Ф.Ницше и Всемирный банк

 

Сергей Пациашвили

 

Сегодня Фридрих Ницше во многом остаётся непонятым среди философов мыслителем, существует огромное количество его интерпретаций, от самых милитаристских до вполне либеральных. Во второй половине 20-го века к уже почти забытому немецкому мыслителю вновь возрос интерес на Западе, показалось, будто ницшеанство обрело второе дыхание, и в этом была не заслуга философов, а, скорее, заслуга экономистов. Те экономические концепции, которые заложены в основе деятельности Мирового Валютного Фонда и Всемирного банка во многом, хоть и ненамеренно, представляют собой рецепцию идей великого немецкого мыслителя. Как известно, эти учреждения в своё время в корне пересмотрели экономическую систему стран Запада и предложили её альтернативу. Если до Бреттон-Вудской конференции главной стратегией всех агентов экономики было присвоение, накопление и удержание капитала, то после всё существенно изменилось. Теперь щедрость стала считаться чем-то полезным и необходимым для экономики, был положен конец классовому расслоению, существующему в валютной системе с золотым стандартом, было легитимировано профсоюзное движение. Старая система была ориентирована на производство и при случае для налаживания экономики прибегала к снижению товарного предложения, Бреттон-Вудская система ориентирована на спрос и при случае для налаживания экономики прибегает к созданию искусственного спроса. Создаётся масса рабочих мест в сфере обслуживания, к слову, в большинстве современных европейских стран больше половины занятого населения заняты именно в сфере обслуживания. Создаются тепличные условия для малого бизнеса через кредитование и всевозможные налоговые послабления.

Всё это осуществляется за счёт вмешательства в экономику международных институтов, в особенности МВФ и Всемирного банка. А впервые предложение о подобной регуляции спроса выдвинул ещё

английский экономист Т. Мальтус в своей книге «Принципы политической экономии». В этой книге автор доказал, что без щедрости экономика быстро придёт к кризису перепроизводства. К нему тогда не прислушались, но, как показала история, он оказался прав, и после Великой Депрессии 30-ых на Западе вдруг вспомнили книгу Мальтуса. Аргументация у него довольно проста. Если все агенты экономики, как рабочие и работодатели, преследуют одну цель – накопление и преумножение своих капиталов, то накапливаемый капитал будет изыматься из оборота. Постепенно капитал будет накапливаться где-то в сундуках и не будет участвовать в экономических процессах. Рано или поздно это приведёт к тому, что экономика будет обескровлена, и, как следствие, резко снизится стоимость производимой продукции. От этого пострадают сами производители. Чтобы этого не произошло, государство должно изымать этот капитал и перераспределять его, создавая рабочие места в сфере обслуживания, пособия по безработице, другие выплаты для непродуктивных классов. Эти непродуктивные классы общества, получив свежие деньги, пойдут покупать на них продукты производства. В итоге, деньги вернуться обратно к производителям, но при этом они будут участвовать в обороте, они будут обеспечивать искусственный спрос и не дадут экономике обескровиться.

Казалось бы, причём здесь Ницше? Нужно сказать, что при довольно тщательном изучении сочинений Ницше, каким-то образом долгое время упускалась из внимание такая его концепция, как дарящая добродетель. О дарящей добродетели говорится ещё в книге «Так говорил Заратустра».

«Поистине, я разгадал вас, ученики мои: вы стремитесь, подобно мне, к дарящей добродетели. Действительно, что у вас общего с кошками и волками?

Жажда ваша в том, чтобы самим стать и даром, и жертвой: потому и алчет душа ваша вобрать в себя все сокровища.

Ненасытно стремится душа ваша к богатствам и драгоценностям, ибо ненасытна и добродетель ваша в своем желании дарить».

И всё это сказано вовсе не для красного словца. Для Ницше действительно понятие щедрости является ключевым и центральным концептом. Это хорошо видно в его поздних сочинениях. Например, в «Сумерках кумиров» и в «Воле к мощи» Ницше берётся активно возражать дарвинизму и его теории выживания наиболее приспособленных к дефициту. Вся аргументация здесь строится вокруг того, что в природе нет никакого накопления дефицита, наоборот, согласно Ницше, в дикой природе царит избыточность, расточительство, а борьба происходит вовсе не за ресурсы, а за право растрачивать себя, что и называется волей к мощи. «От всего английского дарвинизма отдает как бы удушливой атмосферой английского перенаселения, как бы мелколюдным запахом нужды и тесноты. Но в качестве естествоиспытателя нужно было выйти из своего человеческого закутка – а в природе царит не бедственное состояние, но изобилие, расточительность, доходящая даже до абсурда. Борьба за существование есть лишь исключение, временное ограничение воли к жизни; великая и малая борьба идет всегда за перевес, за рост и распределение, за мощь, сообразно воле к мощи, которая и есть как раз воля к жизни» [«Весёлая наука»]. Или вот ещё: «372. Поскольку всякий инстинкт неразумен, "полезность" для него не имеет значения. Всякий инстинкт, действуя, жертвует силой и другими инстинктами; в конце концов его тормозят, иначе он разрушил бы все своим расточительством. Итак, "неэгоистическое", жертвенное, неразумное не представляет собой ничего особенного - оно общее у всех инстинктов, они не думают о пользе целого ego (потому что вообще не думают!), они действуют "против нашей пользы", против ego, а часто и за ego - в обоих случаях невинно!» [«Воля к мощи»].

Релевантность дарвинизма – это вопрос отдельный, и мы уже разбирали его отдельно. (например, здесь). Главное сейчас понять, насколько важное место в учении Ницше занимает именно концепция щедрости, или дарящей добродетели. К слову, нужно понимать, что дарящая добродетель вовсе не является нравственной добродетелью, а скорее, является добродетелью физиологической, на этот счёт не должно быть никаких иллюзий. Исходя из этого можно допустить, что Бреттон-Вудская система как раз взялась воплощать эту самую дарящую добродетель, воплощённую в экономическую концепцию. Казалось бы, щедрость целиком на стороне Бреттон-Вуда. Ну кто в здравом уме будет выступать за классовое неравенство, низкие зарплаты и безработицу, сопровождавшие эпоху золотого стандарта? И всё-таки, всё далеко не так однозначно. На рубеже 19-го и 20-го столетий, в самый разгар эпохи золотого стандарта, по инициативе России впервые была созвана Гаагская конвенция, на которой страны Европы определили правила обращения с военнопленными. Кроме всего прочего, эти правила устанавливали обязательное трёхразовое питание, кров и здоровый сон для военнопленных, регламентировался труд военнопленных. Казалось бы, это совершенно элементарные вещи, но они кажутся крайне необычными для эпохи золотого стандарта. Когда европейские рабочие были охвачены голодом и могли не иметь крова, когда, казалось бы, материальная выгода была ключевой ценностью, быт военнопленных был намного лучше, чем быт этих рабочих. Разве это не щедрость?

Только это уже другая щедрость, выраженная не в создании искусственного спроса, а в уважении к врагу, в бесстрашии перед лицом смерти – в том, что называется рыцарством. Очень знаково, что инициатором такого рыцарства на международной арене выступила именно Российская Империя, в этом плане она проявила себя более европейской державой, чем все страны тогдашней Европы. В отличии от эпохи Бреттон-Вуда, в эпоху золотого стандарта Европа всегда старалась придерживаться таких вот рыцарских правил в международных отношениях. В действительности, такое рыцарство присутствовало в правовых системах Европы ещё задолго до

принятия золотого стандарта и уходит корнями в Античность. Но только в эпоху международного золотого стандарта происходит своего рода разделение труда: во внутренней политике господствует скупость, во внешней – щедрость, рыцарство. Это касается не только обращения с военнопленными, но и прочих базовых норм права, которые во все времена выражали дух рыцарства. Это такие нормы, как, например, установление срока давности для каждого преступления. Не существует преступлений без срока давности, в римском праве даже для убийства была установлена своя давность – 20 лет. Нужно иметь в себе силу простить врага. Далее, это известное правило о том, что закон обратной силы не имеет. То есть нельзя преследовать преступника по закону, принятому после совершения преступления. Были и другие нормы уголовного права, которые, по сути, не имели никакого отношения к императивной морали, но базировались исключительно на такой вот рыцарской щедрости.

И всё это совершенно исчезает в современную эпоху Бреттон-Вуда. Безусловно, все рыцарские правила были нарушены во время Второй Мировой Войны. В частности, фашистская Германия напрочь нарушила конвенцию по обращению с военнопленными по отношению к советским и еврейским пленным. Но рыцарство не вернулось и после поражения Германии, наоборот, в европейском праве были закреплены антиправовые нормы, которые совершенно упразднили всякое рыцарство. Безусловно, речь о Нюрнбергском трибунале. Изначально этот трибунал проходил строго в правовых рамках: фашистских преступников судили за нарушение конвенции по обращению с военнопленными, которую Германия сама же до этого и подписала. То есть судили за преступление против духа рыцарства и за нарушение собственного обещания. Уже этого было достаточно, чтобы казнить их. Но затем к этим формулировкам добавилась новая формулировка: преступление против человечества, которая повернула процесс совсем в другую, в антиправовую сторону. Во-первых, был нарушен принцип: закон обратной силы не имеет. Формулировки «преступление

против человечества» не было до Нюрнбергского трибунала, она была принята специально для этого суда, но по этой формулировке судили за деяния, совершённые до принятия этой формулировки. И эта формулировка ничего не давала для процесса, фашистских вождей можно было и без неё отправить на виселицу. Но эта формулировка закрепляла в международном праве антирыцарские, пацифистские нормы права.

Дальше больше. Далеко не всех нацистских преступников удалось сразу схватить и осудить. Для поимки многих требовались десятилетия, но к тому время уже вышли все сроки давности, предусмотренные для преступления. В результате была принята конвенция о неприменимости срока давности к военным преступлениям и преступлениям против человечества. Принята и открыта для подписания эта конвенция была резолюцией №2391 (ХХIII) Генеральной Ассамблеи ООН от 26 ноября 1968 года, вступила в силу 11 ноября 1970 года, на 1 января 2007 г. к ней присоединилось уже 55 государств. То есть, окончательно закрепилось понятие «преступление без срока давности», что стало новым этапом на пути разрушения правовых норм рыцарской Европы. Казалось бы, это всё дела минувших дней, которые к современности имеют мало отношения. Но при ближайшем рассмотрении хорошо видно, что то, что сегодня происходит в уголовном праве Европы – это прямое следствие тех антиправовых норм, что были приняты в Нюрнберге и после него. Всё левацкое бешенство современной Европы – это прямое следствие антиправовых решений Нюрнберга. Например, в США сейчас любого мужчину без всяких улик, исключительно по свидетельским показаниям так называемых жертв, можно осудить, лишить карьеры и даже свободы, например, за слишком настойчивое ухаживание за женщиной. И у этого «преступления» теперь нет срока давности. Как нет срока давности у какого-нибудь расистского высказывания, брошенного 20 лет назад или высказывания против секс-меньшинств. Расплата наступает быстро и безжалостно, не считаясь ни с какими принципами права. К тому же, все эти репрессивные толерантные законы были приняты недавно, а судят по ним за

деяния, совершённые за много лет до принятия закона. То есть нарушается принцип: закон обратной силы не имеет. В России происходит нечто похожее, но немного в другом аспекте. Здесь «преступлением» без срока давности может быть какая-то запись в интернете или участие в несогласованном с властями шествии или митинге. И также по этим политическим делам закон имеет обратную силу. И всё-таки, до недавнего времени Россия ещё как-то держалась и не поддавалась этому юридическому разложению.

Все эти антиправовые законы и судебные приговоры восходят корнями к Нюрнбергу. Вообще, весь современный мир, в особенности западный мир стоит на трёх китах: Бреттон-Вудская конференция, Нюрнбергский трибунал и конвенция по правам человека. И все эти три кита тесно связаны между собой и взаимно обусловлены. Все троя родились примерно в одно и тоже время после Второй Мировой Войны, все троя были призваны восстановить мир из руин и воссоздать его на иной основе, и все троя старались сделать это через экономику и притеснение рыцарства. Если в эпоху золотого стандарта во внутренней политике стран господствовала скупость, а во внешней – щедрость, то в Бреттон-Вудскую эпоху всё наоборот: во внешней политике господствует скупость, во внутренней – щедрость. Обе системы являются однобокими, половинчатыми, по сути, они являются крайностями, отрицающими друг друга.

Нет, конечно, в Бреттон-Вудскую эпоху никто не отменил конвенцию о обращении с военнопленными, только теперь всё это обрело совсем другой смысл, не имеющий никакого отношения к рыцарству. Теперь это лишь забота о простом солдате, о маленьком человеке, которого обстоятельства забросили в ад. Вся Бреттон-Вудская система вращается вокруг ценности маленького человека. "Земля стала маленькой, и по ней прыгает последний человек, делающий всё маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живёт дольше всех". [«Так говорил Заратустра»].

Экономики и политические режимы выстраиваются вокруг комфорта, безопасности и счастья маленького, или, как ещё говорят, – простого человека. Само искусство сегодня прогнало с пьедестала рыцарей и бесстрашных героев, и поставило на их место девочку-трансгендера и чернокожего инвалида. Для этого искусству пришлось буквально кастрировать себя, отказаться от всего прекрасного, цветущего, отказаться от пафоса – то есть отказаться от того, что долгие годы составляло основу искусства. Пафос заменён безграничной придурковатой иронией или уже откровенно клинически дебильной постиронией. Самокопания, внутренние метания маленького человека воспринимаются как какое-то глубокое откровение. Хотя вроде логичнее предположить, что подлинной глубиной обладает сложный человек, а не простой. Мужчина, герой, воин стал вымирающим видом. Сама война уже по определению стала считаться чем-то преступным и недопустимым. Конечно, ведь это массовые убийства и массовые грабежи. Но ещё война – это Александр Матросов, принесший себя в жертву ради спасения и победы товарищей, это Николай Гастелло, забывший про комфорт и инстинкт самосохранения и презревший смерть. Самопожертвование – это в первую очередь великая щедрость, причём зачастую без смысла и цели. Ведь герои были не только в советской армии, но и среди солдат Вермахта. И если про советского солдата можно сказать, что он защищал свою землю, то немецкий солдат был захватчиком на чужой земле. Что заставляло его проявлять не меньшие жертвенность и героизм на войне? Ответ на это может дать только Ф. Ницше, для которого смысл щедрости заключается в самой щедрости, не нужно никакого «ради», чтобы проявлять щедрость, нужен лишь формальный повод.

В современную Бреттон-Вудскую эпоху если война развязывается, то «силы добра» тут же набегают туда и забрасывают бомбами мирное население в стране-агрессоре. Как было в Югославии, как было в Ираке. По сути, это даже войной назвать нельзя. Это лишь карательная экспедиция, когда «силы добра», абсолютно уверенные в своей правоте, идут заступаться

за простых людей, по пути превращая в пепел человека сложного вместе с его ценностями. Это же так трогательно – авианосцы и атомные бомбы на страже безопасности маленького человека. Но в таких карательных экспедициях нет никакого даже намёка на рыцарство. О каком уважении к противнику может идти речь, если на стороне «сил добра» абсолютная истина в последней инстанции? Враг – это уже даже не человек, это преступник, на которого не действуют никакие принципы права. Его преступление не имеет срока давности, он совершил преступление против человечества и против чего-то там ещё, закон в отношении к нему имеет обратную силу, если этот закон вообще здесь действует. Любопытно, что когда кто-то из «воинов добра» попадает в плен к силам зла, то к нему вдруг начинают применять рыцарские правила, его уважают, как врага. Представитель «сил добра» воспринимает это как должное, ведь так и нужно обращаться с человеком, несущим абсолютную истину. Но если этот представитель «сил добра» на секунду усомниться в этой своей абсолютной правоте, поставит себя на место противника, то он вдруг увидит, что его враги не разделяют его ценностей и не считают себя злом. Почему же они относятся к нему с уважением? Здесь открывается страшная истина, что «силы зла» в данном случае проявляют больше благородства и ведут себя более достойно, чем «силы добра».

Вообще, нужно сказать, что вся эта Бреттон-Вудская система щедрости создана исключительно для мирного времени, и в условиях военного времени эта щедрость переходит в свою противоположность. Самый ближайший к нам пример – это Россия в 90-ые. Мировой Валютный Фонд через своих ставленников взялся перестраивать экономику России из плановой в Бреттон-Вудскую, как тогда говорили – в капиталистическую, но это нельзя назвать капитализмом, поскольку неразбавленный капитализм процветал только в эпоху золотого стандарта. Реформы Е.Т. Гайдара были призваны создать новые рабочие места, создать сферу обслуживания и хорошие условия для развития малого бизнеса, они призваны были

заботиться о простом человеке. Для этого была выбрана старая методика МВФ – «шоковая терапия», которая до этого была успешно опробована в таких странах, как поствоенная Германия и Чили. Но с самого начала что-то пошло не так. Например, «шоковая терапия» предусматривала низкую инфляцию, в то время как в России инфляция росла бешенными темпами. Называются разные причины неудачи, но сам Гайдар в конечном итоге пришёл к выводу, что помешали войны, в которых участвовала Россия. Начиная с 91-го года Россия была вовлечена в ряд военных конфликтов: в Преднестровье, в Абхазии, в Чечне. Можно сказать, что Россия в этих войнах выступала агрессором, но если мы присмотримся, то увидим, что лоббистами этих войн были люди огромного мужества и даже героизма, участники боевых действий, служащие для солдат примерами благородства и жертвенности, как А.В. Руцкой, до 1993-го года – вице-президент России. Таким образом, можно сказать, что экономические реформы в России не были должным образом осуществлены, поскольку они и не могли быть осуществлены в военное время. Россия стала единственной страной, в которой Мировой Валютный Фонд потерпел неудачу. Но до сих пор в этой стране нет компромисса условно между экономистами и державниками. После нескольких взаимных атак обе стороны заморозили поединок и взяли тайм-аут, затянувшийся на целых 20 лет.

И именно поэтому России сегодня так нужен Ницше с его философией всесторонней щедрости. Дарящая добродетель вмещает в себя одновременно и внутриполитическую, и внешнеполитическую щедрость; и развитую сферу обслуживания, и рыцарство. С одной стороны забота о благополучии и устройстве быта рядового гражданина, с другой – уважение к врагу и спокойное отношение к смерти. В какой-то мере эта система похожа на ту, что была выстроена в древнем Риме, где раздачи бесплатного хлеба для бедных сочетались с раздачами бесплатного яда тем, кто изъявили желание расстаться с жизнью. Без Ницше мир обречён бросаться в крайности: от системы условно золотого стандарта к Бреттон-В

Более того, конфликт этих двух систем сегодня вылился в войну у самых границ России, между Азербайджаном и Арменией. Примирение этих двух систем возможно только в философии Ницше, но это не означает отсутствия войн, это означает лишь отсутствие двойных стандартов, которые есть в каждой из двух систем, взятых по отдельности. Ведь рыцарство, жертвы во время войны – это такая же щедрость, как создание рабочих мест и высоких зарплат. Одно слово – пожертвование означает и щедрое даяние, и приношение в жертву человеческих здоровья и жизни. Отказываясь от одного, мы неизбежно дискредитируем и второе.