Мистика, Звёздные Войны и один парадокс массовой культуры

Ницше через призму Делеза и Делез через призму Ницше: опыт буквального прочтения

"Ницше и философия"1 - одна из ранних (1962 г.) работ Делеза, которая по сравнению с его последующими книгами, такими как "Логика смысла" и "Анти-Эдип", обычно отодвигается на второй план. В ней Делез еще не приобрел свой привычный облик, скорее он выступает как последовательный ницшеанец. Тем не менее, эта книга имеет важное значение, и притом сразу в двух аспектах. Во-первых, она интересна тому, кто хочет уяснить себе генетические связи между Ницше и постструктурализмом. Второй аспект (с которого мы и начнем) возникает, если смотреть на эту книгу просто как на очень толковый и дружественный комментарий к Ницше, который ставит под сомнение целый ряд предрассудков о нем. В частности, те из них, которые родились в последние несколько десятилетий, в эпоху его "гуманистической реабилитации".

Ницше и Звездные Войны силы активные и силы реактивные

<Рисунок: Фридрих Ницше>Ключевой момент философии Ницше в ее делезовской интерпретации - сила и власть как герменевтический принцип. Смысл дешифруется как функция силы, и любой феномен должен быть прочитан как симптом силы, как проявление определенного соотношения сил. Собственно, эта попытка прочесть реальность в терминах силы и власти и делает Ницше подлинным предшественником "постструктурализма".

Мы остановим внимание только на одном аспекте этой герменевтики, который стоит в центре делезовской интерпретации Ницше. Это дихотомия активные/реактивные силы. По существу, все построения Делеза опираются именно на нее. Трудно сказать, насколько существенной эта дихотомия была для самого Ницше, - во всяком случае, в "Генеалогии морали" она играет довольно значительную роль (хотя в явном виде проскальзывает только в нескольких фрагментах этого текста2). Делез взял на себя смелость замкнуть в рамки этой дихотомии всю философию Ницше. Можно сказать и больше - вся последующая философия самого Делеза тоже так или иначе привязана к этой дихотомии.

Легче всего понять, что такое реактивные силы и вызываемые ими реактивные действия. Суть реактивного действия - приспособление к ситуации, когда движущий принцип - исключительно реакция на внешний стимул. Эта реакция может быть самой разнообразной - от безоговорочного подчинения некоторой внешней силе до отчаянной борьбы с нею, - реактивная, пассивная суть действия от этого не меняется. Ибо сама направленность этого действия задается извне - этой внешней силой. Реактивное действие, таким образом, это действие раба, это любое действие, совершенное под гнетом необходимости, это противодействие, а реактивная сила - сила, которая по своей природе способна только к таким действиям, в отсутствие же стимула, "по собственной инициативе", действовать неспособная.

В наиболее примитивной форме это просто борьба за выживание. Эскалация этой борьбы приводит к жажде тотального господства, к стремлению подчинить все объекты универсума своей воле (хайдеггеровский "постав"). В качестве гротескно-карикатурного символа этот императив можно обозначить как "Звездные Войны". Жажда власти, желание господствовать и увеличивать свою власть, в рамках делезовской интерпретации, не имеет ничего общего с Волей к Власти. Жажда власти есть следствие именно недостатка власти, когда власти не хватает на собственно "властвование", на творческие, конструктивные действия "от избытка". Это проявление именно больной воли, воли, которая не способна действовать активно, определять свои действия, исходя из собственного источника. Направление ее активности определяется извне - она просто реагирует на существование отличных от нее объектов и стремится ими овладеть. Все ее действия сводятся к тривиальной безграничной экспансии, в отсутствие новых объектов для экспансии ей нечего стало бы делать. Ничего творческого в этой экзальтированной жажде господства нет - это реакция на стимул, на внешний раздражитель, чисто пассивное, реактивное стремление подчинить все, с чем эта воля сталкивается. Собственно, это и не "Воля", а ее противоположность - Воля к отрицанию.3 Под видом житейски понимаемой "воли к власти" мы имеем на самом деле всего лишь Волю к Ничто. Как говорят об этом даосы, "Подлинное в Пути - это совершенствование себя, излишки в нем - это радение о государстве, а сор в нем - это управление Поднебесной."4

Делез вообще начисто переосмысливает знаменитое ницшевское сочетание "Воля к Власти". Это у него не "Воля к возрастанию собственной Власти", а "Воля к высвобождению собственной Власти". Власть у него - это не то, чего Воля хочет, а то, что хочет в Воле; не то, к чему стремится Воля (и чего, следовательно, ей не достает), а то, что является ее источником (и именно поэтому присутствует в избытке). Власть - это источник Воли; это как бы субстанция, а Воля - ее проявление.

В качестве альтернативы этим реактивным силам Ницше и Делез выдвигают активные силы, - что это такое, впрочем, понять довольно сложно. Здесь у Делеза начинается как бы апофатическая теология, потому что действие, совершаемое вне противодействия, вне связки стимул-реакция, представляется чем-то совершенно экзотическим (даже если отвлечься от дискуссий о свободе воли и т.п.). Это действия, которые рождает собственная, ничем не связанная спонтанность Воли, чистое явление Воли. Что это за такое "свободное творчество" - на данном этапе мы ничего не можем об этом знать. Для нас, "недосверхчеловеков" (за редким исключением особенно одаренных натур), это нечто совершенно мистическое. Второй полюс делезовской дихотомии, таким образом, можно обозначить как полюс "Мистики".

Итак, мы получаем "дилемму Делеза": Мистика или Звездные Войны. "Свободное Творчество" или Тотальная Утилизация. Человечество, все целиком и в лице каждого из своих представителей, стоит перед этим выбором. Третьего не дано. (В этом плане популярность мистики и звездных войн в масс-культуре - гротескное отражение в пещере теней истинных философских символов эпохи. Впрочем, к массовой культуре мы вернемся несколько ниже, - это тема слишком серьезная, чтобы относиться к ней всерьез.)

Впрочем, мы немножко отвлеклись от делезовского текста. Ведь на самом деле никакой дилеммы нет. Все дело в том, что верх в истории взяли реактивные силы, активных сил там и раньше было не много, а сегодня почти не осталось. Дарвин был не прав: естественный отбор помогает слабым и жалким, а сильных и гордых ставит вне закона. Вся история земной биосферы преподносит нам зрелище облавной охоты слабых за сильными, - с тех самых пор, как мелкие и гнусные твари уничтожили динозавров. Процветают крысы, а львы и тигры прозябают в заповедниках.

Мистика стала невозможной. Прямой доступ закрыт. Выбор уже сделан. В эпоху господства реактивных сил, то есть в нашу эпоху, когда любое действие любого человека подчинено принципам экономической оптимизации, то есть является "необходимым", "реактивным" par excelence, утеряно даже понятие об активных силах и активных действиях. Даже бросая взгляд в прошлое, мы видим, что вся история человечества - это история реактивных сил, это вынужденная реакция на внешний стимул, поскольку подлинно активные действия, немотивированные внешним вызовом, там практически отсутствуют (они сосредоточены разве что вокруг гениальных одиночек).

Сегодня мы не имеем возможности выбрать "Мистику", потому что сами, почти поголовно, являемся инкарнацией реактивных сил. Мы, как подопытные крысы в лаборатории, просто не знаем, и даже не можем себе представить, что это значит - действовать активно, вне стимула и реакции. Наша воля реактивна - если нас что-то движет, то это Воля к отрицанию, Воля к Ничто. Мы не способны порождать новое качество, нам остается только количество, чисто экстенсивный путь. Единственное, на что мы способны, - это Звездные Войны, это Тотальная Утилизация всего, что мы находим вокруг себя, и Тотальная Переработка всего этого в кучу дерьма.

В эпоху господства реактивных сил, или, как назвал ее Ницше, в эпоху нигилизма, Мистика недоступна. Сначала нужно получить активные силы, которые только и способны ее сотворить. Но как это сделать, если их давно уже нет? Единственный выход, который увидел Ницше, - нужно превратить в них реактивные силы. Логика его рассуждений проста (потому что гениальна). Действительно, ведь реактивные силы по своей природе не предназначены для тотального господства. Они по своей природе рабские, вторичные. Все дело в том, что они безжизненны. Когда Воля к Ничто реагирует на Волю настоящую, активную, оно получает толчок, прилив энергии, который и приводит ее в движение. В отсутствие такой подкачки, реактивные силы неизбежно ждет коллапс. Рабы в отсутствие господина в конце концов начинают пьянствовать и бить друг другу морду, - к созидательной деятельности они не способны. Реактивные силы, добившись господства, неизбежно придут к самоуничтожению. Но это значит, что Воля к Ничто, возведенная в принцип, превращается в Волю к собственной гибели, Волю к гибели реактивных сил. Но если Воля ведет к гибели реактивных сил, обратилась против реактивных сил - значит это уже активная Воля.

Следовательно, добившись господства, и продолжая его удерживать, реактивные силы, сами того не желая, претерпевают парадоксальную трансформацию. В той мере, в какой они делают ставку на Волю к Ничто, они являются активными. Выход, который напрашивается сам собой: чтобы перевести наши реактивные силы в активную форму, они должны пройти через горнило Тотального Самоуничтожения. Нужно довести тенденции нигилизма до их логического завершения.

Рецепт доброго доктора Ницше таков: реактивные силы ждет чудесное перерождение, если они честно и до конца доведут заключенную в них тенденцию к собственной гибели. Здесь, правда, есть одна досадная помеха, - осознав, к чему все идет, эти реактивные силы, по малодушию, захотят всячески оттянуть этот исход. Напрягаясь из последних сил, они постараются предотвратить саморазрушение, заставят Волю к Ничто переродиться в Ничто Воли. Конечно, в результате их все равно ждет медленное умирание, но второго рождения не будет. Вместо всеразрешающего Апокалипсиса мы получим наше сегодня: медленно клонящееся к закату "царство последнего человека".

Спасение принесут Они - в разных местах Ницше называет их по-разному, - это и "новые философы", и "сверхчеловеки". Недрогнувшей рукой они встряхнут утомленное человечество и призовут его к подвигам. Заставят его превратить Ничто Воли в Волю к Ничто. Заставят его пройти до конца по пути реактивных сил, по пути Звездных Войн. Заставят "последнего человека" превратиться в "человека, который хочет собственной гибели".

Итак, решение дилеммы Делеза, по Ницше, - это Мистика через Звездные Войны. Единственная мистика, которая нам сегодня доступна - это Мистика Звездных Войн. Мистика Тотальной Утилизации. Сегодня путь к Мистике лежит только через Звездные Войны. Никто не откроет дверь, и не скажет "Войдите", если мы постучим. Мы сами должны выломать эту дверь прикладом автомата.

Нужна ли Ницше "гуманистическая реабилитация"
спиритический сеанс

Таков, в общих чертах, проект Ницше. Разумеется, Делез в своей книге пытается все это перевести в плоскость метафоры, символа, стилистических упражнений, показать путь самоуничтожения как внутренний, ограниченный рамками психологии, путь добровольно жертвующей своим настоящим декадентской души. Но зная политический, и даже геополитический, прицел ницшевской мысли, трудно отделаться от впечатления, что Ницше хотел сказать именно то, что говорил. И если даже у Делеза (который, во-первых, сочувствует Ницше, а во-вторых, является гуманистом) Ницше "зовет к подвигам", то, по-видимому, все-таки не далек от истины человек, делающий простой и очевидный вывод относительно связей Ницше и фашизма.

Конечно, речь идет не о "созидательно-позитивной" стороне фашистской программы, - Ницше, разумеется, не был расистом, антисемитом, милитаристом, завоевателем, "государственником", и вообще насмешливо-критически относился к германской великодержавности, - все это так. Однако Ницше полностью сходится с фашистами в разрушительно-негативном аспекте их деятельности. Если воспринимать фашизм не субъективно, через призму фашистской пропаганды, а объективно, т.е. исходя из конкретных последствий, то мы должны видеть в нем почти сознательное стремление к самоубийству, к самоуничтожению, к глобальному апокалипсису. Современный фашизм как альтернатива современной демократии - это и есть та знаменитая замена "Ничто Воли" на "Волю к Ничто", которую, по Ницше, необходимо совершить человечеству. Это и есть ситуация, когда стадо "последних людей", предводительствуемое еще более "последними людьми", добровольно стремится к собственной гибели, превращается в "человека, который хочет собственной гибели."

Фашизм - это и есть торжество нигилизма, это последняя точка крайнего напряжения реактивных сил, когда они еще не разорвали союз с Волей к Ничто. А значит, Ницше не просто предвестил фашизм, а искренне желал его победы и грядущего за нею апокалипсиса. Ницше мог бы упрекнуть фашистов разве что в недостаточной радикальности, в том, что инстинкт самосохранения все-таки имел над ними какую-то власть, и их финальная гибель явилась следствием не целенаправленного расчета, а ряда тактических ошибок.

"Гуманистическая реабилитация Ницше", которая на Западе случилась уже давно, и вот некоторое время назад пришла к нам, высокомерно игнорирует подобные доводы. Точно также нам предлагают смотреть сквозь пальцы и на фашизм Шпенглера, на фашизм Хайдеггера, - так, безобидные проделки эксцентричных интеллектуалов, которые на самом деле, конечно, гуманисты и пацифисты, и вообще в душе демократы. Посмотрите, например, что пишут о Ницше Свасьян, Подорога, Фокин, - самые продвинутые отечественные ницшеведы. В отечественном ницшеведении особенно укоренилась эта теория Ницше как святомученика, христианского святого, непризнанного коллеги апостола Павла (параллель, которую особенно любит подчеркивать Свасьян).

В этом контексте кое-какие идеи Делеза упали на вполне подготовленную почву. "Нацистская интерпретация Ницше, говорит Делез вслед за Ж. Батаем, писавшем об этом еще в 30-е годы, - аберрация недалеких умов, которым не достало широты взгляда на понимание власти."5 Возможно, все обстоит несколько иначе, и просто кое-кому "не достало" "широты взгляда" на понимание нацизма. Впрочем, Делезу и Батаю это еще можно простить, учитывая подсознательное отношение типичного француза к немцам и всему немецкому, но уж отечественные мыслители, генетически более искушенные в том, что касается Власти, обязаны трезво понимать, что "фашизм" - это не локальное, провинциально-германское явление, порождение затхлой атмосферы мюнхенских пивных, помноженной на Версальский мир, а штука вполне универсальная - "стадиальная", или даже "архетипическая", - и именно поэтому крайне опасная.

Конечно, это не значит, что единственным верным интерпретатором Ницше был Адольф Гитлер (или, скажем, хотя бы Шпенглер), но все-таки было бы несправедливо отнимать у фашистов их Ницше. Им он принадлежит ровно в той же мере, что и Делезу с Батаем, Свасьяну с Подорогой. Как ни выкручивайся, а сознательное стремление к апокалипсису, "Волю к Ничто", возведенную в этический принцип, из проекта Ницше не выбросить. "Ницше, благословляющий летчиков-камикадзе", "Ницше, нажимающий на Красную Кнопку", - эти картинки вполне могли бы украсить его биографию. Нужно признать фундаментальный дуализм ницшевского проекта: Ницше - комендант Освенцима столь же реален, как и Ницше - узник Освенцима. И дело здесь не в противоречивости наследия Ницше, а в том, что оно, по своей природе, не укладывается в черно-белую палитру доброго и злого, которой по привычке придерживаются университетские ницшеведы. Наверное дело в том, что его философия действительно "по ту сторону добра и зла", как он этого и хотел. Попытка перетянуть его наследие на одну сторону, или хотя бы провести некую демаркационную линию, которая бы отделяла "полезного Ницше" от "вредного Ницше", заранее обречена на провал. Она столь же наивна, как, например, попытка представить волка-санитара-леса ("полезного", а значит "доброго"), и волка-пожирателя-мирных-и-тихих-зверюшек ("злого") разными персонажами.

Лично меня такой подход к Ницше раздражает сразу в двух аспектах. Во-первых, Ницше - это все-таки чтение для взрослых и вполне сформировавшихся людей, незачем его подсовывать детишкам в воскресной школе. А если дело пойдет так и дальше, то мы, того и гляди, увидим его в школьной программе. Во-вторых, непонятно, зачем нужно превращать Ницше в какого-то пай-мальчика, в Павлика Морозова, в предающегося благочестивому самобичеванию протестантского пастора. Интересно, как сам Ницше отнесся бы к подобному "улучшению" своего "морально-нравственного уровня"? Мне кажется, его советская интерпретация, как фашиствующего маньяка-человеконенавистника, который свихнулся от сифилиса, была бы ему менее неприятна.

В общем, снова перед нами встает набившая оскомину дихотомия святого/злодея. Если уж Ницше не злодей, то кому-то нужно обязательно причислить его к лику святых. Не лучше ли просто трезво, реалистично относиться к нему и его наследию? Относиться к нему просто как к очень свободному человеку, который зашел в своей свободе так далеко, что все эти старые ярлыки уже не имеют к нему никакого отношения. Ведь и писал-то он не для всех, а для немногих, для таких же свободных людей, которые находят удовольствие в подобных странствиях. Зачем же его подгонять под нравственные стандарты "последнего человека"? Ницше - он эзотеричен, и должен таким оставаться. Кому надо, тот и так все увидит. Честолюбие комментатора должно в таких случаях отходить на второй план. Комментатор, как мне кажется, должен всегда задавать себе вопрос: а захотел бы сам Ницше быть слишком доступным, слишком понятным? "Ницше-фашист", по крайней мере, кое для кого является пугалом, а это не так уж плохо.

Программа Делеза
светлое будущее в одной, отдельно взятой душе

<Рисунок: Жиль Делез>Позже Делез, как известно, отошел от ницшеанской программы и в "Анти-Эдипе"6 выдвинул свою собственную. Ницшеанский проект в его радикальной версии он отнес к области "паранойи". Непосредственный путь к Мистике, минуя Звездные Войны, он увидел в "шизофрении". Делез, по существу, перенес ницшевский апокалипсис из сферы политики в сферу психологии. Все те ужасные вселенские катаклизмы, которыми грезил Ницше, из реального мира он перенес в пределы одной, отдельно взятой человеческой души. Не вся цивилизация как политическое тело, а отдельно взятая душа "последнего человека" должна пережить собственную деструкцию, "деконструкцию" в процессе шизофрении, после чего ее ждет чудесное перерождение.

Логика развития капитализма ведет его к взламыванию, разрушению всевозможных табу, запретов, границ, старых ценностей, "нравственных устоев", чтобы обеспечить свободу циркуляции капитала и рабочей силы. Но парадокс состоит в том, что современное общество только на этих табу и может держаться. Шизоидная стратегия Власти-Капитала - тотальная деструкция старых ценностей, всего, что сдерживает свободные потоки капитала и желания, "детерриториализация", - это и есть ницшевская Воля к Ничто, которой на первых порах одержимы реактивные силы. Эта стратегия Власти неминуемо, при своем логическом завершении, выбьет почву у нее же самой, - произойдет шизофреническая революция, т.е. тотальный распад, тотальное ошизение всего и вся.

Чтобы отдалить этот исход, Власть прибегает к "ретерриториализации" - правой рукой восстанавливает то, что разрушает левой; гальванизирует, искусственно возрождает старые добрые ценности - семью, нацию, культуру, армию, государство, церковь и т.п., - все то, что Делез называет "паранойей". Самый главный рычаг в этой параноидальной стратегии - страх. Страх, который внедряется в человеческую душу и препятствует ее окончательному освобождению (т.е. ошизению). Человека учат бояться собственных шизоидных, деструктивных побуждений. Одних, остановившихся у порога, это превращает в заурядных невротиков. Других, тех, кто внезапно испугался, уже перейдя черту, это делает клиническими шизофрениками, - когда страх самого себя становится столь сильным, что человек открещивается, отделяется от каких-то проблемных сторон своей собственной личности и воспринимает их как "голоса извне". И только самые смелые и крутые доходят на этом пути до конца и превращаются в настоящих, свершившихся шизофреников (т.е. в постмодернистских писателей, художников, мыслителей и прочих свободных людей).

С этой точки зрения, ницшеанский проект в его примитивно-фашистской форме как раз и есть типичный образчик паранойи. Фашизм, по Делезу, - это ситуация, когда реактивные силы, в порыве самосохранения, разрывают союз с Волей к Ничто и пытаются продлить свое существование путем безудержной ретерриториализации, обращаясь к "Земле и Крови", к "нации", к "семье", к "государству", к "армии" и другой давно потерявшей всякий смысл ветхой рухляди. Таким образом, делезовский взгляд на фашизм радикально отличается от того, который мы изложили выше. Фашизм (по Делезу) - это не триумф нигилизма, а наоборот, попытка от него убежать. Если воспользоваться делезовской терминологией, то по Ницше фашизм - это инструмент детерриториализации, тогда как по Делезу - наоборот, апофеоз ретерриториализации.7

Один из самых жестоких и коварных инструментов паранойи - фрейдовский психоанализ. Только по счастливому недоразумению судьбы (или по собственному недоумию) доктор Геббельс бросил в огонь труды Фрейда, вместо того, чтобы положить их в основание своей мозгопромывочной машины. Психоанализ делает именно то, чего так не хватало Третьему Рейху, к чему, напрягая свои все силы, стремились его идеологи: освобожденную шизоидной деструкцией энергию желаний он снова инвестирует в семью, в патриархальные отношения. Психоанализ воскрешает в душе современного человека давно разложившийся образ отца, Отца - которым может стать фюрер, Партия, Рейх. Никакой диктаторский режим не простоит без этого образа и одного дня. Психоанализ делает этот подарок всем диктаторским режимам: он снова втискивает в человеческую голову эту замшелую ветошь.

В качестве альтернативы психоанализу, как одному из основных инструментов ретерриториализации, Делез и Гваттари выдвигают "шизоанализ", который осуществляет нечто прямо противоположное. Шизоанализ открывает глаза на то, что первичным полем инвестиции желания является поле социального. Семейные инвестиции желания вторичны по отношению к нему, являются одной из его модификаций. Он показывает всю искусственность, конъюнктурную ангажированность эдипова треугольника, который исконную человеческую тягу к мировой революции пытается подменить тривиальным желанием инцеста. Он освобождает сознание от его власти и открывает шизоидной душе ее истинные стремления.

Понятно, что эта делезовская доктрина родилась непосредственно из описанной выше интерпретации Ницше. Разница только в том, что у Делеза все происходит как бы само собой: прогнивший капитализм сам себе делает харакири, а проницательным революционерам остается только с хитрой улыбкой перемигиваться и потирать руки. Не нужно маршировать в черных колоннах, прыгать на амбразуру дота, смывать радиоактивную пыль; не нужно никого ставить к стенке и заталкивать в газовую камеру. Наоборот, такие меры только на руку паранойе, поэтому нужно отбросить все заботы, "оттянуться", расслабиться, и помочь расслабиться остальным. Нужно всего лишь помогать тому, что и так происходит, нужно помогать людям ускользнуть от паранойи. Мировая революция произойдет внутри каждого из нас, и для этого не нужно напрягаться - нужно, наоборот, делать именно то, к чему и сама по себе стремится наша ищущая гибели декадентская душа.

Делез и Фуко: беседа старых большевиков

Казалось бы, последние два десятилетия позволяют предположить, что этот путь шизофрении (т.е. постмодернизм) выбрал и весь остальной мир. Параноидальное завершение современности становится все менее вероятным. Переводя разговор в несколько ко(с)мическую плоскость футурологии/геополитики, можно сказать, что, с точки зрения проекта Ницше, все беды современной цивилизации связаны именно с тем, что она (вся в целом, а не только в лице отдельно взятых, наиболее "передовых" стран) не прошла через "исторически необходимый и закономерный" этап концлагеря. Все попытки в этом направлении не были доведены до логического завершения. Испытание концлагерем человечество не выдержало. То, что мы имеем вокруг себя, - как раз и есть напророченное Ницше "царство последнего человека". И кажется, процесс необратим: проект современности похоронен уже навсегда. Радикальному ницшеанцу остается уповать только на избавление свыше: на злобные космические силы, которые втянут человечество в настоящую, уже не метафорическую, звездную войну. Только условия тотальной звездной войны смогут направить цивилизацию по старой дороге и заставят превратить Землю в тотальный концлагерь. Дорога к Мистике (по Ницше) теперь пролегает действительно только через Звездные Войны.

Получается, что и Делез оказался не прав: детерриториализация не привела к желанной революции. Вместо самоликвидации капитализма она привела к его расцвету. Программа Делеза естественно была использована капитализмом в своей практике ре/детерриториализации. Потенциальные делезовские шизофреники превратились в рэйверов, хакеров, киберпанков, без вести пропавших пленников Империи компьютерных игр, онанирующих через Интернет виртуальных секс-маньяков, и т.д. и т.п. Потенциальные вожди делезовских шизофреников превратились в преуспевающих деятелей масс-культуры. Вместо мировой революции мы получили Prodigy и KLF. Правофланговые штурмовых колонн подвизаются в роли дискотечных эм-си, виртуальные пулеметчики-камикадзе, подменив суррогатным акустическим терроризмом навязчивое желание обрушить на эту толпу свинцовый дождь, крутят виниловые диски у диджейского пульта.

Все они "ускользнули", как того и хотел Делез, но это ускользание было поставлено капитализмом себе на службу. Поражает трагическая наивность Делеза - особенно в сравнении с Фуко. Обостренная чувствительность Фуко позволила ему пойти дальше в размышлениях о природе власти. В определенный момент Фуко сменил пластинку и перестал говорить о подавлении. Не Власть как подавление, а Власть как соблазнитель и провокатор. Который заставляет своих врагов делать собственными руками работу Власти. Который даже их "борьбу" с Властью и подавлением использует в своих целях. И "подавление" и "борьба" с ним - всего лишь средства и приманки Власти. Сегодня орудие Власти - это свобода, это избыток свободы, это море возможностей, которое она обрушивает на человека - и заставляет забыть одну-единственную возможность, ту настоящую, которая одна только ему и нужна. Свобода, которая дает человеку все, которая делает его всем, чем угодно, - только не делает самим собой.8

<Рисунок: Мишель Фуко>Для того, чтобы почувствовать пропасть, которую преодолел Фуко и не смог перепрыгнуть Делез, огромное значение имеет текст "Желание и наслаждение" (перевод которого помещен в 11 номер журнала "Комментарии"). Этот текст оставляет трагическое впечатление, у особенно чувствительного человека могут даже слезы на глаза навернуться. Может быть, не стоило бы даже и публиковать этот посмертный документ. Снова и снова видно, как Делез пытается примирить мечтания своей студенческой юности и тот мрачный свет истины, который открылся Фуко. Он видит, но боится видеть. Так и слышится сквозь строки в этом тексте: "Как же так, Мишель... Так что же, Мишель, это значит ..." - Невольно приходит на ум разговор двух старых большевиков в 37 году.

И здесь нельзя не обратить внимание на последний поступок Делеза. Смерть выдающихся людей всегда имеет значение символическое. При этом конкретная, реальная подоплека этой смерти теряет всякое значение. Символическим было сумасшествие Ницше и Гельдерлина. Символическими - если обратиться к другой реальности - была смерть Блока и самоубийство Маяковского. В этом последнем случае человек, который революцию воспринимал как квинтэссенцию поэзии, обнаружил вдруг, что она привела к господству именно той разжиревшей бюрократической сволочи, ненависть к которой и сделала его революционером. Нечто подобное, скорее всего, можно найти и за самоубийством Делеза.9

Делеза убил "коммерческий постмодернизм". Несмотря на откровения Фуко, Делез так и остался в плоскости подавления желания, борьбы с этим подавлением, сетований и протеста, связанных с нею, которая давно уже поставлена капитализмом себе на службу. Фуко преодолел эту пропасть, а Делез не смог, - у него хватило мужества, чтобы выйти в открытое окно, но не хватило сил, чтобы долететь до противоположного края; как подстреленная птица, он рухнул вниз. И в этот миг последнего прозрения он обнаружил наконец, что фронт борьбы паранойи и шизофрении, с которым связал он всю свою жизнь, на самом деле превратился в театр и давно уже вовлечен в сети Капитала. Не случайно, что смерть застала его за работой над книгой о Марксе. - У него, у Маркса, у философа с засученными рукавами, с тяжелыми руками виртуального мясника, от которого слишком поспешно отрекся он в юности, пытался престарелый Делез найти последний ответ.

Маятник Фуко и парадокс массовой культуры

Детерриториализация кончается там, где ретерриториализация становится прибыльным делом. Этой тенденции Делез в начале 70-х угадать не смог. По Делезу, ретерриториализация - нечто насильственно-охранительное, требующее вмешательства извне, вмешательства "паранойи", нечто по сути своей затратное, искусственное, гальванизирующее. Он не увидел ретерриториализацию как бизнес. Делез, таким образом, упустил, что капитализм имеет средства чисто внутренней саморегуляции, которые позволяют ему в некий момент в некоторых ключевых точках остановить процесс детерриториализации и уравновесить его возвратным потоком ретерриториализации. Это именно те точки, где оставшаяся территориальность (или хотя бы ее призрак) приобретает коммерческое измерение, становится средством заработать деньги, - например, как приманка для туристов. Пусть реальность вычеркивает остатки прошлого, - но если эти остатки стоят денег, и могут приносить деньги, вечная молодость этому прошлому обеспечена. Никакая шизофрения с ним не справится.

Наиболее разительные примеры этого явления дает нам этнология. Казалось бы, что-что, а остатки древних племен в недрах современного общества, слабые, убогие, немногочисленные, обречены на бесследное исчезновение - ан нет, на поверку они оказались более устойчивыми, чем транснациональные корпорации. Индейцы в резервациях, австралийские и новозеландские аборигены, - их культурная традиция превратилась в самый настоящий капитал, в интеллектуальную собственность, - а если дело приносит прибыль, никакая детерриториализация ему не страшна. Традиция сохраняется как прибыльный театральный реквизит, и чем более она истинная и подлинная, тем больше за нее дадут.10

Возьмем другой пример. Что такое знаменитый "семейный" (скажем, "латиноамериканский") сериал, если не один из ритуалов в составе нового культа - культа классической буржуазной семьи, которая, по многочисленным прогнозам, к настоящему времени давно бы уже должна умереть. Ее, эту семью, гальванизировала именно проблематизация ее существования. Смотреть эти сериалы заставляет кризис семейных ценностей в современный век: все меньше понятно, что такое семья и зачем она нужна. Люди смотрят, как другие сталкиваются с той же проблемой, и пытаются искусственно выстроить некую видимость реальности, которая бы как-то соотносилась со старой "семьей". Семья превращается в театральное представление - и именно поэтому продолжает существовать. Долгое, пусть даже и критическое, прорабатывание этих стереотипов, само по себе укореняет их в сознании и в жизни, - хотя бы и в модусе проблемности и искусственного конструирования.

Это общее правило - осознание проблемности некоей традиционной ценности, и переживание этой проблемности, вместо того, чтобы уничтожить, напротив, укрепляет ее, потому что помещает в центр внимания, попросту - делает ей рекламу. Больше всего это бросается в глаза в сфере массовой культуры - один и тот же коммерческий продукт, одним и тем же движением размывает традиционную мораль - и сам же восстанавливает границу, стирает - и подчеркивает ее. Этими операциями с границей характеризуется любой жанр современной массовой культуры.11 Желание следовать норме усиливается через ее частичное нарушение. В этом нет ничего нового - этот механизм отработан со времен палеолита. Табу укрепляется через его нарушение. Исторически институт табу неотделим от института временного снятия, нарушения этих табу, что хорошо известно этнологам. Эти временные нарушения (карнавалы, сатурналии, оргиастические праздники и т.п.) есть именно такое исключение, которое подтверждает и увековечивает правило. Такое нарушение как бы наполняет табу новой энергией, новой силой, новым значением в глазах индивидов. Сегодня изменилась только форма - нарушение табу стало диффузным и перманентным, оно теперь не ограничено определенным промежутком времени, поскольку из реальности перешло в мир фикции: табу нарушается в кино, в книге, а реальная жизнь массового человека подчинена ему практически с той же железной строгостью, что и раньше.

Таким образом, процесс ретерриториализации не только не отделим от противоположного процесса, но составляет с ним одно - это две стороны одного и того же события. Выше мы говорили о семье, но то же самое можно сказать и о других остатках прошлого - таких как нация, культура - они существуют не искусственно, в русле паранойи или невроза, а вполне естественно - их возрождает (точнее - мумифицирует) тот же самый процесс детерриториализации: мы имеем как бы маятник, который, стерев на песке рисунок, возвращается и рисует его обратным движением, - и прорисовывает еще глубже. Этот "маятник Фуко" прорисовывает обратно и "человека", стертого им в Словах и Вещах. Когда "человечность" (по Фуко) начинает "уходить", становится проблемой, - она тут же возвращается назад - в модусе активного конструирования собственной человечности. Уйти по-настоящему эта "человечность" могла бы только незаметно, как только ее начинают оплакивать, она восстает из могилы.

В поисках картонного меча

(какая шизофрения нам сегодня нужнее)

"... Словом, сегодня можно констатировать крах программы Делеза. Попытка переделать проект Ницше на гуманистический лад не удалась: терапевтическое лечение оказалось невозможным, потому что болезнь принимает в пищу наши гомеопатические препараты. 68 год оказался не началом, а концом. Если бы сам Делез прошел второй круг, он наверняка бы сменил пластинку и выбрал только радикальное, ампутационно-хирургическое лечение. "Тело без органов" больше не нужно воспринимать в качестве термина или метафоры - этому телу действительно стоит подрезать некоторые органы. Сам Делез выбрал шизофрению - но шизофрения слаба и беспомощна. Нигилизм - это паранойя, и любая попытка уйти от этого факта ни к чему хорошему не приведет, как убедительно показала нам история болезни Делеза. Довести тенденции нигилизма до крайнего завершения обычная шизофрения, беззаботная и расслабленная, не поможет - наша шизофрения должна быть столь же цельной и напористой. Паранойя, а не шизофрения - именно столь нелюбимая Делезом паранойя - является теперь единственным оружием интеллектуального пролетариата. Или - если вам все-таки более симпатична шизофрения - это должна быть параноидальная шизофрения.

Если чистая паранойя - это воплощение серьезности, а чистая шизофрения - просто беззаботная игра, то параноидальная шизофрения - это игра в серьезность. Это серьезность, разыгрываемая как постмодернистский перформанс. Это политика без ответственности, без надежды на счастливый исход, - это игра, но игра в катастрофу, в конец, в провал, в смерть. Это Mein Kampf и музыка Вагнера. Только такая политика может привести к цели. Поскольку современный мир не хочет совершить харакири добровольно, ему нужно помочь это сделать. Нужно освоить искусство харакири.

Раз уж мы заговорили о большевиках, аналогию можно продолжить, - современные постклассические деятели в точности занимают нишу меньшевиков. Капиталисты, как известно, обыграли социал-демократов меньшевиков - они воспользовались их же собственными идеями и путем частичных уступок получили социальный мир. Точно также они обошлись с "меньшевиками"-постмодернистами, перенаправив их потенциально-разрушительную энергию в сферу развлекательной масс-культуры. Попробуем вообразить, как бы в такой ситуации повели себя постмодернисты-"большевики". Здесь невольно приходит на ум "ленинская программа" - заменить руководство ГМК, всего лишь несколько человек, сидящих на самом верху, и плохой государственный капитализм превратится в хороший государственный социализм, первую стадию коммунизма. Нужно отрезать плохую голову и самому управлять телом врага.

Исходя из этой логики, применительно к нашему случаю нужно проделать следующий фокус: нужно перехватить у истока это доминирующее на сегодня желание реактивных сил, эту их тягу к самосохранению, к ретерриториализации, к возвращению старых ценностей. Нужно самим "перейти на сторону" паранойи. Нужно самим инициировать консервативную революцию и стать у ее руля - чтобы превратить ее в свою противоположность, в постмодернистский перформанс, чтобы разрушить ее изнутри. Так же, как и в проекте Ницше, путь превращения лежит через концлагерь - но это будет постмодернистский концлагерь. Мы получаем, таким образом, "концлагерно-фашистский" проект, который осуществляется группой постмодернистских деятелей, в постмодернистской ситуации и постмодернистскими средствами, - в частности, используя потенциал современных средств массовой коммуникации.

Штука в том, что настоящих "фашистов" сегодня нет - а может быть, фашист, по своей природе, и с самого начала фигура постмодернистская, - это не параноик, а шизо-параноик, параноидальный шизофреник. Он играет, он пытается делать серьезное лицо под шутовским колпаком. И когда картонный меч в его руках вдруг по чьей-то воле обретает тяжесть и твердость - это является неожиданностью в первую очередь для него самого. Истинную, стопроцентную паранойю - то есть уверенную в себе серьезность - нужно искать в другом месте. Настоящий параноик - это не радикал, а серьезный, "ответственный", реалистичный политик. Или, например, банкир. А потому, оплот паранойи - это современное демократическое государство и его экономика. Враждебные ему радикальные группировки, в том числе и самые правые, параноидальные, истинный постмодернист-"большевик" будет рассматривать как потенциальных союзников.

В этих рассуждениях можно пойти и несколько дальше. Клинический шизофреник, по Делезу, это несостоявшийся постмодернистский мыслитель, - но, быть может, и сам постмодернистский мыслитель это тоже бегство от реальности, это тоже недоделанная, промежуточная фаза чего-то другого, гораздо более крутого. Есть основания полагать, что полный (делезовский) шизофреник - это несостоявшийся шизо-параноик, т.е. политик-постмодернист. И если клинический шизофреник - это недоделанный Делез, то сам Делез, возможно, - всего лишь недоделанный Жириновский.

Делез должен был пойти в советники к Ле Пену - а еще лучше, если бы он сам сделался Ле Пеном. В этом была его миссия, в этом была его настоящая игра. Картонный меч он променял на чистую совесть. Из философа глубины он превратился в философа поверхности. Он слишком хорошо знал, что картонный меч - это не просто игрушка, это такая игрушка, которая стоит чистой совести, которая в один прекрасный момент может вдруг превратиться в нечто реальное, - и тогда никто не уйдет от последнего, всезавершающего харакири. ..."12

Заклинатель крыс

Пробежав глазами предыдущие разделы, объективный читатель может сделать вывод, что я напрасно наговариваю на бедного Делеза. Вообще, в делезовском ницшеанстве есть какая-то странная аберрация. Как-то уж совсем не тянет делезовский шизофреник на породившего его ницшевского Ubermenscha, или хотя бы даже на "нового философа". Это заставляет несколько переосмыслить роль шизоанализа в рамках интегрального ницше-делезовского проекта. Напрашивается вывод, что роль шизоанализа является не конструктивно/деструктивной, а узко деструктивной. Возможно, шизоанализ создан не для того, чтобы осуществить финальное перерождение реактивных сил в активные, а только для того, чтобы привести эти реактивные силы, наиболее безнадежную и упорную их часть, к полной гибели. Чтобы помочь "последнему человеку" превратиться в "человека, который хочет собственной гибели." Что же касается последующего спасения, то это, как говорится, дело рук самих утопающих, - в общем, фирма учит плавать, но безопасность не гарантирует.

У Ницше довольно часто и в самых разнообразных формах проскальзывала эта мысль - кроме учителя для здоровых, нужен учитель и для больных. Чтобы больные поскорее перестали страдать, а также не портили жизнь здоровым, нужен человек, который предоставит им эвтаназию. Возможно, шизоанализ относится не по ведомству пайдетики, а по ведомству евгеники (в самом нацистском понимании этого слова). Путь шизофрении - это своего рода игольное ушко, через которое пролезет отнюдь не каждый верблюд. Большинство, начав эту дорогу игрой, закончит ее на больничной койке. Возможно, Делез вполне осознанно взял на себя роль Ивана Сусанина. Нет ничего кощунственного и противоестественного в этой фигуре: Делез - учитель харакири, Делез - заклинатель крыс, который звуками волшебной флейты уводит туда, откуда не возвращаются.

Словом, есть подозрение, что Делез является на самом деле гораздо более последовательным ницшеанцем, чем этого кое-кому бы хотелось. И с этой двусмысленностью нужно смириться, - фигура такого ранга просто не может быть ясной и прозрачной. Кажущаяся прозрачность Делеза вполне определенно указывает на двойное дно. Нельзя забывать, что учителем Делеза был Ницше - величайший мастер переодеваний и провокаций, - а ученик, как известно, всегда превосходит своего учителя.

Впрочем, здесь между Делезом и нами, его простодушными университетскими интерпретаторами, честолюбие которых не идет дальше хорошо сделанного текста, пролегает непроходимая пропасть. Фундаментальное непонимание относительно цели и смысла философской деятельности. Разница состоит в том, что Делез делал философию, и для него результатом был не текст, а событие, событие в реальном мире, выходящее за пределы написанного текста, - или, если сказать точнее, - для него результатом был текст, который заставляет реальность включаться в переплетение своих смысловых потоков, который подминает реальность под себя, который насилует ее, который делает ей ребенка.

Завершая этот экскурс в область футурологии, и все еще пытаясь сохранить на лице остатки серьезного выражения, позволю себе, в порядке интеллектуального садомазохизма, выразить надежду, что когда-нибудь нам откроется и вторая, мрачная, "позитивная" часть делезовского проекта, в которой Делез выступает уже не в качестве декадентского священника, а в качестве "нового философа", постмодерниста-"большевика". - Когда-нибудь они все-таки появятся, - мощные, строгие, сделанные по мерке Фуко, "... выкованные из чистой стали," - появятся, и отправятся в свой последний решительный бой, развернув перед строем хоругвь: Жиль Делез с самурайским мечом в руках.

апрель - сентябрь 1997 (Ницца - Верхний Энгардин - Баден-Баден)

Примечания

1. Я буду опираться на ее английский перевод, снабженный замечательным предисловием самого Делеза, рассчитанным специально на проницательных англоязычных читателей: Deleuze G. Nietzsche and Philosophy. N.Y.: Camb. U. P., 1983.
2. Здесь имеет смысл обратить внимание на другую книгу Делеза, "Ницше", которая недавно была переведена С.Л. Фокиным, - она содержит в себе подборку фрагментов Ницше, которые, по мнению Делеза, являются решающими для его понимания (Ж. Делез "Ницше", Спб.: Аксиома, 1997). Логично предположить, что эти фрагменты и составляют фундамент его интерпретации.
3. Если воспользоваться аналогией с неоплатонизмом, то "Воля к Ничто" находится к собственно Воле примерно в том же отношении, что и платоновское Иное к платоновскому Единому. Подробнее о тройной связке неоплатонизм-ницшеанство-постструктурализм см. в одной из моих следующих работ.
4. Чжуан-Цзы // Чжуан-Цзы. Ле-Цзы. ("Филос. насл.", т. 123) М., 1995. С. 243.
5. С.Л. Фокин "Делез и Ницше" // Ж. Делез "Ницше"... С. 166.
6. Deleuze G. and Guattari F. Anti-Oedipus: Capitalism and Schizofrenia. N.Y., 1977.
7. Реальный фашизм, разумеется, содержал в себе оба этих момента: декларируя возвращение к традиции, возрождение старых ценностей, в своей практике он зачастую выкорчевывал их последние остатки.
8. Впрочем, Фуко ведь здесь тоже не был вполне откровенным, многое он так и не договорил до конца. Может быть, потому что слишком свыкся с ролью модного философа, может быть, потому что боялся, что ему припомнят давнее членство в компартии, - только он так и не решился сделать кое-какие последние, парадоксальные выводы. Он не решился сказать, что сегодня единственный способ бороться с Властью как идеей, это "стать на сторону" власти как института.
9. Еще раз повторю, что я не посвящен в конкретные обстоятельства его жизни и смерти, и меня интересует только их символический аспект.
10. Примеры и анализ этого рода явлений см. в работах Dominquez V.R. The Marketing of Heritage // American Ethnologist (далее - Am.Eth.). 1986. V. 13. P. 546-555; Fienup-Riordan A. Robert Redford, Apanuugpak, and the Invention of Tradition // Am.Eth. 1988. V. 15. N. 4. P. 442-455; Handler R. Authenticity // Anthropology Today. 1986. V. 2. P. 79-81; Hanson A. The Making of the Maori: Culture Invention and its Logic // American Anthropologist (далее - Am.An.). 1989. V. 91. N. 4. P. 890-902; Jackson J. Culture, Genuine and Spurious: The Politics of Indiannes in the Vaupes, Colombia // Am.Eth. 1995. V. 22. N. 1. P. 3-27; Linnekin J. Defining Tradition: Variation on the Hawaiian Identity // Am.Eth. 1983. V. 10. P. 241-252; Linnekin J. and Handler R. Tradition, Geniune and Spurious // Journal of American Folklore.1984. V. 97. P. 273-290; Linnekin J. Cultural Invention and the Dilemma Authenticity // Am.An. 1991. V. 93. N. 2. P. 446-449.
11. Подробнее об этом (и о том, как с этим бороться) см. одну из моих следующих статей, посвященную исключительно этому аспекту масс-культуры.
12. Забота о цельности текста заставила меня включить в рассуждения "С. Корнева" этот абсурдно-провокационный голос "С. Нечаева", одного из моих литературных героев.