Для Ницше признаком декаданса является не как таковая болезненность, а неспособность переносить страдания: декадент хочет избежать боли, ему невыносимо жить, его захватила великая усталость, а Ницше выносимо, хотя с восемнадцати лет он страдает всевозможными хворями, телесность его представляет собой философский театр недугов: «Среди пытки трехдневных непрерывных головных болей, сопровождавшихся мучительной рвотой со слизью, я обладал ясностью диалектика par excellence, очень хладнокровно размышлял о вещах, для которых в более здоровых условиях не нашел бы в себе достаточно утонченности и спокойствия, не нашел бы дерзости скалолаза» [1]. Он постоянно возвращается к теме болезни, его Заратустра сетует: «Захворать  или  быть  недоверчивым считается у них грехом» [2]. И при этом Ницше проповедует особенное здоровье, которое не следует путать с обычным.  Речь идёт о «великом здоровье», которым  не просто обладают, но которого ещё и добиваются, поскольку его необходимо постоянно растрачивать [3].

 

С растратой здоровья связано само ницшевское вдохновение, сейсмически опасное для целостного тела, но связанное с телом, исходящее из тела. Он пишет о своих экстазах в «Ecce homo»: «Восторг, огромное напряжение которого разрешается порою в потоках слез, при котором шаги невольно становятся то бурными, то медленными; частичная невменяемость с предельно ясным сознанием бесчисленного множества тонких дрожаний до самых пальцев ног» [4]. Болезненный модус телесности (который одновременно является великим здоровьем растраты и весёлым здоровьем) прямо сказывается в литературном стиле Ницше. Мы не говорим, что письмо Ницше обусловлено психологией болезни, т.к. нас не интересует сейчас личная психология, мы говорим, что стиль его телесности сказывается в письме: «Он заносит свои мысли на бумагу в том порядке, как они приходят ему в голову, без всякой связи их между собой, и хочет, чтобы в таком виде его заметки и оставались. Слабое состояние здоровья мешает Ницше привести их в порядок, но он и не жалел об этом» [5]. В итоге «весёлое здоровье» помогает Ницше порвать с ненавистной преподавательской деятельностью и превратиться в современного номада. Каждая новая местность, где ему случается обитать, сливается с состоянием его тела: местность становится продолжением телесности. В «Ecce homo» находим такие слова: «Климатическое влияние на обмен веществ, его замедление и ускорение, заходит так далеко, что ошибка в месте и климате может не только сделать человека чуждым его задаче, но даже вовсе скрыть от него эту задачу: он никогда не увидит ее» [6]. Например, в 1879, будучи полумёртвым, он перебирается в Энгадин, где вдруг поправляется. Его исцеляют молочно-зелёная вода озера, скалы, земля, пестреющая травами и цветами, пенные ручейки, сосновые леса, пасущиеся коровы. Красота заставляет его дрожать от восторга [7]. Он притирается к уголкам Европы, испытывая места в качестве лекарства, формируя особую ницшеанскую гдейность. Его письмо  коррелирует с окружающим пространством, его переезды, побеги, дислокации прихотливы, внезапны, непредсказуемы: «В конце концов, когда меня утомили заботы об антихристианской местности, я удовлетворился площадью Барберини» [8]. 

 

Ницше всегда начеку, он отслеживает состояния своего тела, которые становятся исходными пунктами его творчества: «Проворство мускулов у меня всегда в наибольшей степени проявляется при изобилии творческих сил. Одухотворяется тело, душу оставим в покое» [9]. Сейсмические волны вдохновения зарождаются на стыке тела, места и языка. Появляется константная смычка местность-телесность-письмо. Так Ницше изобретает собственный стиль жизни (т.е. литературный стиль), постоянно переезжая, как бы примеряя новую местность к своему «весёлому здоровью»: «В конце концов я испытал мой способ жизни и многие испытают его после меня. Мои постоянные жестокие страдания до сих пор не изменили моего характера, наоборот, мне даже кажется, что я стал веселее, добродушнее, чем когда-либо» [10].  

 

Небезынтересно соотнести практику «весёлого здоровья»  с телом без органов, которое ломает репрессивную предсказуемость организма, переформировывает биологическую функциональность, встраивая её в новую карту. Согласно Делёзу и Гваттари, это может быть наркотическая, извращённая карта, это может быть карта сексуальных практик, связанных с пресечением естественных функций: карта пролонгации, карта колдовства – даосская или тантрическая карта. В «Тысяча плато» Делёз и Гваттари часто ссылаются на Карлоса Кастанеду, много внимания уделяют авторы китайским сексуальным практикам, философы описывают и некое «тантрическое яйцо», используя в качестве иллюстрации фрагмент из «Голого завтрака» Уильяма Берроуза, где речь идёт о теле, в котором ни один орган не имеет постоянного местонахождения, гениталии произрастают повсеместно, прямые кишки действуют машинно, консистенция организма ежесекундно претерпевает изменения [11].

 

Страдания и весёлость являются важными интенсивностями ТбО, все модусы которого знакомы Ницше: ипохондрическое тело, параноическое тело, шизоидное тело, мазохистское тело, но негативные модусы растворяются в своеобразном веселье. Авторы  «Тысяча плато» спрашивают: почему ТбО должно быть мрачным, кататоническим, ведь оно может быть наполнено восторгом и радостью, почему нельзя  ходить на голове и петь брюшной полостью [12]?  – Этот вопрос отсылает нас к «танцующему богу», к дионисийскому Шиве, опьянённому гашишем. Йог обнаруживает в теле новые зоны первостепенной важности (энергетические каналы сушумна, ида и пингала, чакры и т.п.), с которыми он работает, переформировывая организм [13], его здоровье тоже становится весёлым, его телесность перестраивается сообразно карте сакральных интенсивностей. Кашмирский шиваит, практикующий матрика-йогу, воспринимает космос в форме санскритского  алфавита, он встраивает в грамматическую вселенную собственное тело-сознание. Здесь, на карте тантры, тоже имеются свои сгустки интенсивностей, шактипитхи. – Это  священные места, где упали на землю части растерзанного тела богини. В данном случае корреляция с дионисийством бесспорна, поэтому не представляет интереса. Намного важнее заметить связь телесной деструкции божества с обретением новой карты,  по которой распределяется  телесность адептов: сакральные географические топосы соответствуют различным частям тела тантрика [14]. Передвигаясь от одной шактипитхи до другой, тантрик соединяет сакральную местность, которая является лишь сгустком вселенской Речи, со своей телесностью, которая тоже является сгустком вселенской Речи. – Так возникает сборка: местность – телесность – санскрит. 

 

Ницше, разрушая обыденное здоровье изнурительными прогулками, перевозбуждением и опиумным снотворным, обретает весёлое здоровье, а затем накладывает его на карту собственных ницшепитх (антихристианские топосы), чтобы войти в необходимый модус письма, которое, согласно Делёзу, есть результат распределения телесности на карте ТбО, а не продукт субъективной деятельности. Расщеплённая номадическая жизнь Фридриха Ницше подтверждает идею Делёза: чтобы обрести ницшеанское письмо, Ницше должен был распять своё тело на карте «весёлого здоровья», переформировывать свой организм при каждом рассвете в поисках подходящей местности, в поисках  бесчисленных волн тончайшей дрожи [15]. 

 

 

 

 

 

1)  Ницше Ф. Ecce homo. Как становятся самими собою // Ницше Ф. Т.2. М.: Мысль, 1990. C.698.

2)  См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т.2. М.: Мысль, 1990. С.12.

3) Ницше Ф. Ecce homo. Как становятся самими собою // Ницше Ф. Т.2. М.: Мысль, 1990. C.745.

4) Там же. С.746 – 747.

5) Галеви Д. Жизнь Фридриха Ницше. Жизнеописание. М.: Советский писатель, 1991. С.172.

6) Ницше Ф. Ecce homo. Как становятся самими собою // Ницше Ф. Т.2. М.: Мысль, 1990. C.710.

7) Галеви Д. Жизнь Фридриха Ницше. Жизнеописание. М.: Советский писатель, 1991. С.180 –181.

8) Ницше Ф. Ecce homo. Как становятся самими собою // Ницше Ф. Т.2. М.: Мысль, 1990. C.747.

9) Ницше Ф. Ecce homo. Как становятся самими собою // Ницше Ф. Т.2. М.: Мысль, 1990. C.748.

10) Галеви Д. Жизнь Фридриха Ницше. Жизнеописание. М.: Советский писатель, 1991. С.182.

11) См.: Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и Шизофрения. Тысяча плато. М.: Астрель, 2010. С.255.

12) «Почему бы не ходить на голове, не петь брюшной полостью, не видеть кожей, не дышать животом, Простая Вещь, Сущность, наполненное Тело, неподвижный Вояж, Анорексия, кожное Зрение, Йога, Кришна, Love, экспериментирование» (См.: Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и Шизофрения. Тысяча плато. М.: Астрель, 2010. С.249 –263.)

13) Йог засовывает язык в переносицу до межбровья (кхечари-мудра), вводит катетер в уретру (ваджроли-мудра) и т.п.

14) О параллелизме микрокосма и макрокосма в тантрической философии см.:  Игнатьев А. Сакральная география шактизма // Волшебная гора. XVI. М., 2012. С. 182–195.

15) Исследователь кашмирского шиваизма Б. Н. Пандит пишет: «Но по мере того, как мы начинаем чувствовать утверждение в своём божественном могуществе, и, как результат этого, телесное сознание ослабевает, тело начинает трясти. Эта тряска называется кампа». (См.: Пандит Б.Н. Основы кашмирского шиваизма. М.: Издательство «Профит Стайл», 2004. С.236.) Нельзя сказать, что телесное сознание Ницше тоже ослабевает, скорое оно переформировывается, руководствуясь новой картой «весёлого здоровья», которое можно с уверенностью назвать возвышенным модусом ТбО. И если тантрический модус ТбО провоцирует очевидную тряску, то экстатические приступы Ницше сопровождаются тонкой дрожью. В работе «Капитализм и шизофрения. Тысяча плато» вибрация упоминается в контексте практик ТбО: «…то, что происходит на каждом типе ТбО, то есть производится модусами, интенсивностями, передаваемыми волнами и вибрациями…» (См.: Делёз Ж., Гваттари Ф. Капитализм и Шизофрения. Тысяча плато. М.: Астрель, 2010. С. 262.)