ХРИСТОС НИЦШЕ
(Сокращенный вариант лекции)
доцент кафедры философии ВятГГУ
По изд.: SYMPOSION. Историко-культурный альманах. 2015. – С.68-72
…Говоря, что «Бог умер», Ницше лишь первым открыто признал упадок религиозной веры в западноевропейской культуре, но был тут же зачислен в соучастники убийства Бога: общество нашло крайнего и поспешило возложить на него коллективную вину за это преступление. Если Христос взял на себя ответственность человечества за первородный грех отречения от Отца, то Ницше принял на себя ответственность за Его убийство. В этом даже можно видеть своего рода побратимство «Антихриста»-Ницше с Распятым (недаром именно так подписался мятежный философ в открытке, отправленной друзьям в финале своей творческой биографии). Ницшевская «белокурая бестия» – антипод Христа, иначе говоря, Сверхчеловек – это «позитив» философии Ницше, «негатив» которого, всегда неявно подразумеваемый – ницшевский образ Христа, Христос Ницше.
В массе своей критика Ницше «поборниками христианской духовности» происходит от недостаточного знания основ, корней этой веры, от поверхностного прочтения догматики, в чем никак не упрекнуть самого Ницше, в детстве даже прозванного «маленьким пастором» за впечатлявшее взрослых знание Священного Писания. Как известно, скандальное ницшевское «Бог умер…» – это фраза из лютеровской литургии, продолжение которой – «…и воскрес на третий день». А ключом к словам «Падающего толкни!» служит известная богословская мудрость: «Если стоишь, то уже падаешь». Можно не признавать этой простой истины, боясь сделать шаг по непроторенной тропе, бесконечно цепляясь за свое «великое прошлое», но тем самым и его дискредитируешь, и себя не найдешь – на новых путях. В этом смысле действительно не грех такого «падающего» подтолкнуть – запустив центробежное движение; или, чтобы он действительно упал, наконец, – и отжался! Почувствовал силу в увядающих мышцах, чтоб кровь к мозгам прилила!..
Подняв на щит вырванную из контекста фразу Ницше о смерти Бога, нацисты поспешили занять опустевшее «свято место», объявив себя ближайшей духовной роднёй Заратустры. В противоположность левосторонней свастике, в православной традиции означающей стяжание человеком Святого Духа, правосторонняя свастика на пряжках ССовцев и нарукавниках штурмовиков символизировала претензию самоназванных сверхчеловеков на роль Бога как источника нетварных энергий, на пересоздание бытия по своему образу и подобию. Но, произнося свою «горькую истину» (а философ воспринимал смерть Бога как личную трагедию), Ницше, прежде всего, подразумевал редукцию аксиосферы к посюстороннему бытию, т.е. исчезновение самого «места» для высших, сверхчувственных ценностей. Произошла их подмена чувственными, гедонистическими ценностями, массу примеров чего дает современная массовая культура: «Низ живота наполняя любовью» (из поп-хита 2000-х годов), «Баунти – райское наслаждение!» (вот, оказывается, о чем так проникновенно говорили Отцы Церкви и прочие христианские мыслители, эти универсальные умы, в течение сотен и тысяч лет, вот, что им открывалось в мистическом экстазе!..). Сам Христос к началу третьего тысячелетия превратился в подобие марвеловского супергероя, оказавшись где-то между Бэтменом и Чудо-Женщиной: «Супер-Христос», превращающий кока-колу в пепси-колу…
Точно такую же подмену нацисты совершили, отождествив «господ» и «рабов» Ницше с представителями конкретных наций. Не так редко приходится слышать от современных студентов провокационное заявление о том, что Гитлер сам по себе был неплохим человеком (не пьющий, не курящий, вегетарианец*) и славным руководителем: мол, если бы он не развязал мировую войну, то его сейчас вспоминали бы в одном ряду, скажем, с Бисмарком. Даже в советской литературе отмечалось, что построенные при фюрере дороги спустя десятилетия оставались лучшими в Европе. Но дело в том, что, как видно из вышесказанного, в силу самой сущности нацистской идеологии Рейх не мог не развязать мировую бойню в попытке перекрасить глобус в коричневый цвет «по своему образу и подобию». Очевидно, что сам Ницше, в свое время поругавшийся с родной сестрой из-за ее брака с антисемитом и восхищенно высказывавшийся о русских, на пушечный выстрел не подпустил бы к себе тех многочисленных «последователей», которые появились у этого одинокого странника после смерти, хотя «духовным зрением» и предвидел, что «однажды с моим именем будет сопряжено воспоминание о чем-то чудовищном, о кризисе, какого никогда еще не было на земле».
* Кстати, когда я рассказываю студентам, что Лев Толстой был одним из предтеч всемирного вегетарианского движения и считал, что отказ от мясоедения является «первой ступенью» на пути преодоления войн и убийств человека человеком, студенты часто возражают: «Но почему же вегетарианство фюрера не помешало ему развязать кровавую баню в масштабе всей планеты?». На это я отвечаю: именно потому, что яснополянский граф был философски последовательным вегетарианцем, а недоброй памяти ж… с усами – философски непоследовательным.
Три превращения духа. Среди многочисленных подсказок о сверхчеловеке, оставленных самим Ницше, особняком стоит его «эзотерический» рассказ о «трех превращениях духа», которые должен пройти человек, чтобы освободиться от «человеческого, слишком человеческого». «Верблюд» в аксиосфере «Заратустры» означает, что социализация происходит через бессознательное и полусознательное усвоение духовных ценностей, оставшихся нам в наследство от прежних поколений – готовых ответов на вечные вопросы. Многие так и остаются верблюдами, которые ответ на любой вопрос ищут в своей безразмерной поклаже, в частности, в умных книжках. Тот же, кто жаждет живой истины (не «научной» или «конвенциональной», а той, о которой Пилат спрашивал Христа), должен уйти в пустыню. Потому что, как сказал поэт: «Там, где пасутся стада, истина не растет», где пасутся стада, не собрать стога. Но в пустыне ждет чудовище, которое пытается помешать верблюду оставить в ней свои «сокровища». В евангельском сюжете это был дьявол, в «Заратустре…» – дракон «Ты должен» (впрочем, в христианской иконографии дракон как раз и олицетворяет дьявола). «Ты должен» – это голос традиции, которая смотрит на тебя мириадами впалых глазниц, в надежде прожить за тебя твою жизнь. И здесь дух должен из верблюда превратиться во льва, который сможет своим ревом отпугнуть монстра, прогнать дракона. Опять же, многие так и остаются львами, воспринимая любые авторитеты в качестве демонических драконов и стремясь без промедления оставить от них только рожки да ножки. Но такие лёвы постепенно глохнут от собственного рёва, становясь невосприимчивыми к чужим мнениям. Чтобы возвыситься до творчества новых ценностей, надо стать «чистой доской», уподобиться ребенку (здесь явная аллюзия на слова Христа: «Будьте как дети»), развить в себе игровое, игривое отношение к бытию. Кстати, в виду широко распространенного ныне «синдрома Питера Пэна» оговорюсь, что в евангельской заповеди принципиально важно это «как»: не «будьте детьми», а «будьте как дети», то есть речь идет не о проповеди инфантилизма, а о том, чтобы повзрослев и приняв на себя ответственность взрослого человека, суметь сохранить детскую свежесть восприятия.
Таким образом, сверхчеловек – это не тупая гора мышц, это воплощение не духа силы, а силы духа; он стоит «по ту сторону добра и зла» не для беспредела, а для нового полагания ценностей. Говоря о «морали господ» и «морали рабов», Ницше использует эти понятия не в узкоклассовом, а в социофилософском смысле. В противоборстве всегда побеждает тот, для кого собственная жизнь не является высшей ценностью и кто, следовательно, способен пойти до конца в отказе от себя. Это относится и к военным столкновениям, и к борьбе различных направлений и школ в культуре. Если для человека жизнь – высшая ценность, то нет предела его нравственному падению: ради сохранения собственной жизни он пойдет на любое унижение. Впрочем, как показала современная массовая культура, люди способны на это даже не ради жизни, а просто ради более обеспеченной жизни (как в американском ТВ-шоу «Фактор страха», где за денежный приз участники даже поедали экскременты). Кстати, еще один неожиданный отзвук идей Ницше, его удивительных предчувствий и предвидений – в современной сетевой моде надменно называть друг друга «хомячками» (те самые «дрессированные животные», в которых, согласно Ницше, превращает людей современная цивилизация). Цивилизация хомячков.
Сверхчеловек как мост к человеку. Одна из самых любопытных интерпретаций идеи сверхчеловека была предложена экзистенциализмом, к которому правомерно отнести и российско-грузинского философа М.К. Мамардашвили. С точки зрения экзистенциалистского подхода, человеком не рождаются, а становятся: каждый из нас есть лишь возможность человека, осуществить которую можно только через стремление к сверхчеловеческому (в формулировке Сартра – через стремление стать Богом). «Человек существует лишь в той мере, в какой он в себе преодолевает человека», – лаконично сформулировал эту же мысль Мамардашвили и пояснил ее на примере известной бытовой ситуации: хочешь занять сто рублей – проси пятьсот. В этом же смысловом ряду стоит высказывание нобелевского лауреата по физиологии и медицине К. Лоренца, в книге «Восемь смертных грехов цивилизованного человечества» написавшего, что «связующее звено между животными и подлинно человечными людьми, которое долго ищут и никак не могут найти, это мы!».
Равно и «воля к власти», олицетворением которой, по Ницше, должен стать сверхчеловек – это не какая-то «мистика», а просто попытка дать предельно лаконичное и исчерпывающее определение бытия, к которому бы сводились все остальные. Попытка выявить «нерв», за удалением коего бытие переходило бы в у-бытие. Действительно, от кошки, трущейся об ногу наивно-растроганного гостя, помечая тем самым свою на него собственность, до Вселенной в целом, неустанно ширящей себя в пространстве и длящей во времени – всё существующее подходит под формулу воли к власти. Христианство с его идеалом смирения личных страстей тоже, по логике Ницше, является формой утверждения воли к власти: так «униженные и оскорбленные» взяли реванш над «хозяевами жизни», и отныне Иван Ужасный (как называют Грозного на Западе) трепещет перед оборвышем Васькой Блаженным и даже Святой Владимир (не Креститель, а гарант… – учитывая явную тенденцию к его прижизненной сакрализации) советуется с личным духовником.
…Как не раз отмечалось исследователями, в русской душе идея сверхчеловека нашла совершенно особый отклик. Ницше в культуре Серебряного века был как дома, которого у него никогда не было. Недаром Борис Гройс сказал однажды: «Ницше – самый русский из западных философов». Влияние идей Ницше на русскую интеллектуальную мысль и словесность было подобно мощному катализатору. В согласии или в полемике с его наследием взращивались целые философские системы и литературные миры: в частности, можно назвать журналы «Мир искусства», «Весы», «Аполлон», русских символистов (А. Белый), футуристов (В. Маяковский) и др. «Русским Ницше» называли Лермонтова, Писарева, К. Н. Леонтьева, Розанова. Сложно не заметить в «Необычайном приключении…» Маяковского аллюзию на ницшевского «Заратустру» с его гимнами Солнцу: так русский поэт примеривал на себя роль сверхчеловека… А, например, «Хорошее отношение к лошадям» молодого Маяковского является прямой параллелью даже не к творчеству Ницше, а к его биографии – к эпизоду, играющему важную роль в ее легендаризации, мифологизации. Грубо говоря, русский футурист просто зарифмовал легенду о том, как Ницше, уже теряющий рассудок, заступился за лошадь, нещадно избиваемую извозчиком… Есенин пошел еще дальше и в конце декабря 1925 года в гостинице «Англетер» буквально воплотил в своей биографии слова ницшевского Заратустры: «Из всего написанного ценю я только то, что написано собственной кровью». Многочисленные «Демоны» Врубеля, по свидетельству вдовы художника, представляют собой «иконографию» образа сверхчеловека. Примечательно, что именно на попытке визуализировать идею сверхчеловека, от картины к картине уточняя, ограняя его «характерный профиль», Врубель и надорвался, загремев вслед за Ницше, первопроходцем этой темы, в психиатрическую клинику. Немудрено, ведь сверхчеловек является одним из пределов мысли, средостением всей антропофилософской проблематики. Николай Николаевич Ге (1831 – 1894) в своем позднем цикле работ воплотил образ Иисуса Христа, каким он предстает в работе Ницше «Антихрист». Данный цикл был отрицательно встречен представителями Церкви и академического искусства, но получил положительную оценку Л.Н. Толстого. Как известно, Ницше считал Христа «идиотом» – не в медицинском, а в исходном историческом смысле слова, то есть частным лицом, которое не участвует в политической жизни общества: не платит налоги, не создает семью, не служит в армии и не участвует в выборах – короче говоря, живет «в своем собственном мире». Фразу Христа о «Царстве Божием внутри вас», по Ницше, надо понимать буквально: Рай – это состояние души, и чтобы в него попасть, не обязательна смерть (если только речь не о «социальной смерти»). Примечательна в этой связи популярная современная трактовка «адских мук» как угрызений совести, которыми души грешников будут терзаться даже в Раю. Таким образом, богословы, клеймя Ницше как «антихриста» и кляня его трактовку Иисуса Христа, вместе с тем, в трактовке Ада повторяют ницшевскую же логику.
Миф Ницше как фактор культурогенеза. Мифом становится тот, кто оборвал себя на полуслове, оставив тем самым простор для домысливания себя. В первую очередь здесь можно назвать Сократа и Христа, которых Ницше считал главными виновниками декаданса человеческой породы, вытеснения дионисийского, оргиастически-опьяняющего начала аполлоническим, рационализирующим принципом. Оба этих великих учителя человечества превратили свои жизни в художественно-философское высказывание, в произведение искусства, искусственно (= сознательным волевым усилием) замкнув контур своей биографии – учитывая, что убийства Сократа и Христа в известном смысле были самоубийствами, поскольку оба при желании могли избежать казни.
Двум этим великим самоубийствам – мыслителя и богочеловека – Ницше противопоставил самоубийство мыслителем в себе мыслителя. Давно установлена прямая связь между творчеством Ницше и преследовавшими его сильнейшими мигренями. Подъем творческой активности учащал приступы, во время которых мыслитель часто терял сознание. В период романа Ницше с дочерью русского генерала, страсть к которой на короткое время потеснила в сердце философа любовь к мудрости, он чувствовал себя значительно лучше; возможно, откажись Ницше от творчества, то избежал бы потери рассудка. Однако философ сознательно вгонял себя в безумие, написав за последние три года перед умопомрачением едва ли не больше, чем за всё предыдущее время. Принципиальный момент в этом своеобразном споре Ницше с Сократом и Христом – в том, что он довел себя до сумасшествия не головой об стену, а через предельное мыслительное усилие, через философию. Вывел себя из ума сверхусилием мысли. Таким образом, подобно Сократу и Христу, Ницше самостоятельно оборвал свою творческую биографию, оставив в эпилоге пробел (десятилетнее молчание) – как пролог к посмертному существованию в мифе. Этим он, кстати, предвосхитил модернистские эксперименты А. Белого и Беккета, сделавших молчание формой художественного высказывания.
Таким образом, «базельский профессор» добился, быть может, единственно возможной формы подлинного существования: стал мифом культуры, (контр)культурным мифом. С одной стороны, жизнь Ницше постоянно подвергается разнообразнейшим – вплоть до взаимоисключающих – реинтерпретациям, и в этом смысле может быть охарактеризована в качестве невероятного непрерывно взрывающегося памятника самой себе. Что, кстати сказать, полностью гармонирует с известной самохарактеристикой Ницше: «Я не человек – я динамит». С другой стороны, судьба Ницше (как и, скажем, судьба Пушкина) выступает значимым культурогенным фактором, ибо ее реинтерпретации раз за разом порождают новые культурные формы: от масскультового «Супермена» до арт-хаусного «Зардоза», от «Триумфа воли» Л. Рифеншталь до, например, усов С. Дали (по собственному признанию эксцентричного гения, этим важным атрибутом своей харизмы он был обязан именно усам Ницше).
До сих пор природа ницшевского безумия остается спорной; известно, что он мог спрягать отдельные слова, переставлять их местами: «Я глупый, потому что я мертвый»... «Я мертвый, потому что я глупый» и т.п. Право, жаль, что рядом с этим идиотом не оказалось своего Достоевского. Философия, по определению В.В. Калиниченко, – это раскрытие бытия на языке сущего: то есть философствование происходит всегда на том или ином национальном языке, но в то же время предполагает «преодоление, трансценденцию сущего, а, стало быть, … и преодоление языка». Быть может, последние прижизненные фотографии Ницше – суть трагикомичный лик абсолютной мудрости?..