестницу и поплывем в облаке пуль». И это более всего имеет значение.
Произнеся эту тираду, текстолог пристально всматривается в тексты. Одна из самых захватывающих перспектив - появятся эксперты, способные создавать в «милитаристическом пространстве» чистые идеи - языковые технологии жесткого типа. Война текстов перемалывает технику, рвет землю. Речь идет об изменении рельефа, о литературе высшей степени надежности. Текстофонный мир - это арена новой колониальной войны. Это жизнь, похожая на смерч.
Теперь время смотреть вперед и работать на опережение. Настоящий прибой еще впереди. По причинам, которые еще только исследуются, каждый порядочный человек оказывает помощь Литературе в укреплении традиционных путей в жизни. Сегодня мы наблюдаем возвышение метафизических настроений. Здоровый, естественно думающий мужчина становится егерем. Есть почва и есть заявленная теоретиками готовность. Если реальность не совпадает с традиционной идентичностью – тем хуже для реальности. Таким образом выражается общая, здоровая и верная реакция. Таким образом выражается сила форм преследования, возмездия или реванша.