О метафизике Ницше и новом издании «Воли к власти»
XI, Москва 2005, ISSN 1813-6028, www.phg.ru
Интересно, что философию или, лучше сказать, учение Ницше невозможно постичь целенаправленным усилием, постепенно, шаг за шагом углубляясь в него. Однажды оно просто становится понятным или же так и остается не складывающимся в целое нагромождением противоречивых взглядов, эмоций, идей. Можно потратить годы — изучить все тома, проследить, сопоставить все мысли, написать диссертацию, книги, статьи, однако напрасно. И можно, прочитав несколько страниц наугад, вдруг уловить суть. Так в зеркале и в каждом его осколке отражается один и тот же мир.
«Уловить суть», однако, вовсе не означает, что всё стало ясно: ясно лишь то, что мы прикоснулись к тайне. Все знают, к примеру, что такое сон, но разве понятно, откуда и зачем он приходит, и чем он является по своему существу? Можно путём размышлений искать ответ на этот вопрос, другая позиция — уйти в сновидения и, затерявшись в ландшафтах той стороны, пытаться понять сон изнутри. Неточность сравнения здесь, правда, в том, что философия Ницше не сон.
Положим, найдется человек одарённый, умеющий анализировать, взвешивать, рассуждать, который изучит, продумает все книги Ницше и постарается выявить изначальные положения учения. Вряд ли, однако, стоит надеяться на успех: если такие положения и существуют, скорее всего, они невыразимы словами. Ницше часто и очень по-разному высказывается о своей философии, но эти высказывания лишь намекают на суть. В отличие от сложных философских систем, где всё взаимосвязано и следует одно из другого, не имеет особенного значения, прав Ницше или не прав в тех или иных суждениях. Более того, даже если отбросить и основные концепции — волю к власти и вечное возвращение, то учение, хотя и понесет урон, всё же не потеряет свой смысл.
Кто сталкивался с философией Ницше, знает, насколько весома её суггестивная сторона: учение воодушевляет, заражает своими настроениями. Часто, и даже очень часто, мы склонны считать, что эта сторона учения важнее, чем логика и здравый смысл — ведь она пробуждает жизнь. Однако не стоит искать в этом самую суть, потому что она не зависит от чувств.
Особая тема — поэзия Ницше, и она не только в стихах, но везде, в каждой фразе, во всём, что написано им. Ницше, к тому же, тончайший психолог, и иной раз обращается к скрытым глубинам нашего существа, которых мы даже не подозревали в себе.
Ни одна из этих сторон учения не является второстепенной, которую, пытаясь проникнуть в главное, можно и опустить. Но вместе с тем ни одна из них не являет собой и ту ось, вокруг которой вращается всё учение. Никакая интерпретация также не выражает сути учения, что следует, например, из того, что о нём невозможно получить никакого представления, изучая одни интерпретации.
И это весьма примечательный факт. Аналогичным образом дело обстоит с реалиями, которые мы знаем и постигаем непосредственно, без участия разума. Рассуждения, толкования в этом случае не в состоянии раскрыть нам их суть: лишь a posteriori можно осмыслить её. «Зрение», «слух», например. Как объяснить суть этих реалий, допустим, существам одарённым разумом, однако по природе глухим или слепым? Или, положим, мы сознаём, что мы есть, что существуем, и что существует весь мир. Однако ни объяснить, ни даже хоть как-то это осмыслить, пожалуй, не в силах никто.
В общем, «всё просто»: учение Ницше раскрывает иную, метафизическую сторону сущего, которую мы в состоянии воспринять благодаря причастности нашего существа к метафизике.
Человек сочетает в себе совершенно различное: с одной стороны, он принадлежит природе и, как и прочий животный мир, подвержен её законам, с другой стороны, имеет причастность к метафизике. То, и другое неоспоримо: первое очевидно, второе же следует из того, что мы задаём вопрос о смысле, причине и сущности бытия, то есть стремимся взглянуть на вселенную из-за её пределов, как бы извне. Сам вопрос обращен к метафизике, исходит из метафизики и может быть поставлен лишь тем, кто связан с ней.
Причастность к метафизике проявляется, например, в том, что мы сознаём, что умрём. Весь этот мир, всё сущее когда-то бесследно исчезнет и сменится чем-то другим, или, возможно, ничем — чистым ничто. Именно отсюда — и это очень существенно — мы знаем, что этот мир есть: ничто, как известно, открывает и бытие. И наша жизнь, и весь мир — это молния, вспышка, один только миг. Мы скоро уйдём в совершенно иные миры, измерения, очень надолго, если не навсегда. Поэтому «смысл и судьба бытия» — вовсе не праздный вопрос. Это, как раз, наиболее важно для нас.
По своему архетипу человек — существо, которому необходимо найти ответ на этот вопрос — истину, как говорят, — но которому, вместе с тем, этого не дано. Пока человек остаётся человеком, он не знает и не может узнать ответа на главный вопрос. В этом проблема, но в этом и смысл: не разрешение тайны бытия, не вера в какой-то фиктивный ответ, но раскрытие этой тайны как тайны, проникновение в неё. В присутствии тайны изменяется мир, становится зримой его бесконечная глубина. Трудно сказать, для чего нам дано незнание истины. Быть может, для постижения конечного и преходящего, подвластного времени бытия...
«Недостаточно сознавать, в каком неведении пребывают животные и человек: ты должен еще иметь волю к неведению, учиться ему. Надо понять, что без подобного рода неведения была бы невозможна сама жизнь, что оно есть условие, при котором живое только и может развиваться и существовать: тебя должен окружать большой прочный колокол неведения» («Воля к власти», 609).
Это, заметим, не пропаганда неведения: как ни парадоксально, но и оно бывает необходимым — есть важные вещи, которые можно понять, лишь зная его.
Ницше не любил рассуждений о метафизике, сущности сущего, окончательной истине, посмертных мирах. И это понятно — он относился весьма иронично к идее, что все здесь возможно продумать, выстроить в схему, растолковать. Это не означает, конечно, что он просто старался держаться от этих тем в стороне. Наоборот.
Если считать, что ожидающее нас по ту сторону смерти полностью уничтожит мир перемен и воцарится уже навсегда, то именно оно и будет для нас реальностью, а мир перемен — тленом, иллюзией, дымом и сном. «Слова Екклезиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме. Суета сует, сказал Екклезиаст, суета сует, — все суета!» Нам не найти смысл и цель, первый и последний аккорд бытия в этой жизни, она — лишь этап, ожидание, подготовка, ступень, важна только истина — та сторона, где откроется всё.
Не за пределами жизни, а именно здесь и сейчас найти смысл и цель, начало и конец, найти вечность — позиция Ницше.
«Тот царь постоянно думал о бренности всех вещей, чтобы не относиться к ним слишком серьёзно и сохранять спокойствие среди них. Мне же, наоборот, всё кажется настолько ценным и важным, что никак не может быть мимолётным: я ищу для всего вечности: разве можно выливать в море драгоценные вина и умащения? Вот в чем мое утешение: всё, что было — вечно: море снова вынесет всё обратно» («Воля к власти», 1065).
Сущее, мир перемен — не краткий сон, обреченный рассеяться без следа: мы сами и всё, что нас окружает в данный момент, неподвластно времени и в иных измерениях, явленных нам в этот самый момент, существует всегда. Но чтобы увидеть невероятную глубину этой мысли, необходимо открыть трансцендентный, метафизический аспект сущего, который Ницше иногда называет вечностью, понять и принять преображённый этим открытием мир, себя самого, свою новую роль.
Отстранённый, пассивный созерцатель, относящийся к миру как к данности, не сможет постичь эту мысль: познание мира неотделимо от его созидания, необходима еще сила и власть утверждать — «der Wille zur Macht». «Отчеканить на становлении признаки бытия — высшая воля к власти» («Воля к власти», 617). Заметим, употребляется именно «отчеканить» (aufpr?gen), а не «познать», «обнаружить», «открыть», и это ещё раз подчёркивает, что глубочайшее прозрение о причастности времени к вечности должно быть ещё и утверждено.
Нет метода, нет никакого пути, чтобы пережить эту мысль. Иносказательно, прямо, намёком, строфой — о ней немало у Ницше, но как прочитать и понять зашифрованный буквами смысл?..
В мире одно непрестанно сменяет другое, однако ни что не исчезает бесследно, но снова и снова возвращается к бытию. Все свершается в вечности, весь этот мир, само время погружены в вечность. Метафорически и прямым текстом о том говорится, когда речь идёт о вечном возвращении всех вещей.
«Что всё возвращается — крайняя степень приближения мира становления к миру бытия: вершина созерцания» («Воля к власти», 617). Та же мысль о непреходящести сущего, но на этот раз акцент на её раскрытии и обосновании в свете вечного возвращения всех вещей. Последнее, заметим, никогда не преподносится как окончательная истина, как ответ на вопрос о смысле и сущности сущего, наоборот, оно всегда обнажает загадку и тайну — другими словами, оно как раз ставит, но по-настоящему, этот вопрос.
В книге «Так говорил Заратустра», в главе «О видении и загадке», карлик пересказывает Заратустре главные положения учения о вечном возвращении, затем, в главе «Выздоравливающий», то же самое делают и звери — орел и змея, однако Заратустра отвергает и тот, и другой пересказ, угрожая первому бросить его на опасной горной тропе, а вторых называя шарманщиками. И дело не в том, что о вечном возвращении говорится неверно — пересказ весьма точен, — но в том, что понимать только разумом, даже чувствовать и даже уметь объяснить недостаточно — надо ещё измениться и, пребывая в мгновении, пережить эту мысль всем существом.
«Он [Заратустра] не только говорит иначе, он и сам иной...» (Ecce homo, Предисловие, 4).
***
Белый фон, лаконичный портрет, тёмно-красная врезка: новое издание «Воли к власти» Фридриха Ницше. Нужна ли вообще эта книга? Наш прагматичный мир стремительных технологий безразличен к философам и поэтам, и предпочел бы, будь то возможно, вовсе не знать таковых. Но этот мир — не последний критерий: для философии он в свою очередь представляет весьма незначительный интерес. Современному миру лишь несколько столетий, философия же существует тысячи, если не миллионы лет.
Появление подобной книги — событие, и не имеет значения, сколько людей отдает себе в том отчет. Тем более, что в данном случае это не переиздание — в книгу включены крайне интересные главы, разделы, в том числе и посвящённые исключительно метафизике, по цензурным соображениям ранее не переводившиеся на русский язык. Выходит, что даже по отношению к великим философам, самым, казалось бы, мудрым из нас, всегда найдутся ещё более мудрые, которые лучше них понимают суть дела и знают, что надо оставить, а что опустить. Неудивительно, что соображения этих людей очень непросто взять в толк: чем, например, неугодно приведённое выше высказывание под номером 1065?
Первое полное издание «Воли к власти» на русском языке завершает статья, вернее, целая работа о Ницше под названием «Ecce liber. Опыт ницшеанской апологии», автор — Николай Орбел. Работа написана увлекательно и интенсивно, весьма многоплановая, с непредсказуемыми поворотами и множеством неожиданных тем. Но главное, она отличается глубиной. Какие-то места читаются на едином дыхании, где-то возможно недоумение или протест, но, как известно, pro et contra существуют всегда. Так или иначе, но статья интересная, и её, безусловно, стоит прочесть.
Закончить эту небольшую заметку, написанную в связи с выходом книги, лучше словами самого Ницше: «Я никого не хочу склонять к философии: необходимо, наверное, даже желательно, чтобы философ был редким растением» («Воля к власти», 420).