Страницы: 1 2 3 4 5 6 7

Часть II

Дух нации в эпоху расовой катастрофы

Раздел 5

Темные Века начала цивилизации

Глава 9

Причины гибели цивилизаций

Вернемся к исторической ситуации в России, ибо наш философский экскурс состоял в том, чтобы найти адекватность русского сознания в истории. Причем, полагать, что существует, например, «русская рациональность» ? это, значит, не понимать, что рациональность формирует национальный характер, но не может иметь ограниченный рациональный принцип в силу метафизической сущности разума, действующего в пределах мирового духовного опыта. Речь, конечно, идет о национальном духе после столетнего погрома, а не о пресловутом интернационализме морали рабов.

Пытаясь понять, чем является современное российское государство? ? прямого ответа мы не находим, поскольку не находим понятной государственной идеологии. С одной стороны, здесь заявлены либеральные ценности и, как следствие, ценности демократического общества и цивилизованного рынка, однако при элементарной оценки полезности для большинства граждан этого рынка, его преимуществ не обнаруживается, поскольку несколько процентов населения, обогатившегося за счет разграбления собственности бывшего СССР, — это еще не есть все российское население. Как раз последнее, как можно было заметить за последние десять лет, оказалось полностью ограбленным и обманутым, поскольку смена идеологии на полярно противоположную, которую здесь вдалбливали почти столетие, конечно, может деморализовать любого здравомыслящего обывателя.

Попробуем разобраться в причинах падения советского режима с точки зрения истории цивилизаций, имея возможность сравнивать его с настоящим государственным устройством России. Очевидно, советский режим был режим оккупационный для русской нации, и аналоги его я уже дал в мировой истории: орда гиксосов, захватившая Древний Египет полторы тысячи лет до Р.Х., орда дорийцев, разрушившая ахейскую цивилизацию или германские племена, разрушившиеся Римскую империю. Здесь, конечно, идеологические лозунги, насаждавшиеся при советской власти, являются классическим примеров морали рабов в действии. Однако, вот что странно: народ, в конце существования советского режима не вырождался, а государственная система работала во вполне цивилизованном режиме. Уровень жизни был хотя и низкий, но сносный, тогда как в наше время подавляющая часть российского населения реально вырождается, теряя по миллиону населения в год, а государственная система, в основном, полностью разгромлена. Как понять эти последствия либеральной «свободы»? Я нахожу только один ответ: в конце существования советского режима произошла ассимиляция большевистских орд. Парадокс еще и в том, что я хорошо помню, что, когда я был во Владимирской области тридцать лет назад, то мог реально почувствовать, что это русская земля. Сейчас же, интуитивно оценивая атмосферу российской социальной реальности, создается впечатление, что это земля не русская, а скорее африканская, где многочисленные дегенерирующие субъекты занимаются бандитизмом и грубым подражанием американским ценностям.

Ответим на основной вопрос: кто эти дегенерирующие субъекты, которые при тотальной нищете населения смогли настроить себе дорогие виллы в тот момент, когда государственная система практически полностью разрушена? Сравнивая последние два десятилетия советской власти с современной российской реальностью легко заметить, что, несмотря на уголовные нравы и жесткость режима, у людей того времени все-таки существовала совесть. У этих же дегенерирующих субъектов совесть отсутствует полностью. Почему? Ответ может быть только один, — эти люди есть реальный продукт внутри племенной психологии большевистских банд, которая выплеснулась наружу в момент распада военизированной дисциплины орды. Поэтому и «общество», о котором идет речь в современной российской реальности, есть продукт этой бандитской психологии уголовников, получивших власть в России с 17-го года.

Как понять феномен «перестройки»? Я полагаю, что его причины следует искать в поисках легитимности права на власть уголовных элементов, захвативших Россию в 17-ом году, перед цивилизованным миром, ? проблема, которая неизбежно встает перед главарями банд, захватывающих какое-либо государство. Мы только можем предположить (ввиду отдаленности во времени от нас исторических событий), что главари гиксосов в Древнем Египте постепенно теряли веру в своего бога войны (для большевистских банд — это пролетарская революция), давая место древнейшим египетским святыням, поскольку неуправляемый инстинкт смерти, в результате которого возникают такие разрушительные набеги орд на государства, рано или поздно заканчивается для племенного человека равнодушием к войне и животной тупостью, которую можно наблюдать в современной России повсеместно. Таким образом, современный период российской истории я бы охарактеризовал как процесс распада единой большевистской орды и дележ ее отдельными племенными кланами когда-то единой государственной собственности. Современная Россия оказалась «зажатой» между двумя полярно противоположными историческими парадигмами: с одной стороны история государства Российского до 17-го года, с другой стороны, период оккупационного советского режима. Так, я видел в одной из московских школ в кабинете истории напротив друг друга на стене два стенда, один из которых посвящен периоду российской истории, а второй периоду — советскому, что визуально, по замыслу самого историка, должно провоцировать размышления ученика по поводу трагического перелома событий в истории его отечества, которые практически никак нельзя рационально объяснить с точки зрения предшествующих событий российской истории.

В вопросе о том, существуют ли силы в России, которые способны что-то противопоставить этой бандитской психологии,— я полагаю, что существуют, и поясню, что я имею ввиду. Следует согласиться с Бердяевым в том, что русская интеллигенция прекратила свое существование, поддержав большевиков, поэтому рассчитывать на то, что в бывшей советской интеллигенции появятся какие-то разумные проекты выхода из ситуации не приходится. Сама советская интеллигенция несет в себе нечто враждебное подлинной сущности разума, поскольку есть продукт специальной селекции большевизма. С другой стороны, полагать, что архаичная русская система ценностей обладает какой-то значительной перспективой, чтобы изменить ситуацию, не приходится, поскольку следует заметить, что эта сила в несколько раз больше перед 17-ым годом, однако ничего не смогла сделать. Речь должна идти, безусловно, о новой силе.

Я полагаю, что за почти столетний период оккупационного советского режима, в пределах социалистического лагеря, сформировалась новая расовая психология человека. Причем сформировалась она, в основном, в последние десять-двадцать лет советского режима. Этот феномен я отношу к реальному процессу глобального расообразования. Что это за психология, имеющая совершенно иную, чем в предшествующей истории, парадигму ценностей? Ницше принадлежит утверждение, что в расовой катастрофе, которую переживает современная европейская цивилизация, мало кто способен сохранить присутствие духа, однако тот, кто его сохраняет, тот обладает максимальной волей в реализации высших ценностей, и должен относиться к совершенно новому типу человека. Оставим в стороне миф о сверхчеловеке, который давно уже стал пародией в картинах Голливуда, но проанализирует более подробно, что значит: сохранить присутствие духа в историческую эпоху расовых катастроф?

Всякое представление о духе связано с тем, что его сущность бессмертна. Но что существует бессмертного в духе тогда, когда, по словам Ницше, «бог умер»? Ведь дух всегда выражает сакральную сущность некоторой субстанции, которая у всех исторических народов существовала в идеи божественного начала. Однако необходимо осознать, что по масштабам расовой катастрофы человеческая история последних двух столетий не имеет своих аналогов. В наступающей эпохе сакральное чувство не сводится к одному понятию, что в принципе дает нам право полагать, что современное историческое сознание возвратилось к опыту духовной традиции, которая существовала в Древнем Египте, где отсутствует единое понятие сакрального — бог. Это возвращение исторического сознания назад, характеризующее понимание сакрального знания в том, что есть, собственно, живое в отрицании животного начала, определяет современную рациональную психологию человека. Здесь, с одной стороны, сознание «я» бессознательно укоренено в древнейших архетипах патриархальных норм жизни, а, с другой стороны, обращено к новому положению разума в его моральном требовании утвердить свою позиции не в науке, а в кастовой организации нравственных законов государства. Безусловно, что фашистская идеология «застряла» где-то посредине с ее арийским мифом, который не дает основного ответа на вопрос о существовании современного нравственного закона.

В вопросе о «конце» России, которая во многом оказалась в наше время во власти пост большевизма, нет необходимости спешить, поскольку, например, Египет был под властью гиксосов около двух столетий. Главное в истории адекватно оценить ситуацию, которая, как я полагаю, оценена мной правильно в силу рациональных закономерностей явления расовой катастрофы. Русская архаика — в прошлом, хотя, если будет восстановлено элементарное действие нравственного закона, я полагаю, что она частично оживет, поскольку в патриархальной архаике всегда сохраняются архетипы морального опыта расы.

Здесь мы должны понять, как действовали ахейцы, оказавшись под властью дорийских орд? Для понимания этого процесса необходимо избавиться от механического подхода в осознании явлений истории, в котором человеческая орда есть группа людей в шкурах с дубинками за плечами. По моему убеждению, человеческая орда — это древнейший прототип человеческой массы, которая в наше время выступает как основная производственная сила мировой цивилизации. В исследовании массовой души, Фрейд, в принципе, оказывается очень близок заключению о происхождении социальных механизмом как интеллектуального опыта регулирования стадных инстинктов человека, обусловленных инстинктом самосохранения биологического вида. Но в отличие от интеллекта, характеризующего эволюционную теорию, разум составляет то, что связывает органическую жизнь с высшими духовными законами реальности, одним из основных из которых является метафизический закон глобального расообразования. Человеческая орда, как я полагаю, состоит не столько из людей с исключительным отсутствием оседлой психологии, сколько людей с неуправляемым инстинктом смерти («пассионариями» по Л. Гумилеву). То, что эти орды очень часто возникают в начальной стадии развития высших форм цивилизации, еще ничего не говорит об их положительном значении по отношению к самим ценностям цивилизации. Взрыв этой неуправляемости инстинкта смерти и получил понимание в системе моральных ценностей человека как проявление зла. Таким образом, в начале ХХ века человек большевистской орды был представителем тех огромных люмпенских масс населения, которые образовались в России после 1861 года, когда крестьяне были освобождены от крепостного права. Другими словами, это человек, стоящий на катастрофически низком уровне нравственного развития.

Почему Ницше заявлял о необходимости для высшего типа человека максимально активизировать проявление зла? Потому что только агрессия инстинкта смерти способна противопоставить уголовной психологии, распространяющейся после нашествия орд, какие-то реальные моральные законы. Хотя, конечно, в социальном плане это должно восприниматься как аморализм, поскольку убеждение гуманизма в том, что человек по своей природе добр, как раз исходит из исключения в его бессознательной природе неуправляемого инстинкта смерти, силы значительно более разрушительной, чем можно было ранее это представить. В частности, из этого исключения неуправляемого бессознательного инстинкта смерти выводится и нравственный императив Канта, в котором полагается, что каждый человек стремится к счастью. В действительности же, то, что понимает под счастьем один человек, является неприемлемым проявлением нравственного разложения для другого, а третий вообще стремится не к счастью, а ищет смерти. То, что в современной России мы не встречаем социального протеста против вопиющих фактов бандитизма, отрицающего элементарное право, следует видеть в том, что сама социальная система с 17-го года формировалась как военизированная система уголовных кланов, поэтому здравомыслящий человек в России понимает, что всякий социальный протест бессмыслен тогда, когда социальная система сама способствует активизации уголовной психологии человека.

Ранее я высказал предположение, что ахейцы, разгромленные дорийскими ордами, начали строить свои кастовые союзы на основании активизации естественного инстинкта смерти, который присущ человека в силу его отображения неуничтожимой природы духа. Так, кастовое пространство есть система взаимоотношения между людьми на основании отрицания неполноценной жизни (Темные Века), где культ смерти определяет аскетизм образа жизни индивида касты. Последнее, безусловно, является самым сложным технологическим процессом осмысления для интеллекта. Но если «бог умер», то что есть это бессмертное в духовном опыте субъективного разума? Именно здесь мы находим подлинную человечность, которая характеризует наиболее глубокие ценности европейского гуманизма, дающие начало моральной чистоты нравственного чувства, ? это взаимосвязь с мировым разумом в его интеллектуальным движением отрицания любой попытки локализовать сакральное сознание каким-то абсолютным понятием, в том числе и понятием «бог». Но для ахейцев, действовавших в среде полудиких дорийцев, этой средой чистой человечности стала вера в бога Аполлона, то есть вера в способности эстетического созерцания проникать в подсознательные процессы инстинкта смерти, связывать их интеллектуальной работой, а затем отображать в качестве неразрушимых идей вещей (последнее, есть, в частности, результат разработок Платона).

Чем является это чистое поле человечности, которое характеризует непосредственное действие нравственного закона в действительности? Почему человек не ведет себя как зверь или животное, или как биологический робот, то есть почему человек осознает нравственный закон, а не руководствуется исключительно эгоистическими целями? Мы видим причины в том, что управление индивидуальной энергией инстинкта смерти кардинально меняет его психический аппарат в сторону подчинения духовной энергии, существующей в его душе или, наоборот, эта утрата контроля разума над этой энергией приводит психическое состояние человека к первобытной агрессии звериных инстинктов. В этом смысле, появление теории пролетарской революции и исторической борьбы классов, где отрицается сам непосредственный духовный опыт субъекта, как раз и есть тот новый фронт неуправляемой энергии инстинкта смерти, который характеризует нравы большевистской орды. Это особенно остро ощущаешь, когда въезжаешь на территорию России с территории какой-то другой страны: ты как будто втягиваешься в глубокую полноту зла, в эту «оргию смерти» (Бунин).

По моему убеждению, возникновение всех кастовых институтов в истории характеризуется локализацией процессов неуправляемого инстинкта смерти в некотором пространстве взаимоотношений людей, которое, как ком, впоследствии обрастает традициями и элементарными методами его переработки в духовный опыт. Следовательно, подлинное право никогда не возникает механически на основании установок интеллекта (отсюда, в частности, наше утверждение об уголовной психологии, доминирующей в России с 17-го года), а является следствием, во-первых, локализации энергии неуправляемого инстинкта смерти, а во-вторых, образованием кастовых институтов, которые передают опыт и традиции управления этой энергией следующим поколениям. Так формировался духовный опыт, начиная от первобытного сознания и кончая традициями современных монотеистических религий.

Здесь, следует категорически отвергнуть интеллектуальную близость нашего понимания бессознательных процессов психики выводам психоаналитической теории, поскольку эта теория исходит из социальной сущности человека, то есть утверждения, что человека создала коллективная культура. Мы же полагаем, что человек (по крайней мере, высший тип) создал себя сам, основываясь на своем психоаналитическом опыте инстинкта смерти и только соотнося его с опытом коллективной культуры. Кроме того, выявляется, очевидно, и принципиальное расхождение с психоаналитической теорией в понимании первичного инстинкта человека, когда в теории расовых катастроф сексуальный инстинкт становится не первичным в побудительных мотивах человека, а скорее инстинктом, бессознательное воздействие которого на мышление является одной из основных причин слабоумия, развившегося в современной либеральной системе ценностей.

Современные ценности либерализма развивают неполноценное психическое состояние европейца, диагноз которого психоаналитический — инфантилизм, или слабоумие. Это выражается в чрезмерной чувствительности и нервозности, которые характеризуют возрастное недоразвитие психики, поскольку всякая подлинная мораль есть активная работа инстинкта смерти, а таковая полностью отсутствует в постиндустриальном обществе. Единственная среда спасения и укрепления нервов — постоянно ужесточающиеся требования профессионализма, которые, как бессмысленная панацея от отсутствия нравственного закона, неизбежно влечет западную цивилизацию к катастрофе. Раб, ребенок, психически больной человек — эти те эквивалентные состояния психики, которые характеризуют реальную среду либеральной свободы от высшей нравственной ответственности.

Еще раз уточним нашу концепцию расового типа homo sapiens.

Расовый тип homo sapiens есть не продукт биологической эволюции, а следствие активности определенной психической структуры человека, процесс формирования которой, можно сказать, окончательно закончился только в последние три столетия. Механизмом стабилизации этой психической структуры стала гарантия со стороны утверждения научно-технического потенциала цивилизации. Греки, народ, который является родоначальником мифа о существовании Логоса, не могли развить столь активный научно-технический потенциал, поскольку предназначением этого народа было откровение нового мифа. Западные европейцы утвердили рациональные структуры в качестве научно-технического проекта, которые поглотили лучшие силы европейских наций. Современный западный европеец есть выжитый лимон высшей культуры, каковым был в свое время египтянин после покорения его войсками Македонского. Действительно, поскольку все высшие достижения цивилизации строятся из непрерывной эксплуатации активности бессознательного инстинкта смерти, то любая расовая система способна только ограниченное время поддерживать процесс своего внутреннего развития, ибо высшие психические ресурсы постепенно истощаются. Тогда расовая система приходит в упадок, вырождаясь в деморализованное равнодушное население.

В процессе глобального расообразования, периодические расовые катастрофы уничтожали промежуточные расы, причем часто стоящие на очень высоком уровне развития. Следствием распада развитых цивилизаций было возвращение человека к естественному варварству, то есть к полудикому состоянию натуры, в которой сохранялся механический опыт интеллекта. При этом, мы категорически отрицаем прямолинейность развития мировой цивилизации. Наше понимание истории расовых катастроф отличается от концепции истории Шпенглера тем, что мы рассматриваем исчезнувшие цивилизации как промежуточный опыт расы homo sapiens, когда провал очередного проекта приводил все-таки к бессознательному расовому опыту, откладывающемуся на генетическом уровне. Именно этот бессознательный опыт духовной инициации и передавался варварам, появляющимся на территории разгромленных государств и цивилизаций. Причем, очевидно, духовная инициация происходила через единственный инстинкт, реагирующий на духовный опыт, накопленный цивилизацией, то есть через инстинкт смерти.

В моем понимании, самые жесткие запреты, на которых всегда строится полноценная мораль, существуют в бессознательной психике субъекта, которая, в свою очередь, обусловлена его расовой психологией. Конечно, можно научить любого человека выполнять ряд простейших социальных функций массовой цивилизации, где нет необходимости в сложной бессознательной работе психики, однако эти социальные функции будут без сбоя выполняться при условии, что человек в своем нравственном развитии существует на уровне морального сознания ребенка. Наоборот, сложнейшей психической работе подсознательной психики нельзя научить механически, поскольку эти процессы человек усваивает вместе с опытом расовой памяти. Отсюда возникла платоновская теория врожденных идей, когда постоянный процесс наслаивания подсознательных образов расовой памяти приводит к возникновению начал искусства, науки и религии. Следовательно, причины, по которым искусство, наука и религия впали в наше время в состояние регресса, следует искать в катастрофическом ослаблении подсознательной работы психики, связанной с получением современного духовного опыта сознания.

Диагноз современной либеральной системы как социальной идеологии слабоумия есть причина того, почему идеализм как метод мышления полностью исчез в технократической цивилизации. Для сознания ребенка или умственно отсталого человека представить себе существование идеальных сущностей невозможно в силу крайне вялой работы его подсознательного инстинкта смерти. Не случайно, слово «идеалист» стало почти ругательным в этой среде умственно недоразвитых людей. Игра в политику, в экономику, в военную стратегию, которая выражает современную западную цивилизацию, характеризуется основным признаком слабоумия — отсутствием рационального подхода в понимании действительности как таковой, поскольку очевидно, что для сознания десятилетнего ребенка актуальны совершенно другие проблемы, чем для взрослого человека. Фактически, это неполноценные люди с точки зрения разума. Причем, если обезьянья российская психология только имитирует это слабоумие, умышленно скрывая сложную работу бессознательного, то в Америке мы видим слабоумие как диагноз психического расстройства, связанного с трансформацией ценностей либерализма в ценности охлократические. Этот детский сад нравов, который характеризует постиндустриальное общество, крайне негативно сказывается на репродуктивности населения всех стран мировой цивилизации, поскольку селекция работает не в сторону наиболее полноценных человеческих типов, а в сторону, наоборот, максимально пригодных для профессионально ограниченных в умственной деятельности quasi homo.

Работа селекции массовой цивилизации не в сторону человека, обладающего разумом, а в сторону типа quasi homo, значительно подорвало национальные кадры европейцев в области развития науки и техники. Мы видим, что метод «покупки мозгов», вместо метода воспитания ценности разума как признака человека, отличающего его от животного, будет одним из самых значительных причин распада западной цивилизации в будущем, поскольку слишком глубоки здесь негативные процессы, связанные с развитием рациональной психологии. Ведь, так или иначе, этот процесс втягивания психики человека в инфантильное сознание, был причиной гибели практически всех мировых цивилизаций, поскольку любые достижения технологические постепенно осваиваются варварским интеллектом, в результате чего смена лидерства расовой позиции разума на варварские ценности интеллекта происходит практически незаметно. Под теми же знаменами, постепенно, начинают выступать совершенно другие силы, где расовый архетип сменяется племенной непосредственностью. Другими словами, раса исчезает не в качестве биологических признаков, которые сохраняются еще достаточно длительное время, а в качестве определенной системы работы аппарата психики.

Нашей задачей является восстановить утраченные моральные позиции разума в мировой цивилизации. Здесь дело, конечно, не в механическом понимании разума как процесса научно-технического развития, который необходимо оставить интеллектуальной среде человечества, вполне естественно структурированной в социальную систему массовой цивилизации, а в утверждении разума как действия нравственного закона. То, что высшая рациональная деятельность мышления исчезла в современной науке, следует винить не науку, а оценивать как естественное завершение научной метафизики морали и необходимости разработки новой рациональной стратегии.

Позиции современного рационального мышления существуют в качестве стратегии смятия инфантильных ценностей сознания современной либеральной системы. Я уже указал на причины, по которым эта необходимость существует: формирование в российской социальной реальности психологии уголовника, которому выгодна такая идеологическая система. Ей мы противопоставляет сознание нравственного долга, которое выводится из дальнейшего проекта формирования расы homo sapiens.

Кто является автором проекта расы homo sapiens? Сам человек или силы, которые участвовали в этом проекте помимо его воли, возникая параллельно как часть новой реальности? Мы отрицаем основополагающую роль эволюционного процесса в появлении этого типа, поскольку эволюционные изменения есть следствие, а не причина психических и биологических изменений человеческих видов. Я полагаю, что основным различием человеческих рас является различное функционирование структуры психики, которая, в свою очередь, зависит от характера духовного опыта субъекта. Дух, вообще говоря, следуя нашему пониманию получения духовного опыта из трансформации энергии инстинкта смерти, есть та или иная работа разума с подсознательной энергией этого инстинкта, которая образует метафизическое мышление. В качестве объективизации, разум выражает цену того, что соотносится с иерархическим знанием метафизики. Здесь, безусловно, выражена эстетическая позиция сознания, которая связывает ценности в видимость течения расового фронта, который как невидимая волна распространяется в среде человеческих масс через коллективное бессознательное. В этом смысле, я убежден, что в конце существования советского режима сформировалась новая расовая архитектура человека, являвшаяся следствием переплавки большевистских орд в производственную силу. Ее единственным недостатком было то, что этот расовый фронт был крайне малочисленным по количеству людей, в нем участвующих, однако исключительно жестким, жестким настолько, что с точки зрения полноценности функционирования рациональной психологии в ее живой основе мы не находим его аналогов в мировой истории. Людей этих было не много, но и не мало. Вряд ли мы узнаем имена этих героев, поскольку героизм Темных Веков не становится достоянием истории. Мы знаем имена как раз тех, кто стал продуктом этой переплавки варварской души, то есть весь этот сброд, который постепенно научился немного говорить по-человечески и подражать каким-то элементарным человеческим ценностям, постоянно толкаясь в структурах полудикой власти, а потому находясь на виду у всех.

Так, мы мало знаем о римлянах, которые, оставшись после крушения Римской империи, были теми, кто научил полудиких германцев элементарным проявлениям человеческого образа. Темные Века не дают нам никакой информации о них, или эта информация настолько скудная, что по ней трудно составить единую историческую картину. Однако именно эта героическая работа последних римлян Темных Веков подготовила подъем Западной Европы I тыс. Мы также мало знаем о тех ахейцах, которые, первоначально, переплавили дорийские племена в человеческую расу, и структурировали распавшиеся орды в примитивную государственную систему, а затем создали принципиально новую культуру, впоследствии названную «классической». Таким образом, высший героизм Темных Веков состоит в том, чтобы утверждать человеческое в среде варваров, когда ты находишься в полном одиночестве, вне истории, вне права, вне надежды на твердую почву.

Но священная история начинается не с победы нравственных сил, а с самой безжалостной войны, войны, в которой не существует надежды на спасение. Эта война характерна тем, что в ней неизвестны имена героев, поскольку слишком интенсивна мистерия остроты процесса рождения человека из животного, когда неизбежны рецидивы возврата к полудикому состоянию. Как утверждал Гераклит: война начала всему. Но следует правильно понимать сущность нравственной войны разума, чьи силы всегда малочисленны, но определяющие в истории. Война ведется как борьба нравственного начала единого расового фронта против человеческого варварства. Мы видим этих варваров в начале всякой новой цивилизации и в конце ее существования. Первый тип варваров, существующий на территории бывшего социалистического лагеря, не знаком в своем абсолютно подавляющим большинстве с современным нравственным законом, тогда как второй тип варваров (обыватель западной цивилизации), осознавая этот закон, не способен его исполнять в силу истощения резервуара расовой энергии.

Какая судьба, в принципе, ожидает Россию в ближайшие десятилетия?

Чтобы спрогнозировать возможные пути развития российской государственности, необходимо смоделировать, что происходило в Древней Греции в момент распада в ней дорийских орд, которые после смерти своих боевых вождей стали постепенно распадаться. Вероятно, что кадры бывшей комсомольско-партийной племенной системы начнут распадаться (что достаточно интенсивно происходит в наше время), а вместе с этим распадом будет протекать и более интенсивный распад советских структур государственности, на которых в современной России держатся последние нормы человеческой совести. Именно в этот момент, как я полагаю, должен начаться процесс объединения здоровых сил нации, которые не могут пробиться сквозь многократные структуры социальных уголовных кланов. Вероятно также, что русскую нацию еще ожидает конфликт с тем сгнившим фасадом либерализма, за ширмой которого скрывается катастрофический распад элементарных нравственных требований к человеку, которые превратили западного европейца в домашнее животное. Говорят, что этих сил сейчас не видно. Действительно, ищут, как правило, в русском народе, но русский народ есть лишь отображение духа, поскольку духовное начало всегда концентрируется в национальном характере. Нация же отличается от народа тем, что ее идеи присущи каждого человеку мировой цивилизации, а не только узкой этнической среде. Следует понять главное: вера в разум, начав свое движение в Западной Европе, реализовала лишь самые поверхностные установки сознания, поскольку для движения этой веры на новых рубежах истории необходимы новые народы и племена, чья генетическая система еще не израсходовала своего расового потенциала постоянным перенапряжением воли.

У истоков любой священной истории существует определенный духовный опыт. Значение этого опыта для мировой цивилизации характеризуется нахождением его по отношению к центру исторических событий, поскольку мы осознаем, что история свершается только тогда, когда в ней действует принцип высшей справедливости, который, так или иначе, разделяет любой честный человек. Ведь понятие чести есть следствие понятия долга, а понятие истины есть, в свою очередь, следствие понятия чести. Если отсутствует элементарная честь, не в смысле бытового сознания, а как живая вера в нравственный закон, то отсутствует и элементарная возможность рационального мышления, поскольку разум существует только в том, где присутствует нравственная чистота человеческой души. Эта чистота есть следствие постоянного самоочищения совести в разрушительной энергии инстинкта смерти, когда субъект осознает, что время его присутствия в конечности жизни не имеет никакого значения перед временем отображения мирового разума во всемирной истории. Поэтому мы и оперируем в нашем сознании даже не столетиями, а тысячелетиями исторических событий, проводя сравнительный анализ событий расовых катастроф в качестве первообраза становления человека из его недочеловеческой животной натуры.

Очевидно, что нравственная ситуация, которую мы описываем в современной России, свойственна всем странам на территории бывшего социалистического лагеря. Понятно также, что идеологически сейчас эти племенные кланы пытаются обвинить во всех бедах русскую нацию, чтобы скрыть тот произвол, который происходит в новых государственных образованьях. Реально же, человек, обладающий разумом в этих странах, находится, может быть, еще в более глубокой изоляции, поскольку попытки утверждать национальное там, где действует новый племенной инстинкт и бездушная механическая система технократических структур, усиливают симптомы варварства по отношению к элементарным проявлениям разума. Другими словами, мы видим, что все новые государственные структуры национальных образований на территории бывшего социалистического лагеря, реально, лишены подлинного национального принципа, что дает нам еще одно из доказательств в сравнения нашего исторического времени с событиями в Западной Европе, происходившие в ее Темные Века. Бургунды, лангобарды, аланы, франки, саксы ? это те реальные аналоги современной племенной психологии, которая пытается определить себя как национальное сознание в бывшем соц. лагере, поскольку, начиная уже с германской расовой психологии, мы чувствуем, что здесь история еще не закончилась, а только начинается в ее кардинально новом нравственном содержании. При этом, конечно, расовый человек, содержащий подлинные национальные черты характера, сохраняется в этих странах за пределами социальной системы.

Рассмотрим сакральное переживание духа, которое составляло единство людей новой расы на территории бывшего социалистического лагеря, не с точки зрения племенных сил, разворачивающихся по «поверхности» исторических событий, а с точки зрения метафизики глобального расообразования, поскольку именно в нем выражаются закономерности развития мирового разума. С одной стороны, после начавшегося расового геноцида против коренной расы, варвары, безусловно, были вынуждены вступать в отношение с остатками национальных сил, особенно на первом этапе активности большевистской орды. Здесь мы встречаем большое количество специалистов царской России, работающих не на этих человеческих скотов, а на будущее России. Понять эту ситуацию можно и по характеру событий, происходящих в современной России, когда во многом произошел большевистский реванш. Основная проблема, возникшая перед национальными силами в первые десятилетия большевистского режима, была такая же, как и в наше время: как переломить ситуацию в сторону государственной базы ценностей? Ведь племенной человек на бессознательном уровне не способен понять, что такое государство, поэтому объяснить ему на уровне сознания законность права может пытаться только слабоумный человек. Эта проблема, собственно, актуальна для всех государств бывшего соц. лагеря, в которых победила не демократия, а произвол новых племенных сил. Попытки полагать, что вождь Сталин был лучше вождя Ленина тем, что создал государственную систему, есть глубокое заблуждение, поскольку в большей степени эта система сложилась стихийно в силу объективных процессов. Во-первых, главной причиной была деятельность бывших царских чиновников, которые восстановили элементарные структуры государственной психологии в среде варваров, то есть внушили им преимущества государственной жизни перед бессмысленностью «великого» революционного похода. Во-вторых, начался реальный процесс ассимиляции банд. Так, процесс ассимиляции происходит в качестве воздействия инициации расового фронта на варваров через осколки нации, в которых каждый национальный характер вынужден производить значительно более интенсивную духовную энергию, чем та, которая ранее производилась народом. По существу, выбор нации происходит тогда, когда возникает катастрофическая ситуация для дальнейшего существования народа. В этом смысле, взрыв, на первый взгляд, появившихся ниоткуда национальных образований в I тыс. в Западной Европе, был спровоцирован реальной опасностью исчезновению этих народов под воздействием арабской ассимиляции и постоянных набегов северных варваров.

Вернемся к одному из наших основных вопросов: каким образом происходит объединение национальных сил после разгрома их варварами? Здесь мы встречаем ряд объективных исторических факторов, которые характеризуют варваров в момент распада их агрессивного социального опыта сосуществования в орде (именно так мы определяем в целом советский режим со стороны его негативной социальной системы). Первоначально появляется робкий голос обывателя в так называемой среде «шестидесятников», когда пастух-гиксос Хрущев впервые ослабил пафос веры варваров в пролетарскую силу, что характеризуется постепенным идеологическим возвратом к центральной линии третьего сословия, из которого четвертое сословие проистекло, то есть к психологии буржуазной морали. Появляется интерес к материальным ценностям, которые не нужны члену примитивной общины человеческой орды, находящемуся постоянно в агрессивном состоянии «великого похода». Только вот в чем вопрос: если русская интеллигенция закончила свое существование, поддержав марксизм, то, что эта за такая интеллигенция, которая начала реализацию ценностей либерализма и демократии в шестидесятые годы? Выясняется, что по существу это все та же антирусская интеллектуальная среда, воспитанная на идеях «интернационализма», отрицающего сущность нации. Ведь интеллект может воспитываться в любой примитивной среде, в том числе и в среде современной Африки, где в крупных мегаполисах нравы остаются на уровне первобытной психологии.

Таким образом, корни современного разгрома России следует искать в позициях шестидесятников, когда начался распад единой варварской веры в пролетарскую революцию, и варвары начали своеобразно «очеловечиваться». Но при чем тут русская культура? Если внимательно проследить идеологические изменения за последние десять лет в России, то легко заметить, что постепенное ослабление либеральных позиций сопровождается почти нескрываемым раздражением, суть которого состоит в том, что варварский интеллект не в состоянии понять: почему в России не получается утвердить либеральную систему ценностей? Это раздражение переносится на русскую историю с ее «тысячелетним рабством», когда постоянно прокручивается система антирасовой идеологии, которая была отработана еще в последние десятилетия существования царской России. Отличие же современной позиции этой идеологии характеризуется полным отсутствием альтернативы и какой-то элементарной критики подобной позиции, поскольку все эти интеллектуальные ценности обращены не к человеку, обладающему разуму, а к члену распадающейся человеческой орды. Мы же видим реальные причины невозможности создания либеральной системы ценностей в России: этому мешает расовый фронт реальности, который сформировался во времена оккупационного советского режима, то есть наличие в российской государственности, потенциально, жестких рациональных механизмом.

Чем является этот новый расовый менталитет, возникший в последние сто лет нашей культуры? Основная характеристика этой психологии расового сознания состоит в безусловной прерогативе ценности государства, которому починены субъективные цели людей. Чем, в этом смысле, является современная Россия? Распад большевистской орды, начавшийся с момента смерти Сталина и закончившийся распадом СССР, перешел в разграбление варварами государственной собственности под лозунгами «демократии» и «либерализма», то есть в попытку удержать свою власть через капитал, структурированный в мировую экономику. Другими словами, варварская натура уголовника, тотально господствовавшая в России с 17-го года, пытается получить легитимные принципы власти на основании незыблемости прав частной собственности, награбленной в течение последних десяти лет. Эта идеология очень показательна. Она напоминает нам рассуждения Аттилы о его «правах» на европейские народы. Истоки этого «права» ? в невозможности варвара обладать признаками совести, которые характеризуют человека, и нести какую-то элементарную моральную ответственность за государственную систему, поскольку его низшая порода способна действовать по «закону» только под воздействием кнута или страха смерти. Очевидно, что новый расовый тип человека, на котором, вопреки полудикой социальной системе, держится российское государство, не относится к этому новому типу собственников. Таким образом, парадокс социальной системы в России, выросшей из идеологии русского нигилизма, состоит в том, что социальная организация, фактически, препятствует развитию российской государственности. Вследствие этого очевидного факта, для русских, существует только одна возможность восстановления своей национальной государственности, ? это создание касты в среде дикой в нравственном смысле социальной системы, чьи психологические архетипы поведения сформировались в уголовной среде.

История расовых катастроф дает возможность переосмыслить события мировой истории с точки зрения реального происхождения моральных ценностей. С другой стороны, она дает возможность отличать человека от варвара. Одним из важнейших выводов расового понимания истории является взаимосвязь человеческого разума с его подсознательным инстинктом смерти, которая, по нашему убеждению, не существует в сфере интеллектуального сознания.

Таким образом, государство должно иметь национальную элиту, где существуют элементарные признаки человеческой совести, этой отличительной черты действия морального закона. Национальная же элита формируется исключительно в качестве сознания утверждения справедливости нравственных норм жизни в реальности. Но какие нормы нравственной справедливости способны существовать в истории Темных Веков? Понятно, что действие религиозных конфессий в современной России подобно деятельности древних друидов на территории Западной Европы в Темные Века, которая состоит в утешении слабых человеческих характеров, чье сознание не выдерживает разрушительных процессов расовых катастроф. Но что происходит с характерами сильными, то есть, как развиваются ценности нигилизма силы? Нигилизм силы формируется как авангард нового духовного опыта сознания, отображающего современные рубежи объективного разума, в котором выявляется сакральное чувство истории.

Если европейский гуманизм начинался с подражания классическим канонам греческого искусства, то нашей основой рационального мышления является переосмысление духа мировой истории с точки зрения древне греческого сознания истории процесса периодического рождения и гибели мировых цивилизаций. Интуитивный прообраз этого сознания истории существует в философии Ницше. При этом, Шпенглер, не затрагивал именно морально-историческую прерогативу понимания истории у Ницше, разработал свою концепцию истории исключительно в последовательности монотонной смены цивилизаций. Можно сказать, что у Ницше история новой расы впереди, тогда у Шпенглера высшие ценности истории только позади и, следовательно, позади история высших человеческих рас. Решающим у Шпенглера в концепции истории является обыденное сознание коллективных представлений, которое способно только оценить прошлое, но не созерцать будущее, связанное с новым духовным опытом субъективности. Ведь подлинная метафизика имеет дело не с объяснением конечных политических сил истории, а, в первую очередь, с пониманием сакральных исторических законов, которые нравственно оправдывают существование человека. Однако, не следует все-таки недооценивать начала сравнительного анализа расовых катастроф мировых цивилизаций у Шпенглера.

Глава 10

Причины вырождения человека

Откуда, вообще говоря, появилось утверждение, что в 17-ом году в России произошла революция?

Известно, что сам вождь большевистской орды, Ленин, не ожидал трагических событий, произошедших в России, находясь в этот момент в Западной Европе. Он настраивал своих соратников на то, что социалистическая революция в России должна произойти еще не скоро. Захваченный врасплох тем, что «теория» не сходится с «практикой», он все-таки приехал в Россию и тут же объявил, что «революция свершилась». То, что объявляет человек, бесконечно далекий от национальных интересов России, возможно, вообще бы не вызвало никакого внимания, если бы, вероятно, не огромная финансовая помощь немецкой разведки, разработавшей эту политическую диверсию.

Повторим еще раз: государственной хаос, начавшийся в России с момента отречения царя от престола, не имел никакого отношения к тому, что было впоследствии было названо «революционными событиями». Речь должна идти о тотальной политической анархии. «Разрядка» возникшей напряженности племенного хаоса произошла в стихийном структурировании государственной системы сталинского режима, где были заложены простейшие низшие объективные ценности разума в строительстве индустриальных мощностей государства. С психоаналитической точки зрения, в коллективной бессознательной психике проистекли неконтролируемые инъекции инстинкта смерти, которые и дали возможность «преступить» патриархальные моральные нормы. Характерно, что вожди большевистской орды, первоначально, в своем подавляющем составе не относились к русской нации, однако и не видеть, что они выражали наиболее неполноценные русские национальные типы, было бы несправедливо. Таким образом, человеческие орды, образующиеся в событиях расовых катастроф, формируются из наиболее неполноценных национальных типов.

С другой стороны, если проанализировать характеры этих же большевистских вождей в царской России, то в них не было ярко выраженной уголовной психологии, которая формировалась параллельно нарастанию активности большевистской орды. Этот процесс регресса человека, когда его сознание возвращается к первоначальному звериному инстинкту, есть следствие ничем не контролируемой энергии инстинкта смерти, которая требует крови и насилия. Отличие характера агрессии в событиях расовых катастроф от характера агрессии в пределах других исторических событий состоит в элементарном контроле духовной активности субъекта над инстинктом смерти в эпохи, которые не относятся к Темным Векам. Поэтому очевидно, что полагать, что большевистские вожди «виноваты» в актах террора было бы бессмысленно, поскольку они сами стали жертвой молоха событий расовой катастрофы, разрушивших их психический склад сознания, который был способен каким-то образом контролировать ситуацию. Поэтому позиция большевистских вождей была вполне адекватна: они были проводниками взрыва активности коллективного бессознательного инстинкта смерти, приведшего к гибели Российской империи.

Возвращаясь к реконструкции событий расовой катастрофы, мы видим, что основным следствием этого процесса является метафизическая реальность нового духовного опыта сознания, который уже априорно присутствует в сверхконцентрированной энергии инстинкта смерти. Подходы в понимании этой метафизической реальности опять-таки следует искать у Ницше, а именно в его утверждении ценностей по ту сторону добра и зла. Так, выясняется, что происхождение природы зла следует искать в той части психической энергии человека, которая, фактически, является инициатором духовного опыта сознания, то есть в энергии инстинкта смерти. Поэтому понятие добра характеризует только сухой остаток процесса трансформации из инстинкта смерти непосредственного духовного опыта. Но если не достигать этой «сухости» души (пользуясь терминологией Гераклита), то остается лишь чистая энергия инстинкта смерти, или эстетическое созерцание высших ценностей, никогда не соприкасающихся с низшими ценностями. Гераклит, в отличие от Ницше, рекомендует стремиться к этой сухости, поскольку Логос есть непосредственная видимость действия духовного опыта сознания в реальности, а не только видимость самого процесса его получения из инстинкта смерти.

С точки зрения иерархии сословий, мы видим, что в начале ХХ века в России изначально был значительно выше слой четвертого сословия, то есть того человеческого сброда, который психологически вообще никак не соприкасался с духовным опытом нации, являясь огромным резервуаром законсервированных кочевых и уголовных элементов. Собственно, эта ситуация существует в достаточной степени и в современной России, где третье сословие пытается каким-то образом структурировать четвертое сословие в государственную систему. Неэффективностью этих усилий, является бандитизм в решении тех вопросов, где сознание варвара соприкасается с частной собственностью, поскольку собственность для психологии уголовника есть всегда его «законная» добыча, завоеванная в походе. Отличие же этих «маленьких» походов от «великого» похода пролетарской революции состоит только в масштабе завоеванной «добычи», когда аппетиты этих бандитских кланов ограничиваются грабежом собственности одной страны, уже не посягая ограбить весь цивилизованный мир в процессе пролетарской революции.

Таким образом, мы имеем следующую картину расовой катастрофы Темных Веков. Русская нация, фактически, начинает свое развитие с процесса ассимиляции осколков Золотой Орды, постепенно теряя свою концентрацию расовой энергии. Мы видим, первоначально, довольно последовательное сопротивление русских староверов, которые выражают протест против антирасовых ценностей, проявившихся в насаждении в России византизма. Однако этот протест пассивный, лишенный каких-то элементарных признаков разума. После насильственного насаждения традиций византизма начинается такое же насильственное утверждение ценностей западной цивилизации, и вновь мы встречаем протест русских староверов, но опять-таки пассивный, в виде самосожжения и разного рода анафем, которые, собственно, вызывают только улыбку у варваров, почувствовавших власть в полубандитской среде, постепенно начинающей распространяться вместе с реформами Петра I. Ведь не следует забывать, что, исторически, мы имеем дело с крайне примитивной психологией человека Темных Веков, где любая структура цивилизации почти полностью извращается с точки зрения разума. В конечном счете, за несколько десятилетий перед катастрофой 17-го года расовое начало существует уже в предельно разряженном виде, а бандитские настроения настолько сильны, что власть русского царя плывет в этом океане варварстве как в Ноевом ковчеге. Появляется и соответствующая интеллигенция, пока еще русская, но уже с активной истерией по поводу социальной справедливости, где акты террора определяются как «гнев народа». В результате, когда шторм уголовной стихии достигает своего апогея, начинается распад государственной системы. Именно в эти взбудораженные племена, где рухнула система государства, и въезжает поезд пролетарских вождей с территории Западной Европы. Обладая достаточными денежными средствами, большевистские вожди начинают распространять свою агитационную литературу, в результате чего получают огромную популярность в среде обезумивших в результате ослабления власти племен. Причины популярности большевистских лозунгов вполне понятны: для племенной натуры государство всегда есть враг, поскольку племенное сознание не обладает разумом. События в России в 17-ом году разворачиваются по сценарию, который мы можем наблюдать в современной Африке во время государственных переворотов: появляются агрессивные вожди, которые призывают мирные племена забрать себе собственность колонизаторов и эксплуататоров, и тут же начинается беспощадная резня. Нас спросят: а как же позиция интеллигенции? Но интеллигенция не выражает разумное понимание истории, что подтверждает сакральное заявление русской интеллигенции: «русская революция свершилась». Так, круг русской трагедии смыкается: с одной стороны, объединившиеся уголовники, с другой, предательство интеллигенции, в результате чего сознание русской нации исчезает на целый век, отдавая место кровавой мистерии событий расовой катастрофы.

Что происходит с теми осколками нации, которые остаются в системе оккупационного советского режима? Мы видим, что расовое начало начинает плавиться избыточными инъекциями инстинкта смерти, которые возникают в коллективном бессознательном как неконтролируемый процесс психики. Отсюда, в частности, следует тот поразительный взрыв активности человеческих масс, поскольку действие воли, даже на уровне человеческих масс, требует достаточной энергии инстинкта смерти. Этот процесс плавления, фактически, производит трансформацию всех исторических народов, вовлеченных в поле активности этой жесткой расовой катастрофы. Полагать, что можно вернуться назад, к тому, что составляло ценности сознания до 17-го, — это, безусловно, признак полной деморализации сознания, которое неспособно адекватно воспринимать реальность. В действительности, в истории, существует только движение вперед, то есть движение к формированию новых структур цивилизации.

Анализируя события российской истории, возникает вопрос: если история ее последнего века есть исключительно борьба между третьим и четвертым сословием, то какова судьба самой нации? И почему, самое главное, во Франции, как мы полагаем, произошла революция, а в России мы имеем дело исключительно с национальной трагедией? Я полагаю, что основное различие состоит в существовании нравственного кастового опыта расы в Западной Европе, заложенной в эпоху Средневековья, и отсутствие таковой в истории России. Другими словами, третье и четвертое сословие в России сформировались исключительно за пределами какой-то отчетливой правовой основы, поэтому эти сословия выражают только западный стиль мышления, государственной психологии, правовой реальности, то есть практически всех, за исключением армии, подражательных структур политической и нравственной жизни. Ведь только эпохи Средневековья, по справедливому замечанию Шпенглера, определяют собственный духовный опыт расы в истории, который и является нравственным основанием нации. В России же не существовало эпохи Средневековья и, следовательно, не существовало высших национальных ценностей. Начиная с реформ Петра, обезьянья культура формирует в России психологию человека второго сорта, агрессивно реагируя на любые попытки присутствия разума истерией интеллекта, лишенного расовой основы. Понятие «революция», таким образом, есть не более чем идеологический миф, выгодный для уголовника во власти, который неспособен соблюдать элементарный нравственный закон.

Если процесс ассимиляции бандитских орд большевизма все-таки дал определенные положительные результаты в конце существования советского режима, то последние десять лет, вместе с падением этого режима, произошла предельная активизация той уголовной психологии, которая активировалась в результате жесткой расовой катастрофы в последнее столетие истории России. Что же произошло с русской нацией? Ее судьба родственна судьбе ахейцев, разгромленных дорийскими ордами: кто-то эмигрировал за пределы страны, кто-то структурировался в новую социальную систему. Ведь по существу, у русской нации не было своей культуры, тогда как культура народная, — это не дух нации, поскольку народная душа слита с этническими элементами быта и сознания, полностью завися от внешнего воздействия природы. Для народа, в конце концов, всегда можно предложить Пушкина с деревенской идиллией, которой давно уже не существует после большевистского нашествия, или начала православного сознания, поскольку в христианской религии не изучается теория расовых катастроф. Мы видели, что выдать естественный распад большевистской орды за новую русскую революции не получилось, — слишком сомнительны те ценности, которые были предложены вместо веры в пролетарскую революцию.

Чтобы понять существо нации, принципиально отличающееся от непосредственности народной души, воспользуемся анализом судьбы еврейского народа, когда его национальный дух стал вовлекаться в судьбу мировой цивилизации. Во-первых, мы видим, что от еврейского народа после тотальной эллинизации практически ничего не осталось в качестве той природной непосредственности души, которая существовала в его искренней вере в свою избранность. И биологически, и, что самое главное, в нравственном смысле, еврейский народ эпохи распада античности был почти полностью ассимилирован. Но дух в качестве идеи единого бога продолжал жить, поскольку его первый опыт тотальной ассимиляции был произведен еще в эпоху фараона Аменхотепа, где впервые появилась идея единого бога, и была предпринята неудачная попытка уничтожить политеизм как систему. Это не принципиально, что энергия инициации египетским духом еврейского народа в период четырехсотлетнего рабства была следствием влияния полураспавшейся расовой египетской души, — главное, что эта инициация содержала основы расовой памяти высшей культуры, которые вскрылись в определенный момент мировой истории, чтобы установить новые моральные принципы. Судьба русского народа была аналогичной. После гибели Византии, инициация опыта расовой души античности переместилась в Московию. И опять-таки не принципиально, что византийская культура есть продукт крайнего распада античности, сломленной, но удержавшей, в законсервированном виде, свои позиции в одном из этнических образований. Главное, в данном случае, что в процессе глобального расообразования возникают возмущения коллективного инстинкта смерти, которые приводят к возвращению утраченной и временно законсервированной расовой энергии человечества, где присутствует весь накопленный духовный опыт истории. В целом же, хотим мы этого или не ходим, мы, русские, заражены расовой энергией последнего опыта античной цивилизации, а он формулируется как религия Аполлона, мифологически, или как сознание абсолютной прерогативы рационального мышления, если оценить его в современной системе понятий. Поэтому все лишения и потери, которые понес еврейский народ в своей истории, следует рассматривать как консервацию расового опыта древнейших цивилизаций, а потери русского народа следует понимать как позиции законсервированной энергии античности в одном из молодых этнических образований. Одновременно, выясняется и существо различий расовой психологии: монотеизм утвердил на Земле расовые принципы, в которых полностью доминирует интеллект, тогда как гуманизм попытался утвердить на Земле систему, в которой бы господствовал разум. Таким образом, основная черта народа — это пассивное следование своей судьбе, тогда основная черта национального самосознания — это свобода исторического выбора.

Одним из наиболее разрушительных мифов российской истории является миф о роли в ее судьбе русской интеллигенции. Впрочем, следует осознавать, что мы имеем дело с событиями Темных Веков, где примитивность понимания истории — это ее характерный фон. Отличие позиций интеллигенции от национальных ценностей в России состоит в том, что первая никогда не выражала здесь расовых оснований цивилизации, во-первых, а во-вторых, и это главное, национальное сознание не имело в России каких-то элементарных понятий своего существования, связанных с разумным пониманием действительности.

В истории мировых цивилизаций, можно заметить, что глобальные возмущения коллективного инстинкта смерти, в котором появляются человеческие орды, характеризуются впоследствии восстановлением утраченного расового потенциала. Это обусловлено периодическим вырождением народов вследствие отработки генетического материала, который израсходовал возможности эксплуатации психической энергии инстинкта смерти. Действительно, схема развития цивилизации между Темными Веками и ранним Средневековьем следующая. Первоначально, мы имеем неконтролируемый взрыв возмущений коллективного инстинкта смерти, образующего человеческие орды, затем появляются кастовые механизмы, которые «стягивают» эту неконтролируемую энергию инстинкта смерти в локализованную область, и «гасят» активизацией рационального мышления, поскольку разум обладает психическим свойством стабилизировать разрушительные процессы психики. Процесс этот естественный в том смысле, что для сознания человека естественно обладать определенным духовным опытом, поскольку, в противном случае, человек начинает воспринимать себя как животное и, вследствие этого, начинает подражать животному образу жизни. Подражание же человека в своих психофизиологических рефлексах животному есть необходимый признак расовых катастроф, поскольку в эти эпохи сознание не обладает иным представлением, чем представление о животном происхождении человека. Невольно, в этом смысле, человек в перерывах между своей профессиональной деятельностью, начинает подражать животному, прежде всего, конечно, в области сексуального поведения. В результате, если мышление занято определенными механическими задачами, связанными с профессиональной деятельностью человека в социальной системе, то его бессознательные пласты психики постепенно «дрейфуют» в сторону реставрации психических систем, которые построены не на основании расового бессознательного опыта, а относясь к архаичным инстинктам примата.

Мы, кто, собственно, относится к осколкам нации, оставшимся после большевистского нашествия, безусловно, еще не предпринимали каких-то усилий в России для объединения и, следовательно, в этом смысле у России существует будущее. Однако следует понимать, что нация после событий расовой катастрофы, — это совершенно другая нация, чем до начала этих событий. Национальное сознание, которое формируется процессом расовых катастроф, обладает историческим самосознанием, выражающимся в способности субъективного разума анализировать явления с точки зрения своего расового понимания реальности. Первое, что характеризует наше национальное сознание, — это враждебность социальной инфрастуктуры духу русской нации, возникшей, начиная с 17-го года, в России.

Развитие социальной инфрастуктуры в России в последний век происходило за счет резкой активизации анклавов нации вследствие объективности процесса расовой катастрофы. Для этого достаточно сравнить лица людей с фотографий до 17-го года с современными физиономиями, которые, в основном, нас окружают. Конечно, для интеллекта не принципиально духовное выражение лица субъекта, и, как правило, в доказательство обманчивости этого критерия приводят, например, фотографию Эйнштейна с его известным идиотским выражением лица. Мы же относимся к подобного рода идиотским выражениям лица очень серьезно, полагая, что это действительно доказательство факта глобальной расовой катастрофы человечества, ибо наука ХХ века не имела никакого отношения к метафизике и, скорее, направляла свои усилия на опровержение духовного опыта сознания как такового. Я полагаю, что, вряд ли Ньютон позволял себе проявлять идиотское выражение лица, посещая палату английских лордов. Вероятно, достаточно было бы раз мелькнуть на его лице подобному выражению, чтобы он в то время потерял в Англии все. Эпоха Ньютона далека от значительных симптомов расовых катастроф. Кроме того, и сам Ньютон, занимаясь алхимией и оккультизмом, имел серьезное отношение к метафизике сознания смерти. По крайней мере, у греков, мышление которых учитывало факты исторических расовых катастроф, физиогномика была если не наукой, то, по крайней мере, безусловным критерием в понимании психической структуры сознания человека.

Реконструируя события расовых катастроф, например, в Греции после нашествия дорийских орд, можно предположить, что после проявления максимальной агрессии, связанной с активностью неконтролируемого инстинкта смерти в массах новых племен, возникла приблизительно такая же ситуации, которая сложилась в современной России, где распавшиеся орды образовали полностью деморализованную среду населения, в которой не действует ни одно известное историческое проявление разума, а значит, начинает прогрессировать процесс тотального вырождения человека. Однако, вероятно, в Древней Греции, как и в современной России, все-таки сохранялась действительность расового фронта, которая характеризовалась отдельными очагами присутствия духа и которые создавали элементы нового расового потока среды, продолжавшие процесс ассимиляции племен под воздействием патриархального интеллекта.

Возвращаясь к личности Ленина, можно понять, что ни орда гиксосов, ни орда дорийцев, вероятно, не была полностью инородной этнической средой по отношению к государство образующим народам. Наоборот, скорее всего вожди этих племен до активизации орд находились под сильным воздействием национальных культур. С другой стороны, ослабление расового центра русской патриархальной общины было обусловлено отсутствием в ней ясности государственной системы права, которая бы предлагала какие-то рациональные представления в области поведения субъекта. Весь тот мусор западных ценностей, которые, начиная с петровских реформ, ввозились в Россию, порождали фантастические проекты варварского интеллекта, подобные социалистическим фантазиям Чернышевского, где мораль рабов становилась своего рода кумиром для варваров, как становилась, вероятно, надеждой на светлое будущее христианская религия для западных европейцев Темных Веков. Ведь в Темные Века в Западной Европе отсутствовали национальные образованья, поскольку в это время варварский интеллект еще путался в изживших себя философских вопросах арабской и еврейской метафизики. Множество племен как результат смешения античных народов с варварами составлял ту пеструю среду полудиких нравов, на которые легко было воздействовать как византийцам, там и арабам, пользующимся отсутствием рациональной культуры местных племен.

Содержание субъективного разума всегда характеризуется отрицанием непосредственных движений души. Поэтому мы встречаем в современной российской историографии полный хаос, где отсутствует реальная точка отсчета истории как рационального процесса, поскольку полагать в качестве начала истории развитие этносов или экономических отношений, — это, значит, не осознавать, что человеческая воля только тогда обладает созидательным мотивом, когда в ней присутствует элементарный опыт духовного первообраза реальности. Мы же исходим из разумной человеческой воли, и именно по отношению к человеческой воле осмысляем события расовой катастрофы ХХ века.

Основная нравственная проблема ХХ века состоит в отсутствии элементарной моральной ответственности людей за свои поступки. Отсутствие этой ответственности характеризует самого бедного и самого богатого человека, поэтому утверждать, что вопрос здесь состоит в конфликте между бедностью и богатством было бы неправильно. В действительности, на наш взгляд, богатство в жизни добивается тот, кому оно нужно, как, впрочем, и бедность присуща тому, кто не предпринимает усилий для его накопления. Однако условие, в которых все это происходит, то есть социальная система массовой цивилизации, благоприятна для накопления материальных средств исключительно для наиболее неполноценных человеческих типов. Можно сказать, что путь к богатству в современной массовой цивилизации ведет через разрушение высших центров психики, связанных с рациональным мышлением. Так, если купец в социальной иерархии или буржуа перед революцией выражали определенные человеческие черты характера, то современный предприниматель выражает своей деятельностью не человеческую волю, а иррациональный процесс производства или функционирования рынка, который формирует из человека бессмысленного с точки зрения разума социального робота. Этот социальный робот запрограммирован на максимальную финансовую выгоду и, следовательно, инстинктивно стремится преступить закон, который формально, с юридической точки зрения, определяет его как человека. Говорят, что в западной цивилизации работа юридической системы полноценна, тогда как в российской социальной системе она малоэффективна. Причины следует видеть в том, что в западном обществе запрограммированность социального робота: предпринимателя или экономиста в области их интеллектуального мышления определена естественным угасанием расовой энергии, которая начинает стремительно исчезать после поражения фашизма. И здесь опасно строить иллюзии, что существует какой-то единый интеллектуальный центр, который рационально планирует процесс развития новых технологий и развития экономической ситуации, поскольку интеллектуальные центры способны только корректировать процесс иррационального формирования рынка и производства, но никак не способны влиять на его естественное развитие.

Как тогда объяснить структурирование современной российской социальной модели как подражания западноевропейскому постиндустриальному обществу? Я полагаю, что все по той же причине отсутствия объективных проявлений разума в России, которое характеризует события Темных Веков. Варвар просто не способен что-то предложить свое, поскольку не имеет опыта объективного рационального мышления, тогда как его подражательный интеллект готов по обезьяньи следовать за любыми внешними изменениями развитой цивилизации. Поражают, конечно, аргументы в этом обезьяньем подражании, которое рассчитаны на столь примитивно мыслящего индивида, что, кажется, эта странная либеральная идеология в России априорно полагает, что здесь отсутствуют люди, обладающие разумом. Бессмысленность либеральной идеологии в современной России, конечно, не может служить доказательством прогрессивности по отношению к ней системы советской идеологии, однако не видеть наличие варварской воли в советском режиме было бы несправедливо. Аналогичным образом, нельзя не осознавать, что русская монархия до 17 года, очевидно, не могла сохраниться в объективном процессе расовой катастрофы, протекающей во всей мировой цивилизации, однако не понимать, что до 17-го года в России существовали черты собственной национальной культуры, которые практически тотально исчезают после большевистского нашествия, было бы не рационально. Так, мы имеем варварскую волю советского режима (инициированную неконтролируемой энергией инстинкта смерти) и безвольный варварский интеллект либеральной системы ценностей современной России. Под варварством, очевидно, мы понимаем отсутствие объективных признаков самостоятельной рациональной культуры.

В ХХ веке мы были свидетелями попытки немецкого фашизма переломить политическую ситуацию в сторону прерогативы расовой психологии человека, однако методы фашизма и, главное, его нравственные основания, еще больше враждебны разуму, чем либерализм, который, по крайней мере, не сомневается в существовании разума, правда, априорно отождествляя его с деятельностью интеллекта. Но, с другой стороны, было бы неправильно недооценивать интуицию немецкого идеализма, который указывает на необходимость создания кастовой системы в среде нарастающих деструктивных процессов расовой катастрофы. Наше понимание прерогатив развития будущего цивилизации в сторону кастовых институтов отличается от немецкой расовой теории тем, что в нашем понимании различие между расами пролегают не на биологическом, а на психическом уровне. В России причины этой новой психической расовой структуры следует видеть в утверждении безусловной ценностей государства, ориентирующейся на разум, стихийно складывающейся с реформ Петра I (возможно, что еще ранее, начиная с Грозного). Фактически, реформы Петра закладываются на законсервированный расовый опыт античности в византизме, который активизируется и приходит в бессознательное брожение. Примером подобной активизации законсервированной расовой энергии может служить агрессивное поведение верующих евреев в Римской империи, когда в пантеоне римских богов начинают утверждаться египетские культы. Соприкосновение с этими культами, фактически, активизировало расовую энергию иудаизма, спровоцировав в еврейском народе экзальтированное ожидание прихода на Землю мессии, которые во многом и стали причиной трех иудейских войн. Однако не видеть психологической пропасти между иудаизмом и египетскими культами, равно как и между расовой психологией античности и русской расовой психологией, было бы бессмысленно.

Чтобы аргументировать наш тезис о формировании новой расовой психологии национального самосознания, возникшей после большевистского нашествия, сравним современный распад структуры большевистской орды с распадом татаро-монгольской орды. Почему распад татаро-монгольской орды не привел к появлению на территории подвластных ей племен начал новой цивилизации, а распад германских орд на территории Западной Европы закончился средневековой культурой, которая заложила фундамент новой цивилизации? Анализируя влияние китайской цивилизации на технологическую и социальную структуру татаро-монгольской орды, можно заметить, что китайская традиция, в отличие от японской, никогда не акцентировала вопросы, связанные с противоречиями конечности человеческой жизни. Скорее, это культура чистого интеллекта, который понимает преимущества образования перед невежеством, в силу чего система Китайской империи была построена исключительно на смене семейно-клановых династических отношений, где император есть своего рода бог-отец единого китайского народа. По крайней мере, в суждениях Конфуция рекомендуется не воспринимать всерьез вопросы сознания смерти, поскольку они не относятся к проблемам семейной психологии человека, в большей степени мешая, чем, способствуя, пониманию человеческого рода как единой семьи. Таким образом, татаро-монгольские орды восприняли в себя исключительно интеллектуальные ценности, а эти ценности, следуя нашему постулату единства разума и расового инстинкта, не обладают государственной психологией. В силу этого, неконтролируемый коллективный инстинкт смерти, сплотивший эти огромные массы людей для завоевательных походов, по определению рациональной психологии не мог закончиться основанием какой-то самостоятельной эпохи Средневековья. В результате, эти орды распались под воздействием ислама.

Иную систему развития племенного сознания мы видим в судьбе германских орд, впавших в состояние животного отупения после гибели Римской империи. Во-первых, мы встречаем в германских племенах представителей римской цивилизации, то есть образованных германцев, первоначально, появляющихся в Римской империи как наемные солдаты. Римская же культура, в отличие от китайской, хотя и не обладала глубокой верой, была полностью ориентирована на греческую цивилизацию, в которой, собственно, впервые появляется сознание рациональной структуры психики. Исторически, римская государственность становится авангардной силой мировой цивилизации, где протекает центральный опыт мирового духа. Во-вторых, на германские племена оказывала интенсивное воздействие арабская культура, куда смещается расовый опыт мировой истории после распада античности. Следовательно, магистральный путь мировой истории проходит по тем племенам и народам, в которых выражается наиболее современный духовный опыт сознания.

Таким образом, анализируя судьбу российского этноса, начиная с византизма и кончая катастрофой 17-го года, мы видим, что она родственна судьбе германских племен в период между Темными Веками и ранним Средневековьем. Эта родственность характеризуется воздействием магистральной линии развития мировой цивилизации в усвоении западноевропейских структур, с одной стороны, и активизацией опыта позднеантичной расовой психологии, связанной с византийской цивилизацией, с другой. В этом смысле, необходимо избавиться от утопических оценок современной российской интеллигенцией реальной ситуации в России, поскольку начала ее психического склада следует искать в архетипах большевистской орды. Одновременно, очевидно, что сравнение с германскими племенами должно быть скорректировано той тысячелетней культурой, которая указывает на близость российской расовой катастрофы расовой катастрофе ахейского народа, имеющего тысячелетний опыт крито-минойской и крито-микенской цивилизации.

Уже из элементарной адекватности исторического мышления, становится понятно, что если и будет в России существовать полноценная экономическая система, то, вероятно, лет через пятьсот-шестьсот, когда здесь начнется расовая катастрофа, инициированная не извне, а внутренними проблемами глобального расообразования. Пока же, в период от Темных Веков до начальных элементов средневековой психологии необходимо, по крайней мере, заложить фундамент нравственного закона, который определяет здесь присутствие объективных законов разума. Сущность же нравственного закона, в его современном духовном опыте сознания, состоит в объективном действии разума как во взаимоотношениях людей, так и в государственной системе в целом как реальность расового фронта. Но чтобы заполнить рациональным духовным опытом сознания взаимоотношения между людьми, необходимо локализовать инъекции коллективного инстинкта смерти, формирующих уголовную психологию людей, которая заполняет социальное пространство России.

С чего же начинается действие объективного разума в среде тотальной активности племенной психологии? Во-первых, конечно же, с ограниченности пространства, в которой происходит переплавка неконтролируемого действия инстинкта смерти, то есть с кастового пространства. Но тогда мы должны признать, что большая часть населения бывшего соц. лагеря неполноценна в силу этой уголовной психологии, которая выплеснулась в результате большевистского нашествия (очевидно, что имеет место различная мера плотности этой уголовной психологии в различных государствах, что зависит от характера национальной культуры и времени действия на ее территории большевистских институтов власти). Реально, национальные силы начинают собираться после разгрома в кастовой системе.

По моему убеждению, современный кастовый принцип власти предполагает элементарную среду, в которой сосредотачивается единство разумных индивидов. Очевидно, что эта среда не может возникнуть в известных структурах социальной реальности, поскольку система массовой цивилизации исключает разум как таковой. Массовая система ценностей исходит из веры в научно-технический прогресс, тогда как эта вера является элементарным предрассудком невежественного интеллекта, который не знаком с современной системой ценностей. Ведь существом подлинного разума является постоянный процесс переоценки ценностей, который происходит с пониманием изменения исторической ситуации, тогда как интеллект, если он имеет дело с конечными представлениями о действительности, стремится создавать определенные догмы: научные или религиозные, препятствуя этой переоценке. Догматизм есть, вообще говоря, признак интеллекта, который не знаком с рациональной культурой. Этот догматизм может принимать любые формы, поскольку интеллекту свойственно доверять опыту в пределах обыденного сознания, тогда как разум всегда учитывает разрушительные процессы бессознательной психики, корректируя в соответствие с ними знание действительности.

Ранее, я уже называл некоторые причины вырождения человека, но, вероятно, наиболее значительной причиной все-таки следует полагать иррациональность процессов, происходящих в современной цивилизации. Дело, конечно, не в том, что деятельность науки, на ценностях которой строятся современные социальные интеллектуальные проекты, ложна по своему существу, — как раз, наоборот, именно наука была последним базовым основанием разума, и это нельзя не забывать. Причины кроются в другом. Прикладная наука стала доминировать над наукой базовой, — проблема, которая дает повод для серьезных размышлений. Базовая наука, если проследить ее эволюцию от первых метафизиков, которые верили в высшую сакральную субстанцию, постепенно начинает сменяться наукой, которая не нуждается в идеи существования божественного начала мира. Но вместе с постепенным исчезновением понятия бога, то есть непознаваемых высших закономерностей природы, можно заметить, начинает исчезать и классический принцип науки, в котором знание было только инструментом, связывающим природу и человека, но не тоталитарной машиной по уничтожению автономии человеческого разума как такового. Как бы не противопоставляла марксистская теория производственные отношения историческому духовному опыту сознания, она все-таки исходила из признания человеком, как эксплуататора, буржуа, так и эксплуатируемого, пролетария. Но современная постиндустриальная система производства смяла как одну, так и другую сторону, на первый взгляд, враждебных сил общества.

Наука ХVIII века была далека от возможности брать на себя всю ответственность за морально-нравственные ориентиры развития цивилизации, оставляя религиозному воспитанию, по крайней мере, элементарные навыки в сознании духовного опыта жизни. Только ХХ век характеризуется атакой интеллекта на позиции разума требованиями, чтобы знание обосновывалось исключительно научными методами. Основной аргумент позитивизма прост: о духовном опыте можно рассуждать только с позиции декоративного прошлого человечества, где человек не обладал достаточным знанием природных явлений. Однако именно представления о природе являются сомнительными в современной науке по отношению к пониманию природы человека.

Как вообще доказать существование в человеческой психике значительной энергии инстинкта смерти, влияющей на его повседневную жизнь? Очевидно, что противоположный инстинкт, жизни, не нуждается в доказательстве, ибо даже слабоумный человек легко понимает, о чем идет речь, основываясь, прежде всего, на доверии своим чувствам. Кроме того, после появления психоаналитической теории, где из инстинкта жизни был выделен сексуальный инстинкт как основополагающий в активности бессознательной психики человека, альтернативные возможности понимания происхождения мировой культуры еще более уменьшились. Однако критерий доверия своим чувствам в восприятии непосредственности мира, как показывает психоаналитический опыт, крайне неоднороден. Эту неоднородность отношения к ценности жизни и ценности смерти в сознании человека, ? ХХ век продемонстрировал в полной мере, отрицая стремление к счастью, которое было заявлено высшей нравственной ценностью в эпоху европейских революций. Во-первых, мы встречаем политический режим фашизма, в котором сознание долга полностью исключает стремление к счастью; во-вторых, а в конце ХХ века возникает феномен шахидов, то есть смертников исламского джихада. В обоих случаях, перед нами анахронизм проявления ценностей высшей культуры, которые дают возможность понять, чем являлись высшие ценности до начала расовой катастрофы, когда народы и нации не сомневались в наличии духовного опыта сознания.

Нашим постулатом является утверждение, что высшие волевые центры психики человека обусловлены достаточной активностью в его бессознательной энергии инстинкта смерти. Доказать это в среде социальной системы массовой цивилизации невозможно, поскольку массовая цивилизация есть классическая реализации психологии морали рабов, или, по-другому, биологических роботов технократических процессов стихийно развивающейся системы производства. Человек в массовой цивилизации лишен волевого усилия, ибо в ней отсутствует здесь потребность, когда все за человека решают те механические установки социальной системы, в которых он должен выбрать лишь одну из схем предлагаемого запрограммированного поведения. Самим собой человек быть не может в массовой системе современной цивилизации (за исключением, конечно, самого примитивного человека). Основной аргумент в преимуществах свободы современной технократической цивилизации состоит в выдающихся достижениях научно-технических технологий, однако эта область низшей интеллектуальной деятельности человека, поскольку в данном случае человек имеет дело с известными конструктивными элементами реальности, ничего не достигая в области новизны рационального мышления. Можно сказать, что в данном случае культивируется самая примитивная система мышления ремесленника, который обустраивается в цивилизации как в своей мастерской. Очевидно, что для культуры этого механического цеха нет необходимости в существовании философии и искусства, а что такое ? история, просто невозможно понять в замкнутом пространстве постоянно работающих «инструментов» бесконечного множества разнообразных машин. Культурные традиции этой мировой мастерской по производству разного рода утвари для быта и развлечений, следует искать в средневековой психологии Западной Европы.

При советском режиме финансовые средства бросались на гигантские стройки века, в которых реализовалась полудикая воля. Сейчас же, когда, в основном, средства поделены отдельными племенными кланами, они уходят на разного рода мелочи проблем стран с психологией третьего мира. Для решения же государственных проблем необходима политическая воля, которая, как мы видим, столкнулась с сопротивлением хорошо организованных пост большевистских структур. Если же подсознательная активность психики, связанная с инстинктом смерти, постоянно заглушается либеральной демагогией, то отсутствует и какое-то элементарное присутствие совести в человеческой душе, поскольку животная натура, воспитанная в полу уголовной социальной системе, активна исключительно в пределах той примитивной мастерской современной технократической цивилизации, законы которой диктуют принципы западной стратегии мирового рынка.

Что значит воля к власти, на которой заканчивается опыт мировой метафизической мысли? Чем должна быть власть с точки зрения соблюдения элементарных норм нравственного закона в эпоху расовых катастроф? Вопрос этот достаточно сложный, поскольку действие разума практически исчезает в эпоху расовых катастроф. Нации, в которых разум существовал, израсходовав расовую энергию, возвращаются к тупому механическому производству вопросов улучшения быта, теряя с разумом всякую связь, а варвары вообще лишены разума. Впрочем, это исчезновение условно, ибо в подсознательных пластах психики человека начинается перестройка, которая образует новую подсознательную основу для рационального мышления. Этой подсознательной основой всегда является определенное эстетическое созерцание реальности, где происходит локализация инъекций инстинкта смерти.

У нас есть все основания полагать, что Ницше глубоко чувствовал сущность расовой катастрофы, и именно поэтому его философия строится как попытка реконструкции гуманистических ценностей, в которых духовный опыт и рациональное мышление полагаются чем-то механическим, что естественно следует из узко-интеллектуальной психологии культуры. Читая отдельные фрагменты текстов Ницше, создается впечатление, что Германия его времени была уже достаточно втянута в процесс расовой катастрофы в конце ХХ века. Поэтому причины, по которым арийская расовая теория была так популярна в Германии, следует видеть в поисках выхода из естественной реконструкции государственной системы, в которой расовый коллапс, связанный с исчезновением элементарного нравственного закона, происходил достаточно интенсивно. Однако какие методы предлагаются для выхода из расовой катастрофы? Мы видим, что бессмысленность этот методов родственна усилиям, которые предпринимали римляне в период распада Римской империи, если иметь ввиду попытки государства утвердить новые культы в пантеоне римских богов и, в первую очередь, конечно культ египетской Исиды. Таким образом, расовое подсознание пытается возвратиться к своим первоистокам, которые дают возможность хотя бы временно восстановить расовый фронт наиболее архаичными впечатлениями расовой памяти. Аналогичным образом, и фашизм возвращается к оккультным традициям средневековой мистики и принципам римской военной доблести государственной системы рейха. Следовательно, воля к власти есть воля к восстановлению расового фронта реальности, который формирует новые позиции разума, учитывающего переоценку моральных ценностей.

Распад расового фронта активности коллективной подсознательной энергии инстинкта смерти, подчиненной разуму, есть основная причина вырождения человека. Собственно, новые племена, объединенные в агрессивные орды, в истории появляются именно как сгущение или концентрация неконтролируемого коллективного инстинкта смерти на определенной территории. Но для того, чтобы в области этого сгущения присутствовал магистральный путь развития мирового разума, самого сгущения мало. У этих племен или народов должен существовать длительный исторический опыт накопления первообразов основных расовых элементов исторической цивилизации, как, например, это имело место в истории греческой цивилизации или в истории российской цивилизации.

Именно как разрушение единого расового фронта, то есть самой возможности объединения национальных сил вокруг какой-то государственной идеи, мы рассматриваем причины русской трагедии 17-го года. Цепь предательств, слабоумие политиков, но главное, конечно, отсутствие последовательной разумной воли стали причиной расовой катастрофы, причем рецидивы 91-го года во многом родственны событиям 17-го года.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7