Страницы: 1 2 3

Историко-философский метод в немецком ницшеведении

 

Алексей Жаворонков

 

Аннотация: В статье представен критический обзор ключевых инструментов немецкого историко-философского ницшеведения 1980–2010 гг. Основной акцент сделан на соотношении филологической и философской стороны анализа, а также на вопросе о возможных способах интегрировать результаты историко-философских исследований в современные дебаты. С нашей точки зрения, наиболее эффективным является совмещение источниковедческого и историко-философского анализа с критическим подходом, предполагающим проверку тезисов Ницше на прочность как в ходе реконструкции его линии аргументации, так и при обсуждении продуктивности ницшевских аргументов для решения актуальных философских проблем.

 

Любое глубокое историко-философское исследование неизбежно должно обосновывать свою необходимость в контексте вечного вопроса о научном статусе философии и ценности рефлексии о ее собственных основаниях. Даже те, кому удаются самые блестящие реконструкции, совмещающие в себе полноту и актуальность, снова и снова вынуждены объяснять, почему они не обратились к современному материалу, вместо того чтобы брать на себя сложную задачу по актуализации старых теорий¹. В этом смысле современное восприятие историко-философского метода в Германии является не исключением, а подтверждением правила. Дифференциация и атомизация ключевых направлений (кантоведения, гегелеведения, а в последние годы и ницшеведения), постоянно растущая популярность аналитической философии, а также требования публично доказывать необходимость присутствия философии в структуре научных исследований² становятся все более значимыми факторами, влияющими на выбор тем и методов работы. Справедливые утверждения о важности более тонкого подхода к исследованию, учитывающего не только исторический контекст и источники, но и стиль, а также условия возникновения соответствующих философских текстов, соседствуют с не менее обоснованными призывами уделять большее внимание связям с современными темами.

Упомянутые тенденции немецкого историко-философского метода будут рассматриваться в нашей статье на примере ницшеведческих работ, причем речь пойдет лишь о тех из них, что вышли с начала 1980 гг. За скобками нашего анализа останутся и системные интерпретации Ницше в философии Шелера, Ясперса, Хайдеггера и Лёвита, поскольку для описания каждой из них потребовалась бы отдельная статья, не ограниченная рубрикой историко-философского метода. С учетом специфики ницшеведческих подходов, речь пойдет о взаимодействии филологического и философского метода, а также о возможности (или невозможности) интегрировать результаты ницшеведческих исследований в актуальные дебаты.

 

0. Границы исследования в контексте разнообразия философских подходов к Ницше

Относительно узкий формат академического ницшеведения контрастирует с огромной по своему размаху философской рецепцией Ницше. К последней относятся не только классические системные интерпретации, но и влияния в рамках отдельных философских направлений и школ – от философской антропологии (Шелер, Плеснер, Гелен) и экзистенциализма (Сартр, Камю) до критической теории (Хоркхаймер, Адорно, Хоннет) и философии постмодернизма (Лиотар, Делез, Деррида). Само ницшеведение, в свою очередь, не ограничено лишь рамками историко-философского подхода. В этой связи стоит упомянуть несколько конкретных примеров иных методов исследования, впрочем, часто включающих в себя и отдельные элементы историко-философского анализа.

Начиная с конца 1980 годов, в немецком, а еще в большей степени в англоязычном ницшеведении исследуются влияния Ницше на глубинную психологию в первой половине 20 века. Наибольшее внимание в этой связи уделяют Фрейду и Юнгу, хотя в последние годы появляются и работы о влиянии Ницше на метод индивидуальной психологии Альфреда Адлера³. Гораздо реже в поле зрения исследователей попадает вопрос о роли идей Ницше у более поздних авторов (например без внимания остается его рецепция у Фромма и Лакана), а также в современных терапевтических практиках⁴.

По-прежнему остается актуальным жанр историко-биографического исследования,  связанного как с положительными⁵, так и с отрицательными моментами рецепции философии Ницше в 20 веке⁶. Блестящим примером такого подхода служит книга Манфреда Риделя Ницше в Ваймаре. Немецкая драма (Nietzsche in Weimar. Ein deutsches Drama, 1997/2000), проливающая свет, помимо прочего, и на особенности восприятия Ницше в ГДР. Разумеется, историко-биографический тип анализа требует большой тщательности и не всегда эффективен: примером этому служит крайне неудачный комментарий Кристиана Нимайера к Так говорил Заратустра⁷, объясняющий многие сложные ницшевские метафоры и образы через призму ключевых событий жизни Ницше⁸ и обходящий молчанием те главы, которые не вписываются в выбранную автором концепцию.

Собственно философский анализ в рамках академического ницшеведения представлен огромным количеством работ самых разных направлений. Образцом исследования Ницше из перспективы современной философии биологии является новаторская монография Рекса Уэлшона Динамическая метапсихология Ницше (Nietzsche’s Dynamic Metapsychology: This Uncanny Animal, 2014). Вопрос о роли философии Ницше для современной этики и проблематики гуманизма ставится в вызвавшем серьезную полемику исследовании Штефана Лоренца Зоргнера Человеческое достоинство после Ницше (Menschenwürde nach Nietzsche, 2010)⁹. Проблемы и ограничения аргументации Ницше из перспективы актуальных вопросов социальной философии рассматриваются – к сожалению, в довольно одностороннем ключе – в книге Роджера Хойслинга Ницше и социология¹⁰. Наконец, существенное количество исследований ницшевской политической философии, в первую очередь в англоязычном ницшеведении, посвящено вопросу о том, можно ли считать Ницше сторонником или противником современных форм демократии¹¹. И хотя многие из упомянутых нами работ содержат элементы историко-философского метода, их целью является не реконструкция, а актуализация идей Ницше. Руководствуясь предложенной Ницше оппозицией двух типов философского анализа, мы в дальнейшем будем говорить об историко-философском методе как о методе реконструкции, критическая форма которой может быть совместима с актуализацией, но не заменена ею.

 

1. Ницше о двух типах философского анализа

В своем позднем произведении По ту сторону добра и зла Ницше выделяет два типа людей, занимающихся философией: философских работников, описывающих и систематизирующих философские идеи с целью сделать их понятными и удобными для использования, и философов-законодателей, определяющих направление дальнейшего движения философской мысли:

Я настаиваю на том, чтобы наконец перестали смешивать философских работников и вообще людей науки с философами, – чтобы именно здесь строго воздавалось «каждому свое» и чтобы на долю первых не приходилось слишком много, а на долю последних – слишком мало. Для воспитания истинного философа, быть может, необходимо, чтобы и сам он стоял некогда на всех тех ступенях, на которых остаются и должны оставаться его слуги, научные работники философии […]. Но всё это только предусловия его задачи; сама же задача требует кое-чего другого – она требует, чтобы он создавал ценности. Упомянутым философским работникам следует, по благородному почину Канта и Гегеля, прочно установить и втиснуть в формулы огромный наличный состав оценок – т. е. былого установления ценностей, создания ценностей, оценок, господствующих нынче и с некоторого времени называемых «истинами», – все равно, будет ли это в области логической, или политической (моральной), или художественной. Этим исследователям надлежит сделать ясным, доступным обсуждению, удобопонятным, сподручным все случившееся и оцененное, надлежит сократить все длинное, даже само «время», и одолеть все прошедшее: это колоссальная и в высшей степени удивительная задача, служение которой может удовлетворить всякую утонченную гордость, всякую упорную волю. Подлинные же философы суть повелители и законодатели, они говорят: «так должно быть!», они-то и определяют «куда?» и «зачем?» человека и при этом распоряжаются подготовительной работой всех философских работников, всех победителей прошлого, – они простирают творческую руку в будущее, и всё, что есть и было, становится для них при этом средством, орудием, молотом. Их «познавание» есть созидание, их созидание есть законодательство, их воля к истине есть воля к власти. – Есть ли нынче такие философы? Были ли уже такие философы? Не должны ли быть такие философы?..¹²

Хотя Канта и Гегеля – постоянных раздражителей и молчаливых оппонентов Ницше – едва ли можно отнести к числу «философских работников», общий посыл фрагмента представляется вполне обоснованным. Несмотря на некоторую иронию по отношению к «работникам», Ницше говорит о необходимости историко-философского подхода для проведения огромной черновой работы, без которой философия не могла бы создавать новые теории. Более того, он утверждает возможность перехода с историко-философского уровня, дающего возможность взглянуть на предметы анализа с различных перспектив, на уровень творческий, превратив перспективизм в инструмент философа-художника, полемизирующего с традиционными теориями. Это представление о связи между двумя уровнями философского анализа в целом созвучно современному господствующему мнению о роли историко-философского метода.

Считал ли Ницше возможным и необходимым рассмотрение собственных текстов с историко-философской точки зрения? Исходя из его представления о необходимости развития индивидуального философского мышления от систематической к критической стадии, ответ на наш вопрос вполне очевидно будет положительным. Дополнительное подтверждение этому можно найти в письме к Паулю Ланцки¹³, в котором Ницше говорит о долгосрочном влиянии своей центральной работы – Так говорил Заратустра – на немецкую философию, полушутливо-полусерьезно упоминая о возможности возникновения университетских кафедр, занимающихся интерпретацией идей Заратустры и разъяснением их широкой публике.

Конечно, Ницше едва ли подозревал, какой долгий путь предстоит проделать его текстам, прежде чем они станут частью немецкой истории философии. И хотя первые серьезные философские интерпретации Ницше в Германии датируются концом 19 века (в первую очередь мы имеем в виду рецепцию в ранних работах Макса Шелера), академическое ницшеведение возникает гораздо позднее – с конца 1960 годов. Именно о нем, а точнее о взаимовлиянии его филологических и историко-философских аспектов, и пойдет речь в дальнейшем.

 

2. Текстологические аспекты и их влияние на метод

Наиболее важные отличия ницшеведческих подходов от метода изучения текстов Канта, Гегеля и большинства других немецких мыслителей связаны с особенностями первоисточников. В первую очередь, стоит учитывать, что тексты Ницше в большинстве своем построены как сборники афоризмов, напоминая своей структурой издания фрагментов досократиков, а также Афоризмов Георга Фридриха Лихтенберга. Структурные исследования отдельных работ Ницше по-прежнему популярны, хотя далеко не во всех случаях приводят к успешным результатам. С этой точки зрения наиболее примечательны дебаты вокруг композиции Так говорил Заратустра: в зависимости от собственного представления об основной теме этого чрезвычайно сложного, многослойного труда Ницше, его пытаются сравнить то с Откровением Иоанна Богослова¹⁴, то с симфонией¹⁵, то с математической формулой¹⁶. Проблемы композиции остальных трудов Ницше (за исключением небольших ранних работ) как правило связаны с неясностью критериев тематической группировки афоризмов¹⁷.

Вторым важным фактором является философская роль черновиков Ницше. Едва ли найдется другой немецкий философ, чьи неопубликованные фрагменты цитируют столь же часто, наравне с опубликованными произведениями. Начавшись со знаменитого высказывания Хайдеггера о необходимости поиска ключевых философских идей Ницше в его черновиках¹⁸, спор вокруг их статуса уже давно перерос в масштабные академические дебаты, продолжающиеся как в немецком, так и в английском ницшеведении. Для понимания роли, придаваемой черновикам Ницше, достаточно принять во внимание то обстоятельство, что они составляют большую часть полного немецкого собрания его сочинений. Кроме того в настоящее время в итальянском издательстве «Adelphi» выходит отдельное, комментированное собрание черновиков философа. Не вдаваясь в подробности дебатов вокруг неопубликованных фрагментов, стоит сказать, что наиболее взвешенным подходом к черновикам Ницше представляется использование их в качестве вспомогательных, а не основных источников.

Третий фактор кроется в нарочитой литературности многих работ Ницше, в особенности Рождения трагедии и Так говорил Заратустра. Тонкость стиля философа и его любовь к «живым», продуктивным метафорам – в противоположность устоявшимся, «мертвым» терминам – вынуждают исследователя выполнять предварительную археологическую работу, извлекая на свет философские тезисы из-под слоя стилистических фигур. Нетерпение некоторых специалистов по Ницше, стремящихся найти кратчайший путь к его теориям, приводит их к выводу о том, что Так говорил Заратустра в принципе не нужно рассматривать как философское произведение, поскольку эстетический расчет в нем значительно преобладает над задачами философского анализа¹⁹. В противовес этому мнению хочется заметить, что Так говорил Заратустра не только представляет собой своего рода компендиум ключевых теорий Ницше из более ранних его работ, но и вводит в оборот новые, чрезвычайно важные философские понятия, такие как сверхчеловек, последний человек, большой и малый разум тела, воля к власти и вечное возвращение.

Начало академического ницшеведения в Германии примерно совпадает с началом нового немецкого издания основных работ и черновиков Ницше под редакцией Дж. Колли и М. Монтинари (первые тома вышли в свет в 1967 году). Огромный вклад филологов и филологического метода в денацификацию трудов Ницше и в уничтожение мифа о компиляции «Воли к власти» как о центральном произведении философа оказал важное, хотя и не только положительное структурное влияние на формирование историко-философского метода ницшеведения. Именно по этой причине мы начнем рассмотрение с филологических инструментов анализа.

 

3. Филологические инструменты (I):

Источниковедение и интертекстуальный анализ

Подготовленное Колли и Монтинари собрание сочинений и сопутствующая появлению этого издания филологическая работа, изменившая представление о центральных концепциях философии Ницше, стала основой для всех дальнейших исследований и одновременно вывела из академического оборота немалую часть работ о Ницше, вышедших до начала 1970 годов. Для Германии исключением из этого правила стали лишь наиболее выдающиеся интерпретации – К. Ясперса, М. Хайдеггера и К. Лёвита, – по-прежнему оказывавшие огромное влияние и на историко-философский метод. К сожалению, вне поля академического ницшеведения на долгое время оказалась и ранняя философская (этическая, социальная и антропологическая) рецепция Ницше в Германии 1900–1920 гг. – в первую очередь у Макса Шелера и Гельмута Плеснера, а в более поздний период – у Арнольда Гелена.

Филологический подход Дж. Колли и в особенности М. Монтинари, игравшего первую скрипку в подготовке полного собрания сочинений Ницше (Gesamtausgabe), включающего ранние (юношеские) работы, филологические труды и базельские лекции, так и в публикации 15-томного «исследовательского» издания (Studienausgabe), состоял из нескольких элементов. Во-первых, от филологов требовался демонтаж «Воли к власти» и подготовка хронологически структурированного, тщательно сверенного с рукописями издания черновых фрагментов, часть которых прежде была использована сестрой Ницше и Петером Гастом (Генрихом Кёзелицем) при создании компиляции. Во-вторых, было необходимо найти дополнительные инструменты для опровержения устоявшихся мифов о Ницше как об идейном отце фашизма, представителе иррационализма и аморальном мыслителе²⁰. В-третьих, требовалось определить новые тематические ориентиры для ницшеведения – в свете публикации двух немецких изданий текстов философа. Эта работа была успешно выполнена, причем не только силами итальянских и немецких филологов: большую роль в реабилитации и популяризации Ницше в англоязычной среде сыграли работы Вальтера Кауфмана, а во Франции – Жиля Делеза, активно участвовавшего в подготовке французского издания Ницше. В то же время, в академическом ницшеведении появились первые признаки дифференциации подходов. Дальнейшие десятилетия его развития – как в Германии, так и за ее пределами – прошли под знаком негласного состязания между филологическим и философским методом – состязания, в котором промежуточные победы одерживала то одна, то другая сторона, пока в 2000 годах ницшеведение, по примеру кантоведения, окончательно не разделилось на несколько направлений, методы которых с трудом уживаются друг с другом. Двумя основными методами филологических исследований Ницше долгое время оставались источниковедческий и интертекстуальный анализ.

До 2000 годов источниковедение, являясь сопутствующим элементом ницшеведения, все же играло довольно скромную роль. Причиной тому было длительное отсутствие фундаментальных философских исследований по многим ключевым темам, таким как роль дарвинизма у Ницше, оппозиция природы и культуры, двойственность понятия воли к власти и «горизонтальная» теория аффектов. Постепенное появление таких работ (например монографии Ф. Герхардта о воле к власти), а также более пристальное внимание филологов к отдельным аспектам биографии Ницше в процессе подготовки полного издания его трудов, привело к осознанию необходимости детального исследования источников. Одним из ключевых этапов стал выход в свет интеллектуальной биографии, написанной шведским ницшеведом Томасом Бробьером²¹, а также подготовка нескольких энциклопедий по философии Ницше²². К концу 2000 годов количество источниковедческих работ увеличилось столь заметно, что издатели Nietzsche-Studien, одного из основных немецких ницшеведческих журналов (наряду с Nietzscheforschung), были вынуждены ввести специальную рубрику для заметок и указаний на источники отдельных афоризмов и фрагментов Ницше23.

Представляя собой филологический анализ роли отдельных источников в работах Ницше, источниковедение, с одной стороны, содержит в себе позитивистскую установку, поскольку довольно часто (но не всегда) найденная исследователем скрытая или явная цитата представляет собой неоспоримое открытие²⁴. В некоторых случаях, например при работе Дж. Колли и М. Монтинари с текстами Ницше, нахождение таких цитат служило важным аргументом в пользу демонтажа «Воли к власти»²⁵. Кроме того, новые исследования отдельных источников Ницше, в частности работ Ч. Дарвина и Г. Спенсера, а также истории философии К. Фишера, стали катализатором дискуссии вокруг его трактовки телеологии и научного метода. С другой стороны, источниковедение в чистом виде обладает лишь вспомогательной функцией. Недостаточно лишь продемонстрировать, что за тем или иным фрагментом текста Ницше скрываются отсылки к Гераклиту, Платону, Спинозе, Гёте, Канту или Дюрингу: для понимания роли, которую эти отсылки играют в свете его аргументов, нужна историко-философская интерпретация.

Сказанное выше относится и к интертекстуальному анализу, хотя и в несколько меньшей степени, поскольку такой тип анализа представляет собой реконструкцию диалога между двумя (или несколькими) текстами. Если исследователь понимает этот диалог не только как диалог литературный, но и как заочную философскую беседу, его выводы могут оказать влияние на интерпретацию ключевых идей Ницше. В немецком ницшеведении представлена как строго филологическая форма интертекстуального метода, в частности в монографии Вольфрама Гроддека, посвященной разбору Дионисийских дифирамбов²⁶, так и его «более философский» подвид – в работе Клауса Циттеля о Так говорил Заратустра²⁷. В то время как Гроддек ставит своей целью анализ генезиса текста, Циттель сосредотачивается на общих проблемах отношения Ницше к метафизике, к проблеме поиска истины, а также к художественному произведению как единству и системе, содержащей в себе множественность смыслов. Эта линия анализа, стремящаяся органически совместить филологический и философский подход, была продолжена в новейших работах по Ницше, дав начало еще одному гибридному методу, о котором речь пойдет ниже.

 

4. Филологические инструменты (II):

«Бесконечная филология» как контекстуальный метод философского анализа?

Читателям Ницше очень часто вменяется в вину избирательность подхода, попытка подстроить его философию под заранее придуманную концепцию. Полемизируя с этим методом, сторонники «чистой», филологически выверенной интерпретации как правило цитируют знаменитое высказывание Ницше о плохих читателях:

Самые плохие читатели. — Самые плохие читатели похожи на грабящих солдат; они берут себе только то, что им нужно, загрязняя и приводя в беспорядок остальное и надругиваясь над всем²⁸.

Эти упреки не лишены основания: ведь именно избирательная, деформирующая интерпретация позволяла превращать Ницше в инструмент идеологических манипуляций, в особенности в нацистской Германии. Именно этот подход позволял трансформировать термин «белокурая бестия», который Ницше употребляет как метафору льва (flava bestia²⁹), олицетворяющего человека, который порывает с традиционными ценностями, в аргумент в пользу расового превосходства арийцев. Тот же самый подход служил основанием для превращения понятия сверхчеловека в символ торжества нацистской евгеники, основанной на радикальной интерпретации социального дарвинизма – теории, с которой Ницше активно полемизировал в своих поздних работах³⁰. Однако у критики в адрес избирательного метода интерпретации есть и обратная сторона.

В качестве ответа на описанную выше критику, в последние 10 лет в ницшеведении наметилось новое направление подхода к толкованию афоризмов Ницше, основанное на контекстуальном принципе, который сам его автор, известный исследователь Вернер Штегмайер, называет «бесконечной филологией»³¹. Обоснованием необходимости нового метода служит не только критика в адрес философских «грабителей» Ницше, но и уверенность в том, что за последние десятилетия в ницшеведении накопилось достаточное количество системных интерпретаций, что позволяет исследователям перейти к детальному разбору отдельных афоризмов. Таким образом, Штегмайер постулирует обратную зависимость филологии от философии: не филологические исследования источников и отсылок в текстах Ницше помогают в философской интерпретации, а напротив, предварительное наличие философской интерпретации, которую мы готовы принять за основу исследования, служит нам в качестве рамки, своего рода ограничителя при филологическом анализе ницшевских афоризмов.

Подход Штегмайера основан на выявлении внутренних и внешних контекстов фрагментов, а также их связей друг с другом, основанных на взаимной дифференциации и перспективизации³². В качестве цели анализа постулируется описание условий возникновения соответствующего афоризма, его стилистических особенностей и роли в общем контексте произведения Ницше. Результатом такого анализа Штегмайер видит углубление возможностей философского анализа, по сути отсылая нас к понятию герменевтического круга: наличие у интерпретатора целостной философской позиции по отношению к Ницше становится основанием для детальной интерпретации отдельных афоризмов, в свою очередь, углубляющей философское понимание.

Метод «бесконечной филологии» обучает нас внимательному чтению, или, выражаясь языком Ницше, медленному пережевыванию его текстов, позволяя нам избежать интерпретационных ошибок (подобных описанным выше) и более глубоко понять основания его аргументов. В этом отношении он представляет собой бесценный вспомогательный инструмент философского анализа. Однако придать этому подходу статус основного представляется затруднительным из-за ряда существенных недостатков. В первую очередь, любая интерпретация, даже самая бережная, не может не быть избирательной. Доказательством этому служит комментарий самого Штегмайера к 5 книге Веселой науки, заявленный автором как парадный пример его метода толкования Ницше. Вместо интерпретации всех афоризмов пятой книги мы видим лишь выборку, причем избранные афоризмы интерпретируются не в хронологическом порядке, а в соответствии с выбранной автором тематической схемой. Проблематичным представляется и утверждение Штегмайера о невозможности дать четкое определение «учениям» Ницше. Полагая, что воля к власти, вечное возвращение и другие философские концепции представляют собой лишь «анти-учения» (опровержения традиционных представлений и предрассудков)³³, т.е. имеют исключительно реактивное происхождение, Штегмайер по сути спорит с самим Ницше, для которого реактивная форма созидания (например радикальное изменение вектора моральных ценностей у Платона и в христианских текстах) всегда была второстепенной, подчиненной по отношению к активной форме – созиданию индивидуального ценностного горизонта. Понимание Штегмайером философского учения как жестко фиксированного, передаваемого другим в неизменной форме, противоречит самой идее обучения, в том числе и у Ницше, вложившем в уста Заратустры слова о необходимости в определенный момент отрекаться от собственных учителей и учеников³⁴. Динамический, экспериментальный характер философствования Ницше является следствием определенной установки, а понимание им мышления как не имеющего завершения процесса трансформации не эквивалентно невозможности придать четкое содержание его промежуточным результатам35.

 

5. Философские инструменты (I):

Диахронно-индуктивный метод историко-философского анализа

Одним из основных методов, лежащих в основе системных философских интерпретаций, упоминаемых Штегмайером, является диахронно-индуктивный метод, применяемый для анализа генезиса ключевых теорий и терминов философии Ницше. Этот метод имеет свои ограничения и особенности, так как некоторые исследователи строго придерживаются трехчастного деления на периоды философии Ницше – ранний (шопенгауэровский период, или период философии культуры), средний (психологический период свободных экспериментов) и поздний (имморалистический и антропологический) период, – сосредотачивая свой анализ лишь на одном из них³⁶. Впрочем, есть и множество важных исключений – работ, в которых анализ определенной темы или понятия распространяется на все философские периоды, начиная с появления Рождения трагедии и заканчивая публикацией Антихриста и Ecce Homo. С точки зрения влияния на немецкоязычное ницшеведение, одним из наиболее важных примеров остается исследование Фолькера Герхардта, посвященное воле к власти.

Работа Герхардта не ограничивается исследованием поздних трудов Ницше (после 1885 г.), в которых используется термин «воля к власти». Декларируемая автором основная цель – демонстрация связи между понятием воли и понятием власти – позволяет ему начать анализ с самых ранних трудов, постепенно продвигаясь к тому моменту, когда Ницше объединяет два понятия, превращая их в ключевой термин своей философии. В качестве вспомогательных элементов анализа Герхардт использует отсылки к источникам Ницше: Фукидиду, Платону, Макиавелли, Спинозе, Лейбницу, Шопенгауэру, Буркхардту и др. Результаты анализа воли к власти с психологической, этической, социальной и антропологической позиции суммируются в 12 заключительных тезисах о воле к власти как борьбе, плюральности, индивидуальности, мобильности, одновременности, относительности, интенциональности, иерархизации и т.д. В то же время, заявленное автором рассмотрение воли к власти в контексте проблематики современной социальной и политической философии практически полностью остается за рамками исследования, поскольку основной целью является детальная реконструкция понятия, а не его критический разбор в плоскости актуальных вопросов³⁷.

Схожий метод используется и в монографии Марко Брузотти³⁸, служащей классическим примером исследования, ограниченного рамками одного периода: разбирая ницшевское понятие «страсть к познанию», Брузотти обращается в первую очередь к работам среднего периода (1880–1885 гг.), впрочем, весьма подробно затрагивая и проблему генезиса в более ранних трудах и фрагментах. В отличие от тематического деления у Герхардта, Брузотти выбирает хронологический принцип: после главы об источниках следуют главы об Утренней заре, Веселой Науке и Так говорил Заратустра. Этот принцип предполагает большее внимание к филологическим (в первую очередь источниковедческим) элементам анализа, приводя к тому, что критическая перспектива анализа у Брузотти становится существенно менее заметной, нежели у Герхардта.

 

6. Философские инструменты (II):

Синтез критического и историко-философского метода

С конца 1990 годов в ницшеведении намечается тенденция более выраженного критического подхода к теориям Ницше³⁹ – как с точки зрения последовательности или непоследовательности его аргументов, так и касательно возможности применять эти аргументы в современных дебатах. Одной из первых работ этого направления является комментарий Андреаса Урса Зоммера к Антихристу⁴⁰, построенный на скептическом методе, наследующем античным традициям.

Вышедший в 2000 году комментарий заявлен автором как историко-философское исследование, т.е. по крайней мере формально не содержит претензии на актуализацию идей Ницше. Поочередно разбирая каждый из афоризмов одного из самых радикальных и полемических трудов немецкого мыслителя, Зоммер сначала тщательно описывает его ключевые тезисы (обязательно обращая внимание и на источники), а затем пытается проследить, достигает ли аргументация Ницше своей цели – как с точки зрения внутренней логики его философии, так и в отношении философских, теологических, культурологических и других теорий и представлений, против которых она обращена. Так, в задуманном Ницше как выпад против Эрнста Ренана и высказанном в 17 афоризме тезисе о рождении дуализма доброго и злого божества из чувства ресентимента слабых, спровоцировавшего «моральный переворот» и возникновение христианской морали, Зоммер видит уязвимость с точки зрения истории религии: ведь дуалистическое представление о богах характерно и для дохристианских культур, в частности для персидской и ведической традиции⁴¹. Соответственно, защитить тезис Ницше можно только в том случае, если мы ограничим нашу трактовку социальными, моральными и физическими аспектами религии и будем ассоциировать упомянутый Ницше дуализм с апокалиптическими представлениями о роли дьявола, характерными для Нового Завета. И хотя исследование Зоммера не ставит своей целью переход от проблематики 19 века к современным вопросам, выбранная автором форма анализа представляет удобную основу для плодотворного использования аргументов Ницше в современных философских, теологических и культурологических дебатах.

Центральной среди работ критического направления в немецком ницшеведении по праву считается монография Хеннинга Оттмана о политической философии Ницше⁴². Исследование Оттмана сочетает хронологическое описание генезиса основных политических элементов аргументации Ницше (с традиционным делением на три периода – немецко-греческий, эмансипированный европейский и глобально-антропологический) с разбором роли ницшевской критики политических теорий 19 века и последующим выходом на проблематику современной политической философии. Уже при разборе источников Ницше Оттман критически подходит к описанию их рецепции в ницшевской философии, отмечая как удачные, так и сомнительные ее моменты, в частности критику Ницше в адрес Дюринга, призванную скрыть его роль основного источника ницшевской теории справедливости как равновесия сил, или искажение идей Руссо в полемических целях. Особенно примечательными в свете упомянутой нами трансформации классического метода системного историко-философского анализа, представляются заключительные главы работы⁴³, в которых политическая философия Ницше рассматривается в контексте современных дебатов о либеральной демократии (по следам теорий Роулса и Рорти) и феминизме. При этом автор упоминает и о тупиковых направлениях интерпретации Ницше, начиная с истории «антирецепции» его философии в ГДР и заканчивая новейшими попытками представить Ницше если не идеологом нацизма, то, по крайней мере, «протофашистом»⁴⁴.

Актуализация идей Ницше составляет центральную задачу и в работах Гюнтера Абеля, специализирующегося на естественнонаучной стороне его философии. В своей монографии о Ницше⁴⁵ Абель, в частности, связывает понятие вечного возвращения – пожалуй, самый загадочный и спорный ницшевский термин – с современными циклическими моделями в физической космологии. Согласно ему, ницшевское понимание мира как процессуального соединения событий, а не единства элементов, позволяет нам защитить его философскую идею, нивелируя самый важный аргумент против Ницше: обвинение в том, что его идея повторения определенных конфигураций состояний построена на противоречащей его собственным тезисам гипотезе о наличии перманентных, абсолютно стабильных элементов⁴⁶. Базовый тезис Абеля о недостаточном внимании специалистов к естественнонаучному потенциалу мышления Ницше получает свое разивитие в статьях 2000–2010 годов, в которых Абель, в частности, проводит параллели между представлением Ницше о множестве процессов, одновременно протекающих в человеческом мозге, и современными теориями нейробиологии и философии сознания, в том числе теорией множественных проектов (multiple drafts), развиваемой Дэниелом Деннетом⁴⁷.

Критический подход к Ницше можно распространить и на само понятие критики. Примером тому служит исследование Мартина Зара, разбирающее ницшевскую историко-генетическую генеалогию как критический метод, не только реконструируя, но и защищая его с современных позиций. Историко-философская сторона работы Зара заключается в демонстрации связей между ницшевской критикой исторического сознания и традиционных представлений об образовании и цивилизационном процессе, его практическим походом к исторической аргументации (в т.ч. в свете критики моральных ценностей) и переоценкой идеи субъекта с прагматически-антропологических позиций. Ключевым выводом реконструктивной части служит тезис о наличии у Ницше т.н. «генеалогического императива», противоположного императиву моральному⁴⁸. Критическая составляющая исследования, построенная на реконструктивном фундаменте, представляет собой доказательство актуальности генеалогического метода для современной политической философии: историческое исследование генезиса политических институтов и специфических проблем предполагает их изолированное рассмотрение, дистанцию по отношению к ним – в противоположность их некритическому использованию в качестве основания для современных политических теорий. Таким образом, наиболее ценным вкладом генеалогического метода в современную политическую философию оказывается возможность нового, более глубокого обоснования ее центральных понятий⁴⁹.

Привнося критические элементы в строгий историко-философский анализ, направленный на реконструкцию определенной теории, метода или понятия философии Ницше, исследователи всегда рискуют услышать в свой адрес обвинения в попытке одновременно усидеть на двух стульях, не выполнив как следует ни одно из взятых на себя методологических обязательств. И действительно, систематический реконструктивный подход вовсе не обязан претендовать на актуальность проблематики, поскольку его первичной задачей служит представление как можно более полной картины в соответствующем историческом контексте, в то время как исследование актуальности по необходимости является избирательным, освещающим в первую очередь самые продуктивные для современного контекста идеи. Тем не менее, именно такое совмещение, несмотря на его возможные недостатки, представляется наиболее продуктивным с точки зрения перспектив дальнейшего развития ницшеведения, отвечая стремлению самого Ницше к предельной, радикальной актуализации своих аргументов. И если огромное влияние филологических подходов на ницшеведение в Германии можно расценивать как символ постепенного превращения Ницше в ценный экспонат философского музея, то синтез критического и историко-философского подхода скорее дает нам понять, что этому экспонату еще рано отправляться в зал 19 века. Таким образом, ницшеведение, как и сама философия Ницше, остается полем постоянного конфликта противоположностей – конфликта, рождающего новые идеи, и свидетельствующего об актуальности Ницше для современной философии.

 

 

Страницы: 1 2 3