Страницы: 1 2

Встреча с Леной Хейдиз

 

Картины Лены Хейдиз можно увидеть на нашем сайте

15 октября 2003 г.

Отрывок из Дневника Лены Хейдиз (точное название его - "Дневник Княжны Мышкиной, Идиотки")
"10 апреля.
Любопытно слышать, что искусствоведы говорят друг о друге. Их соединяет меж собой такая же искренняя дружба и взаимопонимание, что и художников. "Дружить против кого-то"-действенная тактика в театральной среде, практикуется ли она в художественной? Хотя это несущественно. Существенно -это знать то, что каждым художником движет. Почему он вообще кисть в руку берёт? Почему он холст натягивает? Для чего?
Самая большая ценность в искусстве-это священные дураки. Не симулянты этого высокого состояния, а действительные "священные придурки" от искусства. Которых ничто от процесса созидания оторвать не сможет. Разве что внезапная слепота на оба глаза, паралич обеих рук и, наконец, физическая кончина. Почему-то считается, что алкоголиком быть для художника -это дело обычное и даже достойное. Вот, пьет тот-то, значит, он чистый и честный человек, потому и пьет. Чушь. Пьет, потому что экзистенциальную боль вынести может только с анестезией. А без неё -без анестезии, без анальгетиков этих -- он просто обычный слабак. И никакой не художник. Свяшенным дуракам-идиотам--придуркам анестезия в принципе не нужна. Мелкая боль -- все эти уколы самолюбия, обиды и прочее-их не особо занимает. А великая боль-для неё еще подходящие условия надо создать. Она просто так не приходит. И анестезия здесь не поможет. Фридрих Ницше запросто подписался бы под этими словами, он знал толк в великой боли"....

Д.Ф. Сегодня - день рождения Ницше, и нам с тобой, в принципе не о чем говорить в отношении сказанного нам Ницше, в отношении его "учения". Мы с тобой неплохо понимаем друг друга в этом смысле, и выявилось это как-то сразу еще при работе над сайтом. Пусть другие "разбираются" с Ницше и его учением, - нам это никогда не было и никогда не станет нужным. Поэтому я предлагаю поговорить сегодня о другом, более глубоком, - о преломлении Ницше в художественных образах. Это преломление, по себе знаю, воспринимается нелегко. Я хочу, чтобы ты рассказала о твоём ощущении текстов Ницше как художественных образов, о том, как ты это почувствовала и как это началось в тебе, о том, как ты продолжаешь это чувствовать и как это живет в тебе.

Л.Х. Если быть предельно краткой, то в моем случае произошло рождение живописи из духа текста. Во мне родился художник только благодаря Ницше. Без Ницше я бы никогда не приняла решение стать профессиональным художником, отказаться в пользу живописи от всех остальных "призваний". Сложное это было решение, ведь художнику легко и от голода умереть. Очень легко.

Д.Ф. А ты отчетливо помнишь момент принятия такого решения или это решение было постепенным нарастанием и формирование твоего желания? И чем ты занималась до него?

Л.Х. Рубеж я помню очень отчетливо, потому что после него для меня началась вторая жизнь. До этого я работала переводчиком (я знаю шесть языков), хотя рисовала я всё свободное время. Другое дело, что к рубежу этому я подходила долго. В 1990 году( до 1990г. я читала дореволюционное издание Заратустры) мне подарили только что вышедший двухтомник Ницше под редакцией Свасьяна, и чтение-перечитывание двухтомника заняло у меня более четырех лет, прежде чем я окончательно прониклась духом ницшевского текста. В 1994 году я приняла решение стать профессиональным художником, т.е. не тем, кто рисует на досуге, а кто живет своим творчеством.

Д.Ф. А можно ли все-таки говорить о тех внутренних процессах, которые происходили в тебе в это время?

Л.Х. Можно. До Ницше я наивно верила во многие вещи, которые были мне навязаны окружающим социумом. Я верила, например, в культуру, науку, дружбу, любовь, церковь. Многое было для меня незыблемым, и я жила со сложившимися помимо меня представлениями о них. Но когда я впервые прочитала Заратустру, - этот текст оскорбил меня во всех моих лучших верованиях и убеждениях. Он камня на камне не оставлял от этих моих наивных представлений, он всё опровергал. Всё оказывалось совсем не таким, как я думала. И поскольку он меня таким образом задел, я стала читать его более внимательно. И постепенно я поняла, что в общем он прав, что мир не таков, каким он нам кажется, не таков, каким нам стараются его преподнести родители и социальное окружение, или, другими словами, социальное внушение о мире не соответствует реальности мира. И самое главное - ценности у реального мира совершенно иные, нежели "общепринятые" ценности любой, отдельно взятой культуры.

Всё это привело к внутреннему перевороту и изменению мироощущения. Мир я увидела совершенно другими глазами. Глазами Ницше. А затем его глаза почему-то просто стали моими глазами. Видимо, между нами существует некая духовная близость, которая позволяет мне теперь легко дышать его текстами.

Д.Ф. Ты думаешь, что существует некая предрасположенность к подобному взаимопониманию между двумя людьми? Или все-таки любой человек при серьезном знакомстве с Ницше может проникнуться его настроениями?

Л.Х. Некая предрасположенность, конечно, должна быть. Мой отец часто говорил мне, что я всегда плыву против течения. И делаю я это потому, что мне интересен исток реки, т.е. откуда всё проистекает, откуда что берется и откуда все вещи растут. Это было также свойственно и Ницше, и , может, вообще всем философам.

Веря во всякие сказки, в том числе и социальные, жить, конечно, комфортнее, чем превращать свою жизнь в несоциально-ориентированный эксперимент.

Д.Ф. Но ведь социально-ориентированные люди над тобой только посмеиваются и спрашивают - а чего собственно ты гребешь против течения? Может в тебе воплощается просто ошибка природы?

Л.Х. Ну, это смотря с какой стороны смотреть. Мне думается, что для человека ошибкой природы является как раз расслабленное плавание по течению. И это не столько ошибка природы, сколько недостаток сил, не позволяющий плыть против и тем самым становиться познавателем, или, словами Ницше, доискивателем основ. Я, вслед за Ницше, выбрала судьбу доискивателя основ.

Д.Ф. Так почему же ницшеанское мировоззрение трансформируется у тебя именно в художественные произведения? Только так и должно быть? Или оно может трансформироваться в разное, в том числе и в социальную деятельность?

Л.Х. Дело в том, что я -художник от рождения и Ницше просто открыл мне дорогу к самой себе.

Я сейчас поясню, что означает быть прирожденным художником. Это значит всегда находиться во внутреннем состоянии рисования, когда твоя внутренняя кисть или карандаш постоянно рисует то, что видит. Я это поняла, пообщавшись со другими художниками, в том числе и состоявшимися "мастерами". Когда я расспрашивала их о подобном "состоянии души", ни один из них не подтвердил, что он испытывал подобное. У меня с детства была мания - рисовать, я рисовала буквально всем и на всём. У нас в доме была обширная библиотека и папа разрешал мне рисовать на всех своих книгах, включая редкие и антикварные, т.е. я могла взять любую, даже самую ценную книгу, и всю её изрисовать. И если у меня в руке не было карандаша, то рука у меня всё равно что-то рисовала.. Я такая родилась. Процесс внутреннего рисования во мне не прекращается. В этом смысле я настоящий художник.

Если я долго не рисую - я начинаю испытывать дискомфорт, нервничать; я начинаю "случайно" резать пальцы, в которых накапливается некий избыток энергии. Когда я рисую - я разряжаюсь.

И еще такая вещь, которая мне знакома с самого раннего детства. Везде, где бы я ни была и куда бы ни обращался мой взгляд, на ковры, обои, трещинки на потолке, складки пледа на диване, в изгибе ветки - везде я вижу очертания лиц людей, птиц, зверей. Мир для меня как бы насыщен этими лицами и образами. Когда я рисую, эти видения проходят. Похоже , что через меня должен пройти, родиться какой-то мир. Так, наверное, чувствует всякий "призванный" художник.

Ведь для многих, для подавляющего большинства, процесс художественного творчества совершенно иной. Это разрешение своих внутренних проблем, противоречий, комплексов. Как только они разрешаются - художественное творчество заканчивается. Это не чистое художественное творчество, а арт-терапия. Во мне нет таких комплексов, которые мне было бы нужно выплеснуть вовне. Моё художественное творчество -это изначальное состояние ещё детской души, когда мир вокруг тебя ещё новый и свежий.

Д.Ф. И всё же почему ты решила рисовать "по мотивам" Заратустры? Ты считаешь, чувствуешь, что текста недостаточно?

Л.Х. Когда я читаю Заратустру, образы возникают сами собой. Текст книги необыкновенно метафоричен. Мне никогда, конечно, не хватит сил и времени написать все картины, которые возникают в моём воображении. Поэтому приходится выбирать из бесконечного ряда образов самые сильные. Сам Ницше больше предпочитал музыку, чем живопись, поэтому его тексты полны музыкой, я её чувствую. А так как я - художник, то мне легче "схватить" эту музыкальную образность и воплотить на холсте.

Д.Ф. Если бы у тебя было больше времени, ты бы всего Заратустру бы "нарисовала"? :)

Л.Х. Да, но, к сожалению, надо рассчитывать свои силы.

Д.Ф. И всё же это твоё субъективное изображение в данном случае ницшеанских образов.

Л.Х. Надо сказать, что большинство философов считают, что философию вообще нельзя "изобразить". Моим самым большим разочарованием в жизни было то, что подавляющее большинство людей вообще не воспринимают мир образно. Такие люди смотрят и не видят. Что тут ещё добавить?

Поэтому когда кто-то из такого большинства начинает говорить, что ницшевский метафорический язык нельзя перевести на язык образов, то дело здесь не в моей правоте-неправоте, а в том, что глаза говорящего просто слегка подслеповаты. А если такое говорит философ, то одно я могу сказать, это недофилософ.

Д.Ф. А что для тебя первичнее - слово или образ? Вначале было слово или образ?

Л.Х. Для меня первично слово-образ. Любое пришедшее мне слово легко воплощается в образ. Поэтому мне легко писать и тексты. Как сказали бы физиологи, и правое и левое полушария мозга у меня развиты одинаково хорошо.

Кстати, египетский бог Пта, покровитель ремесленников, художников часто изображался двуполым андрогином. Жрецы, певцы, художники ему молились и приносили жертвы. Ведь способность воплощать слово - это дар божий.

Д.Ф. Давай на примере. Вот чашка. Каким образом слово чашка воплощается у тебя в образе?

Л.Х. В образе недифференцированной чашки, в образном понятии чашки вообще.

Д.Ф. Твоя ницшевская серия картин - она заняла у тебя какой-то конкретный период времени или она у тебя идет постоянно?

Л.Х. Она и сейчас продолжается, потому что тексты Ницше живут во мне реально. Я как раз из тех, кто уже давно заучил их наизусть, но не в смысле вызубрил, а внутренне впитал само содержание. "Тот, кто пишет притчами, хочет, чтобы его не читали, а заучивали наизусть". Вот я и заучила!

Когда говорят о демоническом Ницше, приводя вырванные из контекста цитаты, ( например, о том, что "всё разрешено", что "падающего -толкни", что, "идя к женщине, не забудь плетку" и т.п.), то Ницше действительно может показаться каким-то зловредным демоном. Но когда некто действительно читает Ницше, он воспринимает Ницше не цитатно, а во всей парадоксальной полноте.

Д.Ф. Сколько картин у тебя создано в ницшеанской серии?

Л.Х. Около сорока. На сайте представлены только основные и отсканированные.

Д.Ф. А почему, на твой взгляд, другие художники не занимались художественным воплощением Ницше?

Л.Х. Потому что художники в массе своей недостаточно философы, или как мне говорила Марина Бессонова -"они чаще всего необразованные люди" (хотя, думаю, дело здесь не только в образовании). Такие не умеют воплощать слово, они не видят слова. Очень часто художники занимаются дешевой подменой - они делают предметом искусства свой внутренний мир и свои проблемы. А так как внутренний мир часто мал и неказист, то и такое искусство -- неинтересно и скучно. Ницше относился к человеческой истории последних двух-трёх тысячелетий как к своей личной истории. Вот такой внутренний мир и имеет право на долгую жизнь в культуре, в искусстве! Такое творчество выходит за рамки индивидуальных психологических комплексов и мусора, которые никому не нужны и от которых надо освобождаться.

Д.Ф. И все-таки насколько силен твой субъективный элемент при воплощении словесных образов Ницше или обращение к образам Ницше как раз и лишают твои образы всякого субъективного элемента? Ведь ты всегда пишешь из себя, из того, что родилось конкретно в тебе. И не хочешь же ты сказать, что твоё образное восприятие текстов Ницше есть единственно верное? На что ты претендуешь в этом смысле?

Л.Х. Претендую на то, что Ницше мне очень близок. Потому что Ницше во мне живёт. Сейчас я, например, в моих картинах отвечаю на вопрос Ницше: "Могли бы вы мыслить Бога?" Занимаясь сакральными символами, я как раз мыслю Бога. То есть, говоря словами Ницше, "делаю Бога человечески мыслимым". Занимаюсь древними языками, изучаю сакральные символы в различных религиях и учениях и нахожу в них "общий знаменатель". Пока всё получается очень интересно.

Как-то моя сестра попросила меня в двух словах описать этическое учение Ницше, я попыталась и ответила ей вопросом, который надо задать себе самому. "Кто ты? Из ноющих плебеев, ждущих куска с барского стола и всех и вся обвиняющих во всех горестях- несчастьях, которые тебе выпали? Или ты из тех, сами делают свою жизнь? И сами, соответственно, себе "и судьи, и палачи"? Сестра мне честно призналась, что она --плебейка

Как сказал Хосе Ортега-и-Гассет в своей книге "Восстание масс", "избранные - это не те, которые ставят себя выше других, а те, которые требуют от себя больше, даже если это требование к себе непосильно". Вывод простой - требуй от самого себя по максимуму. Что я и делаю.

Один "художник" как-то мне однажды сказал, - вот мол такая ерунда, - написала картину, пририсовала цитатку из Ницше и всё - шедевр готов. "Ну, а в чем же дело? - ответила я - напиши картину, пришлепай цитатку. Вперёд, попробуй! Посмотрим, что из этого получится!". Почему-то писать "картину с цитаткой" не стал.

Д.Ф. Я время от времени встречаю попытки живописного отражения Ницше, поэтому не могу сказать, что твоё творчество в этом плане уникально.

Л.Х. Скорее всего ты встречаешь одноразовые попытки обращения к Ницше. Но чтобы эта попытка была достаточно длительной - такого до меня ещё не было.

Ну, взять хотя бы Фатеева, картинами которого проиллюстрировано одно из русских изданий о Ницше. Художника Фатеева отыскала в одной частной коллекции я и моими усилиями он вошел в то издание. У него, к сожалению, всего несколько работ, посвященных Заратустре. Довольно однообразных.

Я знаю ещё о нескольких попытках "подступа к Ницше" и всё. Ницше всей своей жизнью пытался выйти за человеческие пределы, жизнь его была и "экспериментом познающего над самим собой" и гениальной художественной акцией одновременно, поэтому все попытки механически следовать за ним никогда не принесут успеха. Чтобы подступиться к Ницше, нужно быть "окликнутым его духом". Это очень точные слова - быть окликнутым. Кого Ницше окликает, тот и может делать что-то реальное и интересное. А кого он не окликает, те могут лишь подступиться и... убегать дальше, мимо. Надо, чтобы Ницше тебя не оставлял, тогда ты можешь сказать, что живешь с ним. Искать же в Ницше сиюминутный практический смысл - написать серию картин, защитить диссертацию, опубликовать переписку и т.д. -- занятие бессмысленное.

Д.Ф. Настоящее вживание в дух Ницше не может носить временный характер и может перерастать только в его преодоление. Без преодоления, превосхождения Ницше, любая его утрата лично для меня означает шаг назад - в обыденность, где для таких, как мы, уже места нет. Потому что мы не видим иных высот, на которые можно было бы податься в надежде отыскать нечто хотя бы сравнимое с этим духом, стоящим перед этой своей бездной. Я может быть и попробовал бы постоять перед какой-нибудь другой бездной, но что-то никак не могу её найти. Ты не встречала что-то сопоставимое?

Л.Х. Пожалуй, нет.

Д.Ф. А ты никогда не жалела, что ты попала в беспощадную ницшеанскую струю?

Л.Х. Нет, наоборот - мне была дана сила. Или лучше - сила мне далась. Я перестала ныть и жаловаться, перестала быть "битой собакой" и жертвой.

Д.Ф. А как ницшеанский дух уживается с женским началом?

Л.Х. Какая же я женщина? Детей не рожаю, воинов не ублажаю. В юности очень хотела, это правда, встретить необыкновенного человека, героя. Но герои оказывались на деле полудохлыми персонажами. А слабыми и неумными эгоистами. Вообще не-героями.

Д.Ф. Ты хочешь сказать, что в нашем мире герои исчезли? А может тебе действительно не сложилось встретить?

Л.Х. Да, герои исчезли. У меня сейчас нет и времени размышлять о том, где же сегодня герои бегают. Потому что меня до того захватывает и занимает моя настоящая жизнь и то, что я делаю в искусстве.

Д.Ф. Не убивает ли в тебе эта самодостаточность женское начало? Не превращаешься ли ты в мужчину?

Л.Х. Я превращаюсь в сверхженщину, :). На самом деле, я должна была родиться мужчиной, но так уж случайно другой хромосомный набор сложился . Папа ждал мальчика, но родилась я. Меня воспитывал исключительно папа, подавляя всякую женскую манеру поведения. Поэтому я росла девочкой умной, начитанной, почти мальчиком. Позднее я, на всякий случай, усвоила женский тип поведения, научилась, так сказать, быть женщиной. Чаще я ощущаю себя двуполым существом, но от своей внутренней андрогинности совершенно не страдаю и прекрасно понимаю и мужчин, и женщин. Я вижу, что социальное межполовое поведение основано на устоявшихся стереотипах, я в эти стереотипы, правда, совсем не вписываюсь. Понимая обе стороны в женско-мужских играх, я не занимаю ничьих позиций. Люди! Если вам нравится во все эти глупые игры играть, играйте! Но мне почему-то это наскучило.

Это совсем не значит, что в моей жизни мужчины отсутствуют. Мужчин вокруг меня всегда было и есть больше, чем женщин. Моё уединение - это мой личный выбор, не имеющий ничего общего с одиночеством. Передо мной стоит некое громадное невспаханное поле деятельности и моя голова занята значимыми вещами - почвой, семенами, плугом и лошадью...

Что касается деторождения - вещь это , конечно, неплохая, когда , кроме как детей, ничего родить не можешь. Быть многокартинной матерью гораздо интереснее! Невозможно, например, одинаково хорошо строить дома и самолеты. Сфера приложения своих сил должна быть сконцентрирована на чём-то самом главном, чтобы достичь наивысшего результата. Чем я и занимаюсь. И это меня захватывает целиком и полностью.

Д.Ф. И этот захват не ослабевает?

Л.Х. Наоборот. Открываются всё новые перспективы.

Д.Ф. И ты ждешь всё большего и большего?

Л.Х. Само собой.

Д.Ф. Расскажи, пожалуйста, историю создания какой-нибудь картины из ницшеанской серии.

Л.Х. Интересная история была с Дионисом. Когда я начала его писать, я выпила две бутылки немецкого вина "Liebfrau Milch" (дружный смех, :) :) :) ). Ведь Дионис - это бог опьянения только для профанов, а для мистов в Древней Греции Дионис -это бог, курирующий духовную трансформацию посвященного. Так вот, закусив выпитое немецкой брауншвейгской колбасой, я стала наносить мелом рисунок на холст, предварительно загрунтованный жжёной сиеной.

Как только я коснулась мелом холста, во всем микрорайоне районе сразу погас свет.

Я пошла на кухню за свечкой, нашла её, зажгла и при свете свечи стала наносить на холст рисунок. Свеча таяла и заливала воском холст, я продолжала работать. Когда рисунок был завершён, дали свет. Я начала писать картину.

После того как я написала Диониса, мне приснился сон. Будто я нахожусь в гигантском здании, похожем на колизей в Риме, я иду по этому зданию со моим кошаком. Я поднимаюсь по лестницам и на очередном витке вижу идущую навстречу толпу народа, состоящую из людей, с которыми я когда-то была знакома. При этом они могли быть любого возраста одновременно, т.е. один и тот же человек мог быть, например, и ребёнком, и стариком. Вдруг за поворотом показался некий свет и появился высокий человек. Не знаю откуда, я почему-то знала, что его рост был два метра двадцать сантиметров. Этот человек был не только выше всех, но еще и хорошо сложен, а голова его от какого-то нечеловеческого напряжения излучала свет. Это свечение было настолько сильным, что был виден череп. И все, кто близко приближался к этому человеку, сходили с ума. Я хорошо понимала, что люди сходят с ума, потому что с ними происходит какая-то фатальная трансформация, приближаясь к сверхчеловеческому или сверхестественному, они перестают быть просто людьми, становятся неадекватными, "уходят".

Я не стала подходить к Дионису слишком близко и только наблюдала, как он прошел мимо меня. Но про себя я отметила, надо же - я только что написала его на холсте и вот --он уже есть и он идет по кругу гигантского колизея.

Потом по лестнице я поднялась на верхний этаж и, взлетев вместе с котом, полетела над горами. Кот обнял мою шею лапами, и так мы вместе летели над самыми вершинами гор. Это было потрясающее и дух захватывало от высоты!

Утром я проснулась, взяла измерительную ленту и стала замерять моего Диониса от пяток до головы. Он оказался ростом ровно два метра двадцать сантиметров. Представляешь? Вот совпадение! Как же я могла так точно знать рост изображённой фигуры? Я писала его , во-первых, без натуры, а , во-вторых, в абсолютно нетрезвом состоянии, когда важно , не то, чтобы линейкой мерить рисуемое, а вообще устоять на ногах и не рухнуть. Это единственный случай такого пьянописания, я вообще-то человек не то чтобы непьющий, но даже и невыпивающий.

Д.Ф. Это хорошее уточнение, а то о тебе могут такое подумать! (Дружный смех).

Расскажи еще чего-нибудь.

 

 

Л.Х. У меня есть картина в технике нон-финито (когда лица людей не прописываются), на ней изображены круглоголовые человечки, молящиеся на коленях вокруг умершего саване. Название этой картины такое: "Одни влюблены в мумии, другие в призраков. И те и другие враждебны всякой плоти и крови". Это очень экспрессивная картина: зловещий чёрно-красный закат, чёрно-красное озеро, черные деревья, развалины какой-то стены и толпа безликих людей рядом, всё мрачно и безжизненно. Когда я писала эту картину, я не и знала, что мой сосед по коммуналке (раньше моя мастерская была коммуналкой) медленно умирал от рака. Он часто и много выпивал, запой и белая горячка - я всего насмотрелась за три с половиной года коммунальной жизни. При этом он был добрым (но неслабым!!!)) человеком и неплохим актёром, иногда очень правдоподобно симулировал алкогольный эксцесс, иногда страдал от него по-настоящему. Всяко бывало. В последнее время он не выходил из комнаты, я думала, что он приболел, простудился.

В ту ночь, когда писалась эта картина, я не ложилась спать - не могла оторваться от холста. Наступило утро, я продолжала работать, к полудню решила немного вздремнуть, но слышу, открылась входная дверь, пришёл кто-то, наверное, мама или сестра соседа.

И вдруг слышу жуткий крик: "Виталик умер!" Т.е. я завершила картину, а мой сосед завершил свою жизнь. Атмосфера картины совпала с тем, что было в реальности.

Д.Ф. В твоих работах, особенно больших, преобладают эти насыщенные экспрессивные красные и желтые цвета, создающие атмосферу сгущенного полубезумия, нечеловеческого, демонического напряжения. Поэтому твои картины давят своей мощью и тяжелой энергетикой. Тяжелая давящая мощь. Это у тебя везде. Именно такое ощущение создают у тебя ницшевские тексты?

Л.Х. Для меня это и есть обнаженность жизни, точнее, её халкионическая стихия. И на это халкионическое восприятие Ницше почему-то никто из "ницшеведов" никогда не обращал внимания. А, между тем, В "ECCE HOMO" Ницше называет себя халкионийцем. Я думаю, что это слово "halkioner" Ницше позаимствовал из древнегреческого языка, который он знал блестяще. "халкейо" - по-древнегречески "быть кузнецом, ковать". Халкионическая стихия -- это некая кующая стихия, но не просто хтоническая, подземная а именно выковывающая, кующая, где плавится и куётся металл. Это некая внутренняяя кузница, где выковывается характер, где выковывается человеческая воля и сила.

Где человеческое закаляется в сверхчеловеческое. По ассоциации всплывает в памяти "как закалялась сталь", только это сталь не большевистско-коллективистская, а твоя собственная, индивидуальная. Поэтому когда говорят, что Ницше --лёгкий, танцующий, "подобный лёгкому пламени, поднимающемуся в чистое небо", совсем забывают, что Ницше ещё и "халкиониец", знающий толк в "тяжести молота познания"!

Д.Ф. Я тоже ощущаю настроения Ницше более радостными и светлыми. Поэтому мой вкус требует таких же радостных, легких, солнечно-голубых тонов, которые тебе вполне удаются в твоих последних ницшеанских работах.

Л.Х. В нем есть и эти солнечно-голубые тона, в нем есть и огонь, поднимающийся к небу, в нем есть и то, и другое. Ницше самодостаточен и полон.

Д.Ф. Так почему же все-таки ты делаешь акцент на халкионические цвета, почему преподносишь именно такое его восприятие? Тебя именно это задевает или вдохновляет?

Л.Х. Потому что сила зарождается внутри --от земли и под землёй, она не может быть на поверхности, где всё скользит ветерком. Сила - в глубинах земли, там, где плавятся металлы. Ведь и сам Ницше постоянно взывал не к небу, а к земле. "Ищите смысл земли". И поэтому его хтонические, халкионические метафоры очень тесно переплетены именно с моими красными и черными цветами. Вспомни Заратустру: "Алая красная и густая желтая краски - этого хочет мой вкус, примешивающий кровь во все цвета. А тот, кто красит свои дома в белый цвет, показывает свою выбеленную душу". Это ли воздушность? Здесь везде течет настоящая кровь, а под кровью Ницше всегда подразумевал и сам дух. Дух, выражаясь геологически, есть некий расплавленный до красна металл.

Мне кажется, в последних работах всё же я достигла равновесия между солнечно-голубым и желто-красным. Работы, которые я делала для тебя, как раз насыщены радостными цветами, например, "Дети у моря".

Д.Ф. А ты не пыталась совместить в одной работе эти разные по своей сути цвета? Было бы интересно увидеть их контраст.

Л.Х. Нет, пока не пыталась. Это довольно сложно. Хотя у меня есть уже готовый образ следующей картины, в которой я хотела бы воплотить этот контраст . "Культура - это тонкая яблочная кожура над раскаленным хаосом". Яблоко с раскаленным хаосом внутри. Я напишу её обязательно. И там будет тот самый контраст, о котором ты спрашиваешь.

Д.Ф. Есть ли вещи, которые ты даже и не решаешься изобразить? Или ты прошлась уже по всем ницшевским глубинам?

Л.Х. Нет, таких вещей нет. Ницше сам водит меня по собственным лабиринтам. .

Д.Ф. Ну, а безумие?

Л.Х. Безумие - это когда ты падаешь в пропасть, когда ты не летишь, а падаешь вниз с поджатыми крыльями.

Д.Ф. Эти картины уже не для людей?

Л.Х. На самом деле такие картины уже неинтересны. Гораздо интереснее стоять перед пропастью, смотреть в свою собственную пропасть, а не падать в неё. Лично я не боюсь ни высоты, ни глубины. В снах я, кстати, часто прыгаю с высоты в море и лечу в упругом воздухе, но там мне не грозит разбиться, потому что в моих снах земля упругая.

Что касается других, еще не созданных ницшеанских работ, то, повторю, дело здесь совершенно не в моей лени, а в недостатке времени и условий, мне, например, хотелось бы работать исключительно в большом формате. Для этого нужна большая мастерская с очень высоким потолком, тогда я смогу делать большие работы. Ницше требует большого формата, потому что в его текстах есть и высота, и глубина. Таких условий у меня нет, увы. И когда будут, не знаю.

Д.Ф. Какие надежды ты питаешь в отношении своего творчества? Это творчество ради творчества или ты представляешь себе определенную судьбу всех своих картин? Думаешь ли ты, что когда-то они станут неким событием в искусстве?

Л.Х. Уверена в последнем. Хочу, чтобы человек, не знающий ничего о Ницше, видя мои ницшеанские работы, проникался значимостью этого имени для своего культурного контекста.

Кстати, с 1998 года, когда появился мой первый сайт в Интернете, мне пишут много незнакомых людей, среди них много американцев. В Америке пару лет назад Ницше был очень популярен. Рок-музыканты, философы, студенты колледжей, университетов часто просят меня выслать им каталог и открытки ницшеанской серии.

Д.Ф. Изучение Ницше в Америке, кстати, очень распространено. В этом году я хочу опубликовать на сайте некое подобие американского учебника по Ницше. :)

Л.Х. А я получала из Америки по пять-шесть писем в неделю. Благодарили, хвалили, писали, что благодаря моим работам, стали глубже понимать Ницше. Эту последнюю фразу я читала уже сотни раз на многих языках, не только на английском. Мне это небезразлично. Получается, что мои картины передают не только само балансирование над пропастью, но и её самую опасную глубину. Не каждый сможет находиться у края пропасти и уж тем более играть с ней в игры. В "божественные игры".

Д.Ф. А не вкладываешь ли в свое творчество надежду на то, что ницшеанское мировоззрение получит большее, нежели сейчас, распространение?

Л.Х. Для этого нужно делать какие-то конкретные шаги. Мне хотелось бы, например, выпустить хорошее издание Заратустры с параллельным текстом на немецком и русском, с репродукциями моих работ. Такое издание способствовало бы более широкому распространению текстов Ницше.

Д.Ф. Лично у меня сложилось убеждение, что проникновения в Ницше слишком единичны, что количество тех, к кому и ты можешь обращаться своими картинами также предельно мало.

Л.Х. Как бы их мало не было, для меня и этого достаточно. "Sapienti sat". "Понимающему достаточно". Важно, чтобы это были люди, чувствующие некое родство с Ницше.

Д.Ф. Если появится еще какой-нибудь художник, который будет претендовать на аналогичное...

Л.Х. Я была бы этому очень рада и пожала бы ему руку. Но почему-то :) таких не появляется.

Д.Ф. Какая на твой взгляд основная проблема, не позволяющая людям соприкоснуться с внутренним контекстом Ницше?

Л.Х. Измельчание и вырождение. И еще страх перед глубиной и высотой. Хочется быть средним, плавать на поверхности и по течению, быть адекватным окружающей среде. Я изображаю таких людей безликими и круглоголовыми, без каких-либо индивидуальных особенностей. Как бы такие люди не оригинальничали, по сути все они одного формата и очень боятся одиночества. Как говорил князь Мышкин одному такому персонажу: "Вы человек неоригинальный, только очень слабый". Только для "доискивателя основ" жизнь - это эксперимент, и в первую очередь эксперимент над самим собой

Д.Ф. А ты сделала из своей жизни эксперимент?

Л.Х. Делаю.

Д.Ф. Что еще в твоей экспериментальной жизни есть практического из духа Ницше?

Без глобального. Например, жизнь без свидетелей, без божества?

Л.Х. Да, живу без свидетелей, и это непросто. И описываю то, как живу в Дневнике, который через полгода опубликую. А вот без божества мне сложнее. Ницше поставил на себе такой опыт - жить без бога, и очень честно до конца его реализовал. Я же с детства считала, что "профессия" художника - это профессия священнослужителя, я знала, что сакральное влияет на человека очень сильно с самого раннего детства. То есть, я некоторым образом окликнута сакральными силами, мне легко нырять в древние культуры и "вылавливать" там старых богов. Старых, но живых и могущественных! Мой последний проект "Теография и теометрия" как раз посвящен ответу на ницшевский вопрос: "могли бы вы мыслить бога?" Я делаю бога человечески мыслимым. Я долетела до вечных стен этого вопроса и вопреки ницшевскому совету по поводу того, что "не стоит биться крыльями о вечные стены", я пролетела сквозь уже не одну стену. Выяснилось, что когда летишь с большой скоростью да в правильном направлении стен возникает великое множество. То есть у Вечности столько же оболочек, что и у бесконечно гигантской матрёшки.

Что же касается массовой культуры, то, как известно, её развитие идёт в направлении всё большей десакрализации мира. Похоже, вся культура незаметно превращается в массовую. Или уже превратилась В масскультуре обожают исследовать, жевать, обсуждать какие-нибудь пустяки, мелкие вещи, мелкие события, и чем мельче и незначительнее пустячок, тем больше шума, грохота и удовольствия он вызывает.

Интересно, до какой степени мельчания дойдёт человек? До дрозофильных размеров, наверное.

Д.Ф. Слушая тебя, у меня всплывают слова Ницше о том, что мир оправдан только как эстетический феномен. В отношении тебя это утверждение не требует и произнесения, а проявляется само собой. Без эстетического момента мир погружается в бессмысленную пустоту.

Л.Х. Точно! Если у человека нет художественного восприятия, он, соответственно, не может судить не только об эстетических вещах, но и обо всем другом.

Д.Ф. Ты хочешь сказать, что художественное восприятие априори необходимо для того, чтобы стать высшим человеком, высшим существом?

Л.Х. Да. Без него человек вообще не может развиваться. Художественное восприятие я понимаю широко, это восприятие музыки, слова, пластических образов, абстрактных образов.

Д.Ф. А ницшевские глобальные концепции, например, вечное возвращение, имеют значение для твоей жизни? Ты проживаешь эту концепцию или она остается только на мыслительном уровне?

Л.Х. Проживаю. Вечное возвращение - это постоянное и абсолютное утверждение того, что есть, когда отсутствует желание поменять в своей прошлой или настоящей жизни хотя бы одно мгновение. Даже самый большой кошмар в моей жизни я бы повторила, ничего не меняя. Прожила бы всё заново, всё до единого мига. Это принципиальная позиция - я живу так, как я хочу, и никто за меня ничего не решает.

Д.Ф. Ну, хорошо. А воля к власти? Согласна ли ты с тем, что высшей формой воли к власти является вдохновение?

Л.Х. Согласна. А ступенькой ниже , я думаю, воля к власти -это власть над самим собой, когда ты сам делаешь самого себя.

Поясняю: всё, что я делаю, я делаю сама, без чужого давления. Это вовсе не значит, что я каждый день в себе что-то человеческое выдавливаю. Если так поступать, то рано или поздно задавленное вылезет из тебя в самом неожиданном месте гнойным нарывом: истерикой, слезами-соплями. Я, наоборот, разрешаю себе многое и принимаю на себя ответственность за такое разрешение. В конце концов я пришла к выводу, что всё происходящее в моей жизни есть результат моего собственного выбора и весь окружающий меня мир - это тоже результат моего выбора. И потому нет времени ныть, жаловаться и размышлять, правильно ли я поступаю, получится что-то или нет и т.п. Раньше такое отношение давалось мне через серьезное напряжение, а сейчас это получается легко, просто и естественно, т.е. произошел некий качественный прорыв в новое состояние. От той тепличной и жалостливой девочки, безмерно оберегаемой папой, уже даже бантика не осталось.

Какие-то трудности и проблемы, естественно, возникают. Но несмотря на все "трудности", я бы всё равно ничего бы не поменяла в своей жизни, если бы вдруг мне пришлось проживать её заново

Д.Ф. Когда мы познакомились, у тебя была идея создания некоего Фонда Ницше. Даже была зарегистрирована организация с соответствующим названием. Потом эта инициатива как-то заглохла.

Л.Х. Человек, с которым я это дело затевала и который обещал поддержку , в конце концов свалил всё на меня, а сам от дел отошёл, т.е. для него это было временным увлечением. А без финансирования развивать что-то во вне невозможно. К тому же я прежде всего художник, а не организатор, и броситься в некое функционирование, оставив искусство, я не могу. Но если появятся новые возможности или средства, я постараюсь эту замороженную идею разморозить. Но для этого нужно, чтобы это стало нужно еще кому-то, кроме меня.

На сегодняшний же день мне вполне хватает той большой скорости, на которой я живу. Я бы не назвала это ускорением, скорее это именно полёт на большой скорости. Ускорение всегда кончается аварией. А вот полёт на большой скорости заставляет меня делать четкое различие между второстепенным и главным. Мелочи отсекаются и каждый день проживается как последний. И это я говорю без сантиментов и пафоса , потому что завтра может случиться всё, что угодно.

Д.Ф. Т.е. если бы тебе сказали, что завтра твой последний день, ты не стала бы дергаться и пытаться успеть или делать что-то важное и второпях?

Л.Х. Абсолютно. Я и так делаю то, что хочу и выжимаю из каждого дня по максимуму, т.е. очень много работаю. И не оставляю себе никакого времени для отдыха.

Д.Ф. Представь себе: приходит к тебе благожелатель и говорит, вот тебе, Лена, путевка на две недели, езжай-ка на пляж - полежи.

Л.Х. Я бы взяла с собой свою "работу" и пошла бы на пляж. Но состояние полета не изменилось бы, а может под солнышком еще приятней было бы.

Д.Ф. Ты хочешь назвать свою жизнь полётом?

Л.Х. Ну, да. :) Моя внутренняя скорость сравнима с полётом. Раньше я много летала во сне, а сейчас стала во сне летать меньше, потому что стала летать в жизни.

Д.Ф. Ты просыпаешься и... полетела?

Л.Х. Именно.

Д.Ф. Я удивляюсь твоей способности одной создавать в своей мастерской какую-то собственную Вселенную без всяких зрителей. Никто почти не знает о твоем полете, а ты не стремишься к его афишированию. Прочитав наш диалог, о нем узнают многие. Как это тебе?

Л.Х. Без разницы. У нас ведь не массово-культурное мероприятие, когда подсматривают в замочную скважину. Я настолько обнажённо живу прежде всего перед самой собой, что мне нечего стыдиться. Какова по Ницше "степень достигнутой свободы"? "Не стыдиться более самого себя". Вот я и не стыжусь. Смотрите!

Д.Ф. А как ты относишься к рефлексии к толпе, которая присуща и Ницше и у тебя прозвучала уже неоднократно? Насколько необходимо подчеркивать своё превосходство и возвышение над толпой? Если исчезнут твои круглоголовые, ты не повиснешь в воздухе?

Не есть ли это отражение твоей продолжающейся борьбы с человеческим внутри тебя? Не должен ли появиться уровень, при котором рефлексия к обывателем становится неуместной?

 

 Л.Х. На своих картинах я сама изображаю себя круглоголовой девочкой. Но мой "круглоголовый" период уже прошел, и я с тобой согласна, что на определенном этапе эта рефлексия должна исчезнуть и превратиться в человеколюбивый акт. То есть люби людей или, "если любить не можешь, пройди мимо".

Д.Ф. Можешь ли утверждать, что бытие в творческом полете порождает комфорт совершенно другого рода, но все же комфорт? Можно ли подружиться с той бездной, которая всегда перед и под тобой, и не жить в состоянии предельного напряжения?

Л.Х. Это очень сложный вопрос, потому что сложно объяснить - как напряжение становится частью твоего нового комфорта. Могу сказать только, что в творческом состоянии я чувствую в себе способность убирать, преодолевать все преграды, которые возникают у меня на пути.

К примеру, если темным вечером на безлюдной улице мне встретится существо с "плохими" намерениями в отношении меня, я сумею обезвредить его хотя бы своей яростью. Человек в ярости - это опасное животное. Физические параметры в такие мгновения теряют свою значимость, главное - внутренняя сила. Но это, конечно, самый простой -физиологический-- пример.

Д.Ф. Ты "нутром" чувствуешь людей, живущих в таком же духовном пространстве полета? И когда ты их встречаешь, у тебя возникает желание устанавливать с ними контакты или они безразличны твоей жизни?

Л.Х. Желание контакта, естественно, возникает. Появляется симпатия, взаимная, чаще всего. И если есть общность интересов, то отношения с такими людьми перерастают в дружбу. Важно всегда играть свою собственную роль, без оглядки на чужие роли. У каждого человека должна быть собственная, а не навязанная чем-то и кем-то игра.

Д.Ф. Давай вернемся к твоим картинам. У меня в рабочем кабинете висит твоя картина о трескающейся земле во время игр с богами. Я заметил, что эта картина как-то невзначай и безошибочно делит моих посетителей на людей одухотворенных и обыденных. Проявляется это в реакции на столкновение с этим грандиозным полотном. Первые долго все рассматривают и даже расспрашивают, вторые как бы и не замечают вовсе. Такое вот экспресс-тестирование людей.

Кроме того, я сам начинаю сживаться с пространством этой картины, невольно пробуждающей во мне дионисийские силы. Эта картина способна держать человека в жизненном тонусе, передавая ему вложенную в нее жизненную энергию. Поэтому я хочу еще раз поблагодарить тебя за эту работу.

Л.Х. Это одна из лучших моих работ. В ней воплощена попытка поиска "смысла земли".

К чему и призывал Ницше. Смысл этот не на поверхности, потому что на поверхности можно только скакать как озабоченный таракан в поисках крошки хлеба и таракашки для продолжения рода. Надо "погружаться" в раскалённые глубины земли, что на самом деле жутко, и надо уметь делать это без страха. Только тогда можно открыть и в себе, и в других некую новую бесконечную перспективу. Понять, что Ты и Я -это на самом деле одно и то же.

Может, в этом и есть смысл Земли?

Д.Ф. У Ницше в его последних работах очень часто сквозь эту жуткую расплавленную бездну проступает запредельная радость. "Скорбь шепчет сгинь, уйди, но радость хочет вечности". Он постоянно выходит к этой радости, но, не удерживаясь, снова погружается в пламя. И нам остается лишь наблюдать за его переходами.

Л.Х. Я тоже очень люблю у него эти места и эту фразу из Заратустры в частности. А ведь это именно сверхчеловеческая радость. Сверхчеловеческое я понимаю исключительно как сакральное, как божественное, потому что только бог волен делать то, что хочет. Только боги вольны, только боги достигают экстаза жизни и в любом воплощении (даже человеческом) могут подвергать себя любым испытаниям и экспериментам.

Я не имею в виду христианского Бога. Скорее греческого. Точнее, греческих богов. Но совсем не тех плебейских богов, которым в эпоху масскультуры эллинизма греки приписывали всякие мелкие человеческие страсти и слабости, а тех, первоначальных богов греческой аристократии, которым посвящались элевсинские, орфические мистерии. Все боги, которых ошибочно называют "языческими" - это "имена желаний сердца Единого Бога".

Д.Ф. Я хочу вернуть нас к Ницше и поговорить с тобой о тех претензиях, которые к нему выдвигаются современными мудрецами. Давай начнем с самого распространенного - упрека в инфантильности, проявляющегося, например, в неумении общаться с женщинами. Согласна ли ты с такими оценками?

Л.Х. Отчасти. Ницше воспитывался матерью. А матери, как известно, часто желают видеть своего ребенка беспомощным. Чтобы тем самым приходить ему на помощь, быть нужными. Если, к примеру, от тебя рано ушли любящие родители, то такая драма вполне может спровоцировать в тебе рост собственной внутренней силы, полезной привычки одиночества, самостоятельности и самодостаточности. Я бы не стала утверждать, что он не умел общаться с женщинами или что ему с ними не везло. Можно ли определить его общение с Лу Саломе в терминах повезло-не повезло? Поэтому инфантильность Ницше под огромным вопросом прежде всего потому, что Ницше был Гением. Гений и инфантильный человек - это разные вещи. Гения нельзя мерить обычными мерками. Вся его жизнь есть Другое. Он может и выглядел, и жил внешне также как все, но внутренне это совершенно другое. Желание массовой культуры мерить гениев фрейдистскими комплексами отношений к маме, папе, братьям, сестрам, и т.п. вполне понятно и объяснимо. Для Ницше все эти вещи не были настолько сверхзначимыми, женщины в том числе. Он был настолько занят своей личной историей длинною в три тысячи лет, что все иное было только знаками на обочине его дороги. В этом смысле Ницше был самодостаточным.

Если пытаться его мерить мерками обычной женщины, которая в каждом мужчине видит объект для своей манипулятивной игры, то Ницше для такой -- неинтересен.

Д.Ф. Ницше часто упрекают в том, что он использует в своем творчестве-исследовании не логические или иные умозаключения, а по большей части пафос своего блестящего стиля. Этим пафосом он мог бы утверждать или доказывать любые вещи, в том числе и противоположные тем, которые он для себя выбрал. Тем самым утверждается, что за учением Ницше на самом деле ничего нет, кроме красивой музыки.

Страницы: 1 2