Если нравственный закон не действует в реальности, то человеческая природа дегенерирует. Причины дегенерации следует искать в катастрофическом уменьшении активности энергии инстинкта смерти, связывающего нашу волю с объективной природой духовного опыта. Если в устойчивой расовой системе этот опыт передается от поколения к поколению в качестве исторической нормы, объективного закона традиции, то в эпоху расовой катастрофы, когда рабская натура человека легализируется, а традиция умирает, механизм получения духовного опыта становится трагическим переживанием духа в инициации инстинкта смерти. Я полагаю, что сущностью европейского нигилизма была констатация разрушения традиционного духовного опыта и постановка задачи формирования нового механизма его получения. Духовное поле реальности, следовательно, есть способность расовой энергии сохраняться, воспроизводиться и трансформироваться в другую традицию.
Механизм нового духовного опыта есть процесс пресечения морали рабов, которая утверждается в результате расовой катастрофы. Если начала утверждения морали рабов можно условно рассматривать с ценностей, провозглашенных французской революции, то сознание господствующих позиций духа в цивилизации образуются из варварской психологии нового духовного опыта русского сопротивления большевизму. При этом русское сопротивление есть опыт оттеснения племенного человека большевистской орды, начиная, вероятно, с попыток сталинского режима ликвидировать большевистские кланы, и утвердить на их месте то, что следует рассматривать как кастовые союзы. Система кастовых союзов возникает как духовное сопротивление высшей породы человека низшему человеческому существу в эпоху расовых катастроф. То, что это высшее существо неразвито, что оно не имеет какой-то элементарной нравственной базы субъективности, и вынуждено действовать в пределах идеологической морали рабов, ? это реальность, в которой существует современная российская система ценностей.
Агрессивная активность массовых племенных скопленных людей, объединенных энергией разрушения (человеческих орд), никогда не бывает продолжительной. После короткого промежутка монолитного племенного объединения, которым движет инстинкт разрушения, всегда наступает момент распада. Поскольку всякая нравственная организация человека и расы имеет прообраз военной системы, то в момент этого распада орды возникает реальный конфликт между высшим и низшим типом человека, характеризующийся различным пониманием субъективной нравственной цели существования. Вероятно, Сталин попытался создать примитивную систему кастовых союзов, руководствуясь бессознательным инстинктом смерти, действующим в системе новой расовой реальности, возникшей в России после национальной трагедии 17-го года.
Суть жесткой расовой реальности такова, что процент старой расовой организации человека, который здесь определял систему ценностей до 17-го года, практически полностью исчез, а тот, который остался, находится в деморализованном состоянии духа. Жизнь еще "теплится" в местах активности технократической цивилизации, однако этот род культуры существует исключительно за счет регресса высшей психической деятельности человека. В современной псевдо философии неопозитивизма технократический интеллект есть сфера эмпирического мышления, поэтому все, что выходит за пределы опыта, что доказывает относительность этого типа мышления, отвергается им. Теоретические достижения науки, соприкасающиеся с технократическим интеллектом в целях достижения расширения экспериментальной базы науки, принимаются, однако то, что является в науке ее собственным обоснованием через первичный мотив познания, а именно, субъективный разум, который, собственно, не имеет какой-то фиксированной эмпирической области применения, ? отрицается.
Первоначальная антирасовая активность, которую привносят в цивилизацию массы рабов вместе со своей вожделенностью грубых полупервобытных инстинктов, есть возвращение нравственного сознания человека к нулю. Это полное растворение в естественных влечениях, которые характеризуют психологию quasi homo, следует рассматривать как непосредственную социальную реальность расовой катастрофы. Духовная реальность в эти эпохи теряет свои традиционные основания в силу катастрофического исчезновения людей той расы, которая обладала непосредственной связью с достигнутым духовным опытом. Процесс расового смешения, следовательно, помимо негативных сторон, на которые указали расистские теории, имеет и позитивное содержание, суть которого сводится к мутационному появлению нового антропологического типа человека.
Если основания расового архетипа западного европейца существуют в началах христианской религии, которые по отношению к данному расовому опыту вполне справедливо были оценены Гегелем как "средние века", то где существуют начала расового архетипа русской нации? Раса и жизнь или, можно сказать, жизнь как дух расы, есть историческое сознание, где восприятие времени и восприятие инстинкта смерти выражают пространство простейших алгоритмов разума в качестве присутствия сокровенного смысла духовного опыта бытия. Если в исторические эпохи, имеющие активную традицию духовного опыта, человек априорно был наделен сознанием бессмертного, то в эпохи расовых катастроф он остается наедине со своей совестью, если, конечно, у него хватает мужества сохранять ясность сознания под воздействием плотной атаки социальных массовых ценностей. Новый исторический тип человека образуется в началах варварской энергии духа морали рабов, которая была провозглашена в ценностях французской революции. Однако дух рабской морали, действующий в ценностях европейских революций, является частью расового поля Западной Европы, поэтому эти ценности естественны только для исторического сознания западного европейца. "Естественность" выражается в том, что она разрушает накопленный расовый опыт, взрывая его изнутри.
Фактическое распространение морали рабов в процессе развития расовой катастрофы является следствием тотального отрицания известного морального опыта. Так, сокровенный нравственный опыт становится пустым ритуалом. Таково нравственное состояние английской системы либерального общества, в которой современная королевская династия есть своего рода историческая мумия великого прошлого английской аристократии. Моральное сознание, следовательно, отличается от других функций сознания областью реализации определенного опыта инстинкта смерти единой расы. Примером такого поля являются институты религиозного опыта и начала науки. Поэтому все родоначальники западноевропейской науки, заняты поиском чистых начал разума, в отличие от представителей чистой науки, когда научные достижения "отрываются" от откровения разума и становятся достоянием рассудочных схем интеллекта больших масс людей. Расовая энергия, следовательно, периодически меняет содержание высших ценностей, доказывая необратимость потока времени в субъективном восприятии сознания.
Каким образом возникает энергетический механизм действия инстинкта смерти в человеческой психике? Если Юнг, в основном, анализировал архаичные механизмы возникновения архетипа бессознательного, связывая его с религиозно-мифологическими представлениями, то нашей областью исследований инстинкта смерти является только один миф ? о существовании разума. Мы утверждаем, что представления о разуме, возникшие в последние века в истории мировой цивилизации, есть результат развития новой расовой энергии, не имеющей аналогов в мировой истории. Социальная мораль, которую мы относим к опыту адаптации морали рабов по отношению к мировой истории, выражает механику постепенного угасания старой расовой базы человечества. В этом смысле, африканец, проживающий в деревне в какой нибудь отсталой африканской стране, и западный европеец, живущий в современном мегаполисе, одинаково вовлечены в процесс расовой катастрофы, если рассматривать распад национальных и народных традиций. Поэтому в плоскости мировой расовой катастрофы, вопрос о биологическом неравенстве человеческих рас теряет какие-то основания, поскольку существом ценностей высшей породы человека, как в африканском племени, так и в Западной Европе, является духовное основание реальности. Глумлению в эпохи расовых катастроф подвергаются все духовные символы народов, в независимости от их биологической расовой принадлежности. Подражание эклектическому стилю технократической цивилизации, где основным критерием поведения человека является антиэстетизм, то есть отрицание полноценных форм рациональности, действует одинаково разрушительно как в Африке, так и в Америке. В этом смысле, то, что принято называть "расовым конфликтом", в действительности имеет антирасовую причину, когда различные этнические элементы перемещаются из одной страны в другую как рабочая сила, обслуживающая интересы технократической цивилизации. Вступая в различные социальные конфликты, эти элементы выражают не дух расы, который концентрируется в пространстве духовного поля ценностей народа или нации, а примитивный инстинкт выживания quasi homo.
Расовый архетип формируется как устойчивость нравственной базы сообщества людей, которое существует в соответствии с выработанным моральным кодексом. В действии первобытного табу, или в мере концентрации инстинкта смерти, передаваемого в эмоциональном потоке языка, всегда существует поле простейшей базы системы действия расового архетипа. История первобытных человеческих рас есть начальная история возникновения духовного опыта человека по отношению к формам технологической цивилизации, возникшим относительно недавно. Таким образом, сознание того, что существует помимо чувственной достоверности реальности, которую первобытное существо человека переживало в неразрывном единстве с природой, возникало и утверждалось в психологии первобытного охотника. При этом, вероятно, система психических реакций первобытного охотника длительное время колебалась между анахронизмом человека как существа эволюционно родственного примату и существа разумного, которое стремилось использовать примитивный расовый опыт для создания зачатков сферы реализации рациональной энергии, связанной с инстинктом смерти. Именно в этом поле первобытных человеческих рас зафиксировались два основных фрагмента расовой психологии человека: первобытная наскальная живопись и процесс совершенствования орудий охоты. В периоды расовых катастроф, которые, вероятно, имели место задолго до начал формирования цивилизации, происходил распад единых расовых архетипов, когда первобытные расы разлагались, впадая в состояние возврата к первичным биологическим инстинктам, родственных примату, которые сохранились и у современного человека.
Как развиваются современные системы этих двух определяющих механизмов расовой психологии человека: эстетического созерцания и архаичного инстинкта охотника? Уже с Канта произошло незаметное перемещение вопросов метафизики в сторону от божественного начала разума. Так, последним философом, который формально сохранял эту взаимосвязь с исследованием разума как божественной причины был Гегель. Он полностью разработал логическую базу истории мирового разума. Бог здесь является только формальным символом откровения нового рационального знания, тогда как содержание составляет исследование последовательной цепи возникновения исторических народов в результате глобального процесса расообразования. То, что гегелевский принцип исследования был прерван в европейской философии, которая погрузилась либо в мистику, либо в попытки заменить метафизику чистой наукой, есть следствие распада западноевропейского мышления. Исторический кругозор данного типа метафизики оказался неспособным выйти за пределы абсолютной ценности человеческой личности. Именно это субъективное начало разума есть последний всплеск активности объективных целей мирового разума в начальной фазе расовой катастрофы. Эти, самые примитивные формы действия мирового разума, реализуются в движении капиталов, которые некоторое время искусственно реанимируют вырождающиеся расы в качестве потоков движения человеческих масс как рабочей силы.
Рассматривая начала субъективного разума в общей теории нравственного императива Канта, следует указать на основополагающий принцип новой расовой ориентации метафизики, обусловленной рефлексией эстетического созерцания субъекта. В отличие от метафизики средневекового сознания и сознания Нового времени, современное метафизическое сознание неизбежно должно оперировать конструкциями представлений, где разрушен известный духовный опыт человечества. Таким образом, известное положение Ницше о "смерти бога" мы понимаем как начало сакральной истории разума, которая, в отличие от библейского откровения, имеет только трехсотлетнюю историю. Очевидно, что сакральное существо разума, впервые проявившееся в античной истории, содержит только эстетический принцип предпосылки нового расового поля человечества, как, например, известная реформа фараона Аменхотепа, где впервые обозначаются начала монотеистической религии, которая еще не есть монотеизм, но уже выражает жесткое столкновение с архаичной политеистической расовой базой сознания. Такие сломы архитектонических плит бессознательного, в которых умирают базовые представления рас, безусловно, следует рассматривать как процессы расовых катастроф, протекавших в истории и до момента возникновения цивилизации.
В метафизическом смысле, трагическая мысль о смерти бога указывает на распад расового архетипа, который владел нравственной жизнью цивилизации две тысячи лет. При этом, когда утверждают, что религия есть система духовного опыта человечества, уходящая в историю первобытных рас, - ошибаются, поскольку система религии, где центральным является расообразующее понятие "бог", ограничено, по крайней мере, библейским откровением духовного опыта. Мифология Ветхого Завета сложилась, вероятно, в систему законсервированной расовой энергии древних цивилизаций, новейшим аналогом которой может служить православие, в котором античная цивилизация, проиграв битву с христианством, оставила то, что неуничтожимо в принципе в духовном опыте мировой культуры, а именно - свой расовый опыт. Так расовый опыт человечества есть информационная база духовного сознания традиции, запечатленной на некотором историческом промежутке времени. Археологические находки доказывают, что мировая цивилизация развивалась несколькими потоками рас, которые возникали в результате концентрации племенной энергии инстинкта смерти и исчезали, когда эта энергия исчерпывалась.
Одним из основных признаков современного состояния расовой катастрофы мировой цивилизации является ее антиэстетическая направленность ценностей, в которой сексуальный инстинкт образует доминирующие позиции в бессознательных рефлексах. Если воля индивида есть способность духовного опыта пресекать течение сексуального инстинкта накопленным опытом инстинкта смерти через эстетическое восприятие реальности, то в массовой культуре эстетическая система восприятия практически полностью отсутствует. Так, качество эстетического восприятия есть мера активности расового и, следовательно, морального состояния народа или нации, в котором отображается реальная активность духовных ценностей. Метафизика морального переживания всегда строится как следствие трансформации сексуального инстинкта в инстинкт смерти и, наоборот, аморализм есть результат ослабления инстинкта смерти.
Способно ли обыденное сознание и, в целом, низшая психология человека осознавать существование инстинкта смерти и, как следствие, испытывать моральный опыт? Очевидно, что нет. Для обыденного сознания вполне по силам понять природу сексуального влечения, которое интересует и волнует даже психически больного человека и, более того, наиболее в нем активно. Наоборот, высшая психология исключает подобные темы. При этом, если вырождение аристократического типа человека сводится к деградации достаточно узкого слоя людей, то мораль рабов является системой массовой, то есть относится к подавляющему количеству населения Планеты. Если человек вырождается и деградирует, то каким образом совершенствуются технологии и развивается наука?
В отношении научного мышления следует сказать, что оно, как и религиозное сознание, проходило несколько стадий развития. В началах науки действуют аристократические представления о возможности понять высшее существо бытия, когда сила первородного откровения веры ослабевает. Таким образом, в науке расовое сознание претерпевает первые признаки распада и, одновременно, получает новую информации о природе мирового разума, которая очерчивается как формирование нового цивилизационного поля. Именно в западноевропейской науке выкристаллизовывается новый великий миф о существовании первородной полноты разума. Известные противоречия научного мышления с религиозным мышлением имеют расовый конфликт. Содержание этого расового конфликта определяется как постепенное оттеснение древнейшей традиции представлений о высшем существе как божественного начала мира, - представлением, что высшее существо бытия является разумным. Искать здесь какие-то аналогии, какие-то подобия современного конфликта с противоречием античной науки и христианства не имеет смысла, поскольку конфликт, протекающий на границе античного и христианского поля цивилизации, имеет центральным содержанием поле теологических вопросов, тогда как конфликт между христианством и новой рационалистической традицией состоит в кардинальном различии глубиннейшего бессознательного мотива жизни. Основной конфликт состоит в существе понимания человека и мира, когда рационализм требует рассматривать священным (как бы формально он от этого не отказывался), сам процесс познания, тогда как теологическая система под священным понимает мистическую сторону воздействия инстинкта смерти на глубины психики. Социализированные массовые инстинкты не касаются индивидуального инстинкта смерти, который необходим для того, чтобы в субъекте присутствовали хотя бы минимальные признаки разума.
Следует по-новому осмыслить происхождение человека. Так, тип homo sapiens есть не эволюционный вид, а расовый тип человека, возникающий в результате накопления и распространения определенного коллективного инстинкта смерти. Собственно, в субъективном разуме, инстинкт смерти и есть духовное пространство, рассматриваем ли мы примитивные анимистические мифы первобытных рас или религиозные концепции христианства и ислама. Ощущение, что существует некое священное пространство, которое, как эстафета, передается от одного поколения к другому, возникает из удержания индивидуальной психической энергии человека в едином духовном поле расы. Когда происходит разрыв этой энергии, то начинается расовая катастрофа, сопровождающаяся возвращением рефлексов человека к естественному состоянию, которое в социальном плане в истории мировой цивилизации сопровождается победой рабов и варваров. В конечном счете, разрушается единый расовый архетип, определяющий базовую систему нравственного поведения индивида.
Можно ли рассуждать о вере в разум как о базовой системе современного нравственного закона мировой цивилизации? В наше время мы наблюдаем прямо-противоположное, когда иррационализм и мистицизм, используемый дегенеративным интеллектом для утверждения неполноценной психики, практически полностью разложили последний фундамент рационализма, построенный на сознании высшей ценности научного познания. Но сущностью нового расового сознания является не развитие научного знания, а разрушение морали рабов, которая доминирует в наше время. При этом новый тип рационального знания может выражаться и в качестве ценности крайнего разрушения известной традиционной духовной базы, когда последняя полностью исчерпывает свой расовый потенциал, - я имею ввиду критику христианства. Но критика старой расовой системы, которая является основным аргументом "правовых норм" морали рабов, имеет своим конечным результатом, как правило, полный аморализм, что и становится естественным завершением ницшеанского учения о высшем типе человека. Действительно, по отношению к исчезнувшему духовному опыту традиции в эпоху расовых катастроф устанавливается принципиальная система аморализма, развертывающаяся как постепенное оттеснение высшей психологии человека из всех сфер жизни. Поскольку основанием высшей психологии субъективности является накопленный расой инстинкт смерти, то когда побеждает мораль раба, позиции духа подвергаются максимальному глумлению. Если же процесс этого глумления ослабить, то становится очевидной неполноценность человека массового общества, неполноценность, в конечном счете, антропологического типа quasi homo, который распространяется на обломках мировой расовой системы.
* * *
Расовая воля, фактически, является движущей силой истории в концепции Шпенглера. Так, Шпенглер различает психический склад германского варвара до I тыс. и после, когда происходит процесс возбуждения расовой души. Называя новый расовый фундамент бессознательного "фаустовской душой", Шпенглер проводит границу между моралью рабов, действовавшей в среде германских варваров до установления развитой системы европейского рыцарства, и экспансией нового духовного основания разума. С точки зрения мирового глобального процесса расообразования, российская цивилизация переживает процесс перелома от варварской души в сторону самостоятельного нравственного поля, когда распад морали рабов, связанный с варварским представлением о равенстве между людьми, требует понимания не просто неравенства, но и неравенства, жестко делящих их на высший и низший человеческий тип. При этом подлинное варварство заключается не в том, что человек ходит в шкуре, как этому учила гуманистическая традиция, а в чрезмерной активизации сексуального инстинкта, который подавляет инстинкт смерти в силу доминирующих позиций рассудка и чувства по отношению к разуму. Или, по-другому, варварство состоит в отсутствии активности духовного центра психики: индивида, народа, расы. То, что это варварство часто побеждает в истории, следует рассматривать как локальные или глобальные расовые катастрофы. Если эти катастрофы протекают по магистральному пути мировой истории, как это происходило, например, в период гибели Римской империи, то подобная катастрофа является глобальной. Если мы рассматриваем, например, разрушение армией Кортеса государства инков, то речь должна идти о локальной расовой катастрофе, поскольку в духовном опыте народов американского материка мы не находим контуров развития рас, стоящих на достаточно высоком уровне развития по отношению к мировой истории разума. Вероятно, что отставание этих рас послужило причиной их постепенного вырождения и смешения с эмигрантами из Старого Света.
В основе нашего понимания происхождения человека лежит рассмотрение его особой системы активности инстинкта смерти, которая дает определенный опыт представлений расовому сознанию. Поскольку субъект есть продукт истории, то расовый опыт подвержен изменению, обусловленный изменением, прежде всего эстетического восприятия реальности, ибо эстетика сознания есть пространственная предпосылка объективного действия разума. Объектом разума выявляется то, чего ранее не было достаточно осознано, - в нашем случае, энергия инстинкта смерти, человека и расы. Чтобы понять, как первый исторический тип homo sapiens отделился от стада человекообразных обезьян, следует рассматривать процесс мутации человекообразного существа под воздействием разума через длительный опыт накопления инстинкта смерти первобытной расовой организацией. Сколько было этих мутационных скачков, мы не можем сказать.
Расовое сознание является пространственным отображением мирового разума в человеческой душе. Наоборот, массовый человек, лишенный элементарного духовного опыта, всегда выполняет механические установки социальной организации, какой бы безнравственной эта социальная организация не была. Так возник и развивался русский большевизм, хотя первые его моральные предпосылки имели вполне объективную причину, - сопротивление нравственному распаду, происходящему в российском государстве. Однако сознание раба неспособно проникнуть в сущность духовного опыта разума, поскольку оно полностью развивается в низшей сфере психики, связанной с инстинктом самосохранения. Здесь мы подходим к сакральному пониманию восприятия времени, которое протекает в энергии инстинкта смерти человека. Это простейшее восприятие мирового разума в качестве власти духа есть поле исторической расы, которая в нравственном смысле стоит выше других человеческих рас. В отличие от национального сознания, которое характеризуется определенной этнической культурой, расовое сознание, являясь метафизической реальностью объективного духа, всегда заряжено отрицанием чувственной достоверности бытия, то есть предполагает существование системы человеческих взаимоотношений и субъективных целей, где прерогативы идеи являются безусловными.
Рассматривая процесс расовой катастрофы в России, можно заметить жесткую преграду, которая не дает здесь развиться необратимому распаду психики, и, как следствие, процессу дегенерации - это опыт расового поля инстинкта смерти, который западноевропейская культура инициировала в русскую нацию. Можно сказать, что речь идет о метафизике расовой инициации как духовной эстафете мирового разума в истории. В отличие от американской культуры, которая стала развиваться не в русле духовного опыта истории человеческих рас, а в направлении крайних форм распада разума, русская культура имеет тысячелетнюю историю формирования патриархальных нравственных оснований, где зарождается и утверждается система архетипа, возникшего в результате сплава элементов поздней византийской культуры и примитивного язычества. Архетип, следовательно, есть продукт образования расовой архитектоники человека под воздействием накопления коллективного опыта инстинкта смерти. Юнг, который ввел само понятие "архетипа" коллективного бессознательного, заметил, что американская культура строится не на европейском расовом архетипе, а на африканской и индейской бессознательной энергии коллективного инстинкта смерти. Почему? Причины следует искать в начальных предпосылках американской культуры, которая, как в свое время культура византийская, конструируется как "обживание" поля низшей психологии человека. Между американской и западноевропейской культурой существует такая же пропасть, которая существовала в свое время между византийской и римской цивилизацией, - эта пропасть есть процесс максимального исключения энергии инстинкта смерти в психической активности человека.