Страницы: 1 2

ЯЗЫК СИМВОЛОВ И СИМВОЛИЗМ ЯЗЫКА В ТВОРЧЕСТВЕ Ф.НИЦШЕ

ВВЕДЕНИЕ

1. ГЕНЕЗИС И СУЩНОСТЬ СИМВОЛИЗМА КАК СПОСОБА ФИЛОСОФСТВОВАНИЯ
2. ЯЗЫК, СИМВОЛИЗМ И СОВРЕМЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
3. ПОНЯТИЯ «ЯЗЫК СИМВОЛОВ» И «СИМВОЛИЗМ ЯЗЫКА»
4. ПРОБЛЕМНОЕ ПОЛЕ СИМВОЛИЗМА
5. ФРИДРИХ НИЦШЕ – ФИЛОСОФ-СИМВОЛИСТ
6. ЯЗЫК СИМВОЛОВ И СИМВОЛИЗМ ЯЗЫКА В ТВОРЧЕСТВЕ Ф.НИЦШЕ
7. СИМВОЛИЧЕСКИЕ МИСТЕРИИ Ф. НИЦШЕ
8. СВЕРХЧЕЛОВЕК КАК СИМВОЛ
9. «БОГ МЕРТВ…» - АТЕИСТИЧЕСКАЯ РЕАЛИЯ ИЛИ РЕЛИГИОЗНЫЙ СИМВОЛ
10. ВЕЧНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ – ВОЗВРАТ В ПРОШЛОЕ ИЛИ СИМВОЛ СПИРАЛЕВИДНОСТИ И ПЕРЕПЛЕТЕНИЯ БЫТИЯ И НЕБЫТИЯ
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
ПРИМЕЧАНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы исследования. Проблема символизации знания как элемента культуры является одной из важнейших вечных проблем философии. Постоянная значимость этой проблемы обусловлена необходимостью для человека определять свое место в мире, т.е. не только искать и находить в нем значение и смысл своего существования, но и метафорически выражать их на языке символов и в символике языка.

Наш мир являет собой смену парадигм мысли, именно эти парадигмы определяют направления развития науки и обуславливают смещение векторов научного знания. Парадигму можно обозначить различными терминами, так например Олвин Тоффлер – один из авторов концепции «сверхиндустриальной цивилизации» – называл парадигмы «волнами». Он предполагал, что наш мир уже захлестнула третья волна – волна информационная. Выражаясь на языке символов, можно описать Тоффлеровскую концепцию следующим образом:

Таблица 1

№	волна	цивилизация	образ
1	первая волна	аграрная цивилизация	мотыга
2	вторая волна	индустриальная цивилизация	завод
3	третья волна	информационная цивилизация	компьютер

Таким образом, опираясь на концепцию Олвина Тоффлера, можно предположить, что третья – информационная волна – тоже должна смениться через некоторое время, возможно весьма продолжительное, и первичные механизмы уже запущены. Может быть следующей волной станет волна символическая, так как символы играют огромную роль в потоке информации. Пока человек не умеет грамотно распоряжаться этим потоком, мозг он использует всего на 2 %, а символы дают реальный шанс подключать к процессу познания бессознательное, фильтровать необходимую информацию с помощью символов. Однако пока четвертая волна остается для нас загадкой.

Рисунок 1 Концепция «волн» Тоффлера

Единственное, что неопровержимо в парадигмальном подходе – это действительное существование самой парадигмы и реальное ее влияние на поток знаний и информации, объем которой в современном мире растет в геометрической прогрессии.

Начиная с границы XIX - XX веков, установившаяся информационная парадигма привела с собой и языковую парадигму – свою неотъемлемую часть. Человек, как и общество не мыслиться без языка. Эта парадигма в настоящий момент переживает свой расцвет и еще не скоро, наверное, сменится следующей. Языковая парадигма в данном случае может быть определена как зависимость человека от языка, то есть не язык для человека, а человек для языка, язык определяет бытие человека, задает параметры его существования. Современная наука ориентирована на язык и на человека как обладателя этой культурной ценности, что и определяет возникновение новых направлений, ассимилированных из области лингвистики, философии и психологии: философия языка, феноменология, герменевтика, структурная лингвистика, аналитическая философия, структурализм, постструктурализм, психолингвистика и другие.

Эти научные подходы требуют уже не только и не столько конкретного знания, сколько абстрагирования от него и трансцендирования многих его параметров. Мы являемся наблюдателями весьма интересной эпохи в науке и культуре: «abstractum pro concreto»¹ в сочетании и интерпретации «homo symbolicus»² . Следовательно, символизм как одно из направлений, окончательно оформившихся в XX веке, претендует в настоящий момент на роль определяющего. Вот почему столь актуальны такие проблемы как язык символов и символизм языка.

XX век в истории философии был озарён новаторскими идеями Ф.Ницше, именно они были обсуждаемы, именно они заложили фундамент для возможности формирования вышеназванных направлений. Так, язык символов и символизм языка в его интерпретации могут быть поняты как своеобразный способ постановки и решения вечных философских проблем. Исходя из этого, актуальность творчества самого Ф.Ницше, как гениального философа и творца–символиста становится очевидной.

Объектом нашего исследования являются философские идеи Ницше в различные периоды его творчества. Предметом исследования является диалектика языка символов и символизма языка в его творчестве. Целью данного исследования является раскрытие диалектики языка символов и символизма языка в философском наследии Ницше. Реализации этой цели подчинены следующие основные задачи исследования: а) выявить соотношение понятий «язык символов» и «символизм языка» у Ф.Ницше; б) раскрыть диалектику языка символов и символизма языка в философском творчестве Ницше; в) выявить параметры влияния ницшеанской символизации культуры на общественное сознание XX столетия.

Методологические основы исследования. Главными методологическими средствами, лежащими в основе исследования, являются: а) диалектический метод познания, на основе которого фиксируется единство индивидуального и надиндивидуального, символического и несимволического, сознательного и бессознательного; б) герменевтический метод анализа философских текстов. Также в качестве методологической основы исследования выступают основные общенаучные методы познания: метод единства исторического и логического, метод восхождения от абстрактного к конкретному. В исследовании мы опирались на классические труды Ф.Ницше, а также работы А.Белого, А.Ф.Лосева, Э.Сепира и др.

Новизна нашей работы заключается в попытке раскрыть диалектику языка символов и символизма языка Ф.Ницше, а также обозначить направление влияния его идей на общественное сознание XX века.

1. Генезис и сущность символизма как способа философствования

С течением времени Вопросов, как известно, не становится меньше. Наоборот, возникают тысячи новых, при этом риторические вопросы философии сохраняют свой многовековой вес и актуальность. Новая научная парадигма неизбежно дарит и новые проблемы, связанные со знанием в чистом виде и со способом его сохранения, как залога развития будущих поколений. Поэтому меняются и подходы к познанию существующих объектов, и методы включения их в деятельность субъекта, то есть самого познающего. Из ряда обозначенных проблем в ХХ веке ведущие позиции занимают две наиболее глобальные, особенно в сфере гуманитарного знания:

• выражение;
• понимание (сюда включается обработка и интерпретация передаваемого знания-информации).

Многие философы на протяжении всей истории философской мысли не раз заявляли о том, что действительность не соответствует нашим представлениям о ней. В ХХ веке эти предположения, перерастающие в гипотезы и целые философские школы, привели к знаменитому кризису научной рациональности.

Символ – это полинаучная абстрактная, трансцендентная категория. Символ, существуя в коллективном бессознательном, выражается в виде образов, знаков и имеет особый глубинный смысл, имеющий отношение только к нему и не обязательно связанный с его сущностью. Этот глубинный смысл составляет, с одной стороны суть самого символа, а с другой – неизбежно являет собой искомую истинную информацию, которая как любое высшее истинное знание не может быть выражена на общеизвестной системе знаков. Недаром символические мистерии глубокой древности сохраняли свое тайное знание и искусство в виде символических культов и табличек. Глубину существования символов доказывают их сущностные характеристики: предметность, многозначность, универсальность, содержательность, целостность, неуловимость, неисчерпаемость и так далее.

Первым на языке символов заговорил Платон: знаменитая притча о пещере. Однако впервые о символах как категориях упоминали в средневековье, когда теистические проблемы стали определяющими. Трактовка Библии натолкнула философов на мысль о существовании какого-то высшего знания, идущего непосредственно из уст Творца и переведенного на человеческий язык, дабы мы могли следовать Его указаниям. Само слово было в то время символом, а обладающий им – приближенным к истине, истине Бога. Поэтому и символизм воспринимался как нечто имеющее божественное происхождение. Символы интерпретировать было нельзя, да и никто не рискнул бы делать это, ведь обсуждать Великое Откровение – грех для средневековых схоластиков. С приходом Эпохи возрождения и Нового времени символизм в его схоластическом смысле был потеснен естествознанием и натурфилософией, однако как способ выражения и понимания он был сохранен, только теперь приобрел несколько иное значение. Символ стал приравниваться к образу. На языке символов говорил Фрэнсис Бэкон о Новой Атлантиде и об Идолах. Затем уже в век информации и кибернетики символ стал восприниматься как знак, а язык как знаковая система стал сам по себе символом. Однако и в такой интерпретации символ не потерял своего магического значения, а особенно ярко рисовали свои философские системы с его помощью иррационалисты, а особенно экзистенциалисты.

Однако еще до них язык символов был превращен первый и единственный раз в символизм языка философии и культуры Фридрихом Ницше в конце ХIХ века. Ницше своей философской системой перевернул все догматы и идеалы науки и искусства. Его способ выражения глубоких мыслей и постановки проблем в корне отличался от существующего. Использование смелых аллегорических афоризмов, а также различных топонимических приемов шокировало весь научный мир того времени. В результате философ остался непонятым в ХIХ веке и обвиненным в веке ХХ.

В связи с кризисом научной рациональности, смелыми заявлениями Фридриха Ницше, изменением в политической и экономической ситуации в мире, а также с обострением межнациональных отношений (это, в первую очередь, 1-ая и 2-ая мировые войны) пошатнулась вся мировоззренческая картина, складывающаяся годами по мере накопления научного знания. Мыслители и философы лихорадочно стали искать причины такого резкого разворота вектора научного знания, а также новые, приемлемые в сложившихся условиях способы выражения и интерпретации абстрактных по своей природе понятий.

Классическая логика, столь популярная в академической философии, более не могла отвечать потребностям человечества новой эпохи. Поэтому философская мысль обратилась к более абстрактным методикам. Об этом ярко свидетельствует укрепление позиций иррационалистической философии, возникновение новых философских течений: герменевтики, феноменологии, философии языка, персонализма и других. Век ХХ подарил философии экзистенциализм, принесший целую плеяду выдающихся мыслителей, для искусства – великих литераторов. Этот глобальный процесс был ознаменован актуализацией риторических вопросов, а также появлением необходимости вести речь о критериях истинности, в том числе и истинности человеческого существования. Впервые о проблеме человеческого существования и кризисе европейской модели мира заговорил Фридрих Ницше, заявив о смерти Бога, переоценке всех ценностей, вечном возвращении и необходимости гибели человека для пришествия сверхчеловека, который пребывает в истинном бытии: по ту сторону добра и зла. «Великий крик о помощи» Ницше подхватили философы жизни – Дильтей, Зиммель, Шпенглер в Германии и Бергсон во Франции. Крик о помощи, помощи человеку выжить в условиях низведения его собственного значения до минимума издали экзистенциалисты: первым, еще в середине ХIХ в., - Серен Кьеркегор, а затем Хайдеггер, Ясперс, Сартр, Камю и другие. Так или иначе, все эти направления и трансформации философской мысли ставили в центр своего внимания Личность как основу бытия с онтологической стороны и субъект и объект познания одновременно – в гносеологии.

В такой ситуации обостряется проблема «выражения ради понимания», однако, при условии сохранения индивидуальной интерпретации без ущерба сути самих идей. В связи с постановкой данной диалектико-метафизической проблемы и появляется знаменитое понятие герменевтического круга. Пережив кульминационную точку своего развития, герменевтика постепенно переключает свое внимание с проблем понимания и интерпретации текста на проблемы понимания и интерпретации идей. Глубокое влияние на решение вопросов истинности и неистинности, выражения и понимания оказало заявление Эрнста Кассирера о том, что наша эпоха – это время Homo symbolicus: человека символического, а все институты общества – это лишь обман, видимость для слепца, символы нашего существования. Серебряный век в русской литературе подчеркнул эти проблемы в метафорической форме: возник символизм, в сфере которого теперь вещали новые имена культуры и искусства – Д.С.Мережковский, З.Гиппиус, А.Белый и другие. Андрей Белый пишет знаменитый философский трактат «Символизм как миропонимание», в котором обуславливает актуальность существования символизма, а также заявляет о том, что символизм претендует на место картины мира в сложившихся для прогрессивной мысли условиях, при этом он категорически отрицает, что символизм – это доктрина. Символизм у А.Белого – это новый способ миросозерцания: через призму символов можно разглядеть решение вечных загадок бытия и человеческого существования. С учетом всего отмеченного выше, с этим трудно не согласиться. Символы составляют сущностную глубину философских идей, символы лежат в основе истинной истины, они являются ее бытием, а также ключом к познанию этой истины. Этим подчеркивается и онтологический, и гносеологический статус символов.

Таким образом, символизм, заявленный нами как своеобразный способ философствования, претерпел генезис фактически параллельно с развитием философского и научного знания. Актуальные проблемы гуманитарного знания – выражение и понимание – могут быть решены на глубинном уровне бессознательного, легко усваивающего необходимую информацию через символы, абстрактные категории. Необходимо заметить, что спонтанные символы в искусстве немного отличаются от категориальных – в философии, однако в корне они похожи и выполняют одинаковые функции: сохранение истины от невежественной и непосвященной толпы.

Воистину философский язык стал символичен по форме и содержанию в работах великого философа-символиста, мастера слова и мысли – Фридриха Ницше. Его творения вызвали массу толков и интерпретаций в ХХ веке. Он не был признан при жизни, а после смерти, когда о нем заговорили вслух и с опаской, он был тут же обвинен в фашистско-нацистской волне. Его великий символ – Сверхчеловек – был сравнен с фюрером, а переоценка ценностей – названа опровержением всех моральных и этических норм. Однако и по сей день философ будоражит умы многих видных мыслителей, философы не устают спорить о его идеях, а человечество действительно переживает, особенно на рубеже тысячелетий, кризис существующих законов, которые не соблюдаются в полной мере и вряд ли будут соблюдаться. Мы должны вскоре оказаться по ту сторону добра и зла, в вечности, рядом с дальним, далеко от прошлого и устремляя без страха свои взоры в будущее, как это делал Заратустра-Ницше.

Не правда ли символично?…

2. Язык, символизм и современный человек

В XX веке были заложены основы для детальной разработки теории символизма (работы Кассирера, Юнга, Белого), а именно символизм стал объектом внимания не только философии и литературоведения, но и многих других наук, в частности психолингвистики. Не обошла вниманием его и антропология, а так как в философской традиции все актуальные вопросы в конечном итоге сводились к человеку или к тому, что было напрямую с ним связано, то и вопрос символического его существования отразился в философской антропологии. Понятие человека как существа символического наблюдается на протяжении всей истории философской мысли, это понятие привлекало к себе внимание мыслителей и ученых, эволюционировало, принимало разные формы, зачастую не имело однозначного толкования. Однако именно в XX веке особо актуализируется и выходит на первый план человек символический, который и мыслиться как современный человек, объект же современной философской науки (и в частности антропологии) – homo symbolicus. Это одна из граней многостороннего существования человека и мира и человека в самом мире. Человек и его бытие как символы высвечиваются в настоящий момент с особой яркостью, но придет время и им потухнуть в заре новой грани. Однако пока целесообразно вести речь именно о таком явлении в науке и культуре как символизм.

Чем больше углубляешься в вопрос возможности символизации, тем больше убеждаешься в том, что засимволизировать можно практически все, начиная с человеческих чувств и заканчивая глобальными философскими проблемами онтологии и гносеологии, а вот прочесть любой символ невозможно, так как дорогу к расшифровке языка символов загораживает символизм этого самого языка, а на страже всей этой «Мистерии» стоит Бессознательное. Где же в этой цепочке язык, каково его место, определяющее ли оно. Мы можем на эти вопросы дать частично положительный ответ: язык действительно определяющая категория, но только на настоящий момент, который может продлиться или закончиться здесь и сейчас, ибо над человеком и всем, что с ним связано властно время. Однако за приходом новой парадигмы научной мысли совсем не обязательно последует изничтожение актуальности символизма, ибо символ был актуален всегда, только в определенные периоды приходит осознание насущности и необходимости символизма. На этот раз такой момент совпал как раз с рождением новой языковой парадигмы и с приходом нового тысячелетия, которое возможно будет озарено идеей, бессознательным, символизацией культуры и философии.

Мы разделяем точку зрения философа В.Ф.Шаповалова в вопросе, где он полагает, что язык становится предметом пристального внимания философов, поскольку современная философия во многих случаях связывает само существование философских проблем фактом их укорененности в языке, а их разрешение – с их переформулировкой при использовании более точного языка. Особое внимание в философских произведениях уделяется и выработке «правильного» способа общения, максимально учитывающего сложность и богатство духовного мира человека³ . В научных кругах наблюдается особый интерес к проблемам коммуникации в сфере описания картины мира с помощью философских категорий и языка как одной из этих категорий (недаром эволюция языка происходит почти параллельно с эволюцией философского категориального аппарата), к поиску универсальных средств символизации философии и культуры, используя существующие резервы общераспространенного языка.

3. Понятия «язык символов» и «символизм языка»

Начиная наше исследование, следует сразу развести те понятия, которыми мы будем оперировать на протяжении всей работы (языковой символизм, язык символов, символизм языка). Обращаясь к энциклопедической литературе, мы обнаружили, что ни одно из этих понятий не отражено в ней. Поэтому, прежде чем дать свои рабочие определения им, мы попытаемся выяснить их сущностные характеристики. Прежде всего, мы обратились к рассмотрению более простых категорий: «символ», «язык». Их анализ в справочно-энциклопедической литературе явился для нас направляющим. Однако, учитывая классические определения символа как знака, как образа, мы конкретизировали и дали рабочее определение этому понятию:

Символ – полинаучная абстрактная, трансцендентная категория; символ, существуя в коллективном бессознательном, выражается в виде образов, знаков и имеет особый глубинный смысл, имеющий отношение только к нему и не обязательно связанный с его сущностью. Сущностными характеристиками символа, на наш взгляд, являются: предметность, многозначность, универсальность, содержательность, бессознательность, целостность, неуловимость, неисчерпаемость, глубинность и так далее.

М.А. Холодная в своей книге «Психология интеллекта: парадоксы исследования» приводит в пример замечательный эксперимент. Автор предлагает два слова из незнакомого языка, обозначающие некоторые объекты: одно из них – «мамлына», другое – «жакарэг». Ниже были даны следующие изображения:

Рисунок 2

Далее необходимо выбрать, какое из этих изображений «мамлына», а какое – «жакарэг», а затем выписать из списка прилагательных те, которые характерные для «мамлыны» и те, которые характерные для «жакарэга»: жесткий, спокойный, тяжелый, тревожный, мягкий, медленный, сильный, теплый, безобидный, влажный, упругий, твердый, гладкий, быстрый, легкий, страшный, тихий, холодный, блестящий, громкий, слабый, колючий, тусклый, сухой. Автор подчеркивает, что характерным было практическое совпадение подбора изображений и списков у респондентов. Это своеобразный пример способа кодирования информации с трехуровневым механизмом: уровень знаково-звукового устройства слова, уровень визуально-пространственных представлений и уровень чувственно-сенсорных впечатлений. В совокупности взаимообмен информацией всех трех уровней и дал соответствующий результат. Однако самым интересным в данном эксперименте, на наш взгляд, является сама информация. Что это в данном случае? Ведь что-то же фильтруется на каждом уровне, перескакивает с одного на другой. Мы полагаем это «что-то» набором символов (т.е. некоторых абстрактных категорий): своеобразными кодами и ключами к ним. Следовательно, символ может задавать код информации (т.е. самому себе) и способен взламывать его. Именно этим можно объяснить практическое совпадение мнений людей, участвующих в эксперименте. Переходя на язык символизма, в данном случае мы имеем дело с тремя конкретными проявлениями символа: знаком (уровень знаково-звукового устройства слова), образом (уровень визуально-пространственных представлений) и метафорой (уровень чувственно-сенсорных впечатлений).

Метафора наиболее приближена к символу по своему внутреннему строению и механизмам распознавания. Знак и образ сходны между собой. Образ даже можно назвать сложным знаком или совокупностью знаков.

Языковой символизм – особый тип символизма, который посредством языка передает смысловую глубину человеческого знания, культуры и морали, а также участвует в формировании целостной картины мира.

Исходя из характеристики языка как знаковой системы, служащей средством человеческого общения, мышления и выражения, мы можем определить язык символов как полинаучную категорию в рамках лингвистического направления: язык символов – система символов, представляющая собой совокупность символов, которые могут быть использованы в качестве сигнификанта.

Так как символ характеризуется неуловимостью, предметностью, целостностью, универсальностью, многозначностью, то символизм (символичность) языка есть форма передачи смысла именно с участием этих характеристик, язык в данном случае является носителем символа.

4. Проблемное поле символизма

Прежде чем перейти непосредственно к раскрытию диалектики языка символов и символизма языка, необходимо рассмотреть их соотношение в интерпретациях различных мыслителей. То, что мы включили в проблемное поле символизма, по сути является методологической основой данного исследования. Эта основа требует особого внимания и тщательного обоснования, которое мы и пытаемся дать в данном параграфе.

Особый интерес для нас представляют воззрения четырех мыслителей: Андрея Белого, Эдврада Сепира, Эрнста Кассирера и А.Ф.Лосева. Все они – мыслители XX века, которые рассматривали или касались символизма в той или иной области, причем на разных уровнях и под разным углом зрения, в преломлении разных сфер культуры и философии.

Концепция Эдварда Сепира интересна нам, потому что она занимает лингвистический уровень, т.е. интерпретирует и воспроизводит символизм на уровне языкознания, дает ему лингвистическую характеристику, а так как мы рассматриваем явление «прозрачное» для грани между философией и языком (символизм), стирающее эту грань, то мнение этого лингвиста нас весьма заинтересовало. Кроме того, занимаясь герменевтическим анализом философских текстов Ф.Ницше, мы постоянно углубляемся в область лингвистики, что и заставляет нас поворачивать наше исследование, а именно его методологическую основу и в это русло.

Уровень языкознания охвачен нами и концепцией А.Ф.Лосева – это вполне классический взгляд на «философию имени». А.Ф.Лосев – филолог и философ – вплотную касается не просто имени, а его внутренних структур и механизмов, в частности символа. Взгляд мыслителя на символ весьма интересен тем, что А.Ф.Лосев рассматривает логику символа, опираясь на философскую и филологическую классику, из которой он воссоздает оригинальное и альтернативное воззрение на структуру имени и механизм именования. Структура имени и механизм именования особенно интересуют нас, так как А.Ф.Лосев видит и в том и в другом процессе главенствующую роль символа.

Необходимость анализа воззрений на символизм Эрнста Кассирера объясняется тем, что именно этот сильный философ и определил человека как человека символического, впервые обозначив а priori символичность самого человека и всей его культуры. Таким образом, философский аспект теории символизма также присутствует в нашем исследовании.

Теория символизма в интерпретации Андрея Белого как основного теоретика символического направления в культуре России XX века положена нами в качестве краеугольного камня всей нашей методологической основы, т.к. именно он наиболее полно раскрывает и демонстрирует и философскую, и культурную, и лингвистическую сторону вопроса, связанного с языком символов и символизмом языка.

1. Язык символов и символизм языка в интерпретации Андрея Белого:

«Обыкновенно смешивают символизм как творческую деятельность с символизмом как известным строем мыслей, принципиально допускающим символы…» ⁴. Сам А.Белый полагал символизм как миропонимание и в этом смысле не допускал, что он может быть методом или понятием. Также он очень четко разводил понятие о символе как пределе и понятие о символе как образе, предлагая следующую номенклатуру: «определяя символический образ как единство переживания, данное в средствах изобразительности, будем называть это единство художественным символом; единство же переживания, принимающее форму образа в нашей душе, будем называть символическим образом переживания. Символический образ переживания может ведь и не быть дан в средствах изобразительности; он – образ нашей души и, как таковой, занимает место в системе подобных же образов…»4.

Анализируя воззрения А.Белого на символизм (а он слыл теоретиком младосимволической литературной школы XX века в России), можно вывести из его рассуждений соотношение понятий «язык символов» и «символизм языка» и их отношение к языковому символизму. У рассматриваемого нами русского символиста эти понятия не смешиваются, хоть и взаимодействуют, и даже иногда включаются друг в друга. Язык символов и символизм языка в его интерпретации могут быть выделены из его рассуждений о символе и образе (см. выше). Художественный символ представляет у А.Белого, на наш взгляд, язык символов, а символический образ переживания – языковой символизм, ибо он для него он является экспрессивным, т.е. соединяющим переживание и смысл в единой эмблеме, которая есть отражение истины (см. приложение 1).

2. Язык символов и символизм языка в интерпретации Эдварда Сепира:

Иную точку зрения на языковой символизм Э.Сепира. По его мнению, языковой символизм может иметь двоякую природу. В подавляющем большинстве случаев соотношение содержательных и структурных элементов любого языка, благодаря произвольности языковых знаков, символично в смысле простого обозначения одних единиц через другие (репрезентация, как совершенно лишенный ассоциаций тип символизма, составляющий самую сущность языковой формы). Однако существует более фундаментальный психологически первичный символизм, а именно вид символизма, названный Э.Сепиром «экспрессивным» в отличие от чисто референциального. Таким образом, в его интерпретации язык символов представлен референциальным символизмом, а символизм языка – экспрессивным (см. приложение 2). Этикет, политика, образование, мораль для Э.Сепира – символические сферы поведения индивидов: «… индивид и общество, в бесконечном взаимном обмене символическими жестами, строят пирамидальную структуру, называемую цивилизацией…» ⁵.

3. Логика символа А.Ф.Лосева

«Символ и есть такое теоретическое построение, которое является принципом для нашей практики и даже для бесчисленного количества наших практических творческих переделываний действительности»⁶ - пишет А.Ф.Лосев в своей статье «Логика символа». Философ выделяет 9 моментов в определении символа, которые позволяют дать его описательную картину. Символ (не просто символ, а символ вещи) –

«Художественный образ, - полагает А.Ф.Лосев, - хоть и содержит в себе нечто символическое, тем не менее не сводится только к символу»⁷. Однако «художественный образ, лишенный этой обобщающей силы и мощной символической картины этой жизни всегда есть только бессильная натуралистическая копия жизни…»⁸.

Таким образом, на наш взгляд, для А.Ф.Лосева символ вещи – язык символов, а художественный образ – это символизм языка (см. приложение 4).

4. Язык символов и символизм языка в интерпретации Эрнста Кассирера:

В фокусе внимания Кассирера homo symbolicus, исходя из чего для этого мыслителя все институты общества – символы, а их совокупность – символизм. Конкретных разработок по поводу языкового символизма у Кассирера мы не нашли, однако, анализируя его рассуждения, можно обрисовать себе следующую картину: для этого философа миф и язык едины, т.е. они выражаются на едином уровне – уровне метафорическом. Таким образом, метафора для Кассирера, на наш взгляд, – язык символов, а символы – символизм языка.

Всеми тремя мыслителями символ определяется как нечто непохожее на знак, метафору и образ, однако их взаимодействие и взаимовлияние для них очевидно. Уровни существования этих понятий условно можно обозначить следующим образом (см. таблицу 2).

Таблица 2

символ	знак	образ	метафора
императивное пространство	коммуникативное пространство	психическое пространство	семантическое пространство

Анализируя воззрения этих ученых-мыслителей на языковой символизм, можно сделать вывод, что все они, имея много общего, в корне своем различны. Мы же, ассимилировав основные черты каждого из них, предлагаем свое видение проблемы языкового символизма (см. схему 3):

Диалектика языка символов и символизма языка:

Язык символов и символизм языка – равноправные субстанции языкового символизма. Они образуют некоторый цикл, переходя друг в друга и поглощая друг друга. Через эти переходы они развивают свои сходства и одновременно неразрешимые противоречия, перерастая со временем в символизм языка философии и культуры. В этом мы видим диалектику языка символов и символизма языка, которая так ярко представлена в философском наследии Ф.Ницше и которая является предметом нашего исследования.

5. Фридрих Ницше – философ-символист

Фридрих Ницше – истинный провидец, великолепный философ, гениальный творец. Насколько сильны должны были быть его философские работы, чтобы быть актуальными и современными в наши дни. Как только не интерпретировались и не трактовались его идеи, в чем только не обвинялся их гениальный творец. Он был гоним и при жизни, и после смерти. Его работы, как и его самого отдали на растерзание взъяренной Европе после фашистско – нацистской волны. А он лишь боролся против человеческого, слишком человеческого, ему опротивело порочное общество, окружавшее его. В своем «Бунтующем человеке» Альбер Камю приводил слова Ф.Ницше, которые как нельзя лучше «рисуют» отношение этого философа к своей эпохе (да и к нашей тоже, ибо мы – дети XX века, – века испытаний и грез): «моя совесть и ваша совесть больше не одно и то же!»⁹. В XX веке каждый, кто знакомился с творчеством Ф.Ницше, по-своему «читал» язык его символов, по-своему «присваивал» символизм его языка, поэтому столь противоречивыми оказались взгляды на его творчество и столь разнообразным трактовкам подвергались основные идеи его философской концепции, а у него нет определенной философской концепции, у него все превращено в ничто, ибо так говорил Заратустра: «Только в пляске умею я говорить символами о высоких вещах - и теперь остался мой самый высокий символ неизреченным в моих телодвижениях!»¹⁰ Пляска – это таинство, мистерия, ее телодвижения невозможно передать единообразно, невозможно даже в точности повторить, не исказив смысла, поэтому каков его самый высокий символ – нам не дано знать. Его язык «прозрачен», он сам являет нам символы, символы, которые в научной литературе интерпретируются как фундаментальные основы новой философии, представленной в его работах. Так как эти основы и есть символы, их нельзя трактовать однозначно. Например, «сверхчеловек», «вечное возвращение», «воля к власти» и «смерть Бога»» – ужасает, не правда ли? Но это все символы, что пытался таким образом выразить их творец, неизвестно никому, кроме него самого, а сам он – клубок противоречий, соединяющий в себе Христа и Антихриста, являющий нам свою двухбездную суть, - суть Диониса Распятого. Так почему мы требуем от него единой истины, почему сводим противоречия, разрывающие его, в единый тезис, тезис, который, по словам А. Камю, привел «к методическому производству недочеловеков»¹¹?… Это вопросы, которые не стоит решать, но над которыми нам стоит задуматься.

В течение прошедших 2000 лет пророки всегда были гонимы при жизни. Не избежал этой участи и Фридрих Ницше. Однако, как выясняется сейчас, своим творчеством он расширял и углублял общефилософские искания. Так, язык символов и символизм языка в его интерпретации могут быть поняты как своеобразный способ постановки и решения вечных философских проблем.

Вот почему нас так заинтересовала тема, касающаяся языка символов и символизма языка в творчестве Ф.Ницше. Мы не ставим своей задачей дешифровку языка символов, мы лишь попытаемся проследить диалектику языка символов и символизма языка в философском наследии Ф.Ницше и выявить направления влияния его идей на социокультурное сознание XX века.

6. Язык символов и символизм языка в творчестве Ф.Ницше

Проанализировав некоторые работы Ф.Ницше, мы выявили их насыщенность метафорами и аллегориями, что позволяет говорить о созданном им своеобразном языке символов, который выражает его оригинальное философское миропонимание и мироощущение. И, несмотря на то, что язык символов у Ницше представляет собой оригинальную философскую систему, не она явилась кульминацией его творчества. Языком символов говорили многие: Платон о пещере, Ф. Бэкон об идолах. Более выдающимся вкладом интересующего нас философа явился символизм языка философии и культуры.

Не разум, а несознание – вот категориальная основа всего философского творчества Фридриха Ницше. Бессознание – вот чего достигали ницшеанские символы, они дробили его, проникали в него, бередили самые глубинные корни коллективного бессознательного, живущего в нас еще до момента нашего рождения. Именно на этом уровне шла их обработка, именно здесь они трансформировались в образы, облекались в формы, понятные нашему сознанию. «Подмигивающие символы» – это идеал Ф.Ницше, не навязчивые, не утомляющие, а только тихонько бередящие, подмывающие, раскрывающие глаза на реальность через идею. Преимущественная форма выражения ницшеанской мысли – это афоризм, а А.Белый считает, что «афоризм - наиболее тесная форма общения читателя и автора, при условии, что автор умело выражает, а читатель – схватывает. Афоризм поэтому – путь к символу. Символ же – идеал афоризма»¹². Однако напоминаем, что и афоризмами говорили многие философы (почти все), но такого высокого уровня символизации, как у Ф.Ницше, пожалуй, не достигал никто. Его язык символов перерос постепенно в символизм языка, затем расширил поле своего влияния: поднял свой уровень до символизма языка философии и культуры. В этом кульминация творчества Ф.Ницше как философа и гениального творца – символиста. Именно благодаря этому его идеи распространили свое влияние столь широко и глубоко, именно поэтому XX век был озарен его философскими творениями. Он воистину был словно его Заратустра, спускающийся со своей горы, ибо так начался закат Заратустры.

Для того чтобы проследить диалектику языка символов и символизма языка в творчестве Ф.Ницше, попытаемся проанализировать в диалектическом развитии язык символов и символизм языка, а также продемонстрировать наши тезисы конкретными примерами.

Как известно, главной чертой символа является способность использовать некоторый «предмет», или предметный образ, который выходит за пределы своего непосредственного содержания, являясь еще чем-то другим, что не есть он сам. В структуре символа со всей очевидностью наличествуют два главных компонента: символизируемое и символизирующее (означаемое – сигнификат и означающее – сигнификант). В качестве первого выступает предметный образ, второго – глубинный смысл. Две эти составляющие – как два полюса, которые, по словам С.С.Аверинцева немыслимы один без другого, оставаясь различными между собой. С поразительной точностью эту особенность символа выразили А.Ф.Лосев, найдя для нее емкое определение: «единораздельная цельность» и Фреге, изобразив это в качестве своего знаменитого треугольника (см. рис.3).

Рисунок 3 Треугольник Фреге:

Мы согласны с мнением Андрея Белого о том, что слово – символ. Слово в этом треугольнике является универсальным сигнификантом, именно оно сосредотачивает в себе управление языком, именно оно, по словам А.Белого, «есть понятное для меня соединение двух непонятных сущностей: доступного моему зрению пространства и глухозвучащего во мне внутреннего чувства, которое я называю условно (формально) временем…». Таким образом, символ соединяет несоединимое, преобразуя предметный образ в нечто абстрактное, недоступное пониманию сознанием, но доступное и идеальное для феномена бессознательного. Переходя в символ, предметный образ становится прозрачным для смысла, «будучи дан как смысловая глубина». Чуть позже С.С. Аверинцев делает существенную поправку: «не дан, а задан». Смысл объективно осуществляет себя в образе не как некая готовая наличность, а скорее как «динамическая тенденция», увлекающая в бесконечность смысловой перспективы.

Говоря о символе, как элементе языка философии и культуры, нельзя проигнорировать представления А.Белого, со взглядами которого на многие аспекты символизма мы соглашаемся и которые берем за основу в данном исследовании, а они таковы: «Психологически всякое словообразование претерпевает три стадии развития: 1) стадию эпитета, 2) стадию сравнения, когда эпитет вызывает новый предмет, 3) стадию аллюзии (намека, символизма), когда борьба двух предметов образует новый предмет, не содержащий в обоих членах сравнения: стадия аллюзии претерпевает разные фазы, когда совершается перенос значения по количеству (стадия синекдохи), по качеству (метонимия), когда совершается замена самих предметов (метафора). В последнем случае получаем символ, т.е. неразложимое единство…»¹³.

Анализируя язык символов Ф.Ницше, можно выстроить треугольник Фреге для языка Ницше, что мы и попытались сделать (см. рис.4).

Рисунок 4 Треугольник Фреге для языка Ницше:

Этот эксперимент дает нам наглядное представление о языке символов как системе символов при интерпретации творчества Ницше. Возможность построения такого треугольника демонстрирует, на наш взгляд, то, что язык символов не остается у Ницше на уровне референциального (по мнению Сепира) символизма, а перерастает в экспрессивный тип, претерпевая при этом спиралевидные изменения, в чем и проявляется диалектическое развитие языка символов и символизма языка в философском наследии Ф.Ницше.

Что, как не символ, разговор Заратустры – Ницше с Жизнью? Ницше раскрывает ее смысл в аллегорической форме. Его Жизнь объясняет Заратустре, кто она есть, отождествляя себя с ним: «Мы оба с тобой – сущие недобродеи и незлодеи. По ту сторону добра и зла обрели мы свой остров и зеленый свой луг – мы вдвоем, одни! Уже оттого и должны мы ладить друг с другом!»¹⁴. Не универсально ли здесь раскрывается смысл жизни, Жизни Заратустры – Ницше. Мы являемся наблюдателями плавного диалектического перехода от языка символов к символизму языка. Неуловимость смысла, многозначность, смысловая глубина и несводимая к одному смыслу единенность характеризует этот сюжет как и множество других в творчестве Ф.Ницше. И вот еще два примера диалектики языка символов и символизма языка. Свое повествование о Заратустре Ницше начинает словами: «Так начался закат Заратустры!» Заканчивает же автор его так: «Так говорил Заратустра и покинул пещеру свою, сияющий и сильный, как утреннее солнце, поднимающееся из-за темных гор». Таким образом, единое произведение представляет собой целостный циклический круг жизни предтечи сверхчеловека: закат - переосмысление всех ценностей - восход - состояние просветленности - пресыщенность этим состоянием - закат и так далее по той же схеме. (Вот оно «вечное возвращение» Ницше). В конце всех мук и исканий на Заратустру снисходит благословение сверхчеловеков в виде голубей и льва. И вновь глубокий смысл в этих символах, ибо голубь из Нового Завета благословением снисходит на Иисуса Христа, а лев олицетворяет силу и гордость духа; т.о., Заратустра благословлен и направлен на новый путь искания истины и своей дороги к сверхчеловеку.

Чтобы обозначить диалектику языка символов и символизма языка в творчестве Ф.Ницше и выявить основные направления влияния его идей на социокультурное пространство, необходимо проанализировать ведущие символы ницшеанской мировоззренческой концепции.

7. Символические мистерии Ф.Ницше

Ф.Ницше – загадочная личность, талантливый философ, трагический актер жизни, которая вся есть драма, имеющая своей развязкой неизбежную смерть. Однако смерть неизбежно обращается в жизнь вечную, хранящую свое зерно бесконечно. Так и случилось с Ф.Ницше и его бессмертным учением. Оно трактовалось многими: превращалось в кровожадную доктрину и превозносилось до идеала морали и этики. В этом трагедия и автора, и эпохи.

По афоризмам, аллегорическим зарисовкам Ф.Ницше не превзошел ни один философ XX века. Ницше успешно пользовался языком символов, который в его творчестве перерос в символизм языка и культуры. Сложно объяснить колоссальное влияние идей этого философа на всю культуру XX века. Мы предполагаем, что именно благодаря оригинальному изложению автором своих идей, влияние оказалось чуть ли не фатальным, а именно фатальным для самого автора, чьи идеи искажали и низводили до сумасшествия. Известно, что многие неординарные философы и творцы-символисты обвинялись в бредовости своих отнюдь не бредовых идей. Не избежали подобной участи и знаменитые общества, так называемые мистерии (мистерия понимается нами в данном контексте как учение, тайное мистическое знание, сохраняемая истина), обвиненные в религиозном фанатизме и безумных «вакханалиях». Однако они передавали из поколения в поколение «знания», сохраняя их символьный «код». Скрывая в себе явный намек на истину, знание, выраженное на языке мистерий (в символах), понятно посвященным и его уже не просто отдать на растерзание непросвещенной толпе.

Учение Ницше может быть истолковано как древнее знание и как отблеск великой истины будущего одновременно, как символические мистерии. В случае «правильной» интерпретации (в соответствии со струнами свободной индивидуальной души, а не для обоснования ведомой политики) можно будет раскрыть истую кладезь человеческой мудрости, которая соединяет в себе несоединимое, сохраняя при этом прелесть каждого несоединимого компонента в целостности. Что как не символические мистерии учения Ницше об убиенном Боге, о вечном возвращении, воли к власти, о сверхчеловеке, переоценке всех ценностей и «рождении звезды» (символ танцующего после сна Заратустры), за которые более всего корят и презирают философа, истого творца-символиста. Ф.Ницше вместе со своим символическим героем – Заратустрой ищет Человека истинного, который воспринимается как предел, как Человекобог, как Человек в своем истинном качестве, не со своей грубой толпистской моралью, а как истинная Индивидуальность, которая способна стать экзистенциалом своего мира.

О пределе учит Заратустра и предел – человек без лица, который принадлежит толпе и эта толпа, что есть «обмельчавшее человечество». Сверхчеловек, который должен быть – это ЧеловекоБог, соединяющий в себе спокойную и разумную мудрость Эллинов и божественную искорку новой души, но проблема состоит в том, где взять эту искорку, ведь Бог мертв. Здесь начинается другая символическая мистерия Ф.Ницше – убиенный Бог. Бог уже умер, его убил человек. Значит, не у кого заимствовать искорку будущего, а настоящее слишком мелко для этого, в нем все уже загнивает и умирает. Следовательно, человек – это единственная надежда, но он уже ничего не может дать, так как «подобен блохе». Тогда остается еще один выход: Ницше называет его презрением – «надо превзойти человечество презрением», тогда человеческое слишком человеческое уступит место и Богочеловеческому. Здесь и родится Сверхчеловек. Личность Ф.Ницше, как и личность его героя – Заратустры – полна противоречий, разрывающих его и ведущих к целостности двухбездной истины. В ней видит Ницше гибель человеческого, что есть лишь подобие сверхчеловека. Это бесконечный и замкнутый круг поиска Человека, его истинной сущности. Ницше первый заявляет о Человеке истинном, о Личности, об Индивидуальности каждого. Не толпа прельщает его, нет, ее он презирает, в сверхчеловеке – его символ Запредельности, метафизического мира, трансцендировать в который можно лишь выйдя из толпы и найдя в себе силы презреть то, откуда ты вышел. Здесь и рождаются две новых символических мистерии Ф.Ницше – переоценка всех ценностей и «рождение звезды» (символ танцующего после сна Заратустры), за которые более всего корят и презирают философа, истого творца-символиста.

Философ лишь поставил вопросы, а истинные ответы на них скрыл в символических мистериях. Гениальный творец-символист своими словами и символами лишь заявил предельность человека, первым подняв эту проблему, да и вообще проблему неистинности человеческого существования. Человека как предел представляют уже в XX веке экзистенциалисты, заговорившие вновь о переоценке ценностей, являющейся осознанием истины, и истинном бытии, где истина и есть осознание предельности существования.

8. Сверхчеловек как символ

В этой части нашего исследования речь пойдет том, за что так часто и так жестоко винят Ницше, мы постараемся проанализировать один из основополагающих его символов – символ сверхчеловека. Сверхчеловек – то ли это, к чему стремиться человек? По словам Заратустры, – нет, ибо в его интерпретации человек стремиться к смерти ради сверхчеловека. Это действительно так, но если помнить что Ницше беседует с нами посредством символов, то возникает несколько отличное видение обозначенного вопроса: человек будущего, абстрактный, трансцендентный засимволизирован «сверхчеловеком», «человек» же представляет собой лишь нечто, что стоит превзойти презрением, т.к. человеческое, слишком человеческое мельчит его, низводит смысл его существования к отсутствию всякого существования, «человек» слит с «толпой», он и есть эта «толпа». «Сверхчеловек» же – это индивидуум, бунтарь-одиночка, который должен быть подобен, по словам Заратустры-Ницше, молнии из грозовой тучи человечества. Ситуация, когда человек становится сверхчеловеком невозможна, ибо сверхчеловек – это как раз не человек со всем набором его аморальных качеств, который требуют переоценки, ибо эти ценности, ценности слабого разума уже устарели, современно и актуально для Ницше уже нечто другое: уровень бессознательно-символьный, ибо только он может «родить» не человекоподобного индивида, а истого сверхчеловека. Существует еще один вариант интерпретации символа сверхчеловечества: сверхчеловек – это идея, трансцендендирующая и преломляющаяся в бессознательном каждого человека, который осознал конечность своего существования, существования ради того, чтобы жил сверхчеловек. Однако, насколько мы помним, именно постановка вопроса об исчезновении человечества и становлении сверхчеловечества коробила социум всей Европы XX века, которая наблюдала со страхом за фашистской Германией. Однако, если понимать сверхчеловека как символ, то мы вполне доказываем непричастность в этом отношении Ницше к «чуме» XX века – фашизму, который проповедовал идеи недочеловечества, слепого следования за фюрером, которые так презирал Ницше, говоря «ненавистны мне все, для которых есть только один выбор: быть злыми зверями или злыми укротителями зверей; близ таких людей я не стал бы строить себе хижины»¹⁵, а над идеями очерненного философа глумилась вся «воспаленная» Европа, а более всего Германия в лице Гитлера.

«Учение Ницше о личности – ни теория, ни психология; еще менее – это эстетика или наука. Всего более это – мораль, объяснимая в свете теории ценностей – теории символизма» – так описывает А.Белый ницшеанское учение об идеальной личности - Сверхчеловеке. Действительно в свете теории символизма учение Ницше приобретает несколько иные оттенки, нежели те, которыми задрапировывали и задрапировывают его учение многие «интерпретаторы» XX века.

9. «Бог мертв…» - атеистическая реалия или религиозный символ

Одна из самых потрясающих фраз Ницше – воистину фраза «Бог мертв…». Она с особенной яркостью символов и афористической экспрессией, свойственной только Ницше, представлена в его знаменитом «Безумном человеке» - 125 афоризме «Веселой науки»: «Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц!…»¹⁷. Атеизм – такой ярлык был прикреплен к ницшеанской интерпретации «богоубийства» социумом XX века. Однако разве не Ницше воплощает в своем Заратустре нового мессию, провозглашая новые скрижали и смерть старого Бога в рождении сверхчеловека, рождении «танцующей звезды». Своеобразной атеистической религией можно назвать все, что воплощено у Ницше в его «Заратустре», который несет в себе опять же двухбездную противоположность, противостояние в соединении Диониса и Христа, божеского и человеческого, засимволизированного в конечном итоге сверхчеловеком. Нигилистической религией провозглашает М.Хайдеггер философское миропонимание Ницше и пишет в свое время по поводу ницшеанского «Бог мертв» весьма интересную философскую работу – «Слова Ницше «Бог мертв»», где и отмечает прелюбопытнейшую вещь: «…сверхчувствительный мир лишился своей действенной силы. Он не дарует уже жизни, пришел конец метафизике – для Ницше это вся западная философия, понятая как платонизм…»¹⁸. Слова Ницше об умершем Боге означают для Хайдеггера всю мировоззренческую позицию Ницше, которая может быть проинтерпретирована как нигилизм. Однако, углубляясь в смысл этих, казалось бы, бессмысленных и парадоксальных слов, и не обращая внимание на форменное внешнее, а впитываясь вглубь сложности всей ситуации, заданной Ницше, можно заметить, что слова Ф.Ницше «Бог мертв» не что иное как символ, причем относящийся уже не только и не столько к языку символов, сколько к символизму самого языка. За этими словами, вероятно, стоит скрытый смысл, который невозможно интерпретировать и вскрывать, не теряя при этом все драгоценное и сокровенное, которое и является по сути изыскиваемым. Вполне возможно, что устами своего Безумного человека и Заратустры Ницше попытался воспроизвести не воспроизводимое: смерть идеи-трансцендентности, переход в небытие самого бытия, самой сути человеческого существования, ибо жить должен сверхчеловек. Старая парадигма мертва, рождается парадигма новая, которая должна стать если не матерью, то хотя бы праматерью сверхчеловеку, которого распнут словно Христа и предадут метафизической смерти словно Диониса. Таким образом, всю проповедь Заратутры и Безумного человека – двух обличий «Ницше-Христа» нельзя назвать атеистической религией, скорее это религиозный символизм, но только не тот, что строится на обломках старой церкви, а тот, который создает новые скрижали, скрижали сверхчеловека, и который рождает уже не просто человека религиозного, слепо верящего и идущего за своим Богом, а «Человекобога», который сам поведет за собой всю свиту несметных богов всей Вселенной. Именно в сверхчеловеке, для которого «Бог мертв» и рожденная звезда описывает в небесах новые земные скрижали, именно он соединит в себе две недоступные и неразрывные бездны, именно для него наступает мир, он будет жить, все погибнет ради него, а первым сделал это Бог, который умер от жалости к людям.

10. Вечное возвращение – возврат в прошлое или символ спиралевидности и переплетения бытия и небытия

Вечное возвращение – вот в чем еще упрекают Ницше, говоря, что он предлагал модель возврата в прошлое, возврата к «первобытнообщинному строю». Однако вечное возвращение вряд ли несет в себе именно этот смысл, ибо Заратустра, возвращаясь вновь на свою гору, желает получить там нечто новое, да он и возвращается уже не к этой горе. Развитие происходит не по прямой линии, а по спирали. Таким образом, «вечным возвращением» засимволизирован у Ницше приход новой эры, который невозможен без переоценки всех ценностей, выведения новой морали, морали, которая будет способна родить Сверхчеловека, родить танцующую звезду, ибо эти дети будут от Вечности, они и будут вечны. Не назад зовет нас Ницше, не в прошлое, которое есть некоторая проекция настоящего, зовет же он нас к «дальнему», заглядывая в будущее и отвергая настоящее с его грузом прошлого в виде «ближнего», ибо груз того, чего вернуть уже нельзя, тянет вниз Заратустру, не этот груз явится провозвестником сверхчеловека, а Заратустра – Ницше явился предтечей грядущего Человекобога только потому, что научился легко танцевать над всем прошлым, над всеми его горами и пропастями.

У Андрея Белого есть небольшая статья «Круговое движение (сорок две арабески)», в ней мыслитель описывает свои впечатления от пребывания в Базеле, где, по его словам, и происходит рождение трагедии Ф.Ницше. «В прямолинейном движении и есть половинчатая правда – пишет А.Белый, – в прямолинейном движении есть половинчатая ложь… Правда – в спиральном движении», где переплетены должны быть контрасты человека и Бога, где соединены должны быть бытие и небытие – можем добавить мы.

Таким образом, вечное возвращение – это символ спиралевидности существования, переплетения бытия и небытия. Так сам Заратустра-Ницше ведет разговор с карликом, который, словно Дьявол Христа искушает провозвестника Сверхчеловечества: «Взгляни на эти ворота, карлик! – продолжал я. – У них два лица. Две дороги сходятся тут: по ним никто еще не проходил до конца. Этот длинный путь позади – он тянется целую вечность. А этот длинный путь впереди – другая вечность. Эти пути противоречат один другому, они сталкиваются лбами, - и именно здесь, у этих ворот, они сходятся вместе. Название ворот написано вверху: «Мгновенье»²⁰.

Воистину сам Заратустра стоит на этом «Мгновении» – мгновении, которое одинаково влечет его в обе вечности, но он избирает будущее, он избирает «дальнего», в котором и видит он символ прихода к сверхчеловеку. который есть цель и стремление к этой цели, двухбездное создание, дитя Христа и Диониса. Андрей Белый так писал о Ницше: «Стиль новой души, вот что его характеризует. В прошлое глядит его демонский образ, но то обман: счастливый, как дитя, ясный, он отражается в будущем»²¹.

С психологической стороны, Ницше «вечным возвращением» фактически предлагает нам рефлексировать, предлагает трансцендентное путешествие в наше Бессознательное, где и заложена априорная загадка человечества, рождающего звезду. Можно интерпретировать мировоззрение Ницше как мировоззрение для толпы, коей он и представил «последнего человека», но ницшеанское миропонимание выходит далеко за рамки этого: это учение для Индивидуума от такого же Индивидуума. Ницше находит и символизирует в своем Сверхчеловеке Индивидуальность, непохожесть, в этом он определяет сущность всего человеческого существования, в этом видит обретение смысла бытия, которое будет переплетаться в спирали мироразвития с небытием. Сам творец-символист спрашивает нас:

В этом афористическом стихотворении, вошедшем в прелюдию к «Веселой науке» Ницше демонстрирует всю трагичность и символьность двухбездного мировоззрения, всю тяжесть разрыва между двумя болями, между двумя бесконечностями, одинаково поглощающими и зазывающими мыслителя. Он сам в себе воссоединяет две бездны, символизирует их, доводит до философского предела:

Таким образом, нами было рассмотрено три основополагающих символа Ф.Ницше: сверхчеловечество; смерть Бога и вечное возвращение. Каждый из них представляет собой уникальную грань ницшеанского мировоззрения, краеугольного камня его языка символов, перерастающего в символизм языка, который и оказывает мощное социо - культурное влияние, от которого и пострадал гениальный философ. Интерпретируя Ницше, нельзя с уверенностью сказать, что мы интерпретируем именно то, что надо было бы, ибо все творчество Ницше – символизм, причем философского порядка, а расшифровать символы невозможно, ибо каждое сознание выдаст свои образы переработанных символов. Поэтому однозначно судить о творениях философа невозможно, можно только пытаться их принять или не принять, ибо «не косметическое румяна – краски его слов; песня о возможном счастье в лицо предстоящей смерти; но смерть нарядилась в его слова: пред нами косметика ницшеанства; и мы верим, что когда принимаем его – его принимаем, когда боремся – с ним боремся»²³, в то время как боремся с самими собой, принимаем самих себя, недаром сам Ницше раскрывает нам самую суть нашего восприятия его работ:

Сама судьба Ницше была похожа на вечную борьбу двух бездн, двух начал, которая свелась в конечном итоге к их соединению, – и мы назвали это безумием Ницше, а этого величайшего творца – безумным старцем. Кто дал нам знание, кто сумасшедший, а кто нет? – вопрос, согласитесь, провокационный, однако ответа на него не находилось до сих пор. Мы предполагаем, что наше незнание или неспособность знать привела к этому, ибо постичь систему символизма невозможно, а диалектику языка символов и символизма языка невозможно расшифровать, сохранив полный смысл. Система символов так или иначе не только оказывает скрытое влияние, но и программирует нас на определенное восприятие культурных и социальных явлений. Именно поэтому можно достаточно обоснованно судить, насколько фашистская интерпретация символов Ницше была примитивна, однако какой «невытравливаемый» из социального сознания ярлык она сумела надеть на все творчество «Ницше-Христа», «Диониса-Распятого».

Страницы: 1 2