Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14

Ницшевское понятие космологии и психологии

Приведенная запись Ницше (№ 2) впервые приоткрывает нигилистически осмысленное существо нигилизма, дает увидеть направление, в каком Ницше понимает нигилизм. Нигилизм есть процесс обесценивания верховных ценностей. Нигилизм есть внутренняя закономерность этого процесса, “логика”, по которой разыгрывается сообразно ее существу крушение верховных ценностей. В чем основа самой этой закономерности?

Для ближайшего понимания ницшевского понятия нигилизма как обесценки верховных ценностей дело теперь идет о том, чтобы узнать, что подразумевается под верховными ценностями, в каком смысле они содержат в себе истолкование сущего, почему с необходимостью должно начаться это ценностное истолкование сущего, какое происходит через это истолкование изменение в метафизике. Мы ответим на эти вопросы путем истолкования § 12 (XV, 148—151: ноябрь 1887 — март 1888).

Фрагмент надписан: “Крушение космологических ценностей”, разделен на два неравных по объему раздела А и В, а также закруглен итоговым замечанием. Первый раздел А гласит:

“Нигилизм как психологическое состояние должен наступить, во-первых, когда мы искали во всем происходящем „смысл", которого там нет: так что искатель в конце концов падает духом. Нигилизм тогда есть осознание долгой растраты силы, мука этого „напрасно", необеспеченность, когда не подвертывается случай как-то собраться с силами, чем-то еще себя успокоить — стыд перед самим собой, как если бы ты сам себя слишком долго обманывал... Тем смыслом могло быть: „исполнение" какого-то высшего нравственного канона во всем происходящем, нравственный миропорядок; или возрастание любви и гармонии во взаимоотношениях существ; или приближение к состоянию всеобщего счастья; или хотя бы даже скатывание к какому-то всеобщему состоянию Ничто — цель это все-таки всегда какой-то смысл. Общее во всех этих способах представления то, что самим вселенским процессом должно быть достигнуто какое-то Нечто: — и вот теперь человек понимает, что всем становлением не ставится никакой цели, не достигается ничего... Итак, разочарование в предполагавшейся цели становления как причина нигилизма: будь то в отношении той или иной совершенно определенной цели, будь то вообще догадка о неудовлетворительности всех прежних гипотез о целях, затрагивающих всё „мировое развитие" (— человек уже не сотрудник, тем более не средоточие становления).

Нигилизм как психологическое состояние наступает, во-вторых, когда во всем происходящем и за всем происходящим предполагают целость, систематизацию, даже организацию: так что во всеобъемлющем представлении какой-то высшей формы господства и управления душа, жаждущая удивления и почитания, роскошествует (— если это душа логика, то ей довольно уж абсолютной закономерности и диалектики природы, чтобы примириться с Вселенной...). Своего рода единство, какая-то форма „монизма": и как следствие этой веры человек тонет в глубоком чувстве связи и зависимости от бесконечно превосхрдящего его целого, модуса божества... „Благо Всеобщего требует самоотдачи единичного"... но вглядись, нет никакого такого всеобщего! В глубине души человек утратил веру в свою ценность, когда через него не действует бесконечно ценное Целое: т. е. он измыслил такое целое, чтобы уметь верить в свою ценность.

Нигилизм как психологическое состояние имеет еще третью и последнюю форму. Коль скоро пришли эти два прозрения, что становлением не достигается никакой цели и что под всем становлением не правит никакое великое единство, в котором индивид мог бы полностью потонуть как в стихии высшей ценности,— то остается еще лазейка, осудить весь этот мир становления как обман и изобрести мир, лежащий в качестве истинного мира по ту сторону этого. Но как только человек распознает, что тот мир слажен только из психологических потребностей и что мы совершенно не имеем на него никакого права, сразу возникает последняя форма нигилизма, включающая неверие в метафизический мир,— запрещающая себе веру в истинный мир. На этой ступени реальность становления принимается за единственную реальность, человек запрещает себе всякий род уползания к запредельным мирам и ложным божествам — но не выносит этот мир, который уже не удастся отрицать...

— Что по существу произошло? Чувство неценности было достигнуто, когда человек понял, что ни понятием „цели", ни понятием „единства", ни понятием „истины" интерпретировать совокупный характер существования не удастся. Ничего тем самым не получено и не достигнуто; не хватает всеохватывающего единства во множественности происходящего: характер существования не „истинен", он ложен... человек просто не имеет уже никакого основания убеждать себя в каком-то истинном мире... Короче: категории „цель", „единство", „бытие", которыми мы вкладывали в мир ценность, нами снова из него изымаются — и отныне мир выглядит неценным...”

Судя по заголовку, дело идет о крушении “космологических” ценностей. Кажется, что назван тем самым какой-то особенный класс ценностей, в чьем падении заключается нигилизм. В соответствии с более школьным разделением учения метафизики “космология” охватывает именно особую область сущего — “космос” в смысле “природы”, землю и звезды, растения и животных. От “космологии” отличается “психология” как учение о душе и духе, в особенности — о человеке как свободном разумном существе. Рядом с психологией и космологией и выше них выступает “теология”, не как церковное истолкование библейского откровения, но как “рациональное” (“естественное”) истолкование библейского учения о Боге первопричине всего сущего, природы и человека, их истории и их созданий. Но как общеизвестный тезис “anima naturaliter Christiana” ' представляет собой не непосредственно неоспоримую “естественную” истину, а определенную христианскую истину, точно так же и естественная теология имеет основание своей истинности только в библейском учении, что человек создан Богом-творцом и от него же имеет какое-то знание о своем творце. Поскольку, однако, теология в качестве философской дисциплины не может назвать источником своих истин Ветхий завет, постольку и содержание этой теологии неизбежно сужается до высказывания, что мир должен иметь какую-то первопричину. Этим не доказано, что такая первопричина есть “Бог”, допустив даже, что Бог вообще дает унизить себя до предмета доказательства. Вглядывание в существо этой рациональной теологии потому важно, что западная метафизика теологична, даже там, где она отмежевывается от церковного богословия.

Рубрики космология, психология и теология — или троица природа, человек, бог — очерчивают область, внутри которой движется все западное представление, мысля сущее в целом по способу метафизики. Поэтому при чтении заголовка “Крушение космологических ценностей” мы прежде всего предположим, что Ницше здесь из трех привычных областей “метафизики” вычленяет одну и особую область космологии. Это предположение ошибочно. Космос означает здесь не “природу” в отличие от человека и от Бога,— “космос” означает здесь не меньше, чем “мир”, а мир — имя сущего в целом. “Космологические ценности” — не особый класс ценностей рядом с другими соупорядоченными или даже вышестоящими ценностями. Ими определяется то, “куда она [человеческая жизнь] принадлежит, „природа", „мир", совокупная сфера становления и всего преходящего” (“К генеалогии морали”; VII, 425; 1887); ими очерчен широчайший круг, охватывающий собою все, что есть и что станет. Вне их и над ними не стоит ничего. Нигилизм как обесценка верховных ценностей есть: крушение космологических ценностей. Во фрагменте дело идет, при верном понимании этой рубрики, о существе нигилизма.

Раздел А подразделен на четыре абзаца; в четвертом три предыдущих подытоживаются в их существенном содержании, в том, что, собственно, означает падение космологических ценностей. Раздел В дает перспективу сущностных последствий этого крушения космологических ценностей. Здесь отмечено, что с крушением космологических ценностей сам космос не рушится. Он только освобождается от оценки через прежние ценности и становится открыт для нового полагания ценностей. Нигилизм поэтому никоим образом не ведет в ничто. Это крушение — не простой обвал. Что должно быть сделано, чтобы нигилизм привел к спасению и реабилитации сущего в целом, обозначено в приложенном ко всему фрагменту заключительном замечании.

Первые три абзаца раздела А начинаются каждый раз одинаково:

“Нигилизм как психологическое состояние” — “должен наступить”, “наступает, во-вторых”, “имеет еще третью и последнюю форму”. Нигилизм есть для Ницше тайный основной закон западной истории. В этом фрагменте, однако, он подчеркнуто определяет его как “психологическое состояние”. Так возникает вопрос, что Ницше имеет в виду под “психологическим” и “психологией”. “Психология” для Ницше — это не то практиковавшееся уже в его время, построенное по образцу физики и сопряженное с физиологией естественнонаучно-экспериментальное исследование психических процессов, где в качестве основных элементов этих процессов приняты, по образцу химических элементов, чувственные ощущения и их телесные условия. “Психология” не означает для Ницше и исследования “высшей жизни души” и ее процессов в смысле фактического исследования в ряду прочих; “психология” не есть также и “характерология” как учение о различных человеческих типах. Скорее уж ницшевское понятие психологии можно было бы понять в смысле “антропологии”, где “антропология” означала бы: философское исследование существа человека в аспекте принципиальных отношений человека к сущему в целом. “Антропология” есть тогда “метафизика” человека. Но и так мы не улавливаем ницшевского понятия “психологии” и “психологического”. Ницшевская “психология” никоим образом не ограничивается человеком, но она и не распространяется также только на растения и животных. “Психология” спрашивает о “психическом”, т. е. живом в смысле той жизни, которая определяет собою все становление в смысле “воли к власти”. Поскольку эта воля составляет основную черту всего сущего, а истина о сущем как таковом в целом называется метафизикой, ницшевская “психология” равнозначна просто метафизике. Превращение метафизики в “психологию”, в которой “психология” человека имеет, конечно, исключительное преимущество, было заложено уже в существе новоевропейской метафизики.

Эпоха, которую мы называем Новым временем и в завершение которой теперь начинает вступать история Запада, определяется тем, что человек становится мерой и средоточием сущего. Человек есть для всего сущего, т. е., в понимании Нового времени, для всего опредмечивания и для всей представимости, лежащее в основе, subicctum. Как ни резко Ницше снова и снова нападает на Декарта, чья философия лежит в основе новоевропейской метафизики, он нападает на Декарта только потому, что тот еще не полностью я без достаточной решительности вводят человека как subiectum. Представление subiectum как ego, Я, так сказать, “эгоистическое” истолкование субъекта для Ницше еще недостаточно субъективистично. Только в учении о сверхчеловеке как учении о безусловном преимуществе человека внутри сущего новоевропейская метафизика приходит к предельному и законченному определению своего существа. В этом учении Декарт празднует свой высший триумф.

Поскольку в человеке, т. е. в образе сверхчеловека воля к власти неограниченно развертывает свое чисто властное существо, постольку “психология” в смысле Ницше как учение о воле к власти есть одновременно и прежде всего также и область основных метафизических вопросов. Поэтому в “По ту сторону добра и зла” Ницше может сказать:

“Вся психология до сих пор увязает в моральных предрассудках и пугливости: она еще не отважилась пуститься в глубину. Взять ее в качестве морфологии и учения о развитии воли к власти, как беру ее я,— этого никто еще даже и в мыслях, своих не касался”. В заключение этого раздела Ницше говорит, что надо требовать, “чтобы психология снова была признана госпожой наук, для обслуживания и подготовки которой существуют все прочие науки. Ибо психология отныне снова путь к основным проблемам” (VII, 35 слл.). Мы можем также сказать: путем к основным проблемам метафизики являются “Meditationes” о человеке как subiectum. Психология есть обозначение для той метафизики, которая выставляет человека, т. е. человечество как таковое, а не просто отдельное “Я”, в качестве subiectum, в качестве меры и средоточия, основания и цели всего сущего. Если нигилизм понимается тогда как “психологическое состояние”, то это означает вот что: нигилизм касается положения человека внутри сущего в целом, рода и способа, каким человек ставит себя в отношение к сущему как таковому, каким он формирует и утверждает это отношение и тем самым самого себя; а стало быть, речь идет не о чем другом, как о роде и способе исторического бытия человека. Этот род и способ определяется из основного характера сущего как воли к власти. Нигилизм, взятый как “психологическое состояние”, значит: нигилизм, увиденный как образ воли к власти, как событие, в котором проходит историческое бытие человека.

Если Ницше говорит о нигилизме как “психологическом состоянии”, то при прояснении существа нигилизма он будет двигаться также в “психологических” понятиях и говорить на языке “психологии”. Это не случайно и потому вовсе не какой-то внешний способ самоизъяснения. Все равно мы должны изнутри такого языка слышать более существенное содержание, потому что тут подразумевается “космос”, сущее в целом.

Происхождение нигилизма. Три его формы

Ницше называет в трех первых абзацах § 12 А три условия, при которых наступает нигилизм. Спрашивая об этих условиях, он пытается вывести на свет происхождение нигилизма. Происхождение означает здесь не только “откуда”, но и “как”, род и способ, каким нигилизм становится и есть. “Происхождение” никоим образом не означает исторически вычисляемое задним числом возникновение. Вопрос Ницше о “происхождении” нигилизма, будучи вопросом о его “причине”, есть не что иное, как вопрос о его существе.

Нигилизм есть процесс обесценки прежних верховных ценностей. Когда эти верховные, впервые придающие ценность всему сущему ценности обесцениваются, лишается ценности и опирающееся на них сущее. Возникает ощущение неценности, ничтожества всего. Нигилизм как падение космологических ценностей есть таким образом одновременно приход нигилизма как ощущения неценности всего, как “психологического состояния”. При каких условиях возникает это состояние? Нигилизм “должен наступить”, во-первых, “когда мы искали во всем происходящем „смысл", которого там нет”. Предусловием для нигилизма тем самым оказывается то, что мы ищем “смысл” “во всем происходящем”, т. е. в сущем в целом. Что понимает Ницше под “смыслом”? От ответа на этот вопрос зависит понимание существа нигилизма, поскольку Ницше часто приравнивает его к господству “бессмысленности” (ср. § 11). “Смысл” означает то же, что ценность, потому что вместо “бессмысленности” Ницше говорит также “обесцененность”. Тем не менее не хватает удовлетворительного определения существа “смысла”. “Смысл” — можно было бы считать — понимает всякий. В черте обыденной мысли и приблизительных представлений это отвечает действительности. Поскольку мы, однако, наведены на то, что человек во всем происходящем ищет какой-то „смысл", и коль скоро Нищие указывает на то, что эти поиски “смысла” кончаются разочарованием, то уже нельзя обойти вопрос, на каком основании и ради чего человек ищет смысл, почему он не может принять вероятное здесь разочарование как нечто безразличное, наоборот, сам из-за него затронут и угрожаем, даже сотрясаем в своем положении в мире.

Ницше понимает здесь под “смыслом” (ср. абзацы 1 и 4) то же, что “цель”. А под этим мы имеем в виду “к чему” и “ради чего” всякого поступка, поведения и совершения. Ницше перечисляет, каким мог бы быть искомый “смысл”, т. е., исторически рассуждая, каким он был и каков он в примечательных разновидностях еще есть: “нравственный миропорядок”; “возрастание любви и гармонии во взаимоотношениях существ”, пацифизм, вечный мир; “приближение к состоянию всеобщего счастья” как максимальное возможное счастье максимально возможного множества; “или хотя бы даже скатывание к какому-то всеобщему состоянию Ничто” — ибо даже такое скатывание к такой цели еще имеет определенный “смысл”: “цель это все-таки всегда какой-то смысл”. Почему? Потому что у смысла есть направленность; потому что он сам и есть направленность к какому-то концу. Ничто тоже цель? Несомненно, ибо воля волить Нечто все-таки еще позволяет воле волить. Воля к разрушению все-таки еще воля. И так как воля есть воление самой себя, даже воля к Ничто все еще предоставляет воле быть самою собой — волей.

Человеческая воля “требует цели,— и она скорее будет даже волить Ничто, чем ничего не волить”. Ибо “воля” есть как воля к власти: власть власти, или, как мы с равным успехом можем сказать, воля к воле, к верховенству и повелеванию. Не от Ничто отшатывается в страхе воля, но от ничего-не-воления, от уничтожения своей собственной бытийной возможности. Испуг перед пустотой ничего-не-воления — этот “horror vacui” ⁷— есть “основной факт человеческого воления”. И именно из этого “основного факта” человеческой воли, что она скорее будет лучше волей к ничто, чем ничего-не-волением, Нищие получает основание для доказательства своего тезиса, что воля в своем существе есть воля к власти. "(Ср. “К генеалогии морали”, VH, 399; 1887.) “Смысл”, “цель” и “назначение” суть то, что допускает и позволяет воле быть волей. Где воля, там не только путь, но прежде всего для пути та или иная цель, будь то даже “лишь” сама же воля.

И вот те безусловные “цели” в человеческой истории никогда еще не достигались. Все усилия и предприятия, все начинания и действия, все жизненные пути, все устремления, все “процессы”, короче, все “становление” не ведет ни к чему, не достигает ничего, а именно ничего в смысле чистого осуществления тех безусловных целей. Ожидание в этом аспекте оказывается обмануто; всякое усилие оборачивается не имеющим ценности. Возникает сомнение, имеет ли цель вообще устанавливать для сущего в целом какую-то “цель”, искать какой-то “смысл”. А что если не только усилия по выполнению цели и осуществлению смысла, но, возможно, и прежде всего, уже такие поиски и полагание цели и смысла — обман? Сама верховная ценность начинает тогда шататься, утрачивает свой бесспорно ценностный характер, “обесценивается”. “Цель”, то, о чем должно идти все дело, что прежде всего и для всего безусловно значимо само по себе, верховная ценность, оказывается подорвана. Шаткость верховных ценностей доходит до сознания. В меру этого нового сознания меняется отношение человека к сущему в целом и к самому себе.

Нигилизм как психологическое состояние, как “ощущение” обесцененности сущего в целом “наступает, во-вторых, когда во всем происходящем и за всем происходящим предполагают целость, систематизацию, даже организацию”, что не осуществляется. Приводимое здесь в качестве верховной ценности сущего в целом имеет характер “единства”, понятого здесь как всепронизывающее единение, упорядочение и подразделение всего в целом. Это “единство” кажется в своем существе менее проблематичным, чем названная вначале “космологическая ценность”, “смысл”. Однако мы от себя и здесь тоже сразу ставим вопрос, каким образом и почему человек “вводит” такое “господствующее” и “правящее” единство, как такое введение обосновывается и допускает ли оно вообще обоснование; а если нет, то каким способом такое единство оправдать.

Одновременно намечается еще вопрос, связано ли, и как, это “введение” “единства” для сущего в целом с вышеназванным “исканием” “смысла”, не одно и то же ли это, и если да, почему это “то же” охвачено разными понятиями. Что человек ищет смысл и вводит высшее, всеохватывающее единство сущего, всегда можно доказать. Однако уже сейчас ради последующего надо держать открытым вопрос, что же такое это искание и введение и на чем оно основано. В конце 2-го абзаца. говорящего о введении “единства”, для которого Ницше применяет также равно блеклую рубрику “всеобщность”, он касается основания этого введения, чтобы тем одновременно очертить, что происходит, если введенное не подтверждается и не исполняется. Лишь когда через всего человека “действует” совокупность сущего и он включен в “единство” и в нем “мог бы полностью потонуть как в стихах высшей ценности”, лишь тогда сам человек имеет “ценность” для самого себя. Таким образом, заключает Ницше, человек вынужден ввести такую целостность и единство сущего, “чтобы иметь возможность верить с свою ценность”.

Тут предполагается, что эта способность человека верить в свою собственную “ценность” необходима. Она необходима, потому что дело все время идет о самоутверждении человека. Чтобы человек мог удостовериться в своей собственной ценности, он должен ввести для сущего в целом верховную ценность. Если же вера во всепронизывающее единство обманута, то возникает догадка, что все поступки и действия (“становление”) ничего не достигают. Что заключает в себе эта догадка? Не меньше как то, что это действие и становление тоже не “действительно” и не истинно сущее, но лишь обман. Действие тогда недействительно. “Становление” оказывается теперь не только бесцельным и бессмысленным, но в самом себе невесомым и потому недействительным. Чтобы, однако, суметь вопреки всему спасти это недействительное и закрепить за человеком его собственную ценность, над “становлением” и над “изменчивым”, т. е. собственно недействительным и лишь кажущимся, должен быть введен “истинный мир”, в котором содержится непреходящее, не затронутое никакой превратностью и никаким ущербом, никаким разочарованием. Введение этого “истинного мира”, потусторонней сверхчувственности, происходит, конечно, за счет переоценки посюстороннего “мира”. Он умаляется до некоего блуждания — сравнительно с вечностью лишь краткого — через преходящее, чья мучительность вознаграждается в вечности, получая оттуда свою ценность.

Из надставления “истинного мира” как самосущего, непреходящего над ложным миром изменчивости и кажимости возникает “еще третья и последняя форма” нигилизма — а именно тогда, когда человек распознает, что этот “истинный мир” (“трансцендентный” и потусторонний) вытесан только из “психологических потребностей”. Ницше называет здесь “психологические потребности” походя; объясняя введение единства и цельности, он их уже называл. Ценность должна быть придана сущему в целом для того, чтобы оказалась обеспечена самоценность человека; какой-то потусторонний мир должен существовать, чтобы можно было вынести посюсторонний. Когда, однако, человеку вычисляют, что он в своем расчете на потусторонний “истинный мир” считается только с самим собой и своими “желаниями”, поднимая голое пожелание до статуса самосущего, то изобретенный таким способом “истинный мир” — верховная ценность — начинает шататься.

Дело уже не ограничивается только ощущением неценности и бесцельности становления, только ощущением недействительности становления. Нигилизм становится теперь ярко выраженным неверием в такие вещи, как воздвигнутый “над” чувственностью и становлением (над “физическим”), т. е. метафизический мир. Этим неверием в метафизику воспрещен всякий род ускользания в какой-то загробный или запредельный мир. Тем самым нигилизм вступает в новую стадию. Дело уже не кончается просто ощущением неценности этого мира становления и ощущением его недействительности. Мир становления оказывается, наоборот, коль скоро пал сверхчувственный истинный мир, “единственной реальностью”, т. е. собственно “истинным” миром в его неповторимости.

Так возникает своеобразное промежуточное состояние: 1. Мир становления, т. е. здесь и теперь проводимая жизнь с ее переменчивыми очертаниями, не может отрицаться как действительный. 1. Этот самый единственно действительный мир в настоящий момент лишен пели и ценности и потому в таком виде - невыносим. Царит не просто ощущение неценности действительного, но чувство безвыходности внутри всего действительного; основание этой ситуации и возможность ее преодоления неясны.

Уже из проведенного истолкования раздела А могло стать очевидным, что Ницше здесь не наугад перечисляет “три формы” нигилизма. Не хочет он также и просто лишь описать три способа, какими вводились прежние верховные ценности. Мы без труда замечаем, что названные три формы нигилизма состоят между собой во внутренней связи и вместе составляют своеобразное движение, т. е. историю. Правда, Нищие ни в каком месте не именует исторически известные и засвидете-льствуемые формы введения верховных ценностей, нигде — историографически изобразимые событийные связи таких подстановок, которые мы можем охарактеризовать как принципиальные метафизические позиции. И все же он имеет их в виду. Он хочет показать, как на основе внутренней взаимосвязи этих подстановок верховных ценностей нигилизм не только возникает, но становится своеобразной историей, тяготеющей к некоему однозначному историческому состоянию. Описание трех “форм” нигилизма Ницше подытоживает так:

“— Что по существу произошло? Чувство неценности было достигнуто, когда человек понял, что ни понятием "цели", ни понятием „единства", ни понятием „истины" интерпретировать совокупный характер существования не удастся. Ничего тем самым не получено и не достигнуто; не хватает всеохватывающего единства во множественности происходящего: характер существования не „истинен", он ложен... человек просто не имеет уже никакого основания убеждать себя в каком-то истинном мире...”

Судя поэтому итогу, дело выглядит, конечно, так, словно искание смысла, введение единства и восхождение к “истинному” (сверхчувственному) миру суть лишь три параллельные интерпретации “совокупного характера существования”, в ходе которых каждый раз “ничего не достигнуто”,

В какой малой мере, однако, Ницше думает лишь о констатации видов нигилизма и условий их возникновения, выдает заключительная фраза итогового абзаца раздела А:“Короче: категории „цель", „единство", „бытие", которыми мы вкладывали в мир ценность, нами снова из него изымаются — и отныне мир выглядит неценным...”

Прежде чем мы покажем, как в свете этой заключительной фразы надо понимать весь предшествующий отрывок А, надо сперва прояснить эту фразу в ее словесном звучании, причем в двух аспектах.

Верховные ценности как категории

Верховные ценности Ницше именует внезапно “категориями”, не объясняя точнее этот титул и потому не обосновывая, - почему верховные ценности могут быть схвачены и как “категории”, почему “категории” можно понять как верховные ценности. Что значит “категория”? Это происходящее из греческого языка слово еще имеет у нас хождение на правах иностранного. Мы говорим, например, что кто-то принадлежит к категории недовольных. Мы говорим об “особой категории людей” и понимаем здесь “категорию” в значении “класса” или “сорта”, и эти выражения — тоже иностранные слова, только они происходят не из греческого языка, а из романского и латинского. Как требует дело, имена “категория”, “класс”, “сорт” применяются для обозначения сферы, схемы, ячейки, куда что-то помещается и так упорядочивается.

Это применение слова “категория” не соответствует ни исходному словесному понятию, ни тому связанному с ним значению, которое было удержано словом как философским понятием. Вместе с тем привычное нам употоебление слова производно от философского.

,сложено изи означает публичное собрание людей в отличие от закрытого, на заседании совета,— публичную открытость веча, судоговорения, рывка и общения; значит: публично выступать, о чем-то известить общество, объявить, выявить. означает: сверху на что-то вниз, в смысле брошенного на что-то взгляда; соответственно значит: сделать общедоступным, открыто объявить при намеренном вглядывании во что-то, что именно оно есть. Такое открывание, обнаружение совершается через слово, поскольку это последнее -ославляет некоторую вещь — вообще нечто сущее — в том, что она (оно) есть, именуя ее как такую-то и так-то существующую.

Этот вид называния и выставления, обнародования словом, подчеркнутым образом дает о себе звать там, где на открытом судоговорении против кого-то выдвигается обвинение, что он тот самый, кто виновен в том-то и том-то. Называющее выставление имеет своей заметнейшей и потому доходчивейшей формой публичное обвинение. Поэтому означает особенным образом выставляющее называние в смысле “обвивения”. Но при этом в качестве основного значения слышится открываюшее, обнаруживающее называние. В этом значении может применяться философское понятие соответственно — называющее выявление вещи в том, что она есть, причем так, что через это называние как бы само сущее получает слово в том, что оно само есть, т. е. выходит на свет и в открытость публичности.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14