Страницы: 1 2 3 4 5 6 7

ЧАСТЬ II

ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ РАСЫ HOMO SAPIENS

РАЗДЕЛ 2

ИНИЦИАЦИЯ РАЗУМНОГО ДУХА

Глава 4

ОБРАЗОВАНИЕ ДУХОВНОГО ОПЫТА

То, что сейчас переживает цивилизация в нравственном историческом опыте, является распадом единой морали рабов, оформившейся в массовое сознание. Эта мораль состоит в идеализации социального, в отличие от понимания высших духовных прерогатив, которые составляют иерархический принцип действия особого пространства кастовой организации, где ценность человека определяется его вкладом в сохранение духовного опыта расы. После длительного глумления над самим явлением кастовой системы, существующей практически на всем протяжении истории во всех народах, трудно представить себе будущее мировой цивилизации вне этого института, - ведь каста возникает как среда людей, отстаивающих духовный опыт определенной расы. Принцип действия касты состоит в образовании союзов, суть которых сводится к сохранению расового поля ценностей.

Каждая раса, даже самая примитивная, образуется в результате некоторого единого представления группы людей о ценностях. Эти представления передаются в сознании примитивных рас как легенды, сказания о великом прошлом предков, о выдающихся событиях: природных катаклизмах, войнах или эпидемиях. Более развитые расы обладают историческим сознанием, то есть способностью отделять природные явления от духовных не в чистой стихии энергии инстинкта смерти, а в организации, где моральные законы отображаются как власть права и закона. Если в примитивных расах кастовая система существует в мужских племенных союзах, в которых первобытный дух охотника исключает присутствие женщин (психология, которых, очевидно, чужда доминирующей рефлексии инстинкта смерти), то в высших расах моральное сознание всегда стремилось обосновать чистое происхождение духовного опыта человека. Таким образом, кастовый союз первоначально, есть мужской союз: для примитивных рас - охотников, для высокоразвитых рас - людей одной касты. Очевидно, что под кастой мы понимаем не систему замкнутого социального клана, которая закрепляет для себя особые права по отношению к другой части народа, например, институт аристократии, - под кастой мы рассматриваем единое поле энергии коллективного инстинкта смерти, который постепенно трансформируется в духовный опыт народа.

Собственно, происхождение духовного опыта человека, начиная от первобытных рас, выражается в стабилизации инстинкта смерти как некоторого пространства сознания, когда утверждение морального закона выражается в обустройстве быта как такового: национального, сословного и, в целом, как соответствие между текучей предметностью сущего во времени и его неуничтожимой субстанции.

Сферой нашего интереса и поиска нравственного закона современности является настолько грубый образ духовного опыта, что доказать его бессмертную сущность предоставляется только через обратное, то есть в качестве реальности существования инстинкта смерти. К чему отнести этот инстинкт: к биологии человека или к некоторой метафизической реальности, которая, собственно, является началом понимания неуничтожимого начала в человеческой душе? Если исследовать биологические влечения в движении инстинкта смерти, то уже в предпосылках этого исследования придется признать, что жизнь есть не столько материальный феномен реальности, сколько духовный, поскольку то, что пронизывает различные системы материальных элементов на некотором промежутке времени (например, человеческая жизнь), требует обоснования со стороны существования разума. Наука находила множество объяснений первичности биологического влечения в психических реакциях, в первую очередь, конечно, объективную цель продления рода, однако человек отличается от животного наличием разума, а разум отчетливо дает нам понять, что процесс биологического продления рода есть процесс иррациональных побудительных мотивов. Этой областью исследований успешно занимался психоанализ, доказав нам, что низшие процессы человеческой психики играют подавляющую роль в социальной системе, где протекает расовая катастрофа. Однако инструмент психоанализа - это интеллект, захваченный распадом психики в силу объективности ослабления бессознательного инстинкта смерти. Здесь бессмысленность существования человека преодолевается на терапевтическом уровне. В конечном счете, биологическое объяснение предназначения человека, на котором настаивает наука, есть обычная уловка интеллекта избежать вопросов, которые возникают при необходимости объяснения высших психических импульсов.

То, что можно было бы условно назвать "смыслом жизни" в первобытном сознании, развивается по той же системе моральной организации, что и сознание цивилизованного человека, то есть в процессе накопления индивидуальной и коллективной энергии инстинкта смерти. На этот момент обращает внимание Фрейд, указывая, что нравственный императив Канта строится аналогично системе табу первобытного сознания, но только в современной интеллектуальной системе категорий. Собственно, в биологической организации человека действительно мало что меняется, когда запрет на какое либо действие или какую либо мысль закладывается под страхом смерти, если речь идет о коллективной морали. Другое дело, что этот страх смерти имеет различное происхождение в сознании первобытном и в сознании цивилизованном.

В либеральной системе ценностей, которая берет свои начала в кризисе моральных устоев английской аристократии, свобода есть высшая ценность в силу социальной традиции, развившейся как постепенный процесс освобождения от расовой организации культуры. Здесь нравственное чувство сводится к субъективному сознанию индивидуума понимать жизнь как естественную ценность.

Ранее, я уже сказал, что, рассматривая начала русской и российской культуры, приходится рассматривать крайне примитивный конгломерат расовой активности человека, то есть, вообще говоря, мало отчетливый духовный опыт сознания. Впрочем, эта вялая расовая система исчезает, когда мы обращаемся к русской трагедии, разыгравшейся в ХХ веке. Вплоть до нашего времени, события 17-го года называют "революцией", что доказывает полную безграмотность рациональной мысли в России. Мы понимаем события 17-го как жесткую расовую катастрофу, когда орды варваров разрушают патриархальное государство, а затем под воздействием патриархального расового поля образуют полуварварские общины. Аналогом этих событий, как я ранее уже говорил, рассматривается момент захвата ордами гиксосов Египта и ордами дорийцев ахейского государства. Очевидно, что такие оценки идут полностью вразрез с пониманием истории как истории человеческих масс, делящихся на производственные классы, как это имеет место, например, в марксистской теории. Мы стоим на расовых позициях, то есть, полагаем, что человеческая масса - это продукт распада расы и, следовательно, в истории человеческих масс дух истории исчезает, то есть, можно сказать, наступает конец истории. Именно так понимал свою концепцию истории Гегель, что вполне справедливо, если исходить из расового духа западноевропейских народов. Но поскольку мы исходим из духа новой расы, которая образовалась из обломков русской нации, то у нас существует иное переживание, во-первых, расовой интуиции а, во-вторых, сознания истории. Для нас критерием исторического сознания является наличие высшей психологии человека, которая реализуется как действие его разумной воли. В экономической же целесообразности существования мировой цивилизации мы находим не разум, а его стремительное исчезновение.

Было бы наивно полагать, что сами русские не предчувствовали надвигающейся катастрофы, - о ней рассуждали многие, однако качество рассуждений и их содержание, как правило, сводилось к определенным религиозных представлениям, где полностью отсутствовала рациональная база понимания явления. Но катастрофа свершилась, - я даю ей оценку как расовая, то есть рассматриваю трагические события, произошедшие в России с точки зрения распада патриархальных расовых инстинктов, контролирующих моральное сознание индивида. Ведь чтобы существовал нравственный закон, необходима достаточная энергия коллективного инстинкта смерти, то есть духовного пространства, отображающего наличие высшей психологии. Как и в Египте, захваченном гиксосами или ахейском государстве, захваченном дорийцами, мы обнаруживаем разрушенные храмы и военно-политические династии, утвердившиеся на захваченной территории, а также приобщение веры варваров к общей иерархии родовых богов (то есть к традиционному в России: православию, христианству, иудаизму и буддизму).

В анализе событий, происходящих в момент перехода античной цивилизации в христианскую, многие рассуждали о том, что христианство несло в себе новую веру, тогда как рационализм не содержит в себе ничего, за исключением разрушения традиционного духовного опыта. Здесь следует сказать, что вопрос о вере никогда не бывает простым в эпоху расовых катаклизмов, когда рушатся тысячелетние духовные традиции.

Одной из перспективных идей Шпенглера в понимании происхождения и гибели высших человеческих рас, является оценка мировых войн как событий, влияющих на возникновение нового расового архетипа человека. Вероятно, что в отдаленные доисторические времена природные катаклизмы были объективным механизмом инициации первобытных рас, вследствие чего процесс глобального расообразования протекал крайне вяло. Можно сказать, что времени вообще не существовало, если под временем понимать отсчет сознания от некоторого единого мифа представлений о природе и мире. Полудикие племена человекообразных обезьян нападали на малочисленные промежуточные биологические виды, скрещиваясь с ними, что приводило к вырождению последних. Эти следы архаичных расовых мутаций, длящихся миллионы лет, лежат в основании современных психических отклонений, когда каннибализм и другие явно первобытные инстинкты пробуждаются в глубинах человеческой психики. Все это следы древнейшего опыта глобального процесса расообразования. Если еще век назад эти отклонения вызывали мистический страх даже у многих ученых, занимавшихся исследованием человеческой психики, то в наше время, когда современный разум разрушил узкие горизонты исторического прошлого, - они дают возможность понять, что за поверхностным слоем сознания скрывается полностью неисследованная область бессознательных влечений, имеющая богатый материал метафизического знания о происхождении человека.

Гипотеза о происхождении человека после глобальной планетарной катастрофы, повлекшей за собой ледниковый период, может послужить точкой отсчета для происхождения первобытных рас, в которых образовался начальный расовый архетип. Здесь мы не будем следовать за наукой, классифицируя биологические различия процесса мутации первобытных человеческих рас, выделяя тип неандертальца, кроманьонца и так далее, поскольку для нас важно осознать, что эти расовые типы впервые обозначили присутствие разума в двух кардинальных формах проявления инстинкта смерти: эстетического восприятия реальности и сакрализации духа охоты. Очевидно, что эстетическое восприятие первобытного сознания является полностью зависящим от того простейшего опыта инстинкта смерти, которым обладал первобытный человек, то есть от впечатлений охотника. В данном явлении духа субъект инстинкта смерти и объект процесса охоты дают самый примитивный тип расового сознания. В европейском нигилизме эти два определяющих признака разума: превосходство этики войны над этикой предпринимательства (или духа охотника над чисто природной рефлекторной системой первобытного собирателя, если идентифицировать эти виды этики с первобытным расовым опытом) и эстетика мифа характеризуют начальные элементы глобального процесса расообразования.

Кастовый принцип расовой организации имеет свои начала в сакральной мифологии духа охоты, который сохранился у примитивных человеческих рас и в наше время. Фашисты и большевики, после разгрома старых партийцев, стали выстраивать эту расовую модель воинской этики, заполняя вакуум идеологии разного рода массовым суррогатом пропаганды: об арийской расе и о пролетарской революции. Но, собственно, первый опыт человеческих рас никогда не дает прочной духовной базы, появляющейся значительно позднее. Темные Века потому и "темны", что все исторические события погружены в них в плотную завесу активности инстинкта смерти по выработке нового расового архетипа, с одной стороны, а, с другой стороны, потому что в них действует не расовый, а массовый человек, для которого не существует области достоверности духовного опыта сознания. Однако законы высшей психологии значительно глубже, чем то могла представлять гуманистическая традиция. Они коренятся в бессознательном инстинкте смерти и, следовательно, дальнейшие антропологические исследования, связанные с пониманием природы разума, должны вестись в этом направлении.

Если рассматривать мировую историю с точки зрения глобального процесса расообразования, то нападения примитивных рас на высшие расы в период расовых катастроф есть закон, какое бы мрачное содержание по отношению к вере в научно-технический прогресс он не выражал. Мировая история содержит слишком большое количество фактов, когда на территории высокоразвитых цивилизаций появлялись крайне многочисленные скопления полудиких племен, разрушая эти цивилизации в момент их расового разложения. Так, кимвры и тевтоны были первыми, кто стоит у истоков разрушения расовой организации античной цивилизации, разложивших в своей грубой варварской энергии племенного инстинкта последние остатки веры в великих богов.

Уже Гегель обратил внимание на географию движения мировой активности духовного опыта от Азии и Африку через Египет в Среднеземноморье, и, затем, в Западную Европу. Следовательно, процесс глобального расообразования протекает от стран с более мягким климатом к странам с климатом суровым. Но климат есть только один, из наименее значительных факторов, влияющих на процесс формирования высших начал человеческой психики, поскольку основным фактором в появлении рас, стоящих на высоком уровне развития, является процесс расовой инициации, или формирование промежуточно-подражательных форм культуры, образующихся под влиянием культур великого стиля. Одной из таких промежуточно-подражательных культур была ахейская до нападения дорийских орд и русская до разгрома большевистской ордой. Очевидно, что для современного научного сознания принять факт явления человеческих орд в начале ХХI достаточно проблематично, однако для нас современная фаза цивилизации есть вступление человечества в состояние нравственного варварства по отношению разуму, поэтому необходимо называть явления своими именами. Собственно, в том, что на территории России в начале ХХ века появилась новая человеческая орда, где верили в мировую революцию и мировой пролетариат, я вижу аналогию с событиями, происходящими на территориях, которые контролировал Египет 1.5 тыс. до Р.Х., где появились орды израильского народа. Именно эти орды и прониклись грубым духовным опытом веры в единого бога Амона, которую насаждал Аменхотеп. Заметим, что после смерти Аменхотепа город Амона был разрушен, как были разрушены и храмы в честь бога солнца. Не аналогичны ли события в современной Западной Европе, где вера в разум, кажется, уже полностью исчезла, и на ее месте все больше расцветает иррационализм. Для окончательной утраты веры в разум мешает то, что разрушило традиционную базу духовной веры, наука и техника, указывающие на простейшие, сюръективные грани сакральной природы разума. По-видимому, если бы не было этих простейших доказательств высшей ценности разума для представлений низшего типа человека, то вера в разум могла бы полностью исчезнуть уже в наше время.

Всегда существует центральный архетип присутствия определенной расы в системе, каковым был русский архетип на территории России. Как древние франки в полудикой Германии выражали расовый архетип системы Западной Европы, так и русские, выражали и выражают его в последние столетия на том географическом пространстве, которое в наше время принято называть "постсоветским". Объединение этого огромного по своей территории социального образования строилось на едином расовом архетипе, понимание которого следует видеть в начальных формам нового пути цивилизации, открывшему сознанию в вере в разум.

Гипотеза о происхождении человека от обезьяны теряет всякий смысл с точки зрения глобального процесса расообразования. В конечном счете, как это утверждал Ницше, в эпоху расовых катастроф низшую психологию человека практически ничего не отделяет от примата, - ведь были же попытки в советское время скрещивать человека с обезьяной. С точки зрения варварских представлений о разуме, господствующих в советское время, необходимо было доказать на практике эволюционную теорию, подтверждающую генетическую близость животного и человека. Если рассматривать эмпирические факты, то они действительно доказывают нам убедительность эволюционной теории. Однако суть не в том, как произошла данная биологическая форма, а в том, что между людьми существует огромная пропасть духовного неравенства прежде всего в интенсивности влияния инстинкта смерти на общую динамику психических процессов. В массовом обществе предпринимаются колоссальные усилия, чтобы нивелировать это неравенство к единой социальной норме поведения, однако человек - не искусственный механизм, выполняющий примитивную программу биологического выживания, которую навязывает ему современная социальная система массовой цивилизации, поэтому нет сомнений в том, что необходимо ожидать в недалеком будущем тотальную реконструкцию этой социальной модели. Какова же будет та новая социальная организация, которая сменит охлократический тип власти?

В фокусе исторических событий, которые есть метафизика духовной инициации рас, действующая в мировом глобальном процессе расообразования, всегда существуют исторические расы, выражающие нравственный закон в поле действия других человеческих рас. Можно конечно, называть такие расы "высшие", однако дело не в метафоре сравнений и не в задаче мелкого тщеславия, которое сквозит, например, в категориях сравнения рас у Гобино, а в существе нравственного закона, действующего в сакральном духе истории. Интерпретируя платоновское понимание времени как образа вечности, можно сказать, что высшие человеческие расы есть живой образ вечности, действующий на Земле в направлении развития самопознания абсолютного духа, раскрывающегося в образах искусства, законах науки и философии. Для нас здесь важно установить свидетельство движения мировой истории как рациональной грани, отделяющей низшую природу человека от высшей. Менее всего в высших человеческих расах проявляется биологическое начало, поэтому, идеологически, мы занимаем полярно-противоположную позицию к теории неравенства человеческих рас у Гобино.

В истории цивилизации существуют расовые катастрофы, сопровождающиеся метафизикой духовной инициации, то есть передачей духовного поля опыта от одной системы центра к другому. Гегель называл это эстафетой абсолютного духа. В его методе понимания феноменологии духа передача духовной информации рассматривается как действие понятия в-себе-и-для-себя. Мы же рассматриваем механизм передачи этой информации не столько через механическое влияние (через искусство, науку и другие коллективно-осознанные явления культуры), сколько через поток инъекции инстинкта смерти высшей расой другим расам, где эта концентрация является менее активной. Происходит своего рода перераспределение потенциалов поля зарядов, как в электрической цепи, если использовать примитивное упрощающее сравнение. Это перераспределение потенциалов интенсивности инстинкта смерти одной расы к другой является метафизикой расовой инициации, в которой протекает живой дух истории.

Человек, чтобы почувствовать в своей душе наличие какого-то духовного начала, должен испытать нечто разрушительное, что связывает его со спасительной силой природы. В этом смысле, механизм инициации не отличается в первобытной расе или расовом опыте фашизма. Потрясения глубин психики имеют либо природную первопричину: стихийные катаклизмы, либо духовную: войну или религиозное таинство. Любое откровение истины духовного сознания есть признак кардинального потрясения глубинных начал психики. Исторически, это потрясение есть следствие цепи расовых катастроф, которые протекают под воздействием мирового разума. Историческая метафизика находила связь разума с неуничтожимой субстанцией, богом. Но после последней расовой катастрофы, которая произошла в ХХ веке, вероятно, мы уже не имеем возможности сводить истину духовного откровения к некой божественной силе. Человечество втягивается в тип культуры, кардинально новый по отношению ко всему ее прошлому опыту именно глобальной перестройкой бессознательного, сравнимый по масштабам, по-видимому, с воздействием природного катаклизма произошедшего на Земле, приведшего к ледниковому периоду. Этот катаклизм обусловлен началом активности воздействия инстинкта смерти на всю систему психики, когда сознание движется именно в откровении чистого потока рациональных временных длительностей, их новизны ассоциативных рядов и последовательностей реакций.

Если рассматривать развитие культуры с точки зрения ее нравственных прерогатив, то возможна только одна форма социального строя, который сохраняет начала государственности в период жесткой расовой катастрофы, - это система кастовых союзов, построенных по принципу объединения людей высшего типа. И речь здесь идет не об изживших себя социальных представлениях о реальности, а о новой конструкции человеческих взаимоотношений, чья стратегическая перспектива обращена в будущее. В момент распада государства полу орды Карла Великого, когда арабы теснили франков с Запада, а норманны с Востока, франки проявили мужество, прежде всего в защите своих земель как пространства присутствия разума, если, например, проанализировать поведения графа Эда при обороне Парижа. Разве не аналогична ситуация в современной России, где право не работает, поскольку отсутствует элементарная база субъективного разума, утверждающая нравственный закон как элементарное бессознательное доверие людей друг другу. Американцы теснят с Запада, с Востока понемногу начинает давить Китай, а внутри социальных отношений все больше сквозит откровенное варварство. Интеллект же выражает вялую реакцию на ситуацию, где сознание указывает не на нравственный закон, а на многообразие низших рефлексов, поддерживающих биологическое существование человека.

По поводу советского режима мы должны сказать следующее. Мораль рабов не могла существовать долго. Необходимость утверждения морали нравственного закона следует из подлинности субъективного разума в отображении активности людей высшего типа, то есть такой организации взаимоотношений индивидов, где закон есть часть бессознательного состояния души. Именно здесь мы подходим к пониманию процесса духовной инициации в метафизике глобального процесса расообразования. Суть духовной инициации состоит в том, что требуется определить, понять и освоить высшие грани разума, достигнутые субъективным духом. Особенности расовой катастрофы, как было ранее сказано, по радикальности изменений перелома взаимосвязи сознания и бессознательного не имеют аналогов в обозримом прошлом цивилизации, и, скорее, сравнительный анализ с подобными эпохами должен лишь обратить внимание на происхождение простейших элементов культуры тогда, когда мировая цивилизация постепенно втягивается в состояние варварства. Эти элементы суть сфера реакций человека, которая не объясняется его биологической природой, но зато дает направление исследования в духовном опыте разума.

Моральное чувство существует для нас там, где присутствует какая-то энергия инстинкта смерти, связанная с разумом, то есть ориентация сознания человека не на материальные ценности, а на духовные. Очевидно, что все религиозные системы обладают определенной энергией инстинкта смерти, начиная от африканского шаманизма и кончая мировыми религиями ислама и христианства. Однако для действенности морального чувства необходима связь с разумом, то есть разум должен отображать реальный закон духовного единства людей, нечто вечное в самом существовании в современном духовном опыте. Любой моральный опыт народа или нации есть опыт процесса инициации духовной традицией, происходящей из коллективного инстинкта смерти. Я утверждаю, что начала духовной традиции русской нации и, следовательно, других народов, находящихся под влиянием этого духовного поля в последние три столетия, существуют в распространении великого мифа о разуме. Речь здесь идет об инициации моральными принципами, являющимися новыми по существу, поскольку сакральное поле действия морального закона протекает в единстве сознания времени и сознания смерти, контролирующего центры психики. Одновременно, следует отбросить иллюзорные представления, насаждавшиеся русской, а затем и, как пародия, советской интеллигенций о параллельности развития русской и западноевропейской культуры, - за эти фантазии русская культура уже поплатилась игом большевизма. Мы находим два полярно-противоположных лагеря внутри русской культуры, один из которых, полностью усвоив лучшие элементы духовного опыта европейского разума и сплавив их с опытом патриархальной культуры, был разгромлен большевистскими ордами, а второй, объединившись под знаменем марксистской веры рабов, влился в ряды quasi homo, чья тотальная активность относительно ослабла только около десятилетия. Сейчас предпринимаются попытки вернуться назад, не вступая в конфликт с разветвленной социальной инфраструктурой quasi homo, но возможно ли это? Заметим, что мы очень невысоко оцениваем русскую культуру не со стороны "классового сознания", как здесь пытались ее понимать массы генетических люмпенов, а с прямо-противоположной стороны, то есть с точки зрения единого расового поля, где действует жесткая система морального закона. Вслед за Шпенглером, я оцениваю историческое состояние современной российской культуры как опыт, предшествующий раннему средневековью, когда, с одной стороны патриархальные грани культуры разгромлены, а с другой стороны, начала собственного субъективного разума, который есть архитектоника расового поля, еще не утвердились. Одновременно, следует сказать, что субъект, который имеет в своей душе моральный закон, выпадает из поля активности современной социальной системы России, поскольку, как я уже замечал, она почти полностью построена на активности психологии quasi homo. При этом, потеряв моральные ориентиры пафоса победивших рабов, quasi homo становятся тем, кем они являются в действительности, то есть полубандитсткими формированиями, действующими как германские феодалы и их окружение до начал утверждения феодального строя. Повторяю, мы имеем дело с крайне примитивной расовой организацией, чего, впрочем, нельзя сказать о поле инстинкта смерти, связывающего в среде российской культуры индивидов высшего типа.

Раса всегда существует за счет жесткой дисциплины, как, впрочем, и религиозно-духовный союз, - это то, что очень точно подметил Фрейд. При этом, суть подобной кастовой организации состоит в ограничении проникновения в нее людей низшего типа, то есть тех, в ком плохо развит инстинкт смерти. Создаваемая иерархия есть, фактически, иерархия интенсивности переживания инстинкта смерти, образующего откровение духовной реальности. Именно подобная система лежит в утверждении новой исторической расы. Вообще, новая историческая раса возникает как организованное чувство аскетизма образа жизни, где принцип подчинения соблюдается не столько в русле отношений человека по отношению к человеку, сколько как отношения сакральной ответственности субъективного духа перед высшим элементом иерархии.

Результатом постоянных войн, которые русские вели с Западной Европой, была инициация острой духовной энергии, которая проникала в них как сюръекция, то есть как система низших граней разума, - это научные, военные и другие формы подражания, постепенно ставшие неотъемлемой частью русского архетипа. Поясним понятие "сюръекция". Мы исследуем новую область знания, которая характеризуется опытом переживания психической энергии инстинкта смерти. Во-первых, мы полагаем, что дух есть экспансия этого инстинкта; во-вторых, осознаем, что разум есть часть, доступная для понимания человека, духовной реальности. То, что доступно для восприятия чувств и интеллектуального анализа духовного феномена, я называют "сюръекцией", то есть отображением сознания и бытия. Рефлексия инъективных граней разума осуществляется при участии инстинкта смерти, который образует расовый архетип и указывает на действие нравственного закона реальности. Таким образом, об инъекции высших граней разума следует рассуждать как об опыте, который выходит и за пределы чувств и за пределы интеллекта, то есть здесь речь идет о чистом разуме, как его понимал Кант. Однако мы, в отличие от Канта, рассматривает суть чистого разума не извне, не в качестве рефлексии рассудка, который через противоречие указывает на существование разума, а из сакрального движения нашего чистого инстинкта смерти, то есть концентрации отрицающего действия духа, когда в реальности не действует никакой моральный закон.

По поводу нравственного основания русской и, в целом, российском культуры следует сказать, что нравственное начало в ней было патриархальным. Под патриархальным нравственным законом я рассматриваю моральное чувство, которое не испытано инстинктом смерти в базовых исторических ценностях мировой цивилизации. Мы находим здесь, первоначально, язычество, затем все основные религии, однако эти расовые связи имеют крайне рыхлый опыт понимания предназначения человека как духа, собственно. Так, понимание духа, как духа своего народа, должно иметь священную историю, а не произвольный выбор религии не по человеческому произвольному усмотрению, как принимается христианство на Древней Руси, а в силу высшей нравственной необходимости истории,. Одновременно, и ислам, который был принят татаро-монгольскими ордами, больше выражает в России не дух ислама как части мировой истории, а как отголоски великих событий в отдаленной провинции мировой цивилизации.

Одним из основных наших утверждений является мысль, что русская нация появляется на сцене мировой истории в качестве ядра нового расового образования. Вокруг русских, как расообразующего ядра, формируются другие племена. Духовная инициация протекает в России как внедрение через русский национальный язык поля мирового глобального расообразования во все народы, проживающие в добольшевистской России. Ведь язык есть пространство действия общих ценностей расы, ее менталитета как рационального осознания себя по отношению к мировому опыту истории. Когда умирает раса - умирает ее язык, который в различных фрагментах переходит в языки других народов, ассимилируясь в них как духовный опыт мировой цивилизации.

Дух как ценность жизни в протекающей сквозь инстинкт смерти рациональности мира не обнаруживается в знании современной цивилизации. Эта параллель: инстинкт смерти - время как начало бытия - реальность разумного духа, составляет, так сказать, три основных пласта перемещений духовной энергии от сознания к бессознательному, и, наоборот. Основным методом в понимании инициации духовным опытом коллективного бессознательного для нас является формирование архетипа человека и удержание его структуры в качестве базовой для начал субъективного разума. При этом, не занимая позиций религии и науки, мы так же не можем сказать, что речь идет о психоанализе, поскольку психоаналитические методы построены на интеллектуальной технике. Психоаналитические методы строятся из предпосылок абсолютной ценности социальных отношений, в системе которых преобразуется энергия либидо, являясь своего рода социальным цементом активности массового существа человека. Мы исходим из того, что массовое бессознательное есть суррогат расовой природы человека, сюръекция отображения низших его качеств с точки зрения проявления разума. Поэтому то, из чего мы исходим, скорее, следует определять как реконструкцию морали рабов в новой расовой организации субъективности, то есть расчистку места для утверждения системы мышления, где откровение разума есть критерий его существования, а не какие-то ранее известные из дораицоналистической традиции его области: наука, искусство или политика. В этом смысле, можно выделить, безусловно, только одну область, близкую к науке, но не являющуюся наукой, которая возникла как попытка изучения рациональности из ее собственных сакральных предпосылок, - это эстетика. Мысль движется под воздействием инъекции инстинкта смерти по-другому, чем она движется под воздействием биологических рефлексов человека, поскольку в первом случае она отображает удовлетворение рациональными связями реальности, а во втором случае, связями чувственного или интеллектуального опыта. Известный платоновский миф о пещере, в которой тени идей отображают инъективные движения рефлексии рассудка в опыте постижения разума, имеют целью показать, что сюръективный материал бытия, доступный для рассудка и чувств, ничем не угрожает биологическому инстинкту самосохранения индивида, тогда как подлинный свет разума, проистекающий из знания непосредственности инстинкта смерти, обладает исключительно разрушительной силой для активности низших ценностей. Именно против угрозы инстинкта самосохранения выступает социальная организация, в том числе и первобытная, тогда как расовая организация, наоборот, имеет своей внутренней целью принцип сохранения опасности жизни, то есть предполагает движение аффектов и мыслей людей в поле инстинкта смерти.

Отстаивая позиции разума в среде, где действует разного рода интеллектуальные схемы-оценки, доказательство которых построено на отрицании противоречия как основного признака разума, мы исходим из понимания присутствия разума как наличия противоречия. Чем глубже противоречие, тем значительней позиции разума. При этом, формальные законы противоречия, когда существование разума выводится из противоречий рассудка, мы оставляем для чистой логики, построенной на историческом прошлом коллективного понимания разума. Для нас разум - это чистая инъекция инстинкта смерти, действующая в глубинах бессознательного, которая отрицает известные конструкции рассудка, поскольку базируется на эстетике отображения алгоритмов поиска воли к власти новой расовой архитектоники духовного опыта. Основной вопрос: как может проявиться эта инициация в реальности массовой цивилизации? - мы утверждаем, - в существовании кастовых союзов. Кастовые союзы есть своего рода "воронки" коллективного инстинкта смерти, одновременно, уничтожающие старый коллективный духовный опыт и порождающие новый.

Египтяне, вавилоняне и ассирийцы - в древних цивилизациях, греки и римляне - в античности, французы, англичане и немцы - в средние века, арабы - между античностью и христианством, - это граница расовых полей, объединяющая высший человеческий тип. Принципиальным отличием понятия "нация" от понятия "народ", утвердившегося в Новое Время, являлось понимание предназначения нации по отношению к какой-то исторической цели, как правило, связываемой с ее религиозным сознанием. Полагалось, что все народы имеют религию, то есть веру в некие духовные ценности, и именно историческая цель характеризует высший нравственный уровень развития того или иного народа. Гегель выстраивал исторические события именно по этой схеме, где христианство занимало абсолютное содержание духовного опыта как результата всего мирового развития религиозного сознания. Мы берем за основу понимания мировой истории историческую концепцию Шпенглера, где расовая воля является реальной силой истории. Расовая воля, первоначально, никогда не имеет какой-то отчетливой цели, поскольку все ее существо инициировано инородным духовным опытом, который она получила в процессе филиативного потока (например, египетско-еврейская филиативная система или германо-русская). Русским всегда задавали основной вопрос: кто они такие? - на что новому расовому сознанию практически невозможно было ответить за заре своего появления. Можно ли было понять свой путь германскому варвару 7-9 века, если практически полностью в Западной Европе отсутствовал элементарный опыт субъективного разума?

Объективность действия великого мифа только в области чувственного восприятия доступного для сознания quasi homo, есть следствие ограниченности интеллекта, возникшего и развившегося под тоталитарным влиянием социальной реальности, крайне активных в эпоху расовых катастроф. Именно здесь Шпенглер вполне справедливо ставит проблему арабской культуры, которая не рассматривается в философии истории Гегеля, поскольку концепция истории Гегеля принципиально исключает эпоху расовых катастроф из исследования комплексов мирового разума.

Глава 5.

ПРИЗНАКИ РАСЫ HOMO SAPIENS

Все человеческие орды: гиксосы, арамеи, касситы, дорийцы, германцы постепенно ассимилировались в среду исторического народа, который они оккупировали в период своей агрессии. Однако все это было значительно позднее, во-первых, а во-вторых, сами народы оттесняли эти кланы от власти новыми идеями развития государственной и политической жизни. Я полагаю, что не являются исключением в этом смысле и большевики. Какой-то особый признак дегенератизма является условием адаптации человека в современной России во всем многообразии социальной системы. Суть этого дегенератизма есть нулевая отметка духовного опыта в субъективном сознании, который необходим для того, чтобы человек был именно человеком, то есть существом, обладающим признаками высшей психологии.

Человеческий интеллект знает только одну область, противоположную биологической, - это неодушевленная материя, поскольку другой сферы материи, отличной от органической и неорганической, он допустить не может. Инстинкт смерти указывает на другую сферу активности психики и, как следствие, другую реальность, обозначающую феномен духа. Следовательно, существует иная область материи, чем органическая и неорганическая, соответствующая нашему инстинкту смерти. Я полагаю, что это область отображения феномена времени в активности чистого разума, который достигает своей чистоты только в историческом духе. Именно по отношению к этой духовной энергии реальность органической и неорганической материи является вторичной. Мы полагаем, что тип homo sapiens развивался именно в русле течения инстинкта смерти. Формирование типа homo sapiens, его становление как доминирования области духовной реальности над материальной, и есть, собственно, живой дух истории, из которого мы исходим. Утверждение духовного феномена сознания, включающего в себя конструктивную позицию единства воли людей, преодолевающих индивидуальный инстинкт смерти, и есть область существования высшей исторической культуры.

В отношении понимания развития разума как сферы расовой психологии человека, я рассматриваю сущность трагической эпохи ХХ века как феномен рождения новой расы. Нет сомнения в том, что высший символ предшествующего нам расового опыта - сознание бога, уже не удовлетворяет истине откровения постигающего духа, который, соприкоснувшись с таинством индивидуального инстинкта смерти, требует, чтобы человек воспринимался в соответствии со всем многообразием эстетической полноты этой энергии в феномене времени.

То, что отрицает массовое общество изнутри, - это отсутствие системы человеческих взаимоотношений, где индивидуальные и коллективные принципы существования давали бы возможность преодолевать инстинкт смерти. В массовом обществе практикуется обратное, - максимальное подавление инстинкта смерти разного рода социальными мотивациями жизни, в первую очередь, конечно, мотивациями экономического характера. Если сознание смерти все-таки каким-то образом доступно для психологии обывателя в сохраненных quasi homo архаичных расовых институтах, в первую очередь, церкви, то с инстинктом смерти все обстоит значительно сложнее. Бессознательный инстинкт смерти нельзя обмануть, как это возможно с сознанием, поскольку нельзя, вообще говоря, исключать высшую часть природы человека из известных свойств человеческой природы. Таким образом, поскольку религиозная составляющая инстинкта смерти разрушена, а другой системы в массовом обществе просто не существует, то человек начинает деградировать, а в некоторых случаях и резко дегенерировать, теряя всякую способность к адекватному восприятию реальности.

Именно с позиции нового опыта развития мирового разума и, следовательно, расового опыта человечества мы должны рассматривать советскую систему. После того, как было показано, что русская традиция может быть аналогом культуры франков до появления отчетливой структуры рыцарских орденов, а советская культура соответствует культуре гуннов, необходимо исследовать те новые горизонты разума, которые открылись здесь после национальной трагедии. Духовный центр, который обозначала в России патриархальная русская община, разгромлен. Разгром ее начался не вчера, а длился, по крайней мере, несколько веков, поэтому обвинять большевиков в том, что они довершили то, чему суждено было произойти, было бы неправильно. Но поскольку другого, кроме как русского расового поля, не существует в историческом прошлом России, ибо остальные народы так или иначе цивилизовались в поле ее исторического языка, то мы оцениваем историческую ситуацию, возникшую после разгрома русской культуры большевистской ордой с двух точек зрения: первая - это факт расовой катастрофы, вторая - это факт рождения новой расы, поскольку движение сопротивления, возникшие в результате частичного оттеснения большевистских кланов, было вынуждено действовать в поле идеологических образов морали рабов.

В понимании расового человека, мы исходим из новой концепции расовой психологии. При этом особенности существования новой моральной ситуации состоят в том, что разум постигается в мифологической полноте течения времени через инициацию сознания духа в откровении полноты новой истины высшего блага. Знание о высшем благе непосредственно проистекает из преодоления инстинкта смерти как тотальное отрицание чувственной достоверности реальности, где активны только низшие человеческие инстинкты (культура quasi homo). Кроме того, новая метафизическая картина мира не обладает устойчивым историческим рассудком в понимании процессов разума как чистого откровения воли новой расы, поскольку то, что проявилось в опыте новой расы, смешано с массовой энергией рабов.

Что может быть материалом рассудка этой новой исторической расы?

Здесь мы категорически отрицаем и архаичный инструмент религии, и ограниченно-интеллектуальный опыт науки, поскольку рассудок должен быть выведен из непосредственного откровения, а не описания методами схем-абстракций, возникших в устаревшей системе представлений. Таким инструментом понимания я рассматриваю сюръект-инъектную базу анализа взаимоотношений между инстинктом смерти и разумом, то есть метафизику потока времени в многообразии духовных граней разума. Мы следуем, в данном случае, за классическими европейскими типами мышления: Платона, Аристотеля, Канта и Гегеля, где рассудок вырабатывается из новизны самого материала исследования. Этим новым материалом для нас является человеческий инстинкт смерти в области фундаментальной антропологии, и онтологическое понимание времени в области метафизических вопросов.

Какие средства познания дают нам представления о природе времени? Начиная с Канта, таковым, в первую очередь, является эстетическое созерцание, то есть восприятие реальности, где объекты существуют как отображенные в нашем сознании идеальные сущности субъективного "я". Но чем является эстетическое созерцание? Мы понимаем эстетическое созерцание как единство интуиции рациональной картины мира и движения инстинкта смерти, поскольку ни человеческие чувства, ни человеческий интеллект не обладают изначальным материалом этой реальности. И, в целом, можно ли отнести инстинкт смерти к сфере человеческого восприятия? Что здесь воспринимается, собственно, человеческого? Платон и Кант использовали для доказательства разума реальность математических объектов, однако и объекты должны иметь субъективную видимость, то есть присутствовать в том, что идеально еще до оформления в абстракции сознания. В отличие от Канта, Платон находит решение в понимании единства разума и мышления как области мифа. Гегель переносит действие чистого разума в историю, но история человека должна отличаться от истории природы. Именно это духовное отличие действие разума через инстинкт смерти отличает историю человечества от истории органического мира.

Наличие инстинкта смерти в бессознательном опровергает представление, что формирование, расы homo sapiens практически полностью завершилось тридцать тысяч лет назад. Подлинное формирование расы homo sapiens началось около трех столетий назад, тогда как предшествующие антропологические типы этой расы являются промежуточными. Египтяне, греки или римляне, - все это законченные типы высших рас, однако мы не можем полагать эти расы полностью относятся к homo sapiens. Только у греков появляются первые догадки о высшей сущности мышления, а именно в мифе о Логосе как образующем начале бытия.

Для нас интеллектуальный опыт есть способность постигать лишь чувственное многообразие реальности, тогда как разум требует постоянно нового материала духовного явления реальности, ранее не существовавшего в коллективном опыте знаний цивилизации. Шпенглер отождествляет технический опыт и интеллект в качестве критерия уровня развития расовой организации человека. В действительности, это не так. Как мы видим из истории, технический опыт интеллекта, в первую очередь военно-технологические достижения, достаточно быстро усваиваются народами, находящими в поле влияния высших рас. Нам могут возразить: как можно сравнивать советского человека с гунном, если в Африке и в отдельных частях Азии многие народы существуют на самом примитивном уровне племенной организации? Но мы исходим из сознания, что мировой глобальный процесс расообразования всегда имеет центр исторических событий, где решается будущее цивилизации, и именно с позиции разума, который тождествен расовой психологии, мы утверждаем, что ситуация в России даже хуже, чем в Азии. По крайней мере, по физиогномическим свойствам отдельных человеческих лиц в Азии можно видеть, что здесь когда-то существовали великие культуры Вавилона и Ассирии, Шумера и арабской культуры. При этом мы опровергаем представление, что история развивается по прямой линии научно-технического прогресса, поскольку содержанием мирового разума является познание высшего блага, тогда как мировой прогресс в большей степени соответствует способности человека к выживанию, которая в нашей шкале ценностей есть не разум, а его регресс, консервация и движение сознания в опыте известного. В целом, эпоха расовых катастроф характеризуется резким возрастанием активности интеллекта и ослаблением позиций разума.

Духовный опыт человека, исторический и современный, таким образом, становится опытом переживания инстинкта смерти и средством его преодоления, где устанавливается неуничтожимое начало бытия. Это начало есть время. Субъективно, время есть наш индивидуальный инстинкт смерти, объективно, оно есть разум. Очевидно, что мышление является наиболее близкой к восприятию времени мгновенной реакцией постигаемого знания о временной длительности или длительности времени. Субъективно или объективно, сознание времени содержится в информации, передаваемой мгновенным отображением некоторого среза реальности феноменального события, причем в большей степени в бессознательном потоке этого отображения, описываемого интеллектом как идентификация с известным коллективным опытом. Но современный разум столкнулся с тем, что неизвестно коллективному опыту цивилизации, то есть с инстинктом смерти, который выходит за пределы возможных психоаналитических интерпретаций в силу несводимости этой психической энергии к социальной цели. Исторически, к активности инстинкта смерти мы относим действие различных кастовых систем, периодических войн и другие феномены, где явно выражена не биофилическая наклонность психики человека.

Мы исходим из того, что в России произошла не революция, а разгром большевистской ордой патриархального расового слоя индивидов российского этноса. Очевидно, что аргументы подобного понимания исторической трагедии следует искать не в русской культуре, где отсутствуют собственные начала субъективного разума, а в общей теории расовых катастроф. Простейшие разработки этой теории существуют у Шпенглера, однако Шпенглер не выражает позиций разума, полностью оставаясь в пределах интеллекта и чувства, то есть устанавливает исходный пункт происхождения расы - единство человека и природы. Именно в момент полного исчезновения каких-то самостоятельных признаков расы, определяющей собой вектор развития мировой истории, появляется и утверждается новая расовая организация человека. Почему мы полагаем, что западноевропейская расовая психология разрушена? Этот вывод проистекает из нашего понимания расового инстинкта как инстинкта смерти, то есть отрицания низших ценностей, обусловленных чувственными и интеллектуальными связями иерархии бытия. Заметим, что именно интеллект ввел понятие массы там, где ранее существовал народ или нация, - это один из признаков утраты разумом позиций в историческом понимании событий. Когда принцип взаимоотношения людей сводится к низшим ценностям, то тогда действительно исчезает народная или национальная среда, поскольку quasi homo и есть массовый человек.

В отношении же русской расовой организации мы полагаем, что она еще не обозначилась в своей отчетливости рационального существования. Именно в этом смысле, мы определяем себя по отношению к известному российскому опыту как новую расу, то есть устанавливаем связь с историей через сакральное понимание природы разума, действующего через индивидуальный инстинкт смерти как постоянно меняющаяся во времени картина простейших элементов существования бытия. Каждый из этих элементов имеет онтологическое происхождение в отображении отрицания чувственного и интеллектуального опыта знания (сюръекция) и значимости опыта разума в его чистом откровении метафизики духа расы (инъекция). Очевидно, что между сюръекцией наших чувств и мыслей всегда существует нечто неуничтожимое, что действует помимо непосредственных рефлексов, передающих информацию о внешнем мире, и помимо идентификации абстрактных схем мышления с известным коллективным опытом представлений. Современная же российская жизнь мало, чем отличается от советской именно какой-то особой дегенерацией психических реакций человека, где область чувств никак не стыкуется с областью абстрактного мышления. Эта та высшая грань разума, которая выражает сущность высшего блага. Во всем современном российском образе жизни мы видим что-то вымученное, неискреннее и неживое, что наскоро сооружено только для того, чтобы показать, что вот вам, пожалуйста, связь с русской традицией. Причем чаще всего подобная связь декларируется людьми самыми неполноценными, которые в другой среде были бы оценены как люмпены и проходимцы, - здесь же они предъявляются как представители национальной культуры. Одновременно, мы видим в наше время примеры вызывающей роскоши тех, кого нельзя назвать людьми в элементарном смысле этого слова. Разорвать этот порочный круг низшей культуры, в которой протекает современная российская жизнь, а еще ранее протекала жизнь советская, и состоит предназначение человека высшего типа.

Русские были разгромлены в начале века большевистской ордой, когда процент крепкой расовой породы был значительно больше, чем в наше время. Но, с другой стороны, второй период советского режима породил собой новый тип расы. Если исключить сознание рабов, где производственная активность технократической цивилизации представлялась для массового сознания нравственным оправданием жизни, то реальная трагедия уничтожения патриархального расового слоя русской нации выявляется в русле основного вопроса: для чего это было нужно? Каким образом могло произойти, что проходимцы и бандиты, - все эти Фрунзе и Тухачевские настолько кроваво подавляли русские крестьянские восстания, (например, тамбовское), что и в наше время результат этого геноцида имеет самые катастрофические последствия? Разве не аналогичны были действия гиксосов в древнем Египте и, вероятно, дорийцев в древней Греции, где вожди новых племен утверждали свою власть в завоеванных странах. Но поскольку и в наше время в России доминируют последовали большевистских кланов, то признать им эти факты, вероятно, невозможно. К тому же на их стороне ханжеская позиция русской интеллигенции, выстроившей представления о русской и российской истории в соответствии с западноевропейской схемой истории: античность, средневековье и Новое Время. Однако мы не находим связей русской культуры с полноценным опытом античности, поскольку полудикое язычество никак не соответствует отчетливой и суровой морали высшего типа человека, отображенного в классическом образе греческого искусства. Периодически набирая в свою среду новых люмпенов, то есть людей с дегенеративной психикой, большевистские кланы восстанавливали свои ряды после различных чисток.

Принципиальное отличие второго периода советской власти от первого состоит в процессе ассимиляции взрыва племенной агрессии рабов в традиционном поле культуры. Любая природная стихия ослабевает. Проходят ураганы и смерчи, прекращается извержение вулканов и морских штормов. Аналогичным образом, ослабевает племенной инстинкт, связывающий человеческие орды в агрессивную единую силу. Только сознание, которое не соответствует рациональной структуре психического феномена, способно воспринимать такие явления как большевизм в качестве составной части мировой истории. Как раз наоборот, процесс расовой катастрофы выходит за пределы известных коллективных представлений, поскольку погружает сознание в самые разрушительные движения инстинкта смерти, где известные законы разума подвергаются реконструкции в пределах инъекции нового расового опыта.

Мы исходим из того, что тип homo sapiens является продуктом не эволюции, а расовой инициации, то есть последовательного процесса рождения и исчезновения исторических рас. Раса, в данном случае, рассматривается как духовное единство людей, то есть действие между людьми определенного нравственного закона, распространяющегося, первоначально, на бессознательном уровне. Попытка же утверждать исключительно абстрактные законы в массовом поле цивилизации, уничтожили уже не одну высшую расу. Вот некоторые примеры. В начале вырождения римского народа мы находим великую фигуру Цезаря, а в конце процесса расовой катастрофы сменяющих друг друга деградантов, а часто, и просто откровенный человеческий сброд: гомосексуалистов, рабов, евнухов, не только бесконечно далеких от римского духа, но и всем своим образом правления уничтожающих его существование. Иной процесс происходил в русской истории. Русская культура никогда не выходила за пределы патриархального образа жизни. В патриархальной общине, если она придерживается своих родовых принципов, разложение возможно только в узком слое дворянства, которое, в основном, ведет образ жизни очень близкий к крестьянскому быту. Русский дворянин был слит с природой, а его образование не выходило за пределы восторгов провинциального сознания об исторических событиях, которые протекали как внешние по отношению к его образу жизни. Наоборот, в государственно-правовой системе, где народ выражает законы мирового права, очень плотное и сложное расовое сознание допускает разложение и аморализм на всех уровнях социальной жизни. Кроме того, в расовом смысле, патриархальное поле незамкнуто, на что обращали внимание все историки, когда указывали на утрату всех национальных черт народов и наций, попадающих под воздействие русской культуры, тогда как в Западной Европе имел место другой феномен, - резкое очертание национальных характеров. Все это связано с различным расовым уровнем организации. Так, трудно различить в среде древних франков отдельные племена лангобардов, бельгов и другие, поскольку неясна иная, чем племенная, их организация. Аналогичным образом, и в России в среде различных племен трудно было выделить достаточно устойчиво какие-то национальные черты, что, впрочем, полностью подтверждается в наше время, когда все эти многочисленные племена на распавшемся пространстве социалистического лагеря впали в состояние отупения по отношению к разуму.

История есть способность субъективного разума объяснять происходящие события на основании действия духовного феномена реальности. Ясно, что действие духовного феномена охватывает всю область бытия, однако чем она является в эпоху расовых катастроф, когда известный духовный опыт подвергается глумлению? Мы выходим за пределы русского и российского опыта интеллигенции по вышеназванным причинам, то есть в силу отсутствия в этом опыте начал субъективного разума. Тогда перед нами выявляется кровавая картина племенных войн большевиков и белой армии, когда, оставаясь на позициях последних только условно (учитывая архаичный расовый опыт), выясняется, что подобные агрессивные движения огромных скоплений людей (человеческих орд) происходят периодически в истории мировой цивилизации. Менее всего, можно искать причины победы большевистских орд в какой-то пролетарской солидарности и значительной поддержке населения, - вероятно, как и в наше время в России, в тот момент население было полностью деморализовано. Однако в сознании раба, не приученного к элементарному чувству права, вызывали сочувствие декреты о земле, поэтому вся эта огромная племенная масса людей повернулась к большевикам. Государственно-правовой принцип существовал только в узком классе помещиков, причем это право, насильно внедренное Петром, вызывало враждебное отношение даже в дворянском сословии. Таким образом, большевики взорвали русскую общину изнутри, и, собственно, весь этот человеческий сброд, имеющий большевистские нравы, так и остался доминирующей силой в современной России.

* * *

Движение разума в области чисто умозрительной системы категорий и понятий, построенное на фундаменте науки, действительно имеет определенную ценность, но только тогда, когда не подвергаются сомнению простейшие элементы связей самого мышления, - эта мысль, из которой исходил Ницше, и мы следуем за ним в понимании онтологической предпосылки подобного сомнения. Таким образом, сомнение получает двойную силу: во-первых, в данных чувственного опыта, во-вторых, в построении схематических конструкций рассудка. На первый взгляд, после такого сомнения сознание должно впадать в состояние бессознательного коллапса и исчезать как таковое, однако это только на первый взгляд. В действительности, появляется то, что сам Ницше определил как дионисическая составляющая природы человека, или, если перевести это на рациональный язык, активность человеческого инстинкта смерти. Парадокс мышления самого Ницше состоит в том, что именно эта активность инстинкта смерти в бессознательном составляет базовый фундамент существования платоновской идеи. Здесь допускается ошибка, суть которой состоит в ложном понимании традиции платонизма и традиции христианства. По сути же между платонизмом и христианством существует глубокая граница именно в восприятии сознания инстинкта смерти, когда платоновский бог остается полностью в пределе ценностей античности, тогда как христианский бог, по крайней мере, раннехристианской метафизики, реализуется в монотеистической традиции ветхозаветного иудаизма. Шпенглер, на наш взгляд, исправил эту ошибку Ницше введя понятие "фаустовской души", которая возникает в I тыс. как преодоление ограниченности ветхозаветной психологии понимания бога именно за счет просветительской деятельности извне арабской цивилизации. Причем это действие арабской культуры использует всю ту же рациональную базу античности, освоенную и развиваемую арабским просвещением в собственной расовой организации. Рационализм, следовательно, возвращается в фаустовскую душу в арабском влиянии как дух зарождающейся новой расы, признаки которой мы находим, по крайней мере, в двух объективных явлениях культуры: в архитектуре - в появлении готики, в нравственной жизни Западной Европы - в появлении рыцарских орденов. Особенно для нас важно последнее, когда высший тип человека отделяется от этой полудикой массы франков, где полностью деморализованные феодалы, впадая в состояние дикости по отношению к элементарному проявлению разума, напоминают многих современных российских чиновников.

Сравнивая начало активности каких-то элементарных признаков разума в Западной Европе в I тыс. с отсутствием рациональной инфраструктуры в современной России, мы видим, что первичным историческим мотивом человека всегда является процесс инициации расового духа, возникающего на обломках патриархальной духовной жизни. Почему активность новой расы следует ожидать в России, а, скажем, не в Африке или Азии? Причины следует искать в тысячелетнем опыте существования патриархального расового опыта, адаптированного в истории, - я, имею ввиду, пласты: язычества, византизма и грубого подражания западноевропейскому рационализму. Так, безусловно, существует центр мирового глобального процесса расообразования, когда, скажем, ясно, что основные события мировой истории протекают в Риме времен Цезаря, или Греции эпохи Перикла. Этот центр характеризуется действием ценностей мирового разума определяющего цели мировой цивилизации. В данном смысле, историческая раса есть действие духовного первообраза разума, который, начиная от первобытных рас, постоянно меняет свой субъективный принцип.

Каковы объективные цели современной исторической расы? И, в целом, кто такие - люди новой расы? Менее всего, я стремлюсь обрисовать духовную организацию высшего человеческого типа теми средствами, которые использует наука для различия человеческих рас. Очевидно, что существуют примитивные и высшие расы с точки зрения исторического развития человечества, однако особенностями духовного первообраза сознания чистой идеи субъекта, объективно, является то, что присуще каждому человеческому индивиду, в независимости от его чисто-биологических особенностей. Здесь речь идет об инстинкте смерти. Войны, принцип построения государственности, направление развития науки и искусства, - все это средства преодоления человеческого инстинкта смерти, рациональные модели, описывающие чисто духовный первообраз происхождения той или иной расы. Так, каждая человеческая раса имеет свой исторический опыт трансформации переживания инстинкта смерти в духовный опыт, и именно этот единый опыт многообразия человеческих рас, запечатленный в мифах народов, составляет реальное нравственное движение развития человечества. При этом данный опыт сохраняется в кастовых организациях каждой расы, и именно эти кастовые организации подверглись в последние полвека стремительной реконструкции со стороны наступления технократической деятельности цивилизации. Первоначально, как известно, европейцы пытались навязать всем покоренным народам свою религию, которая, как они полагали, даст возможность им преодолеть состояние дикости. Однако, и в Южной Америке и в Африке, в христианстве пробивались традиционные культы. Современная религиозная жизнь подобна нравственному состоянию народов поздней Римской империи, где культы смешивались, переплетаясь в самые невероятные суеверия, но и в этом смешении выделялись религии народов, в которых реализовались судьбы высших рас, - например, египетские культы Осириса и Исиды.

Чем радикальней разрушение традиционного духовного опыта, тем значительней отличается новый материал субъективного разума от предшествующего опыта. Вероятно, что по интенсивности разрушений, произведенных научно-технической революцией, масштабы расовых изменений, происходящих в духовном опыте субъекта сравнимы с появлением неандертальца, когда сознание "выплескивается" в бессознательный инстинкт смерти без всяких ограничений ранее устойчивых представлений о неуничтожимой субстанции. Действительно, что можно противопоставить инстинкту смерти? Так мы подходим к принципиально иному восприятию ценностей в расовой и массовой душе. Для расового сознания основным является путь нравственной жизни через опыт переживания инстинкта смерти, для массового сознания, наоборот, жизнь есть абсолютная ценность, а смерть, как нравственная категория, - только предрассудок сознания предшествующего опыта истории. Здесь лежит принципиальная пропасть между расовой моралью и моралью рабов, поскольку психология раба развивается из абсолютного признания естественности жизни инстинкта самосохранения, когда сознание смерти, инстинкт смерти всегда указывает рабу на его бесправное существование по отношению к историческому духу. Раб, какие бы интеллектуальные модели он не строил и какие бы логические уловки не конструировал, интуитивно отрицает наличие в человеческой душе инстинкта смерти, поскольку этот инстинкт и есть необходимое условие человеческой души в ее целостности. Следовательно, раб, вообще говоря, существует без души или, если перевести это на язык логики, - без психики в ее рациональном проявлении, что можно наблюдать в поведении quasi homo в массовой организации жизни. От начала до конца жизни, поведение quasi homo контролируется социальной необходимостью существования, которая отрицает инстинкт смерти, то есть отрицает возможность существования индивидуального начала в человеке. Так, социум, по существу, есть такая система взаимоотношений между людьми, где субъект должен идентифицироваться с целями существования общества. Но как быть, если общество возникло как полуварварская, а в некоторых случаях, и откровенно дикая система этих взаимоотношений, если оценить советские нравы и во многом современные российские нравы? Ясно, что в этом случае, новая раса должна создать свои принципы существования, которые оттеснят активность quasi homo как рефлекторную активность раба.

Основной ошибкой в понимании высшего предназначения человека является представление, что оно должно иметь социальное значение. Это представление, возникшее в ХХ веке как одно из множества предрассудков массового общества, есть исключительно позиции интеллекта, поскольку субъективный разум имеет отношение с постоянно новым материалом реальности. В этом, собственно, и состоит содержание разума, - разрушать сферу коллективных представлений для утверждения подлинного предназначения человека. Ницше указывал предназначение высшего типа человека, - воля к власти, суть которой есть реальное существование высших ценностей, а не набор примитивных схем интеллекта, так или иначе вращающихся вокруг выживания человека как биологического вида. Единственное, с чем мы не согласны с философией Ницше, - это биологическое понимание расы. Это понимание расы есть один из научных предрассудков, когда наука покушается на высшую сферу психику, связанную с метафизической природой реальности. И если теологическая метафизика, как, впрочем, и попытки строить научные модели метафизического мышления, остались в прошлом, то метафизика феномена времени только начинается, когда история, антропология, наука, искусство и другие области духовного опыта человечества должны быть переосмыслены с этой позиции разума.

Сейчас многие не могут понять: почему развалился Советский Союз? Мы же находим ответ не в банальных объяснениях массового сознания, а в причине естественного распада государственного устройства, основанного на морали рабов. Аналогично распадались другие орды: гиксосов, дорийцев и германцев на завоеванных территориях, вероятно, потому что в этот момент у quasi homo образуются простейшие признаки психической жизни. Очевидно, что в первый момент этого распада, как известно из истории, кланы quasi homo начинают делить собственность, когда возникает кровавый передел награбленного, переживаемый в наше время в России. Разумные причины, по которым никто ранее не давал подобной оценки происходящего в России, я нахожу в отсутствии элементарных осознанных положений субъективного разума в российской истории, тогда как причины, предлагаемые интеллектом в качестве объяснений исторических событий, не могут нас удовлетворить, прежде всего, с позиции существования высшего человеческого типа. Фактически, мы являемся свидетелями интенсивного процесса глобального расообразования, в котором животное (quasi homo) переплавляется под воздействием бессознательного инстинкта смерти в некие зачаточные признаки homo sapiens. Процесс этот имеет метафизический характер, поэтому проникнуть в него средствами науки, по крайней мере в ее современных ценностях и методах, маловероятно.

Нет сомнений в том, что римляне после захвата Римской империи германцами, не были уничтожены полностью, - их реальное число лишь потонуло в массах человеческих орд. Следовательно, нашей задачей является установить изменения, произошедшие с русскими после оккупации большевистской ордой России. Менее всего, в модели существования кастовых союзов речь идет о пафосе революции, то есть той вожделенности раба, которая доминировала в последние века в европейской цивилизации. Как раз наоборот, работа кастовых союзов определяется задачей пресечь эту вожделенность раба, прорвавшуюся в мировой цивилизации после крушения гуманистических ценностей.

Что значит, новая расовая организация человека?

Еще раз повторим, что наше понимание расы расходится с научным. Это не говорит о том, что мы отрицаем научную позицию, - наоборот, выйти за ее пределы нас вынуждает необходимость понять механизмы активного действия разума в современной цивилизации, а не связи и цели рационализма, обозначенные гуманизмом, которые уже во многом не только не выражают подлинного разума, но и часто ему враждебны. Новая расовая организация человека, в нашем понимании, отображает новое моральное сознание, действующее не столько в осознанном движении некоторых канонов-заповедей, так или иначе, сводящихся к социальному строительству, сколько в познании новых рубежей самого разума. Таким образом, моральное сознание есть чистый разум, если рассматривать нашу бессознательную инъекцию инстинкта смерти, получаемую нашей психикой без какой-то взаимосвязи с социальной системой. Одновременно, эта инъекция не относится и к внешнему воздействию природы, хотя следует сказать, что на современную массовую психологию человека полноценные начала природы оказывают минимальное влияние. Как и в любой фазе распада цивилизации: вавилонской, египетской, греческой или римской - происходит разрыв, прежде всего, с высшими силами природы, которые определены для человека в инстинкте смерти, тогда как психические аномалии (шизофрения и неврастения) и физиологические аномалии (гомосексуализм) максимально активизируются. Однако наше понимание морального первообраза чистого разума кардинально отличается от представлений Канта о высшей функции рассудка в этой области. Наоборот, мы полагаем, что именно рассудок препятствует развитию рационального содержания морали, пытаясь утвердится в коллективных представлениях в канонических формах. Если, скажем, церковь внушала веру в единого бога всем многообразием методов схоластики, то гуманизм создал в массовой системе настолько изощренную технику демагогии, что в своей виртуозности построения схем она граничит с шизофренией. На эту негативную функцию рассудка, пасующего перед противоречиями действительности, обратил внимание уже Гегель, когда показал, что исторический дух опровергает любое конечное суждение о ценностях. Рассудок, следовательно, принимает сторону сильнейшей стороны, но сам никогда не обладает нравственным правом, поскольку для него единственным разрешимым противоречием является противоречие между чувственной достоверностью ощущений и восприятий и их отрицанием в абстрактной мысли. Рассудок не обладает нравственным правом, поскольку отрицает расовую позицию сознания, когда начинает противопоставлять ей разного рода интеллектуальные конструкции. Когда рассудок сталкивается с противоречиями, например, изложенные Кантом в его известных антиномиях, то тогда невозможность преодолеть противоречие в осознанном понятии становится законсервированной системой нового типа табу, новой верой, которая постепенно формирует агрессивное невнимание к любому проявлению познавательных способностей разума, выходящих за пределы известных представлений.

Впервые о рождении русско-сибирской цивилизации с точки зрения мирового исторического опыта заявляет Шпенглер. Это утверждение строится на представлении, что русские имеют свое национальное происхождение в воздействии духовного опыта Западной Европы. Это положение, безусловно, является для нас изначальным в понимании процессов, происходящих на территории России. При этом с другой стороны, мы видим, что подлинные инстинкты расы коренятся не в обывательской традиции аристократа гордиться своим происхождением, своей голубой кровью, а в способности сохранять некой средой людей нравственную полноценность жизни. Ведь очевидно, что у истоков возникновения любой аристократии существует не реальный герой, а варвар, обозначивший новое племя в мировой истории. То, что аристократия впервые отрывается от биологических инстинктов племени, и есть ее высшее предназначение. Именно в этом смысле, действительно, русская нация не имела своей аристократии, поскольку здесь развилась только русская знать, где нравственный закон не выражал исторической необходимости. Так, сущностью высшего нравственного закона, на наш взгляд, является необходимость утверждения новой цели исторического разума, даже тогда, когда, на первой стадии, он тотально отрицается, как, например, в христианстве, или ницшеанстве.

Анализируя историю расовых катастроф, мы видим, что разгром исторических рас варварами есть только первая, негативная фаза перехода цивилизации в новое русло ценностей. Существует и позитивная тенденция, определяемая как процесс формирования новой исторической расы. Сложность вычленения новой исторической расы из активной деятельности quasi homo вызвана ее крайней малочисленностью в общей массе людей. В этом смысле, интересно разобрать термин Шпенглера "фаустовская душа", который, в его исторической концепции, должен был различить полудикого франка, существовавшего до I тыс., и после этого рубежа истории. Ранее, как мы уже указали, есть только два значительных события в духовной жизни Европы, отделяющие ее от периода Темных Веков: появление архитектуры готического собора и оформление жесткой иерархической системы рыцарских орденов. Но, на мой взгляд, архитектурные элементы готики несут на себе большое влияние арабской архитектуры, а система рыцарских орденов, в зачаточном виде, вероятно, существовала задолго до I тыс., когда варварское состояние Европы, в течении веков, практически не меняется. Мы находим в истории ХХ века России только первый признак, а именно духовный вектор развития процесса глобального расообразования, -выход человека в космос. Заметим, что вся технологическая инфраструктура советской науки и техники есть продукт усвоения классических аналогов западноевропейской цивилизации. В использовании этих технологий радикально меняется лишь сущность понимания мирового разума, где космическое мышление начинает проецировать земную жизнь, а не наоборот, как это имеет место в западноевропейской традиции. Этот принцип мышления является аналогом древнегреческого космоса, когда земное воспринималось через опыт освоения космического проекта жизни. В данном случае, используя сравнительный анализ расовых катастроф, можно понять происхождение монотеистической религии, где в период распада античной цивилизации выявляется расовая конституция древних культур. На наш взгляд основные узлы расовой энергии древних цивилизации концентрируются в реформах фараона Аменхотепа, подорвавших политеистическую базу египетской религии, а затем законсервированных в иудаизме как оппозиция античности. В обоих случаях имеет место, во-первых, появление мифа, разрушающего всю предшествующего систему коллективных представлений изнутри: о греческом Логосе и, впоследствии, ценности доказательного мышления, и о едином боге Амоне, отрицающего предшествующих египетских богов, который оформляется в монотеистическую религию. Православие, при всей его приверженности христианским догмам, в действительности отображает дух поздней античной цивилизации в его глубоко законсервированном виде. Это отображение, оговоримся, является процессом развития глубинно-бессознательной расовой энергии. Глубина этой консервации или, можно сказать, развития опыта инстинкта смерти в коллективном бессознательном, соответствует параллельному формированию новых структур мирового разума. Развитие подобных параллельных структур является движением разума не только в области абстракции, но и в бессознательных пластах человеческой психики, которые заполнены энергией инстинкта смерти.

В анализе глобального процесса расообразования, являющегося отображением мирового разума в человеческой культуре, менее всего речь идет об анализе человеческой психики. Инстинкт смерти, характеризующий реальную метафизику границы между духовным и человеческим, между разумным и иррациональным, есть, фактически, граница между бессмертным и смертным в буквальном смысле этого понимания. Другими словами, в анализе движения энергии инстинкта смерти, связывающего бессознательное и сознание, мы возвращаемся к самым простейшим вопросам происхождения человека и бытия, где коллективный опыт знания, построенный на известной технике, отсутствует, поэтому отсутствует и возможность какой-то социальной идентификации поведения субъекта. Следовательно, речь идет о процессе метафизическом, который должен быть исследован новыми методами познания, то есть новыми рационалистическими методами. Однако мы строго следуем за утверждением Ницше - "бог умер", где определен конец метафизики как области теологии, и, одновременно, расчищено место для понимания разума не с точки зрения науки, а с точки зрения нового эстетического опыта, получаемого в результате преодоления разрушительного действия инстинкта смерти.

Всякий новый эстетический опыт созерцания есть новый опыт разума, достигнутый в результате разрушения предшествующих коллективных ценностей. Ценности, в данном случае, рассматриваются в самом широком смысле, определяя грань разума, высшую или низшую, в соответствии с пониманием высшего блага. Низшая грань разума соответствует сфере действия низшего типа человека, которая никак не изменилась со времен Платона, - это психология субъекта, для которого деньги, капитал определяют основные побудительные мотивы жизни. Высшая грань разума постоянно колеблется в разнообразии новых открытий разума: от отрицания его известных положений до новых научных открытий в области космологии. Здесь для нас важно то, что, в целом, человеческая природа не меняется по существу, - меняется только внешняя, социальная организация объективных целей разума или, наоборот, неясности таковых. Таким образом, фундаментальное различие в понимании мировой истории с точки зрения расового и массового сознания состоит в приоритете ценностей: в расовом сознании - чувственная и интеллектуальная сфера ценностей есть производная пространства духовного опыта, в массовом сознании, наоборот, существует попытка "вращать" духовный опыт вокруг чувственной достоверности реальности и интеллектуальных схем рассудка. Очевидно, что второй "метод" понимания истории неизбежно будет приводить исключительно к негативной ее оценке: к закату истории, концу истории и другим подобного рода определениям.

Представления о революции возникли в контурах рабской морали и в рабских массах утверждались. Однако и научная теория эволюции для понимания глобального расообразования не может быть основой метода анализа явления. Следует заметить, что пафос свободы имеет какой-то смысл тогда, когда свобода достигается от чего-либо, поскольку в наше время, собственно, уже непонятно от чего эта свобода? - ведь расовый слой, разрушен практически на всех континентах Земли. Те, против кого рабы восстали, уничтожены, но тогда для чего, собственно, существует сам раб, то есть, непонятны цели существования массового общества?

Сознание бессмертного духа в историческом расовом сознании относилось к божественному откровению. Новое откровение бессмертного опыта сознания может относиться только к разуму, где разум соотносится нами с нашим индивидуальным и коллективным опытом инстинкта смерти. В этом смысле, сознание смерти бога есть лишь констатация определенного рубежа расового опыта человечества, когда новый рубеж, связанный с сакральным пониманием разума, имеет бесконечно малый промежуток времени существования. Почему в наше время трудно найти что-либо, определяемое как бессмертный образ духа? Я нахожу причины в том, что вплоть до нашего времени действуют стереотипы сознания, когда ищется образ бога или какой-то известной мистической силы, имеющей религиозный опыт в истории, например, оккультные или магические действия, не относящиеся к живому откровению духа. Однако появлением нового откровения разумного духа всегда является истина нового знания, и только истина может быть свидетельством разумного духа, - в этом заключается различие между моралью рабов и моралью высшей культуры.

Если нами установлена объективная сущность динамики разумного духа процессов, происходящих в мировой, российской и советской культуре в последние века, то следует понять предназначение нового расового сознания не из известных коллективных представлений о ценностях, а исходя из непосредственного откровения разума. Поскольку последний опыт метафизики существует у Ницше, то основным вопросом морального сознания является понимание воли к власти как поиск новой расы к утверждению на Земле. Мы исходим из метафизического понимания расы. В душе расы разум и инстинкт смерти взаимосвязаны как дух и материя, завершающаяся в создании мифа о происхождении человека и природы, а, как известно, все народы Планеты имеют собственную мифологию и обычаи, соответствующие этим представлениям. Таким образом, можно полагать, что мировая мифология есть опыт расового духа.

Мало, кто в полемике гуманизма с религией, обращал внимание на тот факт, что, реально, обоснование существования разума, определенного методами науки, неубедительно с точки зрения основного постулата о существовании разума в природе. Наоборот, современная наука все больше открывает фактов, доказывающих активное начало хаоса в природе, причем именно этот хаос, как ни парадоксально, и становится прообразом действия наиболее актуальных научных закономерностей. Другими словами, я полагаю, что разум существует не в природе, а в духовной материи феномена времени, - это одно из центральных положений, на которых строится наше понимание глобального процесса расообразования.

Так, рассматривая события социальных потрясений и войн последнего века в мировой цивилизации, мы полагаем, что они определяются метафизическим процессом расообразования. Сущность этого процесса заключается в моральном законе, действующем в механизмах субъективного разума, образующихся в человеке через его индивидуальный опыт преодоления инстинкта смерти. Как это всегда бывало в эпохи расовых катастроф, когда формируются новые структуры нравственного сознания, происходит возвращение всего накопленного ранее коллективного опыта инстинкта смерти: египетская магия, африканский шаманизм, средневековый оккультизм, а также предлагаются известные мистические средства его преодоления. Этот "туман" мирового опыта всех человеческих рас состоит из самого невероятного коктейля осколков вер. При этом становится понятным, что, собственно, является духовным прообразом веры человека, поскольку ХХI век есть, фактически, распад гуманистической веры, когда предлагалось верить в преобразующую силу технических средств цивилизации. Но на онтологическом уровне, научно-технический прогресс ускользает в пустоту хаоса, когда рассудок мельчится на множество фрагментов частей пространственно-временного континуума, где духовный центр утерян.

Нашей задачей является переломить мораль рабов, утвердившуюся на обломках традиционного духовного опыта народов Планеты, осознавая преемственность с европейской историей в понимании высшей моральной силы разума. Разум действует как ограничительная система расового проявления человеческой природы в ее духовном самопознании через инстинкт смерти. Другой вопрос: что составляет это содержание разума? С точки зрения понимания природы разума мы движемся от диалектики Гегеля, но не стороны марксизма, а со стороны ницшеанства, которое разрабатывается у Шпенглера как концепция мировой истории. У Гегеля, логической основой природы разума является рассудок, где содержание разума есть природа понятия. Исторический разум выражает отрицание рассудка, объективно отображаясь в сознании как новый опыт многообразия знания, выходящий за пределы коллективных представлений. Уточним, что подлинное знание разума действует всегда разрушительно на систему коллективных представлений рассудка, что, собственно, и составляет критерий субъективного разума. Объективный разум есть всегда расширение горизонта исторических событий, когда в мировую историю втягивается все большее количество народов Планеты.

Чтобы понять историческую задачу, решаемую гуманизмом в истории, необходимо провести сравнительный анализ ее целей с ранним христианством, поскольку в обоих случаях имеет место мораль рабов, с одной стороны, и утверждение новой исторической расы, с другой. В обоих случаях, новые веры возникают в процессе распада устойчивых ценностей, полярно-противоположных возникающим представлениям, когда простейшие начала морали разрабатываются представителями исчезающей расы, а широта и масштаб изменений, производимых новой верой, всегда привносится массами рабов и новых человеческих племен, ранее либо не участвовавших в мировой истории, либо находящихся на ее периферии. Так, если рассматривать события, происходящие в последний век перед гибелью Римской империи, то переход коллективных представлений в новую систему ценностей имеет несколько этапов. Первый, когда еще в период расцвета Римской империи появляются представления о едином боге, где в области высшей культуры наибольшее влияние на умы оказывает эллинистическая философия, а в области низшей культуры наибольшую активность проявляет иудаизм, проникая своими идеями в представления о морали римской аристократии. Второй, когда возникшее христианство выходит из катакомб и становится государственной религией. Наконец, третий, когда Римская империя исчезает, а новая вера распространяется в среде масс рабов и варваров, разлившихся на обломках бывшей империи. Сравнительный анализ может дать следующие параллели: византийские мыслители, эмигрировавшие в Италию, формируют среду для начала европейского Возрождения, - это первый период. Второй период соответствует эпохе европейских революций, когда вера в разум выходит за пределы узкого круга интеллектуалов и распространяется в среде человеческих масс, заканчиваясь европейскими революциями. Наконец, третий этап, на наш взгляд, начинается после Второй Мировой Войны, когда активность quasi homo постепенно становится в Западной Европе тотальной, то есть центр мировой истории и мирового духа смещается в Америку, где, подобно византийской системе цивилизации, постепенно затухает в продуктах расовой катастрофы. Таким образом, методом сравнительного анализа расовых катастроф должна быть четко сформулирована задача разума в его моральной системе ценностей.

То, что было замечено в момент захвата ордами дорийцев ахейской цивилизации, - это очень широкое применение последними железа, во-первых, а во-вторых, ряд великих технологических новшеств для того времени, возникших в Темные Века, таких как, например, создание плавильных печей и гончарного станка. Вероятно, можно предположить, что эпоха радикальных технологических открытий и их реализация неизбежно влечет за собой вступление цивилизации в состояние нравственного варварства. Причем, это состояние, понимаемое нами как расовая катастрофа, сопровождается распадом ранее устойчивых взаимоотношений между базой бессознательных реакций в поле цивилизации и сознанием, - происходит развал устойчивого эстетического переживания, контролирующего центры психики, где образуется духовный опыт, преодолевающий инстинкт смерти. Это преодоление является бессознательным, однако наше сознание устанавливает в феномене времени данный объективный образ бытия, когда каждому психическому феномену соответствует моральная оценка. Вся эта норма нарушается в эпоху расовых катастроф. В момент наступления Темных Веков в Древней Греции на смену радостной полноте созерцания природы, отмеченной в крито-микенском искусстве образами морской и прибрежной флоры и фауны, возникает геометрический стиль. То, что осталось от современного классического стиля европейской живописи, вполне можно назвать геометрическим стилем, указывая, в первую очередь, на таких художников как Пикассо, Кандинский, Малевич и другие. Геометрия есть живая стихия разумного духа, куда он возвращается в эпоху расовых катастроф, когда человечество вступает в состояние варварства, и из которой мировой разум восстанавливает свое присутствие вместе с формами эстетического сознания новой расовой организации субъекта.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7