Григорий Веков «Происхождение духовного опыта человека»

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7

Глава 3

РАСОВАЯ КАТАСТРОФА ХХ ВЕКА

Суть такова: Европа утратила нравственность. Прежнюю массовый человек отверг не ради новой, а ради того, чтобы, согласно своему жизненному складу, не придерживаться никакой.
Хосе Ортега-и-Гассет
"Восстание масс"

Если современное массовое общество обречено исчезнуть со временем, то, что должно прийти ему на смену?

Я выдвигаю гипотезу, что тип homo sapiens уже находился в аналогичной ситуации расовых катастроф. Более того, я предполагаю, что подобного рода расовые катастрофы являются периодическими в истории мировой цивилизации и связаны они с определенным циклом существования расы, характеризующей исторический опыт культуры. Так, можно говорить о частичной консервации расообразования, если это касается аборигенов Австралии или негров в Африке, однако в эпицентре глобального мирового процесса расообразования происходит разрушительное бессознательное изменение одной расовой психологии на другую. Можно ли доказать теорию расовых катастроф научно? Вероятно, возможно, при условии, что наука будущего изменит свое понимание природы рационального знания. Я полагаю, что тип homo sapiens создает не эволюции и, очевидно, не бог, а действие единого поля расы, в котором "наработано" определенное поле действия инстинкта смерти, отображающееся в духовном сознании народа или нации. В этом смысле, миф о существовании сверхъестественного существа, который определяет субъективную веру человека, то есть миф о существовании бога, есть результат накопления опыта некоторого поля сознания смерти, который владел историческим расовым сознанием в прошлом истории.

* * *

Почему я утверждаю, что расовая культура фундаментально отличается от массовой культуры? В основании существования расовой культуры вырабатываются такие антропологические модели человека, в которых, в первую очередь, решается евгеническая проблема. Причем, решение евгенической проблемы, интуитивно, в каждой расовой системе определяется через определенный опыт накопления инстинкта смерти, прожитый народом. Можно иронически относиться к традициям африканского племени, в котором хранятся перемолотые кости предков, доставаемые как высшие святыни на большие праздники для посыпания священным правом головы. Однако все мировые религии построены на исторической традиции откровения инстинкта смерти, которая проистекла в начальном опыте расового единства людей. Ритуальная кровь, практически везде присутствующая в мировых религиях, есть символ смешения смерти с откровением жизни. Для нашей расы этим символом смешения крови и смерти является опыт французской революции, в которой племя рабов провозгласило новый великий миф о существовании разума. Но в России революции не было. Здесь произошла национальная трагедия, когда чернь, воспользовавшись событиями европейских революций, ликвидировала национальную русскую элиту, постепенно образовав тот варварский слой власти, который, собственно, остался после всех "чисток" и "перестроек". События, происходившие в России, я рассматриваю как жесткую расовую катастрофу, где дегенеративный интеллект, не имеющий расового основания, объединив вокруг себя антирасовую чернь, привнес в Россию не идею разума как нового расового основания, но бесправие для высших признаков разума и полную свободу действий для человека низшего типа.

Современный дегенеративный интеллект существует под гипнозом плотности социальных структур, возникших в последние полвека. Эта плотность строится на безусловном признании инстинкта самосохранения личности центральным инстинктом эмпирического разума, то есть разума в той рабской морали, которая характеризует английскую форму либерализма как социальной модели, возникшей за пределами проблем и ценностей континентальной Европы. Социальные идеи либерализма формировались, как попытка ограничить подлинную власть разума в ее объективной ценности духовной власти меньшинства. В последовательной реализации субъективной духовной цели историческая раса исчерпывает каждый свой пласт (аристократия, дворянство и так далее). Такова суть завоевательных рыцарских походов, где идеи единого бога очищаются от морального инстинкта рабства, который характеризует эту расовую идею в поздней Римской империи. Но первоначально, рыцарские ордена имеют ту племенную организацию, в которой прослеживается только психология германского варвара, глубоко враждебного расовой системе греко-римской природы ценностей. Аналогичным образом, и дорийские ордена возникают как первые связи расовой системы на обломках ахейской государственности. В целом, на ранней стадии глобального процесса расообразования психология германской и дорийской знати отображает лишь скудные попытки определить существование человека через подражание: римскому и египетскому расовому духу. Русская традиция дает нам пример подобного подражания в психологии русского дворянства, когда военно-правовая база русской государственности являлась единственной формой права в среде постепенно расширяющейся системе кочевых рефлексов. Основной метод понимания новой субъективности состоит в том, что он есть объективный процесс трансформации инъекция инстинкта смерти в духовный опыт сознания.

Здесь категорически следует отвергнуть возможность оценивать процесс рождения новой расы с религиозной точки зрения, поскольку дух есть необратимое существо объективного разума. Ложное понимание духа, в котором он сравнивается либо с периодичностью природных циклов, либо с механическими процессами в науке, должно быть отвергнуто на основании неповторимости рационального опыта каждый исторической эпохи, где вера человека в разум, является каждый раз новой системой высших ценностей.

Если религиозный миф исходил из представления о сотворенном человеке, то рациональный миф исходит из естественного происхождения человека. Но вопрос о "естественности", в конечном итоге, требует объяснения происхождения в человеческой психики инстинкта смерти. Почему возникает крайняя потребность определенной группы людей в разрушении социальной модели, которая доминирует определенное время в истории? Нам известны различные объяснения этого феномена, однако основная причина, как я полагаю, состоит в скрытом, для коллективных представлений, активности русла потока инстинкта смерти, которое отображает действительную природу мирового разума. Вероятно, эту глобальную силу мирового расообразования Хайдеггер понимал как потаенность субъективного бытия, как экзистенцию начала бытия во времени. Действительно, рассматривать инстинкт смерти в качестве "положительного" социального принципа нет никакого основания, поскольку социальный инстинкт всегда отображает пространство ценностей статических представлений. Эти статические представления о ценностях, о которых нам известно из истории, всегда характеризуют не существо мирового разума, а его интеллектуальную ограниченность, которая неизбежно присутствует в процессе объединения людей в их повседневном труде. Но высший труд, труд инстинкта смерти, всегда имеет потаенный смысл в качестве задачи отображение разума в его непрерывной новизне субъективных целей. Ценность в субъективной системе восприятия реальности есть конструктивный метод воздействия разума на низшие влечения человека. Таким образом, вопрос о сущности современных высших ценностей есть вопрос о реальной активности субъективного разума.

Массовая культура предлагает человеку исключительно низшую систему ценностей, в которой субъект определяется по отношению к объективному вкладу в строительство массового общества. Однако для расового сознания, которое ориентировано не в абстрактной плоскости интеллектуального движения мысли, а в созидающем движении разумной воли, определяющим является сознание причастности жизни высшему благу. Это существование отображается в качестве моего вклада в строительство исторической расы, определяющей собой бессмертный дух. Можно сказать, расовая культура кардинально отличается от массовой культуры бессознательным движением психического потока феноменов, когда поток первого рода движется в направлении ценностей будущего, тогда как поток второго рода ѕ в направлении ценностей прошлого. Подобная база противоположных потоков ориентации сознания в исторических ценностях характеризует особенности существования цивилизации в эпоху расовых катастроф, когда происходит перелом, в первую очередь, простейших реакций взаимосвязи интеллекта и восприятия. Интеллект, можно сказать, становится полностью зависимым от чувственного восприятия, отрицая сферу существования иной, чем эмпирическая, сферы реальности. Отсюда возникает единственно возможная область эквивалентности ценностей как торгово-денежных отношений. При этом, очевидно, что, рассматривая наше время как процесс расовой катастрофы, мы учитываем, что в истории человечества эта расовая катастрофа не первая и, вероятно, не последняя, когда сознание становится полем войны сферы низших и высших ценностей. Разум здесь составляет основание пространственных элементов этой войны, причем пространственная область представления задана не статической системой коллективного знания, а наоборот, постоянным разрушением коллективной сферы представлений в выявлении новой активности исторического рационального сознания.

Рассматривая процесс жесткой расовой катастрофы, протекающей в российском этносе, следует поставить вопрос: до какого момента здесь будет доминировать тип quasi homo? Здесь следует сказать, что селекция на полноценный и неполноценный человеческий тип производит не сам человек и не эволюционный отбор, а система активности расового духа, если, конечно, она существует. Собственно, психология трибалистического главаря вполне вписывается в профессиональную этику массового общества, поэтому и в Африке, и в Азии, везде, где процесс расовой катастрофы объективно разрушает традиционно сложившиеся расовые системы, профессионал технократической цивилизации "выращивается" из местных аборигенов.

Однако в отношении деления людей на тип quasi homo и homo sapiens, мы не можем предложить строгой научной концепции, которая классифицирует моральное поведение человека в соответствии с его социальной активностью, поскольку массовое общество есть продукт крайнего разложения мировой цивилизации, вследствие чего реальная активность в нем по его "реальным" законам есть принцип деградации и вырождения человека. В этом смысле, тип quasi homo как раз соответствует активизации состояния животного безразличия к духовной жизни. Это обусловлено непрерывным возвращением духа истории к простейшим первоначалам разума в его объективной простоте природы, когда восприятие указывает исключительно на поток физиологических рефлексов, теряющихся в бессознательных пластах психики. Низшая сфера психики доказывает свою достоверность реальности через рефлексы, утверждая их достаточность для полного определения реальности. Для нас же, кто исходит из понимания существования высшей психической деятельности, сфера рефлексов, которая описывается интеллектом в качестве механической системы, не дает психоаналитического объяснения инстинкта смерти, не подтверждающейся какой-то чувственной достоверностью реальности. Но тогда что это за вид реальности?

Особенностью исторического расового опыта человечества, где определяющим фрагментом действия исторической морали является христианская и исламская религии, было течение морального сознания исключительно как системы самогипноза, которая подавляет инстинкт смерти через влечение к жизни. В этом смысле, особенно христианская религия, как это заметил уже Ницше, стоит в стороне от более раннего духовного опыта древних цивилизаций и культуры античности, строя метафизику бытия из элементов сакрального общения с богом, где сознание "я" является неделимым откровением некой божественной природы мира. Я полагаю, что последний глобальный опыт расообразования и, следовательно, опыт субъективного разума, который указывает на сферу знания объективного разума, отображает момент возвращения человечества к пути, которое было временно прервано верой в единого бога. Субъективная сфера познания, в данном случае, выявляется как очищенное от социальной примеси механика инстинкта смерти. С другой стороны, процесс мирового производства, который является основополагающей базой активности quasi homo, выражает своего рода сюръективное поле процесса глобального расообразования, аналогом которого в поздней Римской империи были зачаточные формы феодального хозяйства. Таким образом, теория Маркса справедлива в отношении активности quasi homo в мировой цивилизации как провозвестника новой расы. Римские рабы-христиане или русские большевики являются тем человеческим сбродом, который разрушает сгнившие государственно-правовые нормы, чтобы привнести новый тип механически-рабской деятельности, построенной на совершенно иной форме эксплуатации человеческих масс, чем в предшествующей фазе производства.

Рабы, провозгласившие идеи равенства и братства людей перед разумом, по рабски понимали сущность разума, тогда как классическая западноевропейская философия стремилась локализовать эти процессы варваризации, вызванные расовой катастрофой, попыткой свести метафизику к научному принципу мышления. Но, в конечном счете, возобладал обратный процесс, когда в науку стали стекаться не люди высшего типа, для которых субъективный разум есть отображение понимание начала бытия, а тот тип quasi homo, для которого наука выражает социальное место для выживания в массовом обществе. В последние десятилетия наука все больше отклоняется от сущности разума, когда происходит распад единства науки на малосвязанные друг с другом локальные теории.

Почему расовый дух есть основополагающая сущность субъективного разума? Само понятие "раса", в том смысле, в котором я его использую, впервые возникло у меня под влиянием английского физика-космолога Хоккинга, где основным моментом понимания следует рассматривать особенности существования определенной группы людей, чья деятельность отображает не столько конечные эмпирически субъективные цели, сколько духовную взаимосвязь с будущим, где действуют объективные законы разума. Встречается аналогичное понимание и у Шредингера и у Клейна.

Вопрос о возникновении исторической расы не может решаться в плоскости биологических особенностей человека, поскольку существом расы владеет дух. Ранее, в архаичных представлениях о духе, полагалось, что он отображает некое высшее существо, бога, который имеет или не имеет подобие в известных образах реальности. Например, христианство утверждало, что бог отобразил в человеке свое подобие. В действительности же, непрерывный процесс расообразования указывает на постоянное изменение образа высшего существа в качестве объективизации разума в непосредственной деятельности человека. Другими словами, вопрос о высшем существе должен сводиться к историческому предназначению расового человека по отношению к объективизации разума. Так, поскольку для нашей парадигмы сознания возникновение мифа об абсолютной ценности разума есть начало отображения субъективности мышления, то вопрос о высшем существе, в частности, о высшем начале психики, должен сводиться к объективному действию разума в реальности.

Весь опыт нравственной жизни человечества ХХ века показал, что действительная высшая форма разума имеет бессознательные начала в психической деятельности субъекта. Тип quasi homo, который обладает активностью и в наше время в социальной системе, присвоил себе исторический разум на правах производственной силы, которая развивает технологическую базу технократической цивилизации.

Заметим, что механическое освобождение раба никогда не выражает пространства свободы. Так, вероятно, в поздней Римской империи распространилось вожделеющее наслаждение механическими благами цивилизации, которое аналогично радостям quasi homo нашего времени. Раб, собственно, есть раб на генетическом уровне еще очень долгое время, в судьбе нескольких поколений, поскольку для реализации субъективной свободы необходимо пространство расового духа, где накоплен опыт совместного переживания индивидами инстинкта смерти, пресекающего генетический инстинкт рабства. Этот период цивилизации протекает под властью морали рабов, которые, освободившись только внешне, внутренне являются париями по отношению к историческому опыту высшей культуры. Таковы нравы современной цивилизации, где на протяжении жизни нашего поколения исчезли последние духовные проявления старой исторической расы: в науке, философии и искусстве. Начинается "окостенение" мировой цивилизации, в которой власть и культура будут все более люмпенизироваться, поскольку активность современного технократического интеллекта строится на враждебном к расовому духу сознании.

Мы исходим из того, что мораль господ, исторически, является моралью расового человека, в котором существует безусловный приоритет духа над низшей способностью человека к выживанию. При этом процесс становления сословий, появление иерархических отношений между индивидами, в которых отделяется духовный опыт от племенного образа жизни, есть начальная фаза становления расового духа. Именно эта фаза определяет собой современное состояние нравственной жизни в России, где происходит медленный распад психологии племенного человека. Усилия трибалистических главарей втереться в православие, ислам или "демократические структуры" привели к тому, что последние в России разлагаются под воздействием их варварской активности. Можно ли тогда всерьез рассуждать о "демократии" или "рынке" в стране, где, в конечном счете, правит племенная психология?

* * *

Чтобы определить простейшие связи механизма формирования новой расы, необходимо рассмотреть отображение деструктивного начала психической активности субъекта, которое действует в его индивидуальном инстинкте смерти. Фромм, анализируя психическую энергию инстинкта смерти Гитлера, делает выводы, которые последовательно вскрывают ложные предпосылки гуманистической морали. Так, утверждается, что деструктивные процессы бессознательного относятся к патологии человека, являясь следствием невозможности его социальной адаптации. На большом количестве примеров Фромм доказывает, что личность Гитлера была патологически асоциальна, вследствие чего должна быть оценена как неполноценная со стороны социальной морали. Но мы рассмотрим личность Гитлера не со стороны социальной системы буржуазного общества, которая по сути своей есть ранняя фаза продукта расовой катастрофы, или начальный момент утверждения реальности морали рабов, а со стороны невозможности известных форм разума контролировать волевые центры, разрывающие сдерживающие блоки наработанных представлений о моральных ценностях. На примере крайней концентрации энергии инстинкта смерти в воле Гитлера, мы укажем на один важнейший момент в понимании процесса расовой катастрофы. Он состоит в том, что волевые центры психической активности субъекта контролируются социальной системой только тогда, когда последняя обладает достаточным резервуаром единого пространства расовой воли, возникающей из единства индивидуальных воль, то есть, фактически, единого поля сознания смерти.

Историческая фигура Гитлера, безусловно, не может быть рассмотрена с позиции психопатологии, поскольку феномен влечения инстинкта к смерти есть конструктивная составляющая начал метафизического основания исторического духа. Инстинкт смерти образовал в немецкой культуре фашизма особый резервуар расовой воли, которая проецировала отдельные фрагменты высшей культуры в ее исторической последовательности на настоящее, где греческий классический образ соседствовал с духом европейского рыцарства. Данные проекции исторической параллели мирового глобального процесса расообразования являются в принципе базовыми для восприятия относительности разного рода социальных моделей, в которых, в основном, реализуется низшая психология человека. Таким образом, попытки Фромма втиснуть новый метафизический опыт знания о субъекте в прокрустово ложе социальной психологии, являются беспомощными со стороны метафизического процесса формирования новой расы. Здесь следует различать человека Гитлера от метафизической идеи становления новой расовой психологии, которая, первоначально, формируется из крайне плотного отображения инстинкта смерти в реальности. Ведь по существу, интерес к смерти, к разложению, к тотальному отрицанию известных традиционных ценностей составляет изначальный пласт новой расовой организации психики. В поздней Римской империи этот крайней интерес к смерти, к механике ее явления отобразился, например, в непрерывно увеличивающихся кровавых боях гладиаторов.

В отношении так называемой "некрофилии" Гитлера мы полагаем, что речь идет о сверхконцентрированном инстинкте смерти, или влечении к смерти, который захватывает психическую жизнь индивида вырождающейся исторической расы, требуя ее глобальной перестройки. Феномен этого избыточного влечения к смерти может быть объяснен только с позиции метафизики глобального расообразования, когда этот инстинкт образует своего рода "воронку" бессознательного, сквозь которую можно видеть процесс отделения психической энергии субъекта, не контролируемой социальной системой. Это неконтролируемое начало психической энергии, которое влечет индивидуальную волю к внешнему разрушению, я рассматриваю как инициированное отображение простейших форм субъективного разума. Данное влечение следует рассматривать как основополагающий механизм формирования всех человеческих рас, начиная с первобытных, когда в первобытной человеческой орде таким образом разрушался принцип матриархата. Так, подлинное познание по сути своей есть нечто разрушительное для оснований человеческой психики, если мы действительно рассматривает происхождение субъективного разума. Следовательно, в целостности психической энергии, образующей субъективное сознание разума, всегда действует мотив разрушения объекта, и в отношении к Гитлеру, вероятно, таким объектом разрушения была мораль буржуазного общества. Фромм, объясняя неадекватное в социальном смысле поведение фашистского вождя через воспоминания о нем людей социального типа: любовниц, лакей адъютантов, врачей и других представителей буржуазной психологии, не учитывает, как, собственно, и вся теория психоанализа, что сущностью подлинного разума является не инстинкт самосохранения, где господствует система биологических влечений, а инстинкт смерти, который тотально отрицает эти влечения для накопления опыта духовного основания реальности. Например в Римской империи императором Нероном движет эстетика разрушения Рима, поскольку Нерон, являясь одним из последних расовых представителей римского народа, стремится уничтожить начала возникающей морали рабов, в которой римлянам уготована "почетное" место вырожденцев античной цивилизации, как в аналогичное время расовой катастрофы такая социальная функции отводилась египтянам или вавилонянам, а в наше время предоставлена западным европейцам.

Таким образом, попытки социальной идентификации инъекции инстинкта смерти в глубинах человеческой психики невозможны. Именно этот принцип был взят мировыми религиями за основу. Этот принцип сакрального переживания энергии единого расового поля духовного опыта мы находим, в частности, в культе огня для первобытного человека, когда, то, что дает спасение и одновременно грозит физическим уничтожением, наделяется сакральным содержанием. Поэтому в "победоносном" наступлении гуманизма на религию не замечается, что удар наносится не по самому содержанию, а по продуктам распада, что, в частности, не избегает и эстетика Ницше, где проблемы вырождения европейца связываются с утверждением христианской религии. Аналогично, бессмысленны попытки психоаналитической теории (я имею ввиду известную работу Фромма) исследовать феномен сверхконцентрированной энергии инстинкта смерти методами, в которых социальная система полагается критерием рациональной оценки. Очевидно, что в Средневековье было не меньше разумных людей, чем в наше время, однако в Средневековье была иная техника аналитической работы с индивидуальным инстинктом смерти, формирующим религиозное миросозерцание великого мифа о существовании божественного откровения жизни. В этом смысле, христианство в его подлинном явлении начинается не со своего существования в Римской империи в массах римских рабов, прообразов сил классовых противоречий масс, а с грубой духовной психологии западноевропейского варвара, с эстетики раннего Средневековья, в котором обозначается ограничение влечений полу дикой натуры франка. В этом смысле, советская психология в ее позитивном смысле заложила фундамент рациональности, которая, с одной стороны, имеет полностью варварский характер, а с другой, указывает на процесс формирования новой исторической расы.

Почему я утверждаю, что эпицентр образования новой исторической расы происходит в России, хотя идея особых прав человека высшего типа была провозглашена в Западной Европе? Здесь следует расшифровать оценку Бердяевым начал "нового Средневековья" в большевистской России, которая не дает ничего, за исключением указания на тотальное пресечение многовекового уклада российской жизни и погружения ее в нравственное варварство. В отличие от советских и современных российских болтунов от философии, Бердяев является все-таки представителем патриархальной русской мысли, поэтому мы не можем относиться к его оценке ситуации без полного невнимания. Бердяев, будучи свидетелем переплавки большевистской орды в организованную и дисциплинированную силу, указывает и на положительные и на отрицательные стороны этого совершенно нового для России явления. Во-первых, он замечает, что тип трибалистического главаря чувствует себя вполне уверенно на завоеванной территории, где многочисленные Шариковы энергично создают социальные структуры, в которых происходит постепенное уничтожение старого расового человека и размножение плотности quasi homo, который упорядочивается в массы лихорадочной активностью трибалистических главарей в процессе коллективизации и индустриализации России. Но Бердяев, являясь представителем патриархальной русской мысли, которая не обладает опытом самостоятельного субъективного разума, оценивает эту активность варваров положительно, сравнивая ее с созерцательным безволием и разложением русского дворянства. Он, будучи представителем русской христианской традиции, рассматривает большевика как равного человека, - я же, исходя из позиций европейского нигилизма, пониманию большевистскую психологию как поведение племенного существа низшего типа человека, как quasi homo, организованного на уровне простейших племенных рефлексов. Фактически, экспансия русских нигилистов против русских традиций имеет диаметрально-противоположную, чем европейский нигилизм, базу именно в существе понимания субъективного права, поскольку, если европейский нигилизм исходит из отрицания усвоенного исторического опыта мирового разума, то русский нигилист определяется только функцией племенного рефлекса.

Одной из основных черт трибалистического типа государственности, утвердившегося в России после разгрома патриархальных расовых начал жизни, является отсутствие элементарной ответственности индивида за свои поступки. Правовой хаос есть результат неясности в отношении субъективного права, этого основополагающего принципа взаимосвязи бессознательного и сознания, которое объективно действует в поле расового инстинкта. Действительно, ограничительные функции морального сознания есть продукт накопления поля инстинкта смерти, действующего в определенном народе на протяжении нескольких веков. Именно здесь создаются те неписанные законы, которые индивид не нарушает не в силу угрозы наказания, а в силу взаимно обратного соответствия между генетическим развитием и нравственным чувством, которое есть инициация движения единого духа расы. Примером такого поведения в русской истории является судьба протопопа Аввакума, решительно отвергнувшего византийские обряды веры, враждебные традиционному расовому типу русского сознания. Уже после разгрома сопротивления старообрядцев начинаются значительные признаки расовой катастрофы русского народа, когда встает вопрос о выборе между современным государственным устройством и сохранением патриархального уклада жизни. Заметим, что именно в петровских реформах была заложена психология трибалистического главаря quasi homo, который, подобно древнему германцу, поверхностно усвоившему ценности римской цивилизации, становится одинаково чужд как собственному народу, так и римскому праву. Основной причиной начала жесткой расовой катастрофы, следовательно, необходимо рассматривать столкновение народа, сложившегося в патриархальной общине, с развитой формой цивилизации. Мягкая расовая катастрофа, которая протекает в исторической расе, происходит по другим законам, где причиной разложения является не задача освоения исторического опыта мирового разума, а хаотическое уничтожение единым инстинктом смерти всех природных влечений индивида, поскольку дух в природе человека возвращается здесь к изначальной точке своего происхождения. Именно таковы бессознательные мотивы поведения Гитлера, чье расовое чувство полностью зависело от задачи возвращения предельно концентрированного инстинкта смерти к естественным влечениям.

Безусловное признание жизни высшей ценностью перед смертью есть не признак разума, но его отсутствие, поскольку субъективный разум утверждается через максимальное отрицание чувственной достоверности реальности. Когда нет иных средств, кроме как начальная база духовного движения психики, то есть инстинкт смерти, то она становится единственной достоверностью сознания. С другой стороны, со стороны российской реальности, мы имеем противоположный опыт утверждения морали, а именно морали рабов в большевистской психологии, где дегенеративный интеллект находит свое "право" и "реальность" в теории пролетарской революции. Разгромленные русские были переведены в социалистическом государстве на положение париев, полурабов, которые должны были трудиться на "благо" бандитской элиты, захватившей власть. Такие ситуации нам известны из истории, когда орды гиксосов овладевали Египтом или древние германцы Римом. Низшие центры психики существуют в бессознательной коллективной энергии за пределами духовного опыта, к которым следует относить действия разрушительных орд, протекающих по территории государств и народов. Мы лишь констатируем, что катастрофа произошла, как факт трагедии. Кроме того, следует указать на невозможность искать аналоги этого события в прошлом русского государства, поскольку разгрому подверглись центральные расовые связи, и был утерян духовный центр развития нации. Чернь же вполне естественно вписалась в новые закономерности развития варварского государства, породив ту элиту власти quasi homo, которая активна в наше время.

Возникает естественный вопрос: за счет чего в России развивалась наука и существовал тот во многом искренний энтузиазм, который полностью отсутствует в наше время? Причины следует искать в начальных механизмах глобального процесса расообразования, которые протекают в человеческих массах, подверженных инициации воздействия исторического опыта субъективности мирового разума. Такова была активность франков, завоевавших Римскую империю, когда полуварварское государство Карла Великого было столь же обширно, как и социалистический лагерь "братских народов". Плохие дороги, произвол феодалов (советских чиновников), заискивание и, одновременно, угрозы в сторону цивилизованного мира (франки по отношению к византийцам и арабам и советские вожди по отношению к американцам и Западной Европе). При этом, франки доходили до Византии, которая должна была постоянно откупаться от их агрессии, как и советские войска доходили до Берлина. Другими словами, достижения науки и труд масс поддерживался в Советской России за счет сопротивления внешнему воздействию развитых форм цивилизации. Но особенностью нашего времени, которое соответствует распаду государства Карла Великого и исчезновению социалистического лагеря, является кульминационный момент жесткой расовой катастрофы, когда после разложения зачаточной расовой организации, находящейся на границе с мировым разумом истории, франки - на заре великого мифа о сотворении человека и постсоветские люди - на заре великого мифа о существовании разума, оказались на грани физического исчезновения в силу чрезмерной концентрации энергии масс quasi homo и минимальной расовой энергии homo sapiens. Здесь следует заметить, что реальные нравственные основания византийцев субъективно характеризовались не христианской, а античной основой понимания ценностей, как и современные западные европейцы, в основном, характеризуются не верой в разум, а традициями Средневековья, где возник и развился их расовый дух.

Но прежде чем сравнивать положение франков эпохи распада государства Карла Великого и положение человека на постсоветском пространстве, я еще раз напоминаю, что центральным моментом в понимании начал целостного восприятия субъективного разума эпохи расовых катастроф является объективное развитие сознания великого мифа. Миф для нас, как для Платона и Ницше, есть нравственное основание субъективности, граница иерархии бытия и небытия, существенного и несущественного. Уже позднее, когда дух исторической расы утверждается на земле, происходит его членение на науку, искусству и философии. В эпоху расовых катастроф целостность восприятия разума может существовать только как тотальная власть мифа над сознанием, и именно с позиции рефлексии великого мифа я пониманию русскую трагедию и особенности существования советской культуры.

Поясним, что значит, ѕ "великий миф". Особенности мифологического мышления классифицируются от мифов первобытных народов, метафизический опыт которых полностью описывается несколькими простейшими алгоритмами понимания природы, до мифов достаточно изощренных в своей интеллектуальной базе, к которым, безусловно, следует относить научный миф о высшей ценности процесса бесконечного познания природы. Примитивные мифы могут быть поставлены и на службу высшей культуре, если в них доминирует дух исторической расы. В этом смысле, пропасть между началами науки, в которых полностью доминирует расовый дух, и ее распадом в эпоху расовых катастроф, характеризует талантливейших философов-одиночек, с одной стороны, и интеллектуальной серости, с другой. В первом случае работает великий миф, инициирующий субъективный разум в полностью неразвитый интеллект, во втором случае, наоборот, работает примитивная рациональная схема с очень развитой интеллектуальной базой, направленной на максимальные ограничения объективной ценности разума. Ведь энергией мирового разума является мера отрицания известного опыта культуры для целей познания новых объектов, тогда как сущностью интеллекта является работа с известным материалом разума. Но всякий новый объект, если рассматривать познание как часть откровения нового знания о природе через новые механизмы (связи) этого знания, есть разрушение определенного набора интеллектуальных схем (сюръективных блоков связи), которые удерживают понимание в пределах известных представлений.

Эпицентр мирового глобального расообразования смещается в сторону России в последние века, как две тысячи лет назад он смещался с Востока на Запад, воздействуя через античную цивилизацию на полудикие племена западноевропейских народов. Существом непрерывного возвращения элементов объективного разума истории является расовый исторический дух. Поэтому советскую культуру следует рассматривать как первый примитивный опыт новой исторической расы, где центральным становится откровение грубых форм субъективного разума. Миф, реально, не имеет пространственно представляемого направления времени, поскольку в субъективном восприятии схватывает в себя все возможные точки объективного развития полноты бытия. Следовательно, научно-технический прогресс, утверждаемый гуманизмом в качестве субъективного основания времени, с позиции расового духа есть непрерывный регресс идеи высшего блага, которая всегда концентрируется во вневременной задаче субъекта возвращаться назад, то есть обладать памятью. Память, как субъективно-единичная память, и память в расовом смысле как идея высшего блага, как растворенность мирового разума во всех многообразии сечения континуума мировой материи, есть сакральное существо времени, непосредственная власть духа над материей. Таким образом, индивидуальный инстинкт смерти есть движение нашего индивидуального разума к возвращению в мировой разум, то есть сознание становления элементов материи в ничто, если под ничто понимать непосредственный процесс образования расового духа и перехода его в объект произведения искусства, науки или философии.

* * *

Что, значит, обладать расовой памятью? На метафизические механизмы действия человеческой памяти указывает философия, на феноменальные свойства памяти - наука. Нас интересуют особые свойства памяти в отображении субъективных переживаний, которые являются следствием активности в нашей психике инстинкта смерти. Это состояние психики, когда сознание концентрируется на относительности всех мотивов жизни. Традиционные религии христианства и ислама потратили немало усилий, чтобы свести индивидуальный инстинкт смерти субъективного мышления к некоторому набору психоаналитических методов повторения простейших алгоритмов связи сознания и бессознательного, на котором строилась моральное основание мировой цивилизации последних веков.

Что, значит, полноценный человек не в биологическом смысле, а в понимании нравственного оправдания перед смертью, которая неизбежна? Очевидно, что низшая психология quasi homo, которая доминирует в технократической цивилизации в качестве профессионального исполнителя определенного социального заказа, не может полагаться полноценной идеологией. Quasi homo не обладает расовой памятью, то есть механизмом отрицания чувственной достоверности реальности, который основан на постоянном возвращении сознания к первоначалам духовного основания разума. Бессознательный опыт развития новой расы следует искать в советском периоде истории, где в варварских формах утверждался героический миф о разумном происхождении жизни. Мировая история есть непрерывный путь расовой морали к утверждению, - принцип, из которого мы исходим.

В отношении попыток советской системы научного коммунизма, не использовать методы рефлексии мифологического мышления, следует сказать, что имело место прямо противоположное, то есть абсолютное господство великого мифа о существовании разума. Миф насаждался со всем зверством его откровения, которое имеет место в ранней стадии существования исторической расы. С другой стороны, процесс формирования новой исторической расы протекает с необходимым условием конфликта с расой вырождающейся. Такова была сущность столкновения древних германцев с римлянами, а в недавнем прошлом - советской расовой системы с немецким пангерманизмом. Историческая раса есть то, что нельзя определить в сознании массовых ценностей истории. Раса, в частности, историческая раса - это ни конечная власть аристократии, дворянства, народа или нация, - это власть высшей психологии человека над низшей. В фазе цивилизации, в которой историческая раса полностью исчезает, разрушается элементарный механизм господства высшей психической деятельности над низшей, когда начинается процесс постепенного возвращения индивидуальной и массовой психики к доминирующей системе физиологических рефлексов.

Что значит, воля к власти в эпоху расовых катастроф? Существовала ли воля к власти у древних германцев, разрушивших Римскую империю или у большевиков, разгромивших Российскую империю? Мы видим, что нравственный принцип власти массовой системы ценностей, полностью построенный на отрицании реальности высшей психологии, есть торжество морали рабов, когда свобода понимается в качестве орудия разрушения расовой организации, существовавшей веками. Это разрушение оправдано со стороны качественного изменения жизни с точки зрения разнообразия технологических достижений науки и техники. Но оправдано ли это разрушение в перспективе ближайших веков, когда евгеническая проблема существования человека выходит на первый план? Исторически, в процессе перехода мировой цивилизации в фазу мировой расовой катастрофы, прежде всего, тотально переосмысляются начала субъективного разума, то есть существо духовного опыта субъекта получает иную парадигму высших ценностей. Именно этот перелом обозначает то, что отличает античную цивилизацию от христианской, а античную, в свою очередь, от древнейших восточных цивилизаций, когда мировой глобальный процесс расообразования смещается от Востока в сторону Запада, а от Запада, в наше время, в сторону России. Так, процесс образования исторической расы есть процесс глобальной перестройки взаимоотношений бессознательного и сознания, когда вырабатываются иные метафизические предпосылки бытия. В первую очередь, речь идет о новом виде откровения жизни, которое характеризуется постепенным оформлением великого мифа.

***

Рефлексия великого мифа кардинально отлична от примитивного мифа тем, что примитивный миф существует только в качестве объективного прошлого истории, то есть указывает на высшие ценности в ретроспективном содержании. Великий миф, наоборот, полностью обращен в будущее, выражая в последовательности своего утверждения те объективные закономерности духа, которые еще не свершились, ибо движением рефлексии великого мифа на начальной стадии своего существования является смятие разработанной интеллектуальной базы дегенерирующего интеллекта. Функции смятия интеллектуальной базы дегенерирующего интеллекта выполнял в последнее время европейский нигилизм.

Мы понимаем атаку бессознательного на сознание не в качестве психоаналитических функций, где доказывается центральная роль бессознательных влечений, а как реальность возникновения и развития духовного феномена от его начальной точки в инстинкте смерти до процесса доминирования высших начал психической деятельности в субъективном мышлении. Инстинкт смерти я понимаю метафизически, то есть рассматриваю феномен биологической энергии в качестве сюръекции отображения сознания, когда указывается на некоторое соматическое ощущение, ѕ и обратно, когда полагается инициированный прообраз отображения бытия из рациональной причины. Рациональная причина имеет интеллигибельную достоверность в качестве бесконечного первообраза духа, которую Кант определил как чистый разум. Я же полагаю, что мораль психологии homo sapiens есть продукт активности исторического духа расы, - утверждение, которое строится на массиве духовных феноменов обратной связи, действующих в инстинкте смерти. ХХ век показал, что бессознательная система влечений настолько разнообразна в индивиде, что сводить законы разума к способности субъективного рассудка оперировать логическими конструкциями в сфере субъективных представлений является ошибочным. Первым на эту ошибку в теории кантовского императива указал Шопенгауэр, и он же первым определил волевой импульс индивида как бессознательное движение потока сознания, которое соотнес с платоновским беспредпосылочным началом искусства. Гегелевская теория развития абсолютного духа полагает, что разумная воля реализует субъективность сознания, начиная от простейших форм глобального процесса расообразования в первобытных элементах культуры, где сознание истории действует на уровне наивных мифов о происхождении человека, и кончая мифом о познаваемости мира в научном мышлении, то есть рациональным мифом о наивысшей ценности научно-технического прогресса. Наша рефлексия мышления исходит из последнего основания эстетики сознания смерти, - это миф о существовании сверхчеловека, однако сверхчеловек рассматривается нами как новая идея расового существа человека. Приставку "сверх" мы оставляем для сферы конечных субъективных представлений, которые действуют в историческом прошлом, в частности, в биологической расовой теории, где не существует взаимосвязи между расовым и рациональным сознанием.

Так, все достижения в области науки и техники, которые имели место в советской системе, я отношу к стихийному процессу глобального расообразования, протекавшего под воздействием великого мифа о существовании разума. Здесь, в частности, возникает простейший прообраз кастовых союзов, то есть организации единства субъектов, выражающих начальную технику высшей организации психики в простейшем новом опыте переживания инстинкта смерти. Правда, следует уточнить, что подлинная ценность этой организации видима из будущей перспективы развития истории, поскольку настоящее состояние исторической перспективы в большей степени соответствует Темным Векам, в которых происходит смещение пространства глобального процесса расообразования в сторону России.

Рефлексия великого мифа требует оценок исторических событий из будущего, а не из настоящего, ибо критерий подлинной морали есть сознание времени, где отображена позиция высшей психологии субъекта, отрицающей конечные цели, ѕ как рассудочных представлений, так и непосредственности чувственного восприятия. Момент отрицания протекает в процессе происхождения сознания как опыта морали, проистекающей из новизны ситуации, в которой действует разумный дух. С другой стороны, только самая жесткая критика настоящего имеет возможность вскрыть реальность духовного основания субъекта в данный момент истории, понимаемый нами как глобальный мировой процесс расообразования. При этом следует заметить, что не только историческая раса (египтяне, греки, римляне и другие народы мировой истории) находились в постоянном изменении взаимосвязи рефлексии мифа и реальности массива проекций, обусловленных инстинктом смерти, но и народы, находящиеся на очень низком уровне развития представлений о сущности разума. В этом смысле, теория психоанализа должна быть приложена именно к проблеме наименьшего содержания расовой энергии в некоторой социальной среде, где исчезает принципиальная разница между африканским племенем и современным западноевропейским обществом, поскольку особенностью дегенеративного интеллекта (то есть интеллекта, лишенного расовой базы реакций) является страх перед достаточно отдаленной перспективой будущего. Ведь первобытный человек, как и современный человек массового общества, одинаково мыслят только те рациональные связи, где предельно уплотнена социальная составляющая ценностей, поэтому вполне справедливо замечание Фрейда о некоторых тотемистических особенностях кантовского императива. Другими словами, самость (инстинкт самосохранения) не подвергается сомнению в силу абсолютизации двух сторон низшего понимания бытия: чувственного и интеллектуального. Различие между субъектом первобытной культуры и субъектом массового общества существует только в том, что в первом случае база интеллекта практически равна нулю, а во втором случае, она достигает всех последних достижений технократической цивилизации.

Мы исходим из того, что в эпоху расовых катастроф мировая цивилизация постепенно втягивается в среду массовой культуры как последней и крайней формы разложения исторической расы. В оценке судьбы исторической расы, объединяющей западноевропейские народы, я полагаю, Шпенглер допускает ошибку, поскольку он рассматривает начало возникновение расовой воли с реформаторской деятельности Лютера, - тогда как уже активность рыцарских орденов выражает начальные элементы расового духа в среде масс quasi homo западноевропейских племен раннего Средневековья. Систему рыцарских орденов, равно как и систему дорийских союзов в Древней Греции после разгрома ахейского государства, я рассматриваю как механизм возникновения кастовых союзов в эпоху расовых катастроф на обломках патриархальной расовой системы.

Началом новой исторической расы, образующейся на развалинах русского патриархального типа расовой системы следует рассматривать деятельность Грозного, который в системе опричнины заложил фундамент российских кастовых союзов, где концентрируется опыт инстинкта смерти зарождающейся расы. Можно оценить натуру и деятельность Грозного как варвара, поставив ему в соответствие какого-нибудь Меровинга эпохи раннего Средневековья, однако нашей задачей, действующей в рефлексии идеи о существовании мирового разума, является установить реальность исторической расы, которая способна пресечь мораль рабов, доминирующую в современном массовом обществе. Именно из этого, в основном, сброда и формировалась опричнина как опора на новую динамику инстинкта смерти, выразившись в насилии над родовой русской знатью и в периодическом глумлении над традиционной верой. Аналогичную ситуацию крайнего нравственного распада мы встречаем и у древних германцев эпохи Меровингов, когда начинается расслоение родовой единой системы власти. Но опричнина возникает еще в достаточно плотной расовой среде русского народа, который, несмотря на значительную деморализацию в результате соприкосновения с мировой цивилизацией, сохраняет целостность патриархального духа. Петр действует в России аналогично Карлу Великому, набирая для своих реформ людей низкого сословия, когда основным критерием является энергичность и преданность делу. Так возникает тот тип аморальной власти, который может держаться только при условии постоянного глумления над родовой верой. Поэтому геноцид quasi homo против родовой знати есть необходимое условие возникновения исторической расы. И здесь положения расистской теории о "чистоте крови" теряют всякий смысл, поскольку в начальный момент образования всякой исторической расы действует антиродовой механизм, нигилизм морали рабов, которые постепенно уничтожают нравственные основания патриархальных устоев, идиллию единства с природой.

Так, система кастовых союзов, возникающих на месте родовой психологии, имеет на первой стадии своего существования резко антиаристократическую направленность. Причины очевидны, - их следует искать в психологии активности человека низшего типа, который "выбивается в люди" ценой уничтожения правовых и нравственных норм, действующих веками. По отношению к высшим ценностям, европейский буржуа мало, чем отличается от русского нигилиста. Принципиальное отличие состоит лишь в том, что европейский буржуа есть естественный продукт вырождения исторической расы, тогда как русский нигилист - это нечто неестественное, прежде всего в расовом смысле. Нам трудно реконструировать тип нигилиста морали рабов, действующего в раннем Средневековье Западной Европы, но, вероятно, он был подобен русскому нигилисту, этому стихийному, малограмотному существу, которое мечется между родовой базой культуры, которая определяет его как человека второго сорта, и системой мировой цивилизации, которая определяет его как варвара. Парадокс состоит в том, что низшие ценности мировой цивилизации являются более близкими русскому нигилисту, поскольку здесь, по крайней мере, он оценивается как равный с классом рабов, победивших в Западной Европе. Именно поэтому советская и достаточно многочисленная современная элита российской власти в большей степени тяготеет к примитивным ценностям европейской цивилизации, чем к ценностям русской культуры.

То, что произошло в ХХ веке в России, - это полная победа русского нигилизма, когда процент старой расовой породы человека стал настолько мал, что, фактически, расовая катастрофа требует определить сам антропологический тип, который возник здесь в последние века и, в особенности, при советской системе власти. Понимание рационального духа здесь воспринималось в соответствии с потребностями низшего типа человека, для которого, генетически, всегда основной задачей являлась задача выживания. Если древним германцам было трудно воспринимать христианство в его единстве с естественным продолжением античного чувства субъективности, которое имело место в византийской культуре, то русскому нигилисту было крайне затруднительно воспринять разум как субъективный дух, который следует из полноценного христианского сознания Западной Европы. Именно поэтому в среде древних германцев распространилось арианство, а в российской культуре - марксизм.

Поскольку мы выводим восприятие высших ценностей из веры в разум, то необходимо достаточно отчетливо определить характер этой веры в качестве действия разума в нашей эпохе. Классическая философия, обосновывая субъективный разум научным знанием, ограничивает объект разума исключительно сферой сознания, поскольку таким методом, собственно, утвердился гуманистический идеал свободы, то есть как попытка доказать "неественность" для научного сознания духовного опыта субъективного мышления за пределами науки. В этом качестве оценивался любой духовный опыт, не имеющий естественно научного обоснования. Мы же исходим из того, что в мифе сокрыта сокровенная часть бессознательной расовой энергии, определяющей судьбу субъективного разума в качестве движения стратегических перспектив морального закона будущего. Живое религиозное созерцание было активно в субъективном восприятии только тогда, когда оно действовало бессознательно, то есть в соответствие с расовой активностью духа, где откровение творения было сопричастно ощущению жизни. В момент расовой катастрофы, когда происходит распад и разложение единого морального закона, всегда существуют попытки восстановить утраченное единство с откровением разного рода техническими методами субъективного "очищения" сознания от примеси бессознательных влечений. Но эти средства помогают только на первой стадии расовой катастрофы, когда активна рабская жажда жизни третьего сословия. Однако, в конечном счете, и третье сословие, постепенно, утрачивает механическую связь с расовым пространством, когда появляется психология quasi homo, лишенная всякой основы подлинного морального закона.

Что отличает наше понимание мирового глобального процесса расообразования от дарвиновской теории происхождении видов? Прежде всего, конечно, сознание ограниченных возможностей для науки проникнуть в этот процесс. Наука есть сфера интеллектуальной базы субъекта, а последняя складывается не в отношении наиболее активных средств разума к познанию онтологической картины реальности, а как система развертывания уже достигнутых рубежей объективного разума. Именно в силу этого, германцы, появившиеся на римских границах перед падением империи были на одном уровне в военном отношении с достижениями античной цивилизации. По этой же причине и в России и в Советском Союзе военное искусство развито на одном из самых высоких уровней современных технологий.

Мы должны различать два периода советской власти, когда первый является разрушительным потоком большевистской орды на территории России, а второй есть попытка пресечь ее последствия теми остатками расовых сил, которые попытались объединиться после тотального разгрома. Условно, второй период, вероятно, можно рассматривать с деятельности большевистского вождя Сталина. Несмотря на свирепость и коварство этого человека, он был продуктом российского генофонда, существовавшего до 17-го года, и поэтому, организуя деятельность трибалистических главарей на территории России, обладал той минимальной расовой памятью, которая определяет моральное поведение субъекта. По крайней мере, его чистка большевистской партии есть первый опыт образования кастовых союзов, когда возникает бессознательная попытка организовать единое пространство духовного опыта, построенное на стихийно возникающих первичных началах субъективного разума. Но нашей задачей не может быть ложная предпосылка, которая наделяет недочеловеческое существо волей и разумом, - у нас есть прямо-противоположная задача: выяснить, как из недочеловеческой среды возникает субъективный разум, то есть выяснить, как образуется историческая раса.

В достаточной мере, мой труд обращен к новому типу субъекта, который существует как результат расовой катастрофы, протекающей в мировой цивилизации, особенно в последнее столетие. При этом необходимо указать на пространственную концентрацию формирования этого нового типа субъективности на границе между германскими и славянскими народами, то есть на территорию, в основном, Западной Европы и России. Процесс смещения глобального расообразования на другую территорию есть механизм предельной концентрации инстинкта смерти в некоторой ограниченной группе людей (исторической расе). Этот процесс протекает от бесконечно удаленной точки в прошлом (можно указать на самый примитивный миф в истории человечества) к будущему, которое выражается перспективой великого мифа о существовании разума. Таким образом, чтобы понять происходящие в России события, необходимо осознать начала субъективного процесса расообразования в качестве процесса рождения человека новой расы. И в этом смысле, мы делим советскую систему, действующую на территории России, на два полярно-противоположных периода: первый, который определяет собой начало русской трагедии, когда большевистская орда разрушает патриархальную расовую базу российского генофонда, и второй, который характеризуется начальным процессом образования новой расовой системы. В последнее время, можно было убедиться, что собственность, которая достается низшему человеческому существу, не идет на благо большинства. Варвар, западноевропейский феодал раннего Средневековья, или современный постсоветский (или российский) функционер, присвоивший себе часть государственной собственности после распада Советского Союза, нравственно не способны к обладанию этой собственностью, так как эти два исторических типа quasi homo, доминирующие в эпоху расовой катастрофы, лишены зачаточной субъективной формы разума. Они являются определенной сюръекций продукта мировой цивилизации, то есть их низшая функция состоит в задаче выживания человеческих масс крайне низкого евгенического качества.

Мы исходим из понимания русской трагедии как начала возникновения новой исторической расы, центральным мифом которой является миф о существовании разума. При этом в отличие от утратившей рациональное содержание традиции полагать, что каждый член является человеком, поскольку он есть подобие высшего начала (бога, следуя архаичной расовой системе представлений), мы исходим из того, что в эпоху расовых катастроф, мало, кто является человеком вообще, поскольку большинство людей теряет все признаки разума в силу разрушения единого традиционного поля расового пространства. Массовое сознание существует под властью стереотипов сознания морали рабов, где доминирует американская антропологическая модель, которая может быть сравнима с византийским опытом разложенческой антирасовой культуры. Малоизученный феномен византийской культуры я рассматриваю как компромиссный симбиоз двух полярно-противоположных расовых типа человека, где один отображает глубокий пласт античности, а другой - зарождающийся тип христианской цивилизации.

С точки зрения механики происхождения исторической расы, нас должен, в первую очередь, интересовать вопрос о расовой ситуации в России во второй половине советского режима, когда минимальная стабильность оттеснения плотности психологии quasi homo выявила нравственное единство расовой организации, образованной в результате деятельности коммунистической партии. Речь, здесь, конечно идет не о верхушке этой партии, составленной, в основном, из постбольшевистских кадров, которые повели себя в соответствии со стадной психологией выживания, а о ее рядовых членах, выражавших тот начальный состав расовой системы, где разум определял собой единый принцип веры на основании его эмпирической достоверности в производственно-промышленной деятельности. Об этих людях, в отличие от самого руководства, мы рассуждаем с уважением в силу того, что они выражают тот минимальный пласт оседлого населения страны, который был рассеян в результате событий 91-го года, когда Россия вновь была отброшена в состояние государства-полуорды, каким оно было при большевиках. В расовом смысле, появление этого нового типа человека следует, безусловно, рассматривать как прогресс перед патриархальным типом культуры, поскольку он выражает тип единства, где рациональность составляет, так сказать, инициированный пласт инстинкта смерти, трансформированный в новый духовный опыт. Что же произошло в 91-ом году? В промежутках между состоянием патриархального быта и причастностью к истории, расовый дух переживает крайности противоречий между зависимостью от племенной психологии и сознанием чистой идеи, в которой выкристаллизовывается психология новой морали. Этот расовый тип человека, сложившийся на постсоветском пространстве, в наше время оказался вне поля активности, поскольку, фактически, он был представлен как последователь большевистской орды, хотя в реальности имеет место противоположное, ѕ тотальное возвращение российской жизни после 91 года к племенной психологии. Если трибалистические главари были частично оттеснены во второй половине существования советского режима, по крайней мере, формально, ибо известное политбюро напоминало боярскую думу допетровской России, то наше время характеризуется их крайней активностью. Таким образом, для исторической оценки ситуации мы ориентируемся на события, которые происходили на территории Западной Европы в момент распада полуплеменной государственности Карла Великого, когда контуры исторической расы были намечены по территории большого числа западноевропейских государств. При этом, очевидно, мы рассматриваем расу не как биологическую систему, родственную по антропологическим расовым признакам, но в качестве людей единой судьбы духа, который реализуется на некоторой территории в силу общего развития мирового исторического духа.

Дух, в нашем понимании, есть особые механизмы психики ограничивать биологические влечения под воздействием инстинкта смерти. Очевидно, что в отличие от психоаналитической теории, где принцип ограничения (сублимация) понимается как следствие бессознательных реакций на социальную среду, в расовом пространстве ограничение происходит в силу наличия или отсутствия высшей субъективной цели, существующей в объективной реальности культуры. Все великие мифы формируются как процесс эстетического воздействия энергии инстинкта смерти на субъективное восприятие. Вероятно, что в новой эстетической форме концентрируется расовое пространство, которое образуется в результате взаимодействия субъективного поля языка. Здесь следует рассматривать единство эстетического и рационального как начальную ступень в понимании действия высшей психологии. Поэтому первый опыт, например, христианской морали есть исключительно эстетический восторг перед откровением сотворенного мира человека и природы, а первый опыт морали гуманистической есть восхищение сознанием веры в разумное существо человека, которое подтверждается достижениями научно-технического прогресса. Следовательно, эстетическое есть поле действия мифа, где расовый дух контролирует поведение индивидов через рациональные структуры, возникающие как модели морального соответствия благу большинства людей в качестве активизации их наиболее полноценных начал психической деятельности. В этом смысле, мы должны признать, что вторая половина существования советского режима является не просто положительной в аспекте развития полноценных начал человеческой психики в России, но и перспективной для развития всей мировой цивилизации. Здесь, конечно, следует учесть, что положительная оценка рассматривается как производственно-технологическая схема развития социальной системы, где собственность принадлежит государству. Действительно, в эпоху расовых катастроф, когда собственность полностью перемещается к низшему типу человека, ее концентрация как государственной собственности является более эффективной. Это утверждение марксизма мы понимаем как разумное.

В соответствие с пониманием высшей ценности расовой психологии, в отличии ее от массовой, я рассматриваю территорию России как географическое место глобального формирования новой исторической расы. Абсолютный дух сместился на эту географическую территорию после движения от Африки через Азию и Западную Европу. Поскольку дух мы понимаем в соответствие не откровением творения, а откровения разума, то сводить его к некоторому абсолютному началу в качестве сознания некой сверхъестественной силы (бога) не имеет смысла, ибо дух есть то, что реально определяет центральные рефлексы в психической активности субъекта, где этим центром является наш индивидуальный инстинкт смерти. Именно в силу дискретного перехода от биологической системы единой природы, где властвует инстинкт самосохранения, к системе, где существует власть инстинкта смерти, то есть отрицание чувственной достоверности как реальная власть разума, и выражается принципиальный разрыв между природой и человеком.

Какие подходы возможны к пониманию индивидуального инстинкта смерти, ведь большинство людей почти полностью определяются биологическими рефлексами, и поэтому вообще неспособны осознавать этот инстинкт. Их жизнь и деятельность протекает полностью под воздействием социальных структур. Если эти структуры развиты, то субъект приобретает некоторый механический принцип поведения, который соответствует традиционно установленным нормам морали, а если эти структуры примитивны, то он следует простейшим алгоритмам табу, действующим в соответствующей племенной организации. При этом, исторически, каждая новая мораль объявляет себя единственно правильной и существующей на века, однако века и тысячелетия проходят, а вместе с ними исчезают и эти "вечные" моральные принципы. Бог Мардук, бог Осирис и другие боги, в которых верили и за которых умирали, остались только как знание о наивной мифологии древнейших народов. Разве не такая же участь ждет христианство и ислам? История показывает, что вера существует только до того момента, когда в ней живет дух расы, то есть господствует высшая психология, а она, в свою очередь, складывается как механизм видимости эстетической картины мира, напряжение которой отображено в индивидуальном инстинкте смерти. Вне этого напряжения и вне этой эстетической картины мира человека не существует. Эстетика лежит в основании механизма высшей психологии, на которой основано действие субъективного разума. Мы встречаем много восторженных высказываний в возрожденческую эпоху о Платоне, когда даже учреждается платоновская академия, однако не трудно заметить, что все эти восторги имеют только общие риторические оценки жестких христианских моралистов, для которых ценность платоновской идеи состоит лишь в примитивном примате духа над материей, своего рода упрощающей схемой христианской морали. Только Шопенгауэру удалось поставить вопрос о существе платоновской идеи в соответствии с рефлексией мифа в эстетическом мышлении, когда отрицается ее ложная оценка, в которой Платон рассматривается как провозвестник христианской морали. Однако последовательность суждений Шопенгауэра, где воля полагается предпосылкой бытия, не учитывает, что, помимо чисто-биологических влечений в глубинах психики субъекта существует более мощное влечение к смерти, которое, собственно, и выражает предпосылки всякого чистого представления о существовании объективного разума.

* * *

Происхождение субъективного разума из бессознательного влечения к смерти, очевидно, должно приводить к абсурдности известные положения интеллекта о непосредственной ценности жизни, которая априорно полагалась началом нравственного императива Канта. Гегель разработал простейшие предпосылки идеи мирового разума как глобального процесса расообразования, где национальные образования не являются чем-то устойчивым в отношении субъекта самосознающего духа. Действительно, как осознать себя в наше время русскому, немцу, англичанину или индусу, если национальные традиции подорваны в основании субъективного основания разума, то есть в ощущении элементарной свободы от ценностей массового общества? Человеческая масса, упорядоченная в соответствии с задачами биологического выживания, никак не относится к разумной природе человека. Если устранить эти груды металла и бетона, покрывшие землю в последние десятилетия, то остается то примитивное биологическое существо, родственник примата, которое никак не относится к разуму, хотя в последнее столетие это существо и пыталось всех убедить, что труд, преобразующий внешнюю природу, есть критерий разумного существования. Как посмотрит человек новой расы через две тысячи лет на результаты труда этого quasi homo? Ведь субъект новой расы будет находиться в таком же отношении к современным достижениям технологической цивилизации, как современный субъект относится к технологическим достижениям поздней Римской империи. Но если не технологические достижения и факт того, что, биологически, человечество все еще существует, какие современные критерии указывают на присутствие в реальности нашего сознания разума?

В чем существует принципиальное, фундаментальное различие между человеческой расой и человеческой массой? Если, механически, человек определяется множеством достижений технологической цивилизации, выражающей сюръекцию духа, которая материальна, то, рационально, человек определяется инициацией духа, или аналитической работой по выявлению чистой природы разума. Субъективная сюръекция духа состоит в том, что доступно для массового сознания, выражаясь во множестве орудий механического труда, в системе социальной организации, в ясности целей биологических влечений человека. С субъективной инициацией духа все обстоит значительно сложнее, поскольку в данном случае объект нельзя "пощупать", осязать, свести каким-то образом к факту чувственной достоверности реальности. Это то, что Кант определял как чистый разум, вполне справедливо относя его изначальную область к сфере эстетического созерцания. Однако, в отличие от доказательства Кантом существования субъективного разума через безусловную ценность науки, мы не можем принять этот метод доказательства хотя бы потому, что, например, законы Ньютона, на которых строится его интеллектуальная схема аргументов логики, относительны в качестве строгого понимания современной физической картины мира. В конечном счете, наука, как один из наиболее устойчивых мифов о познаваемости природы, постоянно изменяет свои фундаментальные положения под воздействием инициации объективного движения мирового духа.

Основанием базовой основы разума в психике субъекта является мера активности в глубинах бессознательного инстинкта смерти, где массивы соприкосновения психических актов с генетическими пластами расовой памяти отображают движение нравственного развития народов и наций. Название самих народов, например древнейших: вавилоняне, ассирийцы, шумеры можно рассматривать как опыт ранних расовых образований цивилизации, чье существование было сформировано движением определенной рефлексии мифологического мышления. Но почему из всех этих древнейших народов остались к нашему времени одни египтяне? Здесь мы подходим к существу понимания, во-первых, особенностей великого мифа и, во-вторых, как следствие, принципа отличия исторической расы от других рас. Великий миф отличает от других мифов предельное внимание к инстинкту смерти, владеющему психической системой реакций. Мы не склонны рассматривать египетских жрецов как наивных служителей культа Осириса, но наоборот, полагаем, что это были первые представители исторической расы людей, объединившихся в пространстве активности духовных ценностей. При этом ранняя религия бога Амона, где природа и человек едины, не выделяет египтян из общего потока человеческих рас, ибо патриархальный дух не раскрывает сущности мирового разума. Не трудно узнать в событиях, происходящих на территории египетского государства, в момент захвата его ордами гиксосов, трагедию, аналогичную трагедии, произошедшей в России. По крайней мере, два исторических момента сближают и египетскую и русскую трагедию: бунт среди населения и гибель фараона (соответственно ѕ русского царя) при необычных обстоятельствах. Так описывают эти события разные источники. "Темнота пришла из ада, и ее можно было ощутить" (Книга Исхода). "Неужели это не конец человечества, конец зачатия и рождения! О, пусть на этой земле утихнет шум и не будет больше буйства!", "Воистину законы правосудия отброшены. Люди попирают их в общественных местах", "царский амбар стал достоянием каждого", "воистину вся земля стала пустыней. Номы обезлюдели. Чужое племя от границы пришло в Египет", "люди ѕ они сами подготовили свой конец. Не нашлось ни одного, чтобы выстоять и защитить себя", "Сегодня страх ѕ больше миллиона человек. Не видно ѕ враги ѕ вошли в храмы ѕ плач", "смотри, благородные дамы голодают", "смотри, он, который спал без жены, по желанию находит самых знатных", он, "который провел ночь в грязи", поднял голову. "Смотри, человек совершает насилие против другого… Если три человека путешествуют по дороге, оказывается, что их двое; большинство убивает меньшинство…" (Папирус Ипувера). То, что происходило в Египте между периодом Среднего и Нового царства, я полагаю, является событиями расовой катастрофы, когда народы кочевников разрушают иерархическую систему государственно-правового пространства. Я выделяю три глобальных фрагмента расовых катастроф мировой истории:

1. Захват ордами гиксосов египетского государства;

2. Вторжение и уничтожение ордами дорийцев ахейского государства;

3. Взрыв кочевых инстинктов в российском этносе, закончившийся агрессией большевистской орды и разрушением российского государства.

Эти три фрагмента мировой истории я рассматриваю как подобный процесс расовой катастрофы, сущность которого есть явления, которые выходят за пределы субъективного разума в изученном опыте истории. При этом существует нечто родственное и в самом характере народов, на которые обрушиваются событиями расовой катастрофы, то есть египтян, ахейцев и русских, а именно, многослойная природа народной культуры, в которой многочисленные расовые наслоения различных исторических эпох образуют исторический тип расы, формирующийся в течение тысячелетий. В египетской истории начала расового архетипа уходят в Древнее Царство, в греческой культуре ѕ в крито-минойскую культуру, в русской истории ѕ в языческую культуру дохристианского периода.

Существенным является вопрос: откуда появилась большевистская орда, поскольку и гиксосы и дорийцы, в основном, были племенами, вторгшимися извне. Здесь следует указать на особенности глобального процесса расообразования с точки зрения плотности психологии quasi homo и homo sapiens, которые составляют народ в момент его критического существовании в истории. Так, некоторые исторические источники сообщают, что основная масса орды гиксосов и дорийцев сформировалась уже внутри самого государства, когда начальное ядро племен, вторгшихся извне, обросло "комом" местных рабов, находившихся на нравственном уровне завоевателей, то есть фактически следует рассматривать разрушение государства теми люмпенами, которые, следуя марксисткой теории, являются представителями новой формации людей (формации морали рабов). Очевидно также и то, что сознание морали рабов полностью определено задачами механического труда, который генетически действует на бессознательном уровне в их рефлексах. В этом смысле, принципиального отличия между американской моралью профессионального труда, который является единственным критерием субъективной свободы в массовом обществе, и моралью труда в современном российском обществе не существует. В обоих случаях процесс расовой катастрофы уничтожил элитарный слой людей, за счет которых моральное пространство существовало в течение веков (в американской истории этих людей следует видеть в том немногочисленном слое, который существовал в южных штатах). Отличие состоит лишь в характере расовой катастрофы: в России она имела жесткий тип, в Западной Европе и Америке ѕ мягкий тип. Но и мягкий и жесткий тип расовой катастрофы характеризуется утратой минимального расового слоя людей, за счет которого существует пространство высшей культуры или, по крайней мере, патриархальная мораль, где действует элементарный фундамент не кочевой психологии. Утверждение Шпенглера, что человек поздней фазы цивилизации есть интеллектуальный кочевник, в полной мере подтверждается событиями нашего времени. Следует лишь добавить, что этот интеллектуальный кочевник есть определенный тип психологии quasi homo, когда функции интеллекта, никак не обоснованные субъективным разумом, постепенно начинают декларировать кочевую психологию в качестве "правовой государственной базы", рассматриваем ли мы западноевропейскую модель общества или любую другую модель, которая подражает этой исходной матрице. Оправданием этой кочевой психологии мирового господства quasi homo постепенно становится теория и практика мировой экономической системы, то есть разработанная теория морали раба.

Попытки современный российских историков осознать события, произошедшие и происходящие в России с позиции ее патриархального прошлого ѕ обречены, поскольку патриархальная русская культура не обладает субъективным разумом, а советская культура, в основном, имеет явно выраженный антирусский характер. Только понимание процесса образования новой исторической расы на территории России в последние века дает возможность понять происходящие в ней исторические события. Удар кочевых орд в эпоху расовых катастроф является настолько сильным, а расовые основания патриархальных народов, на которые он обрушивается, настолько слабым, что, фактически, не существует принципиального отличия между кочевником и рабом, когда русский большевик во многом есть русский интеллигент. Другая ситуация имеет место в процессе развития мягкой расовой катастрофы, поскольку в этом случае расовые основания достаточно устойчивы, вследствие чего "пролетарская революция" не получает сочувствия в Западной Европе, где буржуазная культура есть естественное завершение расовой психологии западного европейца. Однако собственные племенные рефлексы, которые образуются в момент перехода демократии в стадию охлократии (массовое общество), все равно продуцируют процесс мягкой расовой катастрофы, результатом которой является утрата проблесков разума в современной западноевропейской культуре. В силу этого, афро-азиатские расовые инстинкты эмигрантской культуры естественно начинают реанимировать отмирающую расовую волю западноевропейских народов своей полупервобытной энергией. Это происходит в силу коллапса расового пространства, которое характеризует одну из последних стадий существования цивилизации в ее переходе в состояние регресса.

Современное положение российской культуры я рассматриваю как возвращение активности племенных рефлексов, образовавшихся в России в результате проистечения большевистской орды. Разрушение производственно-промышленного комплекса, которое произошло в результате распада социалистической идеологической машины, повлекло за собой разграбление государственной собственности трибалистическими главарями, которые, собственно, в той или иной степени были хозяевами России с 17-го года. Этот человеческий сброд, цепляющийся за любую идеологическую систему, чтобы доказать свое "право", и есть реальный продукт социума, люмпена, который сменил расовый архетип патриархального человека в России.

Все известные гуманистические теории концепции истории исходили из власти сознания над бессознательным, исключая в принципе возможность расовых катастроф. Только ХХ век дал огромный материал для размышлений о сущности истории с позиции теории различных цивилизаций, которые разрабатывали Шпенглер, Тойнби и другие. Я полагаю, что реальное существо истории определяется развитием исторической расы, которая доминирует в цивилизации в качестве наиболее жесткого пространства единой воли, определяемой через энергию экстремальных состояний психики. Наибольшая полнота экстремальности отображается в действии инстинкта смерти, поэтому можно полагать, что глобальный процесс расообразования протекает в качестве медленного движения ценностей объективного духа от Азии через Западную Европу в Россию. Можно понимать развитие мирового духа как комплексы идей и знаний, передающихся историческими народами, которые Гегель рассматривал в качестве саморазвития абсолютной идеи. Однако в теории развития абсолютного духа нельзя найти исследование процесса возникновения начальной расовой базы духа из дочеловеческой среды, каковой является эпоха расовых катастроф, в которой все ценности и, главное, начала субъективного разума исчезают в котле бессознательного инстинкта смерти. Этот вихрь образующегося пространства единого инстинкта смерти индивидов складывается как мифологическое мышление о происхождении мира. Следовательно, миф о происхождение мира всегда есть откровение и как откровение оно есть трагическое переживание эстетического сознания реальности.

Рассматривая систему советского режима с точки зрения великого мифа о существовании мирового разума, мы должны осознать, что процесс рождения новой расы всегда есть процесс переплавки племенного инстинкта в инстинкт смерти. То, в чем нас пыталась убедить вырожденческая культура, то есть в особых свойствах инстинкта крови, который и есть инстинкт расы, в действительности есть не более чем попытка вырождающейся расовой системы возвратиться к изначальной точке своего появления, то есть к племенному рефлексу. В этом смысле, процесс формирования новой исторической расы в России произошел значительно жестче, чем в Западной Европе, когда "голубая кровь" была практически полностью уничтожена. Правда, здесь следует видеть принципиальное отличие процесса расовой катастрофы, проистекающего в вырождающейся исторической расе и в расе патриархальной. В первом случае, сохраняется слой аристократии как символ великого прошлого, а во втором случае, знать уничтожается, поскольку не содержит в себе достаточного основания пространства инстинкта смерти, которое обозначает собой права высшего типа человека. По крайней мере, этого права высшего типа человека мы не встречаем в русской культуре.

В отношении эстетического материала нового духовного опыта, который возникает в процессе появления человека новой расы я, в первую очередь, указываю на феномен музыки Вагнера, в котором существует та максимальная жесткость инстинкта смерти, где образуется новая субъективность духа. Это субъект, который полностью образован энергией разрушения, поэтому в данном феномене искусства существует образ, принципиально отрицающий психоаналитическую теорию со стороны морального инстинкта, действующего вне контакта с социальной средой. Зигфрид, не знающий страха смерти герой, есть чистый инстинкт новой расы, формирующейся в пространстве инстинкта смерти, где действуют исключительно мифологические образы: гномов, фей и других существ. В целом, возвращение субъективности духа к созерцанию энергии инстинкта смерти характеризует объективность начала нового исторического сознания. Многочисленные патологии психики периода расовых катастроф истории вызваны деструкцией опыта коллективных представлений о ценностях в результате разрушения традиционного поля расового бессознательного и погружения субъективного мышления в исключительно социальные механизмы. Социальное же, по сути, есть синтез многообразия ценностей сознания морали раба, поскольку подлинная свобода существует только в том, где выявлена истина духовного первообраза реальности.

Очевидно, возникает вопрос о характере циклов, протекающих в возникновении, развитии и исчезновении человеческих рас, этих резервуаров мирового духа, который определяется реальной динамикой воздействия на психику субъекта его бессознательного инстинкта смерти. Нет сомнения в том, что расовый дух имеет не природное (в смысле естественное) происхождение, поскольку мы не можем полагать, что для биологического существа, влечение к смерти, или инстинкт смерти, является чем-то естественным, ѕ расовый дух формируется как нравственный антагонизм человека и природы. Только естественный человек, или человек массовый культуры, не обладают определенным антагонизмом с естественным порядком течения природных процессов: естественный человек ѕ в силу отсутствия расового опыта, массовый человек в силу исчерпания известного расового потенциала.

Нельзя не заметить, что вся современная западноевропейская и, в частности, мировая культура (как находящаяся под влиянием западноевропейской) строятся в качестве системы глумления над существом высших ценностей, поскольку все высшие ценности существуют только в истории, а в современности активен лишь деградант, этот quasi homo технократической цивилизации. Вероятно, что механизм глумления в эпоху расовых катастроф формируется как попытка системы социальной морали доказать свою исключительность перед духом истории, то есть вообще говоря, отрицать историческое прошлое на основании чувственной достоверности настоящего. Отсюда возникает попытка принизить достижения прошлого, полагать их наивными и неразвитыми. Предпосылки такого рода оценок следует искать в гуманистической традиции, поскольку гуманистическая мысль (но не искусство, относящееся к ценностям высшей культуры), базируется на принципах равенства людей перед стремлением к счастью, этого фундаментального основания современной морали рабов. Если стремление к счастью в буржуазной культуре выражает только простейшие механизмы этой низшей культуры, то в наше время, совершив эволюционный путь развития от робкого самоутверждения в третьем сословии, психология quasi homo закончила торжеством мирового люмпена на земле, присвоившего себе власть и собственность.

* * *

Вопрос о противостоянии и, в конечном счете, уничтожении культуры quasi homo есть вопрос об объединении людей на основании определенных духовных принципов существования. Например, в оценке нравственной ситуации в России здесь определено поле безнаказанного действия единства трибалистических главарей, то есть той варварской породы людей, которая, получив импульс для своей активности в момент проистечения большевистской орды, создала на территории России свои племенные кланы. В противовес этой варварской породе людей, для которых русская литература смогла найти лишь образ Шарикова, мы предлагаем единство людей высшего типа, которое, исторически, всегда определялось через правовые нормы субъективного разума. Исторически, эта новая раса сформировалась на пространстве территории так называемого "социалистического лагеря", что вполне соответствует начальному состоянию исторической расы, характеризующейся духом войны.

В основании нашего понимания бытия существует наивысшая ценность сознания в постижении глобального процесса расообразования, который отображает интенсивность мирового разума в отношениях между индивидами. При этом мировой разум, объективно, есть власть высшей психологии над низшей в повседневном труде людей, когда духовные импульсы контролируют низшую сферу влечений. В нашем понимании, этот механизм осуществляется через различную меру активности воспроизводства духовного опыта. Однако что происходит, если источник инициации духа разрушается, то есть в эпоху расовых катастроф? Мы видим, что постепенно происходит захват пространства культуры активными антирасовыми силами, которые, образуя собой трудящие массы, постепенно возвращают сознание к самым примитивным племенным формам жизни, поставляющих для технологической системы цивилизации, фактически, массы рабов нового типа. Поскольку в основании действия воли субъекта всегда существует тот или иной миф, рассматриваем ли мы последний господствующий миф о всесилии науки или миф о сотворенном мире, ѕ то процесс разрушения пространства действия великого мифа есть процесс перехода человечества от одной расовой фазы существования к другой. Меняется, в первую очередь, механизм инициации духа и, следовательно, кардинально меняется база восприятия реальности. Одним из таких кардинальных переломов глобального процесса расообразования был переход от античности к христианству, когда энергия инстинкта смерти, рассеянная в первородных силах природы, начала сосредотачиваться в отдельной человеческой душе, породив великий миф о сотворении человека.

Рефлексия великого мифа есть всегда возвращение назад, принцип действия субъективного чувства времени, в котором объект задан энергией духовного опыта предшествующих поколений. Например, ранняя средневековая мысль взяла на вооружение борьбы с античной эстетикой разума ветхозаветную мораль, а гуманистическая мысль сражалась с христианской моралью, наоборот, опытом ценностей античной базы знаний. Настоящее, следовательно, есть продукт определенной инициации предшествующим историческим расовым духом сознания отдельного индивида. Выйти за пределы расового духа способен только дегенерат, и, в конечном счете, вся современная дегенеративная культура западноевропейской цивилизации демонстрирует нам этот феномен распада единого духовного опыта исторической расы. Акцент на низших функциях человеческой психики, глумление над прошлыми достижениями высшей культуры при сохранении формального соблюдения ее ритуалов, ѕ это и есть среда расовой катастрофы, в которых рождается и развивается массовая цивилизация, где в декоративной форме сохранены традиционные институты духовного прошлого: церкви, монастыри, музеи, в которых собраны реликвии прошлого цивилизации.

В процессе рождения новой исторической расы мы имеем только плотную активность инстинкта смерти, который производит работу по уничтожению племенных инстинктов варваров, если мы рассматриваем положение дел с расовой точки зрения в России. С другой стороны, мы имеем процесс заполнения сознания фрагментами инициаций духовного сознания существовании разума. Традиционные механизмы инициации последнего тысячелетия развития цивилизации ѕ в форме монотеистических религий, предлагали индивиду рассматривать личный инстинкт смерти как источник зла, как разрушительную силу природы, которой противостоит дух. Однако иная форма откровения духа начинает возникать параллельно с утверждением мифа о существовании разума, которая характеризуется, можно сказать, противоположной позицией в оценке духовных импульсов, утверждая, что всякое новое знание возникает в качестве различной меры постижения внешних процессов природы, получаемых в результате разрушения религиозных предрассудков. Мы видим, что процесс образования нового расового сознания, какой бы фрагмент истории мы не рассматривали, состоит в механизме разрушения старой базы инициации человека и длительного опыта построения новой. Процесс этот, очевидно, протекает века. Первоначально, откровение разума имело механистический характер, то есть, фактически развивалось в русле христианского нравственного ощущения, отвоевывая только право на иной взгляд на вещи, при этом постоянно декларируя приверженность сознанию божественного откровения. Наука здесь становится инструментом развития нового расового духа, то есть выполняет те же функции, которые она выполняла в античной, арабской или индийской цивилизации. Кардинально иная ситуация возникает в ХХ веке, когда феномен расовой катастрофы обнаруживает себя прежде всего в центральной евгенической проблеме, которая выходит на первый план.

* * *

Сознание есть продукт расовой среды, которая его формирует и, наоборот, всякое сознание образует собой континуум расовой энергии, инъецируемой индивидом вовне. Когда происходит процесс жесткой расовой катастрофы, сопровождающийся агрессией кочевых инстинктов против оседлых, ѕ я имею ввиду судьбу России, то основы субъективности, сформированные традиционной системой инициации, разрушаются, образуя вакуум морали и права. Некоторое время кланам quasi homo удается сохранять истерию военно-победоносного марша, однако кочевая натура неспособна к напряженному методическому труду, в результате чего постепенно утрачивается заряд той биологической энергии, за счет которой кочевые орды побеждают на первой стадии расовой катастрофы. Так, и татаро-монголам, и гиксосам, и дорийцам, и древним германцам, вторгающимся в государственные системы, имеющие определенный тип расовой организации, хватало биологической активности только на то, чтобы установить свою власть и ликвидировать активность национальной расовой базы. Однако уже через небольшое время эти орды начинали смешиваться своими племенными кланами с остатками уничтожаемого народа и постепенно ассимилировались, что происходило и с большевистской ордой. Таким образом, новое расовое образование формируется под жестким воздействием и внутренних и внешних факторов.

Чем, реально, является процесс глобального расообразования? Во-первых, это есть влияние в сознании субъекта того или иного мифа; во-вторых, данный процесс состоит из двух переплетающихся и полярно-противоположных энергетических состояния психики, где один протекает как непрерывное стремление влечений индивида возвратиться в естественное состояние (процесс трибализации), а второй, наоборот, образует состояние психики, где сохраняется граница с естественными влечениями субъекта (процесс инициации). Мы видим, что в отношении сущности расового духа нет отчетливой границы между субъектом и объектом, и даже наоборот, переход этой границы, то есть периодическое растворение бессознательного в отчетливости сознания или обратного движения, составляет условие полноценности психической энергии. Исторически, я полагаю, что этот взаимообратный процесс есть объективность глобального процесса расообразования, существующая как субъективный разум, или объективность мирового разума, отображаемого в субъективном восприятии как действие расового духа.

Принципиальное отличие исторической расы от других рас состоит только в том, что в ней в значительно более интенсивной степени протекает процесс инициации, то есть активизация духа через инстинкт смерти. Известные исторические концепции, существующие в России, мы рассматриваем на уровне полуплеменной государственности франков, при этом, осознавая, что большевистская идеология и психология поведения должна быть классифицирована как историческая идентификация с гуннами. Так, вероятно, в среде полудиких племен, проживавших на территории Западной Европы во второй половине I тыс. от Р.Х., имело место движение различного рода религиозных сект, где франки пытались осмыслить свое историческое положение. В России такой сектой была партия большевиков с верой в пролетарскую революцию, где имеет место понимание разума как эволюции развития морали рабов в истории. Действительно, периодически, в эпоху расовых катастроф мораль рабов побеждает в силу катастрофического уменьшения количества расовой энергии. Эти фазы цивилизации, характеризующиеся периодом предельной концентрации основных производственных ресурсов в какой-то одной системе, будь то вавилонская перед своей катастрофой, или римская перед завоеванием варварами, реально, отображают активность дегенерирующего человека. Очевидно, что в современной цивилизации этой системой является американская. В этой системе формируются охлократические структуры из продуктов расового распада. Здесь следует переосмыслить известные схемы оценок падения Римской империи, когда действовала примитивное понимание, что дикие варвары неожиданно обрушились на цивилизацию как бурный стихийный поток. Процесс расовой катастрофы растягивается на века, когда основным механизмом в разрушении цивилизации является образование морали рабов, сменяющей психологию морали господствующего принципа неравенства. Катастрофическое увеличение плотности quasi homo по отношению к численности homo sapiens образует вакуум духовного пространства.

В полуплеменных расовых организациях, где субъективное право не выделено в осознанное понимание объективной ценности неравенства между людьми, наибольшего подъема дух достигает в войне. В чем же сущность победы русских над немцами во Второй Мировой Войне с точки зрения идеи существования мирового разума, или, что то же самое, глобального процесса расообразования? Я полагаю, что эта сущность есть правильная ориентация мышления на прерогативы нового понимания духа в его взаимосвязи с субъективной природой разума. Отбрасывая в сторону примитивность исторического мышления, которое доминирует в советской и российской историографии, следует указать на реальность новой базы духовного феномена в процессе глобального расообразования. Возможно также, что воспринять эту новую базу духа может только варвар, или полу варвар, ибо она требует максимальной концентрации поля инстинкта смерти между индивидами. В этом смысле, сталинский режим, на наш взгляд, есть значительно большая концентрация поля инстинкта смерти, при сравнении с фашистским режимом, и это, не смотря на то, что в фашистской идеологии культ смерти является одним из базовых элементов идеологии. Здесь, в столкновении двух культур, выступает опыт зрелого духа, осознанного движения в поле сознания смерти, с одной стороны, и полуварская интуиция разума, с другой.

Так мы подходим к вопросу о положительном существе "варварства" на определенном этапе развития истории, когда в эпоху расовых катастроф новое сознание истории начинается с новой системы инициации высших начал человеческой психологии. Это варварство, которое концентрируется в плотном энергетическом поле инстинкта смерти, и есть начало нового исторического пути развития цивилизации в момент расовой катастрофы.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7