С зимы 1882-83 до весны 1888 гг. в жизни Ницше не происходит ни одного значимого внешнего события. Он продолжает свой путь в одиночество. В Базеле Овербек занимается финансовыми делами друга, получает пенсию Ницше, управляет его небольшими сбережениями и высылает ему необходимые суммы. В Венеции Петер Гаст помогает ему с корректурой гранок и исполняет роль ученика. Визиты к Овербеку и его жене в Базель и к Гасту в Венецию — единственные перерывы в отшельнической жизни. Лето Ницше регулярно проводит в Зильс-Марии, большую часть зимы — в Ницце. В сентябре 1883 и 1885 гг., а также в мае 1886 он на несколько недель возвращается в Германию. Отношения с сестрой ухудшаются зимой 1883-84 г. из-за ее помолвки с известным антисемитом и вагнерианцем Бернхардом Фёрстером. Осенью 1884 в Цюрихе происходит примирение. Ницше видится с сестрой еще раз следующей осенью в Наумбурге, прежде чем она вместе с мужем отправляется в Парагвай. Письма 1887 и 1888 гг. свидетельствуют о непреодолимом разрыве между ним и сестрой.

 

В дальнейшей жизни Ницше больше не было таких человеческих отношений, которые были бы сравнимы с дружбой с Роде в лейпцигские и базельские годы или с «братством по оружию» с Францем Овербеком во времена «Несвоевременных размышлений», не говоря уже о «трибшенской идиллии» с Козимой и Рихардом Вагнерами, или о страстном обмене мыслями с Паулем Рее. Весной 1886 г. в Лейпциге произошла последняя встреча Ницше и Роде, которая лишь подтвердила отчуждение последних восьми лет. Из-за такого ничтожного повода, как различная оценка Тэна, Ницше несколько месяцев спустя письменно спровоцировал открытый разрыв. О своей последней встрече с Ницше Роде писал Овербеку: «Неописуемая атмосфера чуждости, нечто совершенно жуткое для меня тогда окружало его. В нем было что-то, чего я раньше не знал, и многого уже не было из того, что раньше его отличало. Как будто он пришел из страны, где больше никто не живет».

 

Между 1883 и 1885 гг. одна за другой вышли четыре части «Так говорил Заратустра». В 1886-1887 гг. Ницше опубликовал новые предисловия к «Рождению трагедии», «Человеческому, слишком человеческому» I и II и «Утренней заре», а также «Веселой науке», к которой он добавил пятую книгу и «Песни принца Фогельфрай». Из новых произведений вышли (за собственный счет Ницше, так как со времени четвертой части «Так говорил Заратустра» ни один издатель больше не брал на себя риск печатать его произведения) «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего» и «К генеалогии морали». Если мы сложим всё, что Ницше опубликовал между 1883 и 1887 гг., то получим примерно тысячу печатных страниц, в то время как неиспользованный рукописный материал составляет не менее полутора тысяч страниц, не считая, предположительно, утерянных рукописей, например, времен «Генеалогии морали» (лето 1887).

 

Ницше все больше обращается к деятельности, которая единственно позволяет ему «выносить жизнь», — письму. После публикации «Так говорил Заратустра» его планы колеблются. Сначала он считал, что закончил «утверждающую часть» своей философии, так что теперь настала очередь «половины, говорящей "нет" и делающей "нет"» (Ecce homo, По ту сторону добра и зла 1). Весь материал, собранный во время написания «Так говорил Заратустра», должен был быть использован для критики морали, теории познания, эстетики и т.д. «По ту сторону добра и зла» состоит преимущественно из записей 1883-1885 годов. Но если это произведение является «прелюдией к философии будущего» и, с другой стороны, «говорит о тех же вещах, что и [...] Заратустра, но иначе» (письмо Я. Буркхардту от 22 сентября 1886 г.), то и «Так говорил Заратустра» — лишь прелюдия. И действительно, Ницше называет это произведение «преддверием» к своей философии. Но где же тогда сама эта философия? Летом 1886 года на последней странице обложки «По ту сторону добра и зла» анонсируется «философия будущего» с рядом названий и подзаголовков: «Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей».

 

 

 

 

Здесь мы должны подробно рассмотреть проблему «воли к власти», занимающую центральное место в творчестве позднего Ницше. «Воля к власти» — это, во-первых, философская концепция и, во-вторых, литературный проект Ницше. Определение воли к власти, подготовленное уже в 1880 году в рассуждениях о «чувстве власти» в «Утренней заре» и фрагментах, мы находим развитым во второй части «Так говорил Заратустра», в главе «О самопреодолении»: «Где я находил живое, там я находил волю к власти; (...) И эту тайну поведала мне сама жизнь. «Смотри, — говорила она, — я то, что должно всегда само себя преодолевать. (...) И ты, познающий, — лишь тропа и след моей воли: поистине, моя воля к власти шествует и по стопам твоей воли к истине! Конечно, не попал в истину тот, кто запустил в неё словом о «воле к существованию»: такой воли — не существует! Ибо то, чего нет, не может хотеть; а что существует, как могло бы оно ещё хотеть существования! Только там, где есть жизнь, есть и воля: но не воля к жизни, а — так учу я тебя — воля к власти! Многое ценится живущим выше, чем сама жизнь; но и в самой оценке говорит — воля к власти!».

 

Это описание воли к власти датируется 1883 годом, но оно сохраняет свою актуальность для Ницше до конца. Попытаемся определить ее существенные черты: воля к власти, воля к господству или воля к собственности — это сама жизнь. Везде, где есть жизнь, есть и воля к власти. Эта воля к власти не является метафизическим принципом, как воля к существованию или воля к жизни Шопенгауэра, она не «проявляется», а является лишь другим словом для самой жизни, другим способом определения жизни. Следовательно, жизнь для Ницше — это отношение сильных и слабых, но прежде всего воля к самопреодолению всего живого, которое «ради власти» принимает собственную гибель («Так говорил Заратустра» II, О самопреодолении).

 

И воля к истине — то, что Ницше во времена «Утренней зари» называл «страстью к познанию» — это тоже воля к власти, как «воля к мыслимости всего сущего», которая должна «подчиняться и склоняться перед мудрейшими [...]», как «зеркало и отражение» духа. То, что «народ считает добром и злом», выдает «старую волю к власти» творцов ценностей (там же). Своей волей к власти они передали ценности как совокупность моральных убеждений тому, что Ницше называет «народом».

 

После этого, безусловно, краткого изложения того, что Ницше понимал под понятием «воля к власти», обратимся к литературному проекту, т.е. к его плану написать произведение под названием «Воля к власти». В рукописях Ницше это название впервые появляется поздним летом 1885 г. Ему предшествует ряд подготовительных записей, начатых весной того же года. Чтобы не создавать ложного впечатления, следует сразу сказать, что «воля к власти» в посмертно опубликованных фрагментах является лишь одной из нескольких тем, и даже название, когда оно впервые появляется, не является единственным ориентиром для мыслей Ницше. Исторический смысл, познание как фальсификация, делающая жизнь возможной, критика современного морального лицемерия, описание философа как законодателя и «искусителя новых возможностей», так называемая большая политика, характеристика доброго европейца — вот лишь некоторые из тем, которые можно найти в записных книжках и тетрадях Ницше того времени. Наследие Ницше в его аутентичной форме представляет собой интеллектуальный дневник, в котором зафиксированы все теоретические попытки, его чтения (почти исключительно в виде выписок), черновики писем, а также названия и оглавления планируемых произведений. В наследии царит напряженная атмосфера эксперимента, которую всегда нужно учитывать, она сама противостоит всем попыткам систематизации, всякой «воле к системе».

 

Поэтому, если мы здесь временно изолируем такую центральную мысль, как «воля к власти», и литературный проект под названием «Воля к власти», то это делается лишь для упрощения изложения и, в конечном счете, для того, чтобы доказать, что подобный подход неизбежно искажает произведение Ницше, если не пытаться его релятивизировать, постоянно восстанавливая первоначальный контекст всех философских размышлений и литературных проектов Ницше, «мысль в ее становлении».

 

Однако вернемся к тем фрагментам, которые весной 1885 года, кажется, уже готовят литературный проект «Воли к власти». В записной книжке, которой Ницше пользовался с апреля по июнь 1885 года, в одном месте появляется гипотеза, что «неорганическим миром тоже управляет воля к власти, или даже более того: неорганического мира вообще не существует» (NF 34[247]). Механистические способы мышления могли бы облегчить поверхностное описание внешнего мира, но не устранить «действие на расстоянии», которое все же является «основным фактом»: «что-то притягивает что-то другое, что-то чувствует себя притянутым» (там же). Чтобы эта воля к власти могла проявиться, она должна «воспринимать те вещи (...), которые она притягивает», она должна чувствовать, «когда к ней приближается нечто, что она ассимилирует» (там же).

 

Нас здесь интересуют не теоретические основы этого фрагмента, а тот факт, что Ницше распространяет волю к власти на неорганический мир (в «Так говорил Заратустра» он говорил только о «живом»). Немного позже, в тетради от мая до июля 1885 года, мы находим фрагмент с заголовком «К плану. Введение» (NF 35[15]). Речь идет о плане, который не связан ни с каким названием произведения и впервые развивает мысль о воле к власти в органическом мире. Органические функции «переведены обратно в основную волю, волю к власти, — отделившиеся от нее». Таким образом возникают «мышление, чувство, воля во всем живом». Воля к власти конкретизируется также как «воля к пище, к собственности, к орудиям, к слугам». Система «повиновения и господства» управляет телом (которое для Ницше в тот момент является единственным ориентиром для исследования действительности). «Более сильная воля направляет более слабую. Нет никакой другой причинности, кроме как от воли к воле», — говорит Ницше, возвращаясь к своей критике механистического каузализма. Наконец, и «духовные функции» являются лишь волей к власти, а именно как «воля к формообразованию, к уподоблению и т.д.».

 

Итак, мы имеем здесь введение к неопределенному произведению, и темой этого введения является «воля к власти». Уникальный, до сих пор неизвестный фрагмент из той же тетради посвящен отношению между «волей к власти» и «личностью». Он носит (в намеке на учение о вечном возвращении того же самого) заголовок «к кольцу колец»: «У силы, которая изменяется и все время остается одной и той же, есть и изнанка, что-то вроде характера Протея-Диониса, притворство и наслаждение от превращения. "Личность" следует понимать как обман: в самом деле, наследование есть главное возражение, поскольку его постоянный фонд составляют многочисленные формирующие силы из значительно более ранних эпох; они борются в нем, ими управляют, их усмиряют — воля к власти пронизывает личности насквозь, ей нужно уменьшение перспективы, нужен "эгоизм" как временное условие существования; с каждой новой ступени она стремится перейти на более высокую. Уменьшение действующего принципа, сведение его к "личности", к индивиду» (NF 35[68] 1885).

 

Кажется, будто Ницше проверяет здесь волю к власти на ее способность утверждаться аналогично воле к жизни Шопенгауэра как вещи в себе, которая проявляется благодаря principium individuationis как множество личностей. Но, несмотря на окончательность формулировки, Ницше, по-видимому, не был очень убежден в этой гипотезе. Кроме того, он сам перечеркнул этот фрагмент пером, так что можно предположить, что он не был полностью удовлетворен этой формулировкой своего учения о воле к власти. Будем же рассматривать этот фрагмент как важную предварительную формулировку Ницше, имеющую целью решить проблему отношения между учением о вечном возвращении и волей к власти.

 

Это подтверждается формулировкой этого отношения в аналогичном, вскоре последовавшем фрагменте. Речь идет о знаменитом фрагменте, поскольку он был помещен составителями «Воли к власти» (произведения, которое Ницше, как мы увидим, так и не написал) в конец их издания (обратите внимание на произвольную хронологию: этот фрагмент датирован июнем/июлем 1885 года, то есть временем, когда у Ницше еще не было решения написать произведение под этим названием). Он гласит: «Знаете ли вы, что для меня "мир"? Показать ли его вам в моем зеркале? Этот мир — чудовищная сила без начала и конца, твердая и прочная, как железо, сила, которая не становится ни больше, ни меньше, не растрачивает, а только превращает себя, в целом оставаясь неизменной величиной, хозяйством без трат и расходов, но и без прибыли, без доходов; границами ей служит окружающее "Ничто", она не расплывчата и растрачена, не растянута до бесконечности: эта вполне определенная сила занимает вполне определенное пространство, но не такое, в котором что-нибудь было бы "пустым", — скорее эта сила присутствует везде как игра сил и силовых волн, одновременно единство и "многое", в одном месте она накапливается, в другом убывает, это море бушующих сил и их потоков, вечно меняющееся, вечно возвращающееся, возвращающееся через огромное число лет приливом и отливом своих образов, перетекающее из самого простого в самое многообразное, из самого спокойного, застывшего, холодного — в самое раскаленное, дикое, противоречащее самому себе, а потом снова возвращающееся от полноты к простоте, от игры противоречий к наслаждению гармонией, утверждающее себя в этом подобии своих путей и лет, благословляющее себя как то, что должно вечно возвращаться, как становление, не ведающее насыщения, пресыщения, усталости, — хотите знать, как называю я этот свой дионисийский мир вечного самосотворения, вечного саморазрушения, этот таинственный мир двойного сладострастия, по ту сторону добра и зла, без цели, если только цель не заключена в счастье кольца, без воли, если только у кольца нет доброй воли к самому себе? Хотите знать решение всех загадок этого мира? Вам тоже нужен свет, вы, самые скрытые, самые сильные, самые бесстрашные, самые полночные? — Этот мир есть воля к власти — и ничего кроме! Вы и сами эта воля к власти — и ничего кроме этого» (NF 38[12] 1885).

 

Этот фрагмент, несомненно принадлежащий к числу выдающихся образцов ницшевской прозы, первоначально имел другой конец, в котором Ницше, вместо того чтобы утверждать тождество вечного возвращения и воли к власти, почти тавтологически описывал мир, ограниченный конечной силой в бесконечном времени, как мир вечного возвращения, как «кольцо колец», которое должно быть принято и благословлено теми, кто его созерцает. Исправление здесь имеет важное значение, поскольку оно открывает путь к соединению двух философских концепций, которые доминируют в мышлении Ницше со времен «Так говорил Заратустра». Новая формулировка (без метафизических уступок Шопенгауэру) еще яснее показывает, что Ницше хотел сказать вышеприведенным зачеркнутым фрагментом.

 

Попытаемся теперь выяснить, как Ницше пришел к тому, чтобы поставить перед собой задачу написать произведение под названием «Воля к власти». Это произошло примерно в августе 1885 года. В записной книжке того времени мы находим следующее название: «Воля к власти. Попытка нового истолкования всего происходящего».

 

Уже по немногим приведенным примерам (которые легко можно было бы умножить) это название представляется нам суммой предшествующих размышлений Ницше и одновременно содержит его будущую рабочую программу. «Всё происходящее» (в рамках круговорота вечного возвращения) может быть истолковано как воля к власти. Ницше испытывает потребность вернуться от пластического или, скажем, дионисийского описания к конкретной теоретической формулировке. Это происходит непосредственно после ряда связанных между собой фрагментов, в которых Ницше частично намечает содержание отдельных глав своего произведения или же без видимого порядка перечисляет новые темы: питание, размножение, приспособление, наследование и разделение труда должны быть сведены к воле к власти (ср. NF 39[12] 1885), так же следует исследовать «боль и удовольствие в отношении к воле к власти» (NF 39[13]), то же самое относится и к познанию. Тело должно составить «путеводную нить» этого исследования. Воля к истине, воля к справедливости, «воля к красоте», «воля к помощи», все они не что иное, как воля к власти (там же).

 

Далее следуют своего рода предисловие и введение (NF 39[14], [15]). В предисловии Ницше выступает за истолкование мира, свободное от морали (говорить о законах природы для Ницше означает вносить моральные оценки в природу). Атеизм, отрицание Бога означает «возвышение человека», но, добавляет Ницше, если Бог — то есть моральное истолкование мира — опровергнут, то дьявол — популярное выражение для имморалистического истолкования действительности — еще далеко не опровергнут. Во введении Ницше затрагивает еще одну мысль, которая в более поздних набросках к его произведению о воле к власти приобретает центральное значение: он подчеркивает, что не пессимизм (который в конечном счете является лишь формой гедонизма) представляет собой большую опасность, а «бессмысленность всего происходящего! Моральное истолкование стало несостоятельным вместе с религиозным истолкованием». Но современные мыслители этого не осознают или не хотят признавать. Даже если они атеисты, как Шопенгауэр, они упорно приписывают миру моральную значимость. Однако Бог и мораль поддерживали друг друга, после отпадения одного отпадает и другое. Ницше теперь предлагает «имморальное» истолкование мира, «по отношению к которому наша прежняя мораль представляется частным случаем» (там же), и которое поэтому скорее внеморально, чем «имморально».

 

Это новое «истолкование всего происходящего» выражается в форме сведения нашего мышления, воления и чувствования к ценностным оценкам, которые, в свою очередь, соответствуют нашим влечениям (инстинктам), сводимым, в свою очередь, к воле к власти, «последним фактом, до которого мы добираемся» (NF 40[61] 1885). Во фрагментарном введении мы читаем: «Под не совсем безопасным названием «воля к власти» настоящим должна быть изложена новая философия, или, говоря яснее, попытка нового истолкования всего происходящего; правда, пока только предварительно и на пробу, только как подготовка и предварительный вопрос, как «прелюдия» к серьезному, для восприятия которого нужны посвященные, избранные слушатели, как, впрочем, для восприятия всего, что публично высказывает философ» (NF 40[50] 1885).

 

В следующем фрагменте Ницше подчеркивает, что для него не существует «явлений» как чего-то противоположного сущности вещей. Он не хочет, чтобы «воля к власти» понималась как ноумен. Для него видимость является единственной, истинной реальностью вещей, а не «противоположностью» «реальности». Ницше принимает «видимость как реальность, которая сопротивляется превращению в воображаемый "мир истины"» (NF 40[53] 1885). Во всей своей полноте и многообразии видимость недоступна «для логических процедур и различений» (там же). Определенным названием для этой видимой реальности — продолжает Ницше — «была бы "воля к власти": оно обозначает ее внутреннюю сущность, а не непостижимую и текучую протеевскую природу». При таком истолковании реальности становится также понятным, почему Ницше в своих вскоре последовавших записях называет «волю к власти» не только «основным желанием» (NF 1[58] 1885/86), до которого мы добираемся как до «последнего факта», но и говорит о «множестве "воль к власти"» в каждом отдельном человеке (то есть не о единственной воле к власти, которая разделяется при индивидуации). Мы читаем там: «Человек как множество воль к власти: и каждая из них обладает множеством средств выражения и форм. Отдельные, как думают, страсти (скажем, данный человек жесток)—это лишь мнимые единства, поскольку элементы, попадающие в сознание от различных основных влечений в качестве однородных, синтетически сплачиваются в единую "сущность" или "способность", в одну страсть. Точно, стало быть, так же, как и сама "душа" — выражение всех феноменов сознания: мы же толкуем такое выражение как причину всех этих феноменов».

 

Мы потому так подробно остановились на этой первой фазе истории воли к власти как литературного проекта и попытались осветить некоторые (не все) существенные аспекты размышлений Ницше, что они вновь появятся в более поздних планах, хотя и с сильными отклонениями и разными акцентами, а также измененной терминологией. Следует даже сказать, что некоторое время, с позднего лета 1885 года до лета 1886 года, план «Воли к власти», вновь появившийся весной 1886 года с подзаголовком «Попытка нового миротолкования» (NF 2[73]), равнозначен другим планам и названиям (которые все более или менее взаимозаменяемы). Лишь летом 1886 года происходит решающий поворот в планах Ницше. В Зильс-Марии он разрабатывает (с датой «Зильс-Мария, лето 1886 года») новое название (или, вернее, старое название с новым подзаголовком), которое он затем сохраняет до 26 августа 1888 года. Новый план находится в толстой тетради, содержащей очень много материала для написания «По ту сторону добра и зла» и других публикаций тех лет:

 

 

Вопрос о ценностях в этом наброске стоит на первом месте. Переоценка всех ценностей отныне остается постоянным подзаголовком всех планов «Воли к власти». Уже годом ранее, в июне/июле 1885 года, Ницше называл главной задачей свободных умов подготовку «переворота ценностей» (NF 37[8]). С этой целью «у них должно быть высвобождено множество сдерживаемых и оклеветанных инстинктов» против стадных идеалов, против морального тартюфства и идеалистического пессимизма современной эпохи (там же). Теперь Ницше ставит «опасность опасностей» в начало своих размышлений, т.е. нигилизм как неизбежный результат христианско-морального миротолкования. Грозящая опасность заключается в ничтожности, в бессмысленности всякого существования. Нигилистические последствия угрожают со стороны естественных наук, политики (Ницше здесь упоминает национализм и анархизм на одном дыхании) и истории. Также и искусство готовит (с Вагнером) нигилизм. Целью Ницше теперь является уже не новое истолкование всего происходящего, а (почти чувствуется напоминание о знаменитом одиннадцатом тезисе Маркса о Фейербахе) переворот, свержение, преобразование, короче говоря, переоценка всех ценностей. Тематика нигилизма и его преодоления таким образом выходит на центральное место во всех записях Ницше с лета 1886 года. Что касается литературного проекта «Воли к власти», то мы констатируем, что деление на четыре части сохраняется в подавляющем большинстве планов. Эти планы отмечают ход размышлений Ницше, служат отправными и новыми исходными точками, а также промежуточным итогом. Первая книга посвящена описанию нигилизма, вторая — критике ценностей (соответственно, морали), третья — воле к власти, которая определяет переворот ценностных оценок. Четвертая книга уже здесь — а в более поздних планах в еще гораздо большей степени — имеет неопределенное содержание. Ницше говорит о «молоте» (метафора для обозначения разрушительной избирательной силы учения о вечном возвращении); о страшном решении, которое должно быть вызвано в Европе, и о «предотвращении усреднения» человека (NF 2[131] 1885/86), которому он скорее предпочтет гибель, конец.

 

Ницше анонсировал «Волю к власти» на четвертой странице обложки «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего», вышедшей летом 1886 года. Лишь с этого момента можно с полным правом говорить о его намерении опубликовать книгу в четырех частях под названием «Воля к власти. Переоценка всех ценностей».

 

 

 

 

 

С лета 1886 по лето 1887 года Ницше готовил переиздания своих сочинений от «Рождения трагедии» до «Веселой науки», одновременно продолжая работу над записями к запланированному труду «Воля к власти» («Несвоевременные размышления» не переиздавались, зато вышло полное издание трех частей «Так говорил Заратустра». Четвертая должна была и дальше оставаться в тайне). Вершиной этих размышлений является фрагмент о «европейском нигилизме» с датой «Ленцер Хайде, 10 июня 1887 года» (NF 5[71])... [См.]

 

Сразу после этого Ницше в течение нескольких недель пишет «Генеалогию морали». В этом «полемическом сочинении» он подвергает исторической критике всякого рода мораль. Моральные предписания исследуются в их отношении к социальным классам, чьи оценки они выражают. То, что обычно считалось благом, на самом деле было таковым только для господствующих и свободных, а не для угнетенных. Понятия «добро» и «зло» имеют двойное происхождение: одно — у господствующих, другое — у угнетенных. Величайшее деяние угнетенных состоит в том, что им удалось через христианских священников перенести свою мораль рессентимента на господствующих, заразив их таким образом «нечистой совестью». Так называемой «морали господ» Ницше противопоставляет «мораль рабов».

 

С осени 1887 по февраль 1888 года, после публикации «Генеалогии морали», Ницше все свое внимание уделил упорядочению и переписыванию своих записей к «Воле к власти». Результатом этой интенсивной работы стали 372 пронумерованных и структурированных фрагмента в двух тетрадях среднего формата (in quarto) и на первых 58 страницах большой тетради (in folio). В еще одной тетради находится указатель к этим 372 фрагментам. За первыми 300 номерами этого содержания стоят римские цифры от I до IV, очевидно относящиеся к четырехчастному плану «Воли к власти». О своей работе Ницше несколько раз подряд пишет Петеру Гасту: «Не хочу скрывать, что все это последнее время было для меня богато синтетическими прозрениями и озарениями; что моя смелость снова возросла, чтобы совершить "невероятное" и сформулировать до последнего вывода ту философскую чувствительность, которая меня отличает» (6 января 1888 г.). «О, как поучительно жить в таком экстремальном состоянии, как мое! Я только сейчас понимаю историю, у меня никогда не было более глубокого взгляда, чем в последние месяцы» (1 февраля 1888 г.). И, наконец, самые прямые свидетельства о работе над «Волей к власти»: «Я закончил первый набросок моей „Попытки переоценки“: это была, в общем и целом, пытка, и у меня совершенно еще нет для этого смелости. Через десять лет я сделаю это лучше. —» (13 февраля 1888 г.). «И не думайте, пожалуйста, что я снова занимался "литературой": этот набросок был для меня; я хочу каждую зиму, начиная с этой, делать такой набросок для себя — мысль о "публикации" собственно исключена» (26 февраля 1888 г.).

 

 

 

 

В это время Ницше читает только что вышедшие «Посмертные произведения» Бодлера (Париж, 1887), «Мою религию» Толстого (Париж, 1885), работу великого востоковеда и библеиста Юлиуса Велльхаузена об остатках арабского язычества (Берлин, 1884–1899), а также его «Пролегомены к истории Израиля» (Берлин, 1882), первый том «Дневника» Гонкуров, также недавно вышедший в Париже, «Размышления о немецком театре» Бенжамена Констана и «Жизнь Иисуса» Ренана, и, наконец, и прежде всего, «Бесов» Достоевского в французском переводе («Les Possédés», с русского Дерели, Париж, 1886). Следы этого чтения обнаруживаются в третьей тетради, которая также содержит упомянутый Ницше «первый набросок». Эти произведения имеют для Ницше решающее значение, прежде всего для его концепции первоначального христианства, которому он теперь уделяет наибольшее внимание. В частности, произведения Толстого и Достоевского являются определяющими для полемики Ницше с Ренаном: Толстой — в отношении психологии Спасителя, а Достоевский — в отношении истории понятия Бога (связанной с панславистской теорией Шатова). Ницше оказался превосходным читателем. Это чтение, как и чтение предыдущих лет, тщательно документированное новым историко-критическим изданием, представляет нам Ницше, прекрасно знакомого с культурными проблемами своего времени, Ницше-историка, который имеет очень мало общего с бледным призраком многих — прежде всего немецких — интерпретаций, которые довольствуются тем, что снова и снова пережевывают горстку сомнительных философем, лишенных всякой связи с действительной духовной жизнью Ницше.

 

Весной 1888 года Ницше сначала в Ницце, а затем в Турине неутомимо продолжал работать. В записной книжке, хронологически следующей за последней упомянутой, собственные тексты преобладают над выписками из других авторов. Однако выписки или плоды чтения и здесь не отсутствуют полностью, как, например, из работы Виктора Брошара о греческих скептиках («Les sceptiques grecs», Париж, 1887), которая дает Ницше толчок к его восхвалению скептического философа как единственного, кто еще возможен сегодня. Другие плоды чтения взяты из сочинения Шарля Фере «Вырождение и преступность» (Degenerescence et criminalite) о социальных причинах физиологического вырождения (Ницше концентрирует свое внимание на этом аспекте европейского декаданса), а также из перевода Луи Жаколио индийского свода законов Ману, в котором Ницше видит классический пример религиозного pia fraus (благочестивого обмана).

 

 

 

 

Если до сих пор в центре внимания находились историко-психологические рассуждения об отношении пессимизма-нигилизма-христианства, то теперь на первый план выходит понятие декаданса (в котором сходятся все формы проявления пессимизма, нигилизма и христианства), а также углубление гносеологически-метафизической стороны проблемы. Последнее, что характерно, происходит в форме возврата к противоположной паре «искусство» и «истина» из «Рождения трагедии». В записках к «Рождению трагедии» разворачивается проблема «истинного» и «кажущегося» мира, к которой мы уже обращались в связи с фрагментами лета 1885 года. Результат всех этих размышлений затем находит свое отражение в знаменитой главе «Сумерек идолов» «Как "истинный мир" наконец стал басней». В вере в «истинный», противоположный «кажущемуся» мир Ницше видит причину тех явлений, которые он последовательно описывает понятиями пессимизм, нигилизм, декаданс. Следовательно, первая глава плана, по которому Ницше упорядочил большую часть записей из рассматриваемой здесь записной книжки, носит заголовок «Истинный и кажущийся мир» (NF 14[169] 1888). В этом плане Ницше проясняет связь между верой в истинный мир (будь то философский, религиозный или моральный) и декадансом (т.е. пессимизмом, нигилизмом, христианством), а также «противодействия» декадансу.

 

Так, например, ряд фрагментов, посвященных «Рождению трагедии» (NF 14[14] и далее, 1888), носит заголовок «Встречное движение: Искусство». Эта попытка Ницше по-новому упорядочить свой материал интересна также с точки зрения архитектуры запланированного Ницше произведения в хронологическом порядке (как его представляет новое историко-критическое издание). На этот раз соответствующий план (NF 15[20] весна 1888) предусматривает уже не четыре книги, а просто главы (в зависимости от версии 8 — 12 глав):

 

Этот план рассчитан в общей сложности на 600 страниц, как следует из стоящего рядом расчета («600: 8»). Тема нигилизма, по крайней мере в заголовках, заменена темой декаданса. После дальнейших попыток упорядочить свой материал, задокументированных в последнем томе посмертных фрагментов (1888/89) историко-критического издания, Ницше приступает к чистовой записи собранных с осени 1887 по весну 1888 года заметок. Перед этим он еще написал «Казус Вагнер», посвященный типичному примеру современного декаданса. Начатое в Турине в конце весны 1888 года переписывание Ницше продолжил летом в Зильс-Марии. В середине августа он снова начал переписывать и перерабатывать свои заметки, теперь уже упорядочивая их по темам. Последнее воскресенье августа, 26 августа 1888 года, стоит как дата над последним планом Ницше к произведению под названием «Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей». Вскоре после этого Ницше меняет свои литературные намерения, поэтому стоит здесь воспроизвести этот последний план (NF 18[17]):

В данном плане вопрос ценности является первостепенным (ценность заблуждения и истины, ценность воли к истине, происхождение ценностей, борьба ценностей). Кроме того, Ницше возвращается к «истории европейского нигилизма». Но и этот план, использовавший фрагменты, восходящие к 1883 году, вскоре был отвергнут. В конце августа — начале сентября произошел решающий поворот в планах Ницше. Он разработал новый план с заголовком «Переоценка всех ценностей» (общее название «Воля к власти» в этом плане уже исчезло), основанный на материале, который он фактически разработал. Этот новый план (NF 19[4] сентябрь 1888) включал двенадцать глав:

 

Рукопись, состоящая из двенадцати глав, действительно существовала в то время, и ее можно реконструировать и сегодня, если внимательно изучить окончательные рукописи тех произведений, которые Ницше хотел опубликовать после того, как он отказался от плана написать «Волю к власти». Речь идет о рукописях к «Сумеркам идолов» и «Антихристу». Цифры 2, 3, 4, 5, 6 и 12 плана действительно соответствуют главам «Сумерек идолов», причем уже с их окончательными названиями. Цифры 10 и 11 объединены в главе «Вылазки несвоевременного» из «Сумерек идолов». Цифры 1, 7, 8 и 9 соответствуют первоначальным — позже вычеркнутым Ницше — заголовкам первых четырех групп параграфов «Антихриста»: Мы, гиперборейцы, §§1—7; За нас — против нас, §§ 8 — 14; Понятие религии декаданса, §§ 15 — 19; Буддизм и христианство, §§ 20 — 23. Приведенные разделы из «Сумерек идолов» и первые 23 параграфа «Антихриста» первоначально принадлежали к рукописи, которую Ницше некоторое время считал «Переоценкой всех ценностей». В этот момент Ницше решил еще раз изменить свою программу относительно плана от 26 августа 1888 года (который во многом схож с планом из двенадцати глав). Он изъял главы 1, 7, 8 и 9 из рукописи, чтобы использовать их для сочинения о христианстве (уже со вступлением «Мы, гиперборейцы», которое, впрочем, уже было предусмотрено в качестве вступления в плане от 26 августа). Из оставшегося материала он составил «компендиум» своей философии (сначала под названием «Досуг психолога», а затем «Сумерки идолов»).

 

Таким образом, была определена новая рабочая программа: запланированное главное произведение Ницше должно было носить название «Переоценка всех ценностей» и состоять из четырех книг, первая из которых называлась «Антихрист» (из которой, как мы видели, 23 главы были готовы уже в начале сентября). С этого момента мы находим в рукописях Ницше различные планы, которые уже не объединены под названием «Воля к власти», а под общим названием «Переоценка всех ценностей». Например (NF 19[8]):

 

Содержание нового произведения существенно не отличается от тематики Ницше в планах к «Воле к власти». Это доказывает, что литературный план «Переоценки всех ценностей» в четырех книгах был предназначен для замены планов к «Воле к власти». Действительно, материал для «Антихриста» относится ко времени, когда Ницше думал о «Воле к власти». Те записи, которые не нашли применения в новом проекте, были включены в «Сумерки идолов», которые Ницше в письме Петеру Гасту назвал «смелым и точным резюме» его «существеннейших философских гетеродоксий» (12 сентября 1888 г.).

 

21 сентября Ницше вернулся в Турин. В течение девяти дней ему удалось закончить первую книгу «Переоценки», т.е. «Антихриста». 30 сентября 1888 года приобрело для Ницше символическое значение. Он поставил эту дату в конце своего предисловия к «Сумеркам идолов», а в конце «Антихриста» мы читаем: «И время отсчитывают от этого dies nefastus, с которого началось это бедствие, — от первого дня христианства! — Почему бы не от его последнего? — От сегодняшнего дня? — Переоценка всех ценностей!...»

 

Ницше впадает в состояние полной эйфории. С этого момента он не знает меры. К «Антихристу» он добавляет «Закон против христианства», который начинается словами: «Дан в день спасения, в первый день года Первого (— 30 сентября 1888 года ложного летосчисления)». Читая собственные объяснения Ницше к «Антихристу», не ощущаешь историко-критического значения этого произведения, которое, несмотря ни на что, — как очень верно заметил Франц Овербек, — содержит несколько блестящих пассажей, таких как психология Спасителя и апостола Павла, историческая реконструкция первоначального христианства и анализ pia fraus. В этом состоянии эйфории в середине октября 1888 года возникает «Ecce homo» (из главы, которую Ницше добавил к «Сумеркам идолов»). В тетрадях Ницше находятся еще записи к другой книге «Переоценки всех ценностей», к «Имморалисту». Однако эта работа прерывается «Ecce homo», пока Ницше 20 ноября в письме Георгу Брандесу не заявляет, что его «Переоценка всех ценностей» лежит перед ним готовой, имея в виду «Антихриста». Также Паулю Дойссену он пишет: «Моя жизнь сейчас достигает своей вершины: еще несколько лет, и земля содрогнется от чудовищного удара молнии. — Я клянусь тебе, что у меня есть сила изменить летосчисление. — Нет ничего, что сегодня стоит, что не рухнет, я больше динамит, чем человек. — Моя "Переоценка всех ценностей" с главным названием «Антихрист» готова» (26 ноября 1888 г.). И действительно, на последнем титульном листе мы читаем: «Антихрист. Переоценка всех ценностей». Общее название произведения в четырех книгах теперь стало подзаголовком «Антихриста». Наконец, Ницше вычеркивает и подзаголовок «Переоценка всех ценностей» и заменяет его на: «Проклятие христианству». Восторженный взгляд Ницше на свои последние сочинения — это действительно уже не литературное событие, «а нечто, сотрясающее все существующее» (26 ноября 1888 г. К. Г. Науману). Так заканчивается литературный проект «Воля к власти» накануне собственного конца его автора.

 

 

 

 

После всего сказанного здесь должно быть ясно, что существует лишь один способ познакомиться со всеми возможностями и «невозможностями» мышления Ницше, содержащимися в массе его записей последних лет сознательной жизни. Этот путь не может заключаться в упорядочении материала по какому-либо (даже последнему) из планов Ницше, а в том, чтобы опубликовать все в строгой хронологической последовательности так, как оно представлено в рукописях, за исключением, быть может, тех фрагментов, которые Ницше включил в свои опубликованные произведения. Это то возражение, которое выдвигалось против собрания фрагментов, опубликованного Элизабет Фёрстер-Ницше и Петером Гастом под названием «Воля к власти» и объявленного главным трудом Ницше, составленным в соответствии с его намерениями, — возражение, высказывавшееся от Августа Хорнеффера (1906) и Рихарда Рооса до Карла Шлехты (1956).

 

Мы потому остановились на этих филологических деталях, чтобы дать приблизительное представление о трудностях, с которыми сталкивается любая попытка вывести «философию будущего» Ницше из обилия оставленных им фрагментов. Они скорее указывают на большую неуверенность Ницше и на тот факт, что он в конечном счете так и не пришел к своей «переоценке всех ценностей». Значение этих фрагментов заключается в том, что они позволяют реконструировать попытку Ницше как таковую. Однако необходимое для этого изучение наследия, которое должно сопровождаться тщательной реконструкцией чтений и знаний Ницше, находится лишь в самом начале. На наш взгляд, для неудачи грандиозного философского замысла Ницше существует, по-видимому, одна главная причина: философия как теоретическое занятие утратила для Ницше свое право на существование, на ее место, как он сам говорит, пришла история. Преемником философа должен был бы стать законодатель, и честолюбие Ницше, цель его «переоценки всех ценностей», как раз и состояла в том, чтобы дать человечеству новый закон. Философия как история — это pars destruens (разрушительная часть) в мышлении позднего Ницше (анализ европейского нигилизма, разрушение метафизического оборота «истинный мир», антихристианство). При переходе к конструктивной части своей философии Ницше оказывается втянутым в неразрешимое противоречие между своим радикальным скептицизмом, своей борьбой против всякого убеждения и необходимостью «законодательства». Этому законодательству Ницше почти во всех планах «Воли к власти», а также позже в «Переоценке всех ценностей» отводил четвертую книгу. В последнем из цитируемых здесь планов она следует за критикой христианства («Антихрист»), философии («Свободный ум») и морали («Имморалист»). Учение о вечном возвращении действительно имеет селективную функцию, поскольку оно представляет собой радикальный отказ от всякой формы утешительной трансцендентности. Только тот, кто выдерживает это учение, имеет предпосылки к новому, желанному Ницше человеку. Тем не менее не существует ни одного фрагмента, который мог бы дать нам дальнейшие сведения об этой уникальной утопии Ницше. Он презирал свою современность: тевтономанию, антисемитизм, социализм и анархию, но не оставил ни одной строки, которая могла бы представлять собой какой-либо контрпроект критикуемым им политическим, социальным, моральным и культурным явлениям. Ницше не создавал мифов, он их разрушал. Naufragium feci, bene navigavi (Я потерпел кораблекрушение, но хорошо плавал) — таков девиз одного из его предисловий осени 1888 года, и он, по сути, эмблематически обозначает исход его философии. «Кораблекрушение» является неотъемлемой частью ее самой. Это еще раз доказывает произвольность конструирования систематической философии Ницше путем компиляции разрозненных по многим тетрадям фрагментов, как это было представлено европейской публике в начале XX века под названием «Воля к власти». Наследие Ницше, которое могло бы способствовать релятивизации и дедогматизации его позиций, было использовано прямо противоположным образом, чтобы предоставить такую систему различным интерпретаторам, стремившимся пополнить ряд философских систем еще одной. Напряженная дуга «мысли в ее становлении» не интересовала упростителей от Петера Гаста до Альфреда Боймлера.

 

 

 

 

Два совершенно различных суждения Эрвина Роде и Франца Овербека, двух друзей Ницше, которые значили в его жизни больше всего, ясно показывают, насколько противоположно может восприниматься его философия. После прочтения «По ту сторону добра и зла» Эрвин Роде писал Овербеку: «Большую часть я прочел с великим неудовольствием. По большей части это еще рассуждения пресыщенного после еды, кое-где оживленные винным возбуждением, но полные отвратительного омерзения ко всему и вся. Собственно философское в этом так скудно и почти по-детски, как и политическое, где оно затрагивается, глупо и невежественно. И все же в ней есть немало очень остроумных aperçu, а также несколько захватывающих дифирамбических мест. Но все остается произвольным наитием; об убеждении уже и речи нет; по настроению принимается одна точка зрения, и с нее все переиначивается — как будто в мире существует только эта одна точка зрения. И, естественно, в следующий раз так же односторонне принимается и превозносится противоположная точка зрения. Я больше не в состоянии серьезно воспринимать эти вечные метаморфозы. Это видения отшельника и мыльные пузыри мыслей, создание которых, несомненно, доставляет отшельнику удовольствие и развлечение; но зачем сообщать это миру, как некое Евангелие? При этом это вечное возвещение чудовищных вещей, леденящих кровь смелостей мысли, которые затем, к скучному разочарованию читателя, вовсе не появляются! — это мне несказанно отвратительно. [...] То, что подобное не производит никакого действия, я нахожу совершенно оправданным; ведь из этого действительно ничего не выходит; все течет, как песок сквозь пальцы; в конце концов — какой ощутимой мыслью становишься мудрее? Мерцание и трепетание перед глазами, никакого прекрасного, ровного, просветляющего света не исходит от книги! Очень хорошо, конечно, то, что говорится о стадном характере «современного человечества» — но как можно представить себе то, что (Ницше) фантазирует о диктаторски навязываемой каннибальской морали? какой знак времени указывает на этих напыщенных берсерков будущего? (образ которых он, как мне кажется, уже достаточно часто рисовал нам на стене, чтобы наконец самому им пресытиться.) — Короче говоря, откровенно говоря, книга меня особенно раздосадовала, и больше всего — гигантское тщеславие автора, которое проявляется не столько в том, что он тайно и открыто берет себя за образец ожидаемого мессии со всеми своими самыми личными чертами, — сколько в том, что он всякое другое направление, всякое другое занятие даже, кроме того, которое ему как раз на этот раз нравится, уже не может воспринимать как человеческое и в каком-либо смысле ценное. Это возмутительно при той стерильности, которая в конце концов повсюду проглядывает у этого, по существу, лишь подражающего и сопереживающего духа. У духа, позитивного даже в самой сильной односторонности, такое было бы объяснимо: но Н(ицше) был и остается в конечном счете критиком, и он должен был бы чувствовать, что односторонность продуктивного сидит на нем, как львиная шкура на осле. — Книга причиняет мне больше боли за нас, чем за него: он не нашел пути, на котором мог бы достичь самодовольства, лишь судорожно мечется туда-сюда и требует, чтобы это считали развитием. Мы, другие, тоже не удовлетворяем себя, но мы и не требуем особого почитания за нашу неполноценность. Ему было бы необходимо поработать раз совершенно порядочно и ремесленно, тогда ему, вероятно, открылось бы, какую ценность имеет это ощупывание всяких вещей, это пассивное перенасыщение впечатлениями и наитиями: никакой! — [...] знаете ли Вы, чего я боюсь для поздних лет Ницше и что вижу перед собой? он поползет ко кресту, из отвращения ко всему и из-за своего почитания всего знатного, которое всегда было у него в крови, но теперь получило весьма неприятное теоретическое воспевание» (1 сентября 1886 г., цит. по: Franz Overbeck, Erwin Rohde. Briefwechsel, hg. von A. Patzer, Berlin 1990).

 

Овербек ответил: «Даже если я соглашусь с Вами по меньшей мере в половине того, в чем Вы упрекаете книгу и личность автора вообще, я все же полагаю, что Вы говорите в гневе. Этот гнев, конечно, я могу разделить лишь очень неполно, а там, где он у Вас, возможно, особенно сильно разгорается, — пожалуй, и вовсе ни в малейшей степени. В политике, например, хотя и по мне Н(ицше) в своей новейшей книге слишком много «политиканствует». Не потому, что это заслуживает упрека в «невежестве в мирских делах», ибо я не думаю, что этот упрек имеет под собой много оснований, а потому, что это дело действительно «его не касается» и оно не может быть так решено coram publico (публично), а также слишком противоречит настроению, которого желают от такой книги. [...] Также книга, по крайней мере меня, ни в малейшей степени не просветила относительно целей, конечных намерений и замыслов автора, она мне вообще после «Заратустры» показалась чистым регрессом, что особенно сомнительно для таких отшельнических книг. Чрезмерно оскорбительным, по моему ощущению, является и многое в книге [...]. Вы видите, я не хотел бы быть апологетом ни одной вещи, и, признаюсь, особенно не этой книги, тем не менее я едва ли читаю в литературе дня что-либо другое с таким духовным удовольствием [...]. При всем, как мне кажется после новейшей книги, растущем дилетантизме, книги Н(ицше) вводят ученого, или, по крайней мере, ученого во мне, интимнее в вещи, чем памятники методического процесса, которые обычно воздвигаются в настоящее время. А что касается самого автора: Вы говорите о чудовищном тщеславии. Я не могу полностью возразить; и все же с этим тщеславием есть своя особенность. Даже в книге, мне кажется, и для читателя, которому автор в остальном чужд, с этим переплетается совершенно другое чувство. Вообще я не знаю ни одного человека, который бы столько платил за то, чтобы разобраться в себе, как Ницше. То, что это выглядит так чудовищно, в эпоху, когда все имеет тенденцию производиться так стадно, отнюдь не обязательно должно быть виной только личности. И так обстоит дело с большинством Ваших возражений: я в принципе и прежде всего согласен, а в целом и в конечном счете — совершенно иного мнения» (23 сентября 1886 г.).

 

Реакция Роде на чтение такой книги, как «По ту сторону добра и зла», может показаться несправедливой и чрезмерно раздраженной, однако она становится понятной, если, как это сделал здесь Роде, воспринимать Ницше буквально, серьезно относиться к его позициям, поддаваться впечатлению от его пророческой сущности и постоянных обещаний невиданных вещей. Таким же образом, только с обратным знаком, объясняется и реакция ницшеанцев. Ницше действительно был, по крайней мере на рубеже веков, своего рода мессией для очень многих духовно слабых европейских интеллектуалов. Гораздо более уместным, однако, является спокойное суждение независимого ума, такого как Франц Овербек. От него же исходит и самое примечательное личное свидетельство из всех тех, кто знал Ницше близко. Овербек писал: «Ницше — это человек, вблизи которого я дышал свободнее всего [...]» (C. A. Bernoulli, Franz Overbeck und Friedrich Nietzsche. Eine Freundschaft, Jena 1908, Bd. 2, S. 423). Тот, кто при чтении Ницше не чувствует, что дышит свободно, лучше бы воздержался от этого, чтобы не превратиться в карикатуру и не закончить ницшеанцем. Оставленные Ницше фрагменты, в их первоначальной форме и свободные от попыток систематизации, должны были бы благодаря своему релятивизирующему действию способствовать непредвзятому осмыслению его мышления.

 

 

 

 

С весны 1888 года, то есть с первых дней его пребывания в Турине, во всем, что пишет Ницше, в том числе и в его письмах, заметно несказанное психическое напряжение, которое временами проявляется и как эйфория. Болезнь начала свою разрушительную работу, и только в отношении этих последних высказываний Ницше позволительно говорить о влиянии болезни на его мышление, хотя это почти безнадежное предприятие — конкретно доказать, когда и где начинается безумие, пока Ницше еще владеет своей способностью выражаться. «Казус Вагнер», «Сумерки идолов», «Антихрист», «Ecce homo», «Ницше против Вагнера» и «Дионисийские дифирамбы» были созданы еще между маем 1888 года и 2 января 1889 года.

 

В «Ecce homo» Ницше удаются некоторые из его прекраснейших пассажей, и не только это: решающие аспекты его личности впервые выходят на свет на этих страницах. Но и «Ecce homo» не является «готовым» текстом, Ницше работает над ним до последних дней своей сознательной жизни. Даже после правки рукописи в начале декабря он все еще добавляет части и вносит изменения. Именно поэтому для чтения «Ecce homo» хронология написания имеет особое значение. Конечно, небезразлично узнать, что возникло во время чистовой переписки «Сумерек идолов», а что, напротив, относится к последним дням перед помрачением рассудка.

 

1 и 2 января Ницше еще работает над рукописью «Дионисийских дифирамбов», 3-го он без сознания падает на площади Карло Альберто. Между 3 и 8 января он отправляет свои так называемые «записки безумца» друзьям, князьям и государственным деятелям, в том числе Бисмарку и Умберто I, королю Италии (многие из записок так и не были отправлены). Он подписывает их «Дионис», «Ницше Цезарь» и «Распятый». Три из них адресованы Козиме Вагнер, которая в них стала его женой (Ницше называет ее Ариадной или Козимой-Ариадной) и должна от имени Диониса-Ницше возвестить человечеству «Благую весть» (3 января 1889 г.). В своих политических прокламациях Ницше заявляет, что он хочет еще «расстрелять всех антисемитов» (4 января 1889 г. Овербеку) и работает над европейской «антинемецкой лигой», которая должна «спровоцировать Рейх на войну отчаяния» (26 декабря 1888 г. Овербеку). «Дорогой господин профессор, — пишет Ницше 6 января 1889 г. Якобу Буркхардту, — в конечном счете меня гораздо больше устроило бы оставаться базельским профессором, чем Богом; однако я не посмел заходить так далеко в своем личном эгоизме, чтобы ради него поступиться сотворением мира…». [См.]

 

9 января Овербек забрал безумного друга из Турина.