Тайна Ариадны

"Кто, кроме меня, знает, кто такая Ариадна?"^[1] Как и многие другие женщины, Ариадна располагается меж двух мужчин - Тесеем и Дионисом. В философии Ницше Ариадна играет существеннейшую роль не только потому, что она - женщина или воплощение Души, но и потому, что стоит в самом фокусе ее главных понятий. Но в таком качестве она не лишена амбивалентности.

Тесей, по-видимому, служит моделью для текста "О возвышенных" из II части "Как говорил Заратустра". Говоря о Тесее, мы имеем в виду героя, ловкого в разгадывании загадок, в ориентировке в лабиринте и в борьбе с быком. Этот возвышенный человек предвосхищает теорию высшего человека в IV части "Заратустры", где он именуется "кающимся духом", именем, которое впоследствии будет дано одному из воплощений высшего человека (Чародей). И черты возвышенного человека отвечают характеристикам высшего человека вообще: серьезность, тяжеловесность, склонность ходить под ярмом, презрение к земле, неспособность к смеху и игре, мстительность.

Известно, что у Ницше теория высшего человека является критикой, разоблачающей самую глубокую или самую опасную мистификацию гуманизма. Высший человек должен вести человечество к совершенству, вплоть до полного его осуществления. Он должен восстановить в силе все качества человека, преодолеть его отчуждение, осуществить идеал целостного человека, поставить его на место Бога, превратить в такую силу, которая утверждает и самоутверждается. Но в действительности человек, будь то и высший, совсем не знает, что же означает "утверждать". Он представляет себе утверждение в искаженном, окарикатуренном виде, вызывающем улыбку. Он верит, что утверждать - значит понимать и выдерживать испытание, сгибаясь под ярмом. Положительность оценок измеряется им в соответствии с тяжестью носимого груза. Об утверждении он ошибочно судит по напряжению своих мускулов^[2]. Для него реально все то, что давит и гнетет. В модусе утвердительности и активности выступают для него все те, кто несет груз! И поэтому подручные животные высшего человека - это не бык, а осел и верблюд, т.е. животные пустыни, обитатели обездоленной части Земли, умеющие лишь носить грузы^[3]. Бык побежден Тесеем, человеком возвышенным и высшим. Но Тесей гораздо ниже стоит, чем бык, плетясь, так сказать, в его хвосте: "Он должен был разбогатеть как бык, и его счастье должно бы разить землею, а не презрением к ней. Белым быком хотел бы я его видеть, идущим, фыркая и мыча, впереди плуга, - и его мычание должно бы хвалить все земное!.. Стоять с расслабленными мускулами и распряженной волей - это и есть самое трудное для всех вас, вы, возвышенные!"^[4]. Возвышенный, или высший, человек не знает, что утверждать - не значит выдерживать тяжесть, впрягаясь в ярмо, покоряясь наличному. Он не знает, что утверждение - это освобождение, распряжение, разгружение живущего. Утверждать - означает не нагружать жизнь грузом высших ценностей, но создавать новые ценности, которые будут ценностями жизни, делающими ее "легкой" - утверждающими ее. "Нужно, чтобы он отучил свою волю от героизма, я хочу, чтобы он чувствовал себя свободно, пребывая на вершинах, а не просто на них взбираясь". Тесей не понимает, что бык (или носорог), будучи чудесным в своей легкости животным, живущим в глубине лабиринта, обладает одним действительным превосходством: он легко себя чувствует на вершинах, являясь тем животным, которое разгружает и утверждает жизнь.

По Ницше, воля к власти имеет две тональности: утверждения и отрицания. Эти силы наделены двумя качествами: действием и противодействием или реакцией. То, что высший человек представляет себе как утверждение, является, несомненно, самой глубинной сущностью человека, но оно оказывается лишь сочетанием отрицания и противодействия, негативной воли и реактивной силы, нигилизма и нечистой совести. Нагружаются при этом как раз продуктами нигилизма и несут их именно реактивные силы. А отсюда вместо подлинного утверждения проистекает его иллюзия, ложная видимость утверждающей^[5] установки. Высший человек гордится познанием: он стремится исследовать лес познания^[6]. Но познание оказывается всего лишь переодетой моралью: нить в лабиринте - это нить морали. Но сама мораль, в свою очередь, лабиринт - переодетый аскетический и религиозный идеал. От аскетического идеала к идеалу моральному и от него к идеалу познания - это шаги одного и того же предприятия, состоящего в том, чтобы убить быка, т.е. отрицать жизнь, раздавить ее под тяжестью груза, свести ее к реактивным силам. Возвышенный человек не нуждается даже в Боге для того, чтобы впрячь в ярмо человека. Человек заместил Бога гуманизмом, а аскетический идеал - идеалами морали и познания. Человек впрягается в повозку жизни сам во имя героических Ценностей, во имя ценностей человека.

Поскольку Ариадна любит Тесея, постольку она участвует в этом отрицающем жизнь предприятии. Под своей обманчивой видимостью утверждения Тесей - это инстанция отрицания. Дух отрицания. Ариадна - Анима, Душа, но душа реактивная или сила мстительного чувства обиды. Именно поэтому в "Заратустре" чудесная песня Ариадны эвучит из уст одного из представителей высшего человека, Чародея, самого способного к переодеваниям, даже к перевоплощениям в женщину, "кающегося духом", наделенного духом мщения благодаря своей душе, полной озлобленности и нечистой совести^[7]. Ариадна - сестра быка^[8], испытывающая по отношению к нему чувства озлобленности и досады. Через все творчество Ницше проходит патетический призыв: не доверяйте своим сестрам. Именно Ариадна держит в своих руках нить в лабиринте, нить моральности. Поэтому она - Паук, тарантул^[9]. Здесь Ницше еще раз призывает: "Повесьтесь на этой нити!"^[10]. И нужно, чтобы сама Ариадна осуществила это пророчество. И действительно, согласно некоторым традициям в толковании мифа, Ариадна, оставленная Тесеем, использует нить, чтобы повеситься ^[11]. Но что означает, что Ариадна оставлена Тесеем? Это означает, что соединение негативной воли и противодействия, духа отрицания и реактивной души не есть последнее слово нигилизма. Приходит момент, когда воля к отрицанию рвет свой союз с реактивными силами, оставляет их и даже обращается против них. Ариадна вешается, ищет своей погибели. Это - фундаментальный момент ("полночь"), предвещающий двойное превращение: как если бы вполне завершенный нигилизм уступил место своей противоположности. При этом реактивные силы, сами будучи отрицаемыми, становятся силами активными. Отрицание мгновенно превращается в чистое утверждение, в полемическую и играющую форму утверждающей воли и тем самым переходит на службу жизненной избыточности. Наша задача состоит не в том, чтобы проанализировать эту трансмутацию нигилизма^[12], но лишь в том, чтобы найти тот способ, каким миф об Ариадне ее выражает. Оставленная Тесеем, Ариадна чувствует, что приближается Дионис. Дионис-бык - чистое и многоликое утверждение, истинное утверждение, утверждающая воля: ничего не тянет, ничем не нагружен, но сам облегчает все живущее. Он умеет то, чего не умеет высший человек: смеяться, играть, танцевать, т.е. утверждать. Он - сама Легкость, которая не находит себя в человеке, тем более в высшем человеке или в возвышенном герое, узнавая себя лишь в сверх-человеке, в сверх-герое, в том, кто уже не есть человек. Нужно было, чтобы Ариадна была оставлена Тесеем: "Вот секрет Души: когда герой ее оставил, только тогда она видит, что к ней, как сквозь грезу, приближается сверх-герой"^[13]. Под маской Диониса душа становится активной. С Тесеем она была тяжеловесной, но вместе с Дионисом освобождается, становится легкой, изящной, возносящейся к небу. Она понимает, что то, что она доныне принимала за активность, было всего лишь мстительностью, недоверием и надзором (нить), реактивностью нечистой совести и озлобленности, или более глубоким образом, все, что она считала утверждением, было лишь мистификацией, смешным обманом, манифестацией тяжести, манерой уверять себя в своей силе, преодолевающей груз. Ариадна понимает свое разочарование: Тесей не был даже настоящим греком, но скорее своего рода потенциальным! немцем, притом тяжеловесным (сравни: Тесей - Вагнер, Ариадна - Козима, Ницше - Дионис). Ницше нравится выражать наивысшее разочарование таким образом: находят немца, когда ищут грека^[14]. Но Ариадна понимает свое разочарование, как только перестает беспокоиться в связи с ним: приближается Дионис, этот истинный грек. Душа при этом обретает активность - в то самое время когда Дух раскрывает подлинную природу утверждения. И тогда песня Ариадны раскрывает весь свой смысл, знаменуя превращение ее при приближении Диониса, состоящее в том, что если раньше она была Анимой (Душой), то теперь соответствует Духу (Анимусу), который говорит "Да!"^[15].

Почему Дионис нуждается в Ариадне или просто в том, чтобы быть любимым? Он напевает песню одиночества, он ищет невесту^[16]. Дело в том, что Дионис - бог утверждения. Но ему требуется второе утверждение - для утверждения самого утверждения. Нужно, чтобы утверждение раздвоилось, для того чтобы подтвердиться. Ницше ясно различает два утверждения, когда он говорит: "Вечное утверждение бытия, я - извечно твое утверждение"^[17]. Дионис - утверждение Бытия, а Ариадна - утверждение утверждения, второе утверждение или становление-активность.

... Все символы Ариадны меняют свой смысл, когда начинают соотноситься с Дионисом, вместо того чтобы оставаться деформированными ее связью с Тесеем. И не только песнь Ариадны теряет значение выражения озлобленности и мстительного чувства, с тем чтобы означать теперь активный поиск, утверждающее вопрошание ("кто ты... Это меня, меня ты хочешь? Меня, всю и целиком?"). Теперь и лабиринт не является больше лабиринтом познания и морали, путем, на который вступает, держа в руках нить, тот, что идет убивать быка. Лабиринт превратился в самого белого быка, в Диониса-быка: "Я - твой лабиринт". Точнее говоря, теперь лабиринт - это ухо Диониса, лабиринтоподобное ухо. И нужно, чтобы Ариадна имела уши, подобные ушам Диониса, для того чтобы услышать дионисийское утверждение, чтобы в уши самого Диониса сказать "Да!". Дионис говорит Ариадне: "У тебя маленькие ушки, у тебя мои уши - скажи впередсмотрящее слово - да!" Но случается еще Дионису, играя, сказать Ариадне: "И почему это твои уши все еще так коротки?" Тем самым Дионис напоминает ей о ее заблуждениях, когда она любила Тесея. Тогда она верила, что утверждает. Утверждение было нагрузкой, ослоподобным поведением. Но на самом деле, будучи вместе с Дионисом, Ариадна приобрела маленькие уши, точнее, круглое ухо, отвечающее вечному возвращению.

Лабиринт теперь - не явление архитектуры. Он стал звуком, музыкой. Шопенгауэр определил архитектуру как функцию двух сил - силы нести и силы быть носимым, т.е. как сочетание опоры и нагрузки, если даже они и стремятся слиться друг с другом. Но музыка раскрывается как противоположность архитектуре, когда Ницше все больше и больше отделяет себя от старого обманщика, чародея Вагнера: она раскрывается как чистая невесомость. И вся история ариадниного любовного треугольника не свидетельствует ли о легкости, более близкой к Оффенбаху и Штраусу, чем к Вагнеру? И то, что, по сути дела, принадлежит Дионису как музыканту, - это способность заставить танцевать сами крыши. Несомненно, музыка звучит и со стороны Аполлона, а также и Тесея. Но это музыка, определяемая территориями, социальными атмосферами, разделением труда, этосами: гимн труду, похоронный марш, танцевальная мелодия, развлекательная музыка, застольная песня или колыбельная..., почти назойливые "припевчики", каждый из которых имеет свою весомость. Но для того, чтобы музыка освободилась, нужно подойти к ней с другой стороны, а именно, с той, где территории колеблются, где архитектуры рушатся, где этосы смешиваются, где высвобождается гимн Земле, великий ритурнель, преобразующий все арии, которые он подхватывает и снова приносит с собой. Дионис не знает другой архитектуры, кроме архитектуры пробегов и проходов. И не является ли свойственным именно песенке этот выход за пределы территории по призыву, словно по ветру, Земли? Каждый из высших людей покидает свой надел и направляется к гроту Заратустры, но лишь один дифирамб распространяется по земле, обнимая ее нею, целиком. У Диониса нет больше своей территории, так как он присутствует повсюду на земле. Лабиринт как звук, это гимн земле, Ри-турнель, Ре-тур этернель, персонифицированное вечное возвращение.

Но почему надо противопоставлять две стороны этого события как истинное и ложное? Не присутствует ли с двух сторон та же самая сила лжи, да и сам Дионис не является ли он великим, самым большим "по истине", фальсификатором, этот Космополит? А искусство? Не является ли и оно силой лжи? Между высоким и низким значительное различие, дистанция, которая должна быть утверждена. И как паук всегда заново плетет спою паутину, как скорпион не перестает кусать, так и каждый высший человек привязан к своему подвигу, который он повторяет с назойливостью циркового артиста, исполняющего свой номер (и именно поэтому IV часть "Заратустры" организована наподобие гала-спектакля Несравнимых у Раймона Русселя^[18], театра марионеток или оперетты). Действительно, каждый из этих актеров наделен неизменным образцом, фиксированной формой, которую всегда можно называть истиной, хотя она столь же "ложна", как и ее воспроизведения. Это ситуация фальсификатора в живописи: то, что он копирует у оригинала, это определенная форма, столь же лживая или обманчивая, как и копии. То, чего избегает имитатор, так это метаморфозы или преобразования оригинала, приписывающего ему какую-либо иную форму, он бежит от творчества. Поэтому высшие люди олицетворяют собой самые низшие ступени воли к власти: "Лучшие, чем вы, могут идти дальше, а вы представляете собой только ступени". У них, у этих людей, воля к власти - только воля обманывать, воля брать, воля господствовать, она представляет собой больную, истощенную жизнь, размахивающую протезами. И сами их роли - быть протезами, чтобы поддержать вертикаль осанки. И только Дионис, художник-творец, достигающий способности к превращениям и метаморфозам, в которых он становится самим собой, свидетельствует о брызжущем избытке жизни. Действительно, он в такой степени наделен способностью к имитации и обману, что осуществляет ее не формой, а трансформацией. Это - "способность давать" или творческое созидание возможностей жизни: трансмутация. Воля к власти подобна энергии. И, как и энергию, называют благородной ту волю, которая способна к самоизменению. А неблагородные, низкие - это те, кто умеет только маскироваться, только переодеваться, т.е. принимать лишь другую форму, оставаясь верным всегда одной и той же.

Перейти от Тесея к Дионису для Ариадны - вопрос клинический, вопрос здоровья и выздоровления. Точно так же и для Диониса. Дионис нуждается в Ариадне. Дионис - чистое утверждение. Ариадна - Анима, Душа, второе утверждение, "да", отвечающее на "да". Но будучи раз-двоенным, утверждение возвращается к Дионису возобновившимся или у-двоенным. Именно в этом смысле Вечное Возвращение выступает результатом союза Диониса и Ариадны. Поскольку Дионис пребывает еще в одиночестве, постольку он пугается мысли о Вечном Возвращении, так как опасается, что она приведет с собой реактивные силы, втянет в отрицание жизни, вернет маленького человека (будь он при этом высшим или возвышенным). Но так как только вместе с Ариадной дионисийское утверждение достигает своего полного развития, Дионис, в свою очередь, узнает нечто новое, а именно: что мысль о Вечном Возвращении является избирательной. Вечное Возвращение невозможно без трансмутации. Будучи сутью становления, Вечное Возвращение - результат двойного утверждения, заставляющего повториться то, что утверждается, и ведущего к становлению лишь то, что является активным. Ни реактивные силы, ни воля к отрицанию не повторяются: они устранены благодаря трансмутации, благодаря Вечному Возвращению, осуществляющему выбор. Ариадна забыла Тесея. Он не остается

даже в качестве дурного воспоминания. Тесей никогда больше не вернется. Вечное Возвращение - активно и утверждающе: это союз Диониса и Ариадны. И именно поэтому Ницше сравнивает его не только с круглым по форме ухом, но и с брачным кольцом. И сам лабиринт оказывается кольцом, ухом, самим Вечным Возвращением, охватывающим то, что является активным или утверждающим. Лабиринт не является больше дорогой, где теряются, но путем, которым возвращаются. Лабиринт больше не лабиринт познания и морали, но есть лабиринт жизни и Бытия как живого существа. А что касается отпрыска от союза Диониса с Ариадной, то это и есть сверх-человек или сверх-герой, прямая противоположность высшему человеку. Сверхчеловек, живущий на вершинах и в пещерах, - это единственный ребенок, зачатый благодаря уху¹⁹, сын Ариадны и Быка.

Примечания

1. Ессе Номо, Так говорил Заратустра".

2. "Заратустра, "II, "О духе тяжести" и "По ту сторону добра и зла", 213: "Мыслить и принимать вещи всерьез, взваливая на себя эту тяжесть, это для них одно и то же, и иной опыт у них отсутствует".

3. О верблюде, осле и ложном утверждении см.: "Заратустра".

4. "Заратустра, III", "О возвышенных". (Ницше цитируется здесь по Ницше Ф. Соч. в двух томах. Т. 2 М., 1990. С. 84-85)

5. Как уже отмечалось, Делез всю философию Ницше интерпретирует с точки зрения своеобразной "онтологии" сил, которая ей, как он считает, присуща. В частности, "воля к власти" мыслится при этом как стихия соотносящихся друг с другом сил, сил воздействовать и задевать (соответственно быть задетым) или сил становления (бытия: бытие истолковано как становление). По Делезу, воля к власти это не понятие, а "план имманентности", т.е. горизонт, "поле" возможного философствования.

6. Там же.

7. "Заратустра, IV", "Чародей".

8. Согласно греческому мифу в изложении Р. Грейвса, Ариадна - сводная сестра быка Минотавра и дочь правителя Крита Миноса. См. Грейвс Р. Мифы Древней Греции. М., 1992. С. 259. - Прим. перев.

О пауке и его нити, этой часто употребляемой Ницше метафоре, см. в особенности "Генеалогия морали", III,

9. Воля к власти (перевод Бианки), III, 408.

10. Воля к власти (перевод Бианки), III, 408.

11. См. Грейвс Р. Мифы Древней Греции. С. 261.

12. О понятии нигилизма у Ницше см.: Хайдеггер М. Европейский нигилизм. В кн.: Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 261-313.

13. "Заратустра, II", "О возвышенных".

14. фрагмент предисловия к "Человеческое, слишком человеческое". См. также выход на сцену Ариадны в "Воле к власти, II", 226.

15. См. "Дионисийские дифирамбы".

16. "Заратустра, II", "Ночная песнь".

17. "Дионисийские дифирамбы", "Слава и вечность".

18. Раймон Русссдь (1877-1933) - французский писатель, во многом предвосхитивший сюрреализм и "новый роман".

19. Ухо здесь выступает в роли символа Вечного Возвращения, как об этом ясно говорится выше.