Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
МИШЕЛЬ ФУКО - ИСТОРИК БЕЗУМИЯ, СЕКСУАЛЬНОСТИ И ВЛАСТИ
Другим основным теоретиком постструктурализма, влияние которого на приверженцев деконструктивистской критики, осо бенно в 80-х гг., возросло настолько, что стало оспаривать авторитет Дерриды, является Мишель Фуко. Главная цель его исследований - выявление "исторического бессознательного" различных эпох начиная с Возрождения и по XX век включи тельно. Помимо этого, он выдвинул сформулировал и осно вал целый ряд концепций, не только активно вошедших в по нятийный аппарат самых различных современных гуманитарных наук, но и в значительной степени повлиявших на само пред ставление о характере и специфике гуманитарного знания.
Фуко - еще одно любопытное явление из мира "знакомых незнакомцев". О нем много писали и пишут в отечественной прессе, была переведена его ранняя книга "Слова и вещи. Ар хеология гуманитарных наук" (1977) (61), на него часто ссыла ются, но его реальный вклад в создание того, что можно было бы назвать современной парадигмой мышления, по крайней мере в отечественной литературе, остается еще во многом непрояс ненным. Не в последнюю очередь это положение объясняется интердисциплинарной по своей коренной сути позицией Фуко. В течение своей относительно не долгой творческой карьеры (он умер в 1984 г. в возрасте 57 лет) он продемонстрировал замет ный сдвиг своих исследовательских интересов от вопросов более или менее преобладающе философского характера к проблемам широкого культурологического плана, и в конечном счете создал впечатляющую концепцию истории культуры и методики ее анализа, которые оказали сильнейшее воздействие как на совре менное представление о механизме функционирования цивилиза ции, так и на современную западную литературную критику постструктуралистской ориентации. Причем в этой области влияние Фуко было настолько значительным, что без него во обще было бы невозможным говорить и о формировании пост структурализма, и о его существовании в тех формах, которые мы можем сегодня наблюдать. Фактически Фуко создал свой, и не менее влиятельный, чем Деррида, вариант постструктуралист ского учения. Как бы ни спорили и ни соглашались друг с дру гом Деррида и Фуко, их версии постструктурализма во многом дополняют и уточняют друг друга, образуя те два полюса его доктрины, в напряженном пространстве между которыми и находится внутреннее полемическое поле, где в течение уже четверти века развертываются междуусобные сражения сторон ников этого учения, отстаивающих свои права на самое истинное его толкование.
Критика Дерриды
Основная специфичность позиции Фуко в рамках пост структурализма заключается в его резко отрицательном от ношении к "текстуальному изоляционизму", ведущему, по его мнению, к теоретическому уничтожению всех "внетекстуальных факторов". За это в част ности он критиковал Дерриду, обвиняя его в том, что он спо собствовал укоренению в научном сознании все той же " идео логии", которая порождала формы знания (и, следовательно, стратегии власти), выработанные со времен "классического пе риода" (1500-1800), - фактически Фуко упрекал Дерриду в той метафизике, против которой последний боролся всю свою жизнь и продолжает это делать до сих пор.
В "Истории безумия" (1972) Фуко пишет: "Сегодня Дер рида самыи решительный представитель (классической) системы в ее конечном блеске: редукция дискурсивной практики к тек стуальным следам; элизия событий, которые здесь порождаются, чтобы для чтения не оставалось ничего; кроме их следов; изо бретение голосов, находящихся за текстами, для того, чтобы не надо было анализировать модусы импликации субъекта в дис курсе; наделение неким местом "происхождения все сказанное и несказанное в тексте для того, чтобы не восстанавливать дис курсивные практики в том поле трансформаций, где они собст венно порождаются.
Я не скажу, что это метафизика, метафизика сама по себе или ее ограниченность, скрытая в этой "текстуализации" дискур сивных практик. Я пойду гораздо дальше: я скажу, что это банальная исторически хорошо детерминированная педагогика, которая здесь проявляется весьма наглядно (184, с.602).
Эту мысль он неоднократно повторял в своем курсе лекций "История систем мысли" в Коллеж де Франс, позднее опубликованном в его сборнике эссе "Язык, контрпамять, прак тика" (1977) (188, с. 199-204). Контраргументы Дерриды по этому поводу привела Гайятри Спивак в своем введении к соб ственному переводу "О грамматологии" (149, с. XI).
Суть проблемы, как уже говорилось выше, заключается в том, что Фуко выступает против "текстуального изоляционизма" Дерриды (вспомним знаменитую фразу последнего "ничего нет вне текста"), который, но мнению Фуко, состоит или в забвении всех внетекстуальных факторов, или в сведении их к "текстуальной функции". Фуко стоит на других позициях. Для него, отмечает Х. Харари, главная задача состоит в том, чтобы "показать, что письмо представляет собой активизацию множе ства разрозненных сил и что текст и есть то место, где происхо дит борьба между этими силами" (368, с. 41).
Поэтому для Фуко сама концепция о якобы присущих тек сту "деконструктивной критики" и особой "текстуальной энер гии", проявляющейся как имманентная "текстуальная продуктив ность", приписывание языку особой автономности по отношению ко всем историческим и социальным системам ("рамкам рефе ренции", по его терминологии), является одной из форм "идеологии", которая препятствует развитию познания.
Иными словами, речь опять идет о системе референции, и, хотя, как мы видели, Деррида, по крайней мере в общетеорети ческом плане, не отвергает ни понятие референции (что бы под ним ни подразумевать), ни самой реальности, тем не менее (и в этом и кроется главное различие их позиций) для Фуко этого было мало, поскольку текст всегда для него вторичен по отно шению к тем силам, которые, по его мнению, порождали и каж дый конкретный текст, и весь "мир текстов" как проявление всеобщей текстуальности сознания. Для Дерриды же - основ ной предмет научного интереса, несмотря на все его заверения и уточнения своей позиции, лежал в выявлений специфики интер текстуального сознания. Это различие можно сформулировать и по-иному: Фуко выступал против конвенции автономности язы ка, подчеркивая его прямую н непосредственную зависимость и обусловленность историческими и социальными системами рефе ренции. Неудивительно, что Фуко всегда привлекал к себе внимание всех социально ориентированных постструктуралистов, недовольных той тенденцией в общем учении постструктурализ ма, которая вела к ограничению всей его проблематики рамками автономной, "замкнутой в себе и на себе" пантекстуальности.
Историзм Фуко
Наиболее последовательно эта версия постструктурализ ма заявила о себе в англий ском постструктурализме и американском "левом декон структивизме".
Другой не менее важный императив всего творчества Фуко его глубокий, хотя и весьма спорный историзм. Хотя это, в общем, историзм спецификации человеческого мышления, пони мание конкретно-исторического характера тех конвенций, услов ностей и очень часто, а может быть, и прежде всего тех заблу ждений, которые ложились в фундамент обоснования и оправ дания - "легитимации" - человеком своих поступков. При этом важно подчеркнуть, что историчность человеческого созна ния понимается Фуко как глубоко внутренняя характеристика каждой эпохи, скрытая от человека и неосознаваемая им (понимание истории как "скрытой причины" - обусловленности поведения и мышления людей ляжет потом в основу концепции "политического бессознательного" Ф.Джеймсона).
И этот специфическим образом прочувствованный историзм оказал огромное влияние на формирование социологически постструктуралистской мысли. Если попытаться дать количест венный анализ постструктуралистских работ 80-х гг., то скла дывается впечатление, что идеи Фуко в тот период в конку рентной борьбе за влияние оказались сильнее абстрактно философски сформулированных концепций Дерриды.
Еще раз повторю во избежании возможных недоразумений: историзм Фуко весьма специфичен и более чем далек от тради ционного, о сознательном неприятии которого ученый неодно кратно заявлял. Это историзм, акцентирующий не эволюцион ность поступательного прогресса человеческой мысли, не ее преемственность и связь со своими предшествующими этапами развития, а скачкообразный, кумулятивный характер ее измене ний, когда количественное нарастание новых научно мировоззренческих представлений и понятий приводит к столь радикальной трансформации всей системы взглядов, что порож дает стену непонимания и отчуждения между людьми разных конкретно-исторических эпох, образуя "эпистемологический разрыв" в едином потоке исторического времени. Иначе говоря, это постструктуралистский историзм главной задачей которого было доказать своеобразие и уникальность человеческого знания в каждый отдельно взятый исторический период, да к тому же еще в замкнутом контексте западноевропейской цивилизации.
Периодизация творчества Фуко
Одним из наиболее сложных аспектов общей "проблемы Фуко" является вопрос о периодизации его творчества, связанный прежде всего с трудностью определе ния того, чем собственно Фуко-структуралист отличается от Фуко-постструктуралиста и что осталось неизменным на протяжении всего его творческого пути. С Фуко произошла та же метаморфоза, что и со многими другими теоретиками, которых первоначально считали структу ралистами, а затем стали воспринимать как безусловных пост структуралистов. Однако, если внимательно приглядеться к его исследованиям еще 50-х гг., то уже в них можно сразу обнару жить не только всю ту тематику, которую он потом будет раз рабатывать на протяжении всей своей жизни, но и несомненное единство общего подхода к предмету исследования, ту методику анализа, которая впоследствии была признана как постструкту ралистская по самой своей сути. Специфика позиции раннего Фуко заключается в том, что исследуя в основном проблему безумия, или, вернее социальные, экономические, политические и философские условия современных определений разумности и безумия в так называемой западной цивилизации (Кавальяри Э.М.,119, с. 315), он делал это на основе анализа языкового сознания, т. е. сводил все практически к сфере дискурса.
Как пишет Эктор Мария Кавальяри, "начав свои исследо вания с изучения условий и терминов порождения дискурса, Фуко перешел к тому, что в его философии превратилось в сложный и изменчивый, но в то же время внутренне связанный ряд проникнутых критическим пафосом историко-структурных анализов различных систем порождения смысла, обнаруживае мых в тщательно разработанной конкретной текстуальности организованного знания" (там же, с. 344).
Фактически перед нами все та же программа "текстуа лизации мира", и хотя Фуко, как уже отмечалось, в отличие от структуралистов никогда не считал, что мир устроен по законам языка (вспомним знаменитое утверждение Тодорова, что зако ны мира аналогичны законам грамматики), и всегда был про тивником исключительно лингвистической ориентации в том буквалистском духе, который пропагандировали и демонстриро вали в своих работах структуралисты, он, тем не менее, никогда не выходил за пределы панъязыкового мышления. В этом за ключается определенная двойственность позиции Фуко, отме чаемая многими исследователями его творчества. Возвращаясь к проблеме периодизации, следует сказать, что она является одной из наиболее спорных проблем в современной литературе о Фу ко; оценивая ее в целом, можно сделать вывод о наметившейся тенденции выделять в общей эволюции ученого своего рода "структуралистскую интерлюдию" 60-х гг. (это прежде всего касается его работ "Слова и вещи" (1966) (192) и "Археология знания" (1969) (180)), поставившие его в один ряд, как тогда казалось, с главными авторитетами структуралистской доктрины: Леви-Строссом, Пиаже, Бартом, Греймасом.
Как отмечает М. Саруп, Фуко в "Словах и вещах" и "Археологии знания" в отличие от остальных своих работ, "не затрагивает вопрос о возникновении современных форм админи страции. Одной из причин этого может быть то, что структура листы в течение 60-х гг. отказывались от любой формы полити ческого анализа, и он испытал их влияние, с. 70).
Можно соглашаться или нет с этим предположением, но очевидно, что проблема власти всегда волновала Фуко: это заметно и в его ранних работах, и в этих двух книгах, поскольку именно в них он детально разрабатывал концепцию структуры научных дискурсов, без которых немыслима его теория власти в том виде, как она предстала в его позднейших исследованиях.
Автономова выделяет три периода в творчестве Фуко: "период изучения "археологии знания ( 60-е гг.), период иссле дования "генеалогии власти"(70-е гг.), период преимуществен ного внимания к "эстетикам существования" (80-е гг.)" (4, с. 361). Как следует из ее классификации, Автономова считает для себя возможным не учитывать, условно говоря, "дострукту ралистский" период творчества Фуко, куда некоторые его ис следователи относят его книги " Психическая болезнь и лич ность" (1954), переработанную в 1962 г. в "Психическую бо лезнь и психологию" (190), и "Безумие и неразумие: История безумия в классический век" ( 1961) (183), вышедшую затем в сильно сокращенной форме в 1964 г. под названием "История безумия" и в своем наиболее полном виде в 1972 г. (184).
Очевидно, сам факт столь решительных переделок ранних работ свидетельствует о несомненном пересмотре Фуко своих взглядов на протяжении творческого пути. Хотя, разумеется, говорить о какой-либо кардинальной переоценке ценностей вряд ли было бы уместным, речь скорее может идти лишь о смене акцентов, перефокусировке научных интересов, о сдвиге иссле довательских приоритетов, поскольку в общем все творчество Фуко производит довольно целостное впечатление. Тем не ме нее, есть все основания говорить о наличии нескольких этапов в эволюции его идей, первый из которых охватывает середину 50-х - начало 60-х гг. С другой стороны, некоторые исследо ватели его творчества, единодушно отмечая переход Фуко от явной структуралистской ориентации к постструктуралистской, не всегда склонны разделять "генеалогический" и "эстетический" периоды, рассматривая их как единое целое - как естественное развитие его концепций (Лейч, Кавальяри, Истхоуп).
Косвенно Автономова, один из наиболее чутких и внима тельных исследователей Фуко, подтверждает существование первого, в известной степени "доструктуралистского" периода: "В концепции Фуко поиск единой концептуальной основы для историко-научного и историко-культурного исследования осуще ствляется в различные периоды по-разному. В "Истории безу мия" он происходит еще во многом на феноменологическом уровне "опыта переживания"; в "Словах и вещах" его место занимают уже не зависящие от сознания устойчивые структуры "эпистемы"; и, пожалуй, лишь в "Археологии знания" в полной мере выкристаллизовывается окончательный ответ Фуко на поставленный вопрос: областью соизмерения различных куль турных продуктов является сфера "дискурсии", "речи" (3, с.57). Во всяком случае, структуралистская ориентированность "поискового метода" Фуко, при всей известной относительности однозначного определения его как структуралистского, наиболее последовательно проявилась в его "археологической трилогии" "Рожденне клиники: Археология взгляда медика (1963), "Слова и вещи: Археология гуманитарных наук" (1966), "Археология знания" (1969), а также в "Порядке дискур са"(1971) (196). Причем последняя работа, обычно печатаю щаяся в качестве приложения к "Археологии энания" и пред ставляющая собой его вступительную ("инаугуративную") лек цию в Коллеж де Франс в 1970 г., хотя и исходит из постулата о существовании некой системы, предшествующей всем осталь ным системам, но уже переосмысляет ее как систему отношений власти, выступая, таким образом, в качестве связующего звена со следующим этапом эволюции взглядов ученого - "периодом генеалогии власти". Эта структурированная система межчелове ческих ("интерсубъектных") властных микроотношений проявля ется как "порядок", налагаемый на эти отношения (т.е. как их организация, упорядочивание и, одновременно, требование по слушания и повиновения), - порядок, регулирующий субъекты, объекты и конфигурации дискурсивных практик посредством кодифицированной регламентации порождения дискурса. Более подробно о постструктуралистском характере "генеалогического периода" смотрите ниже, что же касается работ Фуко 80-х гг., то они фактически "специфицируют" (в общих рамках пост структуралистского мышления) уже постмодернистскую пробле матику, и в этом плане заслуживают особого внимания и осо бого разговора. Они однако пока еще не получили такого обще ственного резонанса, как его ранние труды, еще не освоены литературно-критической мыслью и, насколько можно судить даже по самым новейшим публикациям, пока не оказывают существенного воздействия на теорию и практику литературо ведческого постструктурализма и постмодернизма.
В принципе, в 80-е гг. Фуко был занят поисками выхода из постструктуралистской парадигмы представлений; его поздние тексты в каком-то смысле знаменуют собой отказ, лишь только намечаемый, но все же очевидный, от постструктуралистской доктрины, или, скажем более осторожно, от тех ее аспектов, тупиковость которых стала обнаруживаться со все большей наглядностью. Можно сказать, что в этом же направлении движется мысль Ж.-Ф. Лиотара, Ж. Бодрийара, В. Вельша (прежде всего это касается их критики философских обоснова ний постструктурализма), аналогичные тенденции можно обна ружить и в работах Дерриды второй половины 80-х гг.
В задачи нашего обзора концепций Фуко и их анализа не входит, естественно, подробный разбор всего творческого пути французского ученого и, выражаясь современным политическим жаргоном, детальное "отслеживание" различных этапов его эволюции. Главным для нас было выявить те аспекты его уче ния, которые послужили мощным импульсом формирования именно литературоведческого постструктурализма. Поэтому и в том периоде творчества Фуко, который традиционно характери зуется как "структуралистский", нас прежде всего интересовали те стороны его мышления и аргументации, которые вступали в противоречие с постулатами структуралистской доктрины и впо следствии проявили себя (или были им переосмыслены, что не одно и то же) как явно пост структуралистские.
"Дискретность истории"
В связи с этим возника ет необходимость анализа по нятийного аппарата Фуко, сложившегося еще в первой половине его творческого пу ти и в значительной степени предопределившего столь бросаю щееся в глаза своеобразие его "критического метода исследова ния". В первую очередь Фуко выступает как историк, поста вивший перед собой задачу кардинального пересмотра традици онного представления об истории и прежде всего отказа от взглядов на нее как на эволюционный процесс, обусловленный социально-экономическими трансформациями общественного организма. В статье "Ницше, генеалогия, история" Фуко писал: "Традиционные средства конструирования всеобъемлющего взгляда на историю и воссоздания прошлого как спокойного и непрерывного развития должны быть подвергнуты систематиче скому демонтажу... История становится "эффективной" лишь в той степени, в какой она внедряет идею разрыва в само наше существование..." (194, с. 153 -154).
Таким образом, одно из ключевых понятий Фуко в его ин терпретации истории - это восприятие ее как "дискон тинуитета", восприятие постоянно в ней совершаемого и наблю даемого разрыва непрерывности, который осознается и конста тируется наблюдателем как отсутствие закономерности. В ре зультате история выступает у Фуко как сфера действия бессоз нательного, или, учитывая ее дискурсивный характер, как "бессознательный интертекст".
Можно согласиться с Лейчем, когда он приходит к выводу, что Фуко "акцентирует случайности, а не универсальные прави ла; поверхности, а не глубины; множественности, а не единства; изъяны, а не обоснования; различия, а не тождественности. Тем не менее, понимание этого факта крайне затруднительно из-за сложности аргументации текстов Фуко. Поэтому создается впечатление, что он занят поисками глубин, правил и обоснова ний. В конечном счете Фуко создает формы порядка как беспо рядка, а не отдельные случаи беспорядка в общем порядке" (294, с. 143-144).
И действительно, это, пожалуй, один из самых поразитель ных парадоксов мышления Фуко; он предлагает массу всяких классификаций, схем, обосновывает их с помощью самой безу пречной логики, создавая у читателя образ певца порядка и неутомимого искателя закономерностей, но результатом всего этого оказывается неоспоримое доказательство всеобщего хаоса и "беспредел" бессознательного. Отказ от "традиционных форм истории, или, вернее историографии, приводит к утверждению нового "порядка" - "порядка хаоса" и в этом понимании усло вий существования мира и человека в нем с Фуко поразитель ным образом перекликаются поиски современных ученых, таких, как, например, бельгийского физиохимика Ильи Пригожина, одна из последних книг которого была недавно переведена на русский язык под характерным названием "Порядок из хаоса" (1986) (336) (кстати, позаимствованным из английского пере вода францзского оригинала).
"Эпистема"
Исследователи и по клонники Фуко не всегда дают себе отчет в том, что одним из главных средств интерпретации истории как ряда "прерывностей" и было выдвинутое им в середине 60-х гг. понятие эпистемы. Оно явилось результатом еще структурали стских представлений ученого, когда он, как н многие француз ские структуралисты 60-х гг., считал, что существует некий глобальный принцип организации всех проявлений человеческой жизни, некая "структура прежде всех других структур", по за конам которой образуются, "конституируются" и функционируют все остальные структуры. В духе научных представлений той эпохи этой "доминантной структуре" приписывался языковой характер, и понималась она по аналогии с языком.
Характеризуя цели своей работы того времени (т. е. преж де всего подводя итоги сделанного им в "Словах и вещах"), Фуко говорил в том же 1966 г. после выхода этой книги, одной из самых популярных его книг: "Мы мыслили внутри анонимной и ограничивающей системы мышления, системы присущего ей языка и эпохи. Эта система и этот язык имеют свои собствен ные законы трансформации. Выявление этого мышления, пред шествующего всякому мышлению, этой системы прежде всех систем, и является задачей сегодняшней философии" (Цит. по 119, с. 19).
Исходя из концепции языкового характера мышления и сводя деятельность людей к "дискурсивным практикам", Фуко постулирует для каждой конкретной исторической эпохи сущест вование специфической "эпистемы" - "проблемного поля" дос тигнутого к данному времени уровня "культурного знания", образующегося из "дискурсов" различных научных дисциплин.
При всей разнородности этих дискурсов", обусловленной спе цифическими задачами каждой научной дисциплины как особой формы познания, в своей совокупности они образуют более или менее единую систему знаний - "эпистему", реализующуюся в речевой практике современников как строго определенный язы ковой код - свод предписаний и запретов: "В каждом общест ве порождение дискурса одновременно контролируется, подвер гается отбору, организуется и ограничивается определенным набором процедур" (196, с. 216). Эта языковая норма якобы бессознательно предопределяет языковое поведение, а, следова тельно, и мышление отдельных индивидуумов.
Таким образом, характерной особенностью понимания "эпистемы" у Фуко является то, что она у него выступает как исторически конкретное "познавательное поле" научного свойст ва, как уровень научных представлений своего времени. На сколько можно судить по всему контексту работ французского ученого, он выделял не менее пяти подобного рода "познавательных полей" античное, средневековое, возрожденче ское, просветительское и современное. Первые два не получили у него эксплицитного описания и развернутых характеристик, поэтому фактически, и это касается в первую очередь "Слов и вещей", речь у него идет о трех четко друг другу противопос тавлевных "эпистемах": Возрождение (ХV-ХVI вв.), классиче ский рационализм (ХVII-ХVIII вв.) и современность (с начала ХIХ в.). Как пишет Автономова, эти три эпистемы кардиналь ным образом отличаются друг от друга: "В ренессансной эпи стеме слова и вещи сопринадлежны по сходству; в классическую эпоху они соизмеряются друг с другом посредством мышления путем репрезентации, в пространстве представления; начиная с ХIХ в. слова и вещи связываются друг с другом еще более сложной опосредованной связью - такими мерками, как труд, жизнь, язык, которые функционируют уже не в пространстве представления, но во времени, в истории" (3, с. 58).
Очевидно, стоит привести и самое последнее по времени (1991 г.) определение, даваемое Автономовой этим трем эпи стемам, специфику каждой из которых она видит прежде всего в различии "означающего механизма, соотношении "слов" и "вещей", и соответственно перипетии языка в культуре: язык как вещь среди вещей (Возрождение), язык как прозрачное средство выражения мысли (классический рационализм), язык как самостоятельная система в современной эпистеме. Послед нее превращения "языка" вместе с жизнью" и "трудом" угро жают, как считает Фуко, единству человека: в современную эпоху вопрос о человеке как сущности невозможен. В этом смысл идеи "смерти человека" ("человек умирает - остаются структуры"), воспринятой сторонниками Фуко как девиз струк туралистского движения" (4, с. 362).
Более подробно о взглядах французского ученого на про блему человека и его эволюции смотрите ниже, здесь же нам было важно подчеркнуть роль понятия "эпистемы" как одного из "методологических принципов", с помощью которых доказы вался общий для структурализма и постструктурализма тезис о "смерти человека".
С эпистемой связана еще одна проблема общеметодологи ческого значения. При всех своих функциональных явно струк туралистских характеристиках она, по сравнению с другими известными к тому времени структурными образованиями, имела несколько странный облик. С самого начала она носила "децентрированный характер ", т.е. была лишена четко опреде ляемого центра и создавалась по принципу самонастройки к саморегулированию. В ней изначально был заложен момент принципиальной неясности, ибо она исключала вопрос, откуда исходят те предписания и тот диктат культурно-языковых норм, которые предопределяли специфику каждой конкретно исторической эпистемы. Это объясняется тем, что эпистема образуется из локальных, сугубо ограниченных сфер своего первоначального применения в частно-научных "дискурсивных практиках": "Дискурсивные практики характеризуются ограни чением поля объектов, определяемых легитимностью перспекти вы для агента знания и фиксацией норм для выработки концеп ций и теорий. Следовательно, каждая дискурсивная практика подразумевает взаимодействие предписаний, которые устанавли вают ее правила исключения и выбора" (Фуко, 188, с. 199).
Каждая вновь образующаяся научная дисциплина как бы заново открывает для себя объект своего исследования (фактически, по представлениям Фуко, его "создает") или, как пишет Лейч, "очерчивает поле объектов, определяет легитимные перспективы и фиксирует нормы для порождения своих концеп туальных элементов" (294, с. 146). Тот же Лейч отмечает: "изображая эпистему не как сумму знаний или унифицирован ный способ мышления, а как пространство отклонений, дистан цирования и рассеивания, Фуко помещает свою всеобщую мо дель культуры среди активной игры различий" (294, с. 153),
Причем сама эта "игра различий" редуцирует "отличительную" способность традиционного различия, превращая его на деле в незначительные отклонения, лишая или ослабляя его функцию содержательного маркирования отличительных признаков. Обо зревая работы Ж. Делеза "Различие и повтор" (1968) (131) и "Логика смысла" (1969) (134), Фуко писал: "Высвобождение различия требует мысли без противоречий, без диалектики, без отрицания; мысли, которая приемлет отклонение; мысли утвер ждающей, инструментом которой служит дизъюнкция; мысли множества - номадической рассеянной множественности, не ограниченной и не скованной ограничениями подобия; мысли, которая не приспособляется к какой-либо педагогической модели (например, для фабрикации готовых ответов), атакует неразре шимые проблемы..." (188, с. 185).
Этот дифирамб во славу различия производит странное впечатление, поскольку различие здесь перестает выполнять свою главную задачу - функцию различения - и недвусмысленно свидетельствует о постструктуралистском понимании Фу ко этой проблемы еще в свой "археологический период". Его "дифференциальный" (различительный) анализ направлен преж де всего на разрешение понятия любой целостности, поскольку в конечном счете рисует картину безудержной игры различий, при которой исчезает представление о сколь-либо содержательном отличии двух оппозиций, т. е. исчезает сам принцип бинаризма, поскольку это различия без отличия. Традиционную историю Фуко стремится "заменить анализом поля симультанных разли чий (которые характеризуют в любой данный период возмож ную диффузию знаний) и последующих различий (которые определяют в целом все трансформации, их иерархию, их зави симость, их уровень). В то время когда историю обычно расска зывают как историю традиции и новаторства, старого и нового, мертвого и живого, скрытого и открытого, статического и дина мического, я отваживаюсь рассказывать историю вечного разли чия" (186, с. 237).
Любопытна судьба понятия "эпистема". Сам Фуко, кроме "Слов и вещей", практически нигде его не употреблял, но "эпистема" получила исключительную популярность среди самых широких кругов литературоведов, философов, социологов, эсте тиков, культурологов. Вырвавшись из замкнутой системы Фуко, она, естественно, у разных интерпретаторов обрела различные толкования, однако сохранился основной ее смысл, так поло нивший воображение современников: эпистема соответствует константному характеру некоего специфического языкового мышления, всюду проникающей дискурсивности, которая, - и это самое важное, - неосознаваемым для человека образом существенно предопределяет нормы его деятельности, сам факт специфического понимания феноменов окружающего мира, опти ку его зрения и восприятия действительности.
Трансформация дискурсивных практик
В "Словах и вещах" Фу ко наметил общие контуры той специфической научной дисциплины, которая получи ла у него имя "археологии знания". В этой работе, как уже говорилось, он выделил три ключевые, по его представле нию, этапы формирования современного "европейского ментали тета", сформулировал свое понимание истории" попытался дать теоретическое обоснование "смерти субъекта", и, - самое важ ное с точки зрения той общей теоретической перспективы, кото рая связывает единой линией развития и преемственности струк турализм с постструктурализмом, - постулировал дискурсивный характер человеческого сознания. Если что и осталось в позиции Фуко непроясненным, то это детальная проработка самого механизма трансформаций, или "мутаций", дискурсивных практик, ведущих к разрушению старой и возникновению новой эпистемы, а также обоснование принципиальной непознаваемо сти эпистемы ее современниками.
В соответствии с этой задачей Фуко уже в статье 1968 г. "Ответ на вопрос" (200) намечает три класса трансформаций дискурсивных практик: 1) Деривации (или внутридискурсивные зависимости), представляющие собой изменения, получаемые путем дедукции или импликации, обобщения, ограничения, пер мутации элементов, исключения или включения понятий и т. д.; 2) Мутации (междискурсивные зависимости): смещение границ поля исследуемых объектов, изменение роли и позиции говоря щего субъекта, функции языка, установление новых форм ин формативной социальной циркуляции и т. д.; 3) Редистрибуции (перераспределение, или внедискурсивные зависимости): опро кидывание иерархического порядка, смена руководящих ролей, смещении функции дискурса.
Как видно, на этом этапе Фуко пытался, совершенно в структуралистском духе, вывести строгие правила порождения "новых дискурсивных объектов", формализовать процесс, веду щий к смене одной научной формации другой, практически ана логичный смене научной парадигмы в терминах Куна. В тот период для Фуко "История - это дескриптивный анализ и теория этих трансформаций" (186, с. 223). Окончательную доработку понятийный аппарат "археологического периода" получил в книге "Археология знания" (1969) (180). Перечисляя основные понятия, применяемые здесь Фуко, Автономова выде ляет из них три самые существенные: "позитивность" (единство во времени и пространстве материала, образующего предмет познания); "историческое априори" (совокупность условий, по зволяющих позитивности проявиться в тех или иных высказыва ниях); "архив" (перечень высказываний, порождаемых в рамках позитивностей по правилам, задаваемым историческим априо ри)" (1, с. 27-28). Особое внимание заслуживает концепция "архива".
"Архив"
Как подчеркивает Фуко, "архив" не представляет со бой униформного и недиффе ренцированного корпуса дис курсов, напротив, это сильно дифференцированная "общая система формации и трансформа ции высказываний" (181, с. 130). При этом для современников "открыть", сделать явственным свой собственный "архив" не возможно, "поскольку мы говорим, находясь внутри этих пра вил, постольку он придает тому, что мы можем сказать - как и самому себе, как объекту нашего дискурса, - свои модусы правдоподобия, свои формы существования и сосуществования, свою систему накопления научных фактов, их историчности и исчезновения" (там же).
Если и можно успешно исследовать "архив" другой эпохи, то только потому, что он предстает перед людьми иного времени как "Другой", как носитель признаков "отличия", и в этом акте изучения "другого", по мнению Фуко, мы якобы тем самым косвенно признаем нашу дистанцию и отличие и имплицитно отвергаем идею непрерывного "телеологического" прогресса или просто преемственность "монологической" линии развития. Именно дискурсивные практики каждой эпохи устанавливают те исторически изменяющиеся системы "предписаний", которые и предопределяют свойственный для нее код "запретов и выбо ров". Фуко постулирует четыре "порога в процессе возникно вения дискурсивной практики: пороги позитивности, эпистемо логизации, научности и формализации (там же, с. 186-187). Последний "порог", когда очередная специфическая дискурсив ная практика превращается в замкнутую, самодовлеющую сис тему, не допускающую каких-либо "инноваций", означает насту пление времени "нового эпистемологического разрыва", веду щего к появлению новой дискурсивной практики, и, соответст венно, нового "архива". Фактически мы видим, что в "Археологии знания" понятие "архива" пришло на смену эписте ме; недаром Лейч заявляет, что эпистема - это своего рода "позитивное бессознательное культуры - ее архив" (294, с. 149). Однако содержательный аспект нового понятия и цель его введения в качестве аналитического принципа остаются теми же доказать факт разрыва линии исторической преемственности. Иными словами, каждая историческая эпоха обладает ей прису щим "архивом", утверждающим свою оригинальность и неповто римость и "аннулирующим" свое происхождение и дальнейшую судьбу: ему на смену придет другой "архив", который так же "забудет" о своем предшест веннике.
Деконструкция истории
Если в свой "археоло гический" период Фуко осу ществил радикальный демон таж традиционного представ ления об истории, то на "генеалогическом" этапе своей эволюции он предпринял уже ее явно постструктуралистскую деконструк цию. В работе 1971 г., знаменательно озаглавленной "Ницше, генеалогия, история" (194) французский ученый заявляет, что после Ницше можно рекомендовать лишь три способа обраще ния с историей:
"а) Расширяя традиционную монументальную историю, мы практикуем пародийное и фарсовое преувеличение, доводя все "священное" до карнавального предела героического - вплоть до самых великих, каких только можно вообразить, людей и событий.
б) Полностью отказываясь от старой общепринятой тради ции исторического развития, мы сразу становимся всем. Множе ственное и прерывистое "Я", неспособное к синтезу и незаинте ресованное в своих корнях, способно эмпатически вживаться в любые формы существования изменчивого мира людей и куль тур.
в) Отказываясь от исключительной страсти к "истине", мы отвергаем волю-к-"знанию" и жертвование жизнью. Мы чтим практику "глупости" (194, с. 160-161).
Несмотря на очевидный эпатаж и иронию (при всей почтительности реминисценций из Ницше) этой странной программы, которую Фуко попытался реализовать в работах "Надзор и наказание" (1975) (202) и "Воля к знанию" (1976, первый том "Истории сексуальности") (185), основные ее положения очерчены достаточно ясно: на место "истории" приходит пародия и фарс, "истине" и "знанию" противопоставляется "глупость", как бы "серьезно-философски" ее ни понимать, в каком-либо техни ческом смысле ни толковать. Разумеется, не может быть и речи о снисходительном упрощении позиции Фуко: все это приводит ся лишь в доказательство столь типичной для постструктурализ ма перспективы анализа как "игрового иррационализма", восхо дящего к ницшеанской традиции. И в этом плане весь пост структурализм в целом может рассматриваться как продолжение ницшеанской линии мышления.
Иными словами для Фуко самое главное - подчеркнуть неосознаваемость исторических процессов, недоступность созна нию современника ни тех законов, по которым он живет, ни истинного характера тех объяснений, которыми он располагает для их обоснования. Разумеется, сам Фуко находит рациональное объяснение исторических трансформаций, которые, как он доказывает, совершенно исказили первоначальные причины и "объяснительные схемы" явлений действительности, но он отка зывает в подобной рациональности повседневному сознанию. Оно для него является изначально ложным, а вся история выступает как абсолютно нерационализируемый процесс, где гос подствуют дискретности, нарушения преемственности, логиче ской последовательности. Для Фуко гораздо важнее выявить "различие" между современностью и прошлым и показать аб сурдность бытующих в современном сознании причин, которые обычно приводятся для объяснения возникновения этого "различия". С этой целью он пытается найти в прошлом тот момент, когда данное "различие" возникло, а затем все те трансформации, которые оно претерпевало за все время своего существования.
Структурализм и постструктурализм Фуко
Несомненно, есть немалые основания противопоставлять "археологический" и "генеалогический периоды Фуко, и, соответственно, общие системы доказательств его "археологии" и "генеалогии", указывая при этом на структурность построения аргумен тации в первой и отказ (впрочем, скорее имплицитный, нежели эксплицитный) от структурности во второй (имеющей тем самым постструктуралистский характер). Однако следует иметь в виду, что эти противопоставления в общем относительны и мы найдем в обеих "системах" гораздо больше преемственности, чем различия. Речь может идти лишь о сдвиге акцентов, о довольно плавном смещении исследовательских интересов и, конечно, о несомненном переосмыслении "структуралистских наслоений" археологического периода, "наслоений" потому, что они наложились на бесструктурность концептуальных схем Фуко его пер вых "доархеологических" работ.
Но и сам структурализм Фуко, как уже отмечалось, не был классическим, он выступал у Фуко скорее как тенденция, не получившая строго системного выражения с "обязательными", в данном случае жестко иерархизированными отношениями различных уровней общего структурного образования. В частно сти, как структурирующий принцип эпистема носила явно несис тематический характер, и суть дела не в том, что она действовала как бессознательный фактор - так функционировали все неявные структуры классического структурализма, - а в том, что будучи сформулирована как слишком общий принцип, она, несмотря на все усилия Фуко, так и не получила строго логиче ски обоснованную схему. В ней с самого начала было слишком много стихийного, бессознательного по самому принципу своего функционирования. Можно сказать, что с эпистемой произошло то же, что и с другими "глубинными структурами" теоретиков структурализма второй половины 60-х гг.: стал выявляться ее стихийный, неподвластный рациональной логике характер.
В частности, Лейч недвусмысленно фиксирует противопо ложность программ структурализма и "Археологии знания": "Тщательно избегая каких-либо форм интенциональности, фор мализации и интерпретации, археология сознательно сторонится феноменологии, структурализма и герменевтики. Объектом ее анализа является не автор, не лингвистический код, не читатель или индивидуальный текст, а ограниченный набор текстов, обра зующих регламентированный дискурс отдельной научной дисци плины. Расширяя свой анализ, она коррелирует различные дис циплинарные дискурсы таким образом, чтобы выявить общую систему правил, регулирующих дискурсивные практики и эпохи"(294, с. 151). Очевидно, недаром Фуко впоследствии отказался от применения термина "эпистема" в своих работах и переключил свои научные интересы на выявление еще более иррационального импульса, "перводвигателя" истории - власти как "власти-к-знанию". Естественно, что при таком подходе роль философского наследия Ницше в общей системе мышления Фуко возросла в значнтель ной степени.