Д.Ф. Все ценности совершенно перевернуты, и борьба тут идет нешуточная. Похоже, что она разворачивается не столько в человеческом сознании, сколько между самими столь разными божествами, т.е. в самой глубине человеческого бессознательного.
А.Л. Да, и это куда веселее, чем многие думают. Тот же самый Свасьян, о котором ты говорил по дороге в Боллинген, решил больше со мной не общаться после того, как я в одном из рассказов написал нечто «оскорбительное» о Христе, его боге. Так у негритянского племени есть гора-табу, где живет бог, и если кто-то случайно туда забредет, людоеды его съедают – каждый каннибал по кусочку. Дикари уверены, что только тогда бог успокоится и перестанет гневаться на человеческое стадо за вторжение в его священные покои. Так и здесь: единственное моё преступление в нарушении иудее-христианского табу – Ливри оскорбил боженьку, всю троицу в одном! Сознательный диалог вдруг перестал быть возможным, - меня поросту попытались слопать, чтобы успокоить буку-бога в себе. Сколь мало тут от учения Распятого, и сколь много человеческого-слишком-человеческого! Да и, вообще, разве можно оскорбить бога? Если он жив, он сам разделается с кощунствующими; ты только посмотри как Дионис расправился с гавкавшей на меня чандалой, Набоковым младшим и его псевдоучёным быдлом из Сорбонны и проч.!
К тому же моя Шутка Пилата – сказка философская. Ведь Христос действительно пенетрировал дух человеческий чрез мало для того предназначенное отверстие. Не говоря уже о том, что выражение Свасьяна о «Ливри – авторе порнографических рассказов» было подхваченно таким отребьем – университетскими проститутками – что ему должно быть стыдно за компанию чандал, делающих, вот уже который год, из Свасьяна соучастника наипрезреннейшей клеветы.
И всё это – чтобы замолчать творчество Анатолия Ливри!
Д.Ф. Вообщем, ты уверенно и спокойно позиционируешь себя как сторонника эллинского и языческого образа мысли и жизни, который способен на христианском языке объяснять этот другой строй души.
А.Л. Ницше тоже об этом писал, и тоже часто именно на христианском языке. Так что не я это придумал. Это Ницше называет христианство утонченным иудаизмом, местью чандалы сильным мира сего.
Последние 7 лет я изучал христианскую мистику, всё это «древо жизни», которое есть «крест», «кровь Христова», которое есть «вино», и где каждая месса есть новое распятие Христа, и так далее. Чтобы проникнуться этими вещами, я лично присутствовал на христианских мессах, в том числе на ныне почти запрещенной мессе Пия V-го. И я могу сказать, что этими самыми сверхтрадиционными католиками на самом деле движут еще дионисические мотивы: «мы такие, и такими останемся навсегда!». И это очень схоже в своем фундаментализме с некоторыми современными формами ислама.
Многие арабы, даже из переехавших жить в Европу, душой и рассудком всё еще живут в VII-м веке во времена пророка Мухаммеда. Так же и многие католики, утонченнейшие люди, адвокаты и профессора, продолжают жить по средневековым канонам. А ведь это своего рода шизофрения: с понедельника по пятницу они полицейские, прокуроры, профессора, которые проповедуют идеи французской республики и свободы вероисповедания, а потом отправляющиеся в католические соборы, находящиеся в центре Парижа (стоя несколько часов на коленях и слушая проповеди о спасении своей души).
Д.Ф. Да уж! 
Давай уже о них закончим, и вернемся к Ницше. В твоей книге многократно повторяется идея о том, что будущие номады-аристократы должны будут разорвать круг вечного возвращения, вырваться из его кольца. Для самого Ницше вечное возвращение было самым мощным жизнеутверждающим учением, вечным «да!» жизни. И, по Ницше, задача состоит не в том, чтобы вырваться из его круга, а в том, чтобы наконец-то в него попасть, то есть жить в соответствии с этим учением. Поясни свою позицию.
А.Л. Для меня Ницше умер в 1889 году. То, что происходило с ним до 1900 года - равно нулю. Ницше возвестил пришествие Сверхчеловека. Когда, как, кто придет – неизвестно, как и то, сколько будет этот Сверхчеловек жить. Сверхчеловека еще не было, и весь мир до его пришествия есть кольцо вечного возвращения. И когда Сверхчеловек придет (каков именно он, мы не знаем, долгожитель ли он? - неважно), это кольцо будет разорвано. Всё, что было до этого прихода Сверхчеловека, есть фатум, десять тысяч лет одного и того же. Но когда Сверхчеловек уже здесь, - он вырывается из этого кольца вечной предопределенности и уже не сможет в него вернуться. Сверхчеловек-долгожитель есть лишь моя гипотеза, которую я пытаюсь продумывать. Он похож на реактивный мотор, способный преодолеть земное притяжение «одного и того же».
Д.Ф. Думаю, что вечное возвращение у Ницше имело совсем иной смысл. Заратустра впервые, то есть как первый философ вечного возвращения, вручает именно сверхчеловеку это своё учение. До Ницше, до Заратустры, до сверхчеловека это учение, хотя и известное древним мудрецам, никогда не выступало как главное учение о мире и человеке. И вот только теперь наступила такая пора, великий полдень, когда оно выходит на самый яркий свет сознания, чтобы собою преобразить человека в сверхчеловека. Сверхчеловек – это первое существо, которое живет по законам вечного возвращения. Он живет единственный раз и навсегда погружен этой своей единственной жизнью в вечность. Вечное возвращение – это учение, вызывающее сверхчеловека к жизни и одновременно имманентное ему.
Любой из нас способен прикоснуться к сверхчеловеческому состоянию через тотальное восприятие учения о вечном возвращении, при котором происходит тотальное принятие себя и своей жизни во всех её подробностях и общем плане, при котором именно этой, и никакой иной жизни (будущей, лучшей, в других мирах, телах, душах, умах, местах, временах, условиях и т.д.) мы говорим «Да!» и «Еще раз!». И наоборот, неспособность сказать так своей жизни есть самая точная мера нашей отдаленности от сверхчеловека и полноты бытия.
Так что вечное возвращение – это не однообразная восточная сансара, «день сурка», из которого надо вырваться, а наоборот, полнота жизни, в которую надо наконец-то окунуться.
Вечное возвращение – это метафизическая концепция, при которой время, все мгновения нашей жизни, погружены в вечность, в вечный круг времени-жизни. Наша жизнь не повторяется многократно, а именно идет по кругу, это всё та же самая одна единственная наша жизнь. Точка ускользающего от нашего сознания разрыва круга – это наша смерть и наше новое рождение в качестве самих себя. Никем другими, кроме самих себя, мы никогда не были и никогда не будем. Мы есть и будем вечно только самими собой, мы, например, будем теперь вечно вести вот этот вот разговор на берегу вот этого швейцарского озера. Если такая метафизическая концепция пропитает собой наш ум, нашу душу, а затем и наше тело, мы преобразимся настолько, что вся наша прежняя жизнь и прежние о ней представления покажутся нам лишь подготовкой к тому, что теперь только начинается. Отныне всё происходящее обретает наивысшую значимость в связи со своим обнаружившимся вечным статусом. Поэтому, если такая метафизическая ситуация представляется кому-то неподъемным грузом или бессмыслицей, то он еще не созрел для вечного возвращения, если же эта ситуация его вдохновляет и радует, - он на пороге новой жизни. И тогда вечное возвращение становится идеей, разделяющей историю и внутреннюю сущность человека на две части: до него или после него, вне него или в соответствии с ним.
А.Л. Видимо, мы обращаем внимание на разные аспекты вечного возвращения.
Д.Ф. Ницшевские концепции разрушают все убогие метафизические концепции христианско-сократического мира, мира чандалы. Он не оставляет нам ни одной из этих жалких метафизических опор. Даже «истина», как самая лживая человеческая иллюзия, безжалостно им разрушается. Одновременно он проводит титаническую работу по замещению христианско-плебейских ценностей прежними языческо-аристократическими, среди которых главное место занимает его концепция воли к власти. Воля к власти – это главная перспектива его философии, вершина пирамиды его мысли, к которой стягивается всё содержание его книг. Воля к власти и вечное возвращение, сопряженные вместе, создают доселе невиданную, мощную и эстетическую, чисто аристократическую жизненную энергетику и перспективу её потока. «Почувствуйте это! - говорит Ницше за строчками своих книг, - это анти-буддистское, чисто западное, энергичное просветление, суть и квинтэссенция западного духа и его экспансии».
Поэтому, возвращаясь к началу нашего разговора, я хочу спросить тебя: находишь ли ты в древне-греческих или иных древних источниках аналоги идеи вечного возвращения и идеи воли к власти? Или: как во-твоему соотносятся эти идеи Ницше с эллинским мировоззрением? Как это проживается и тобой лично (потому как в твоей книге я не увидел сильной акцентуации на этих ницшевских идеях, не хватает в ней этого волеквластного ницшевского драйва)?
А.Л. Возможно, я намеренно исключил из своей книги этот ницшевский драйв.
Д.Ф. Оставляешь на будущее?
А.Л. Возможно.
Д.Ф. Я очень советую тебе еще раз перечитать «Волю к власти», пусть и компиляционную книгу, но всё же узнаваемо ницшевскую. Многие игнорируют эту «книгу Ницше» из-за скандальности её появления на свет. Однако с учетом того великолепного послесловия «Ecce liber» Николая Орбела, с которым эта книга Ницше была опубликована в издательстве «Культурная революция», и с учетом вышесказанного, я считаю, что она имеет своё особое право на существование. Это настоящий динамит, настоящая взрывная мудрость, о которой ты тоже пытаешься говорить.
Современное ницшеведение всячески старается уйти от прямого разговора о самых главных философских концепциях Ницше, тем самым выдавая своё непонимание, свою боязнь, свою скрытую борьбу с ними. Я определяю эту ситуацию просто: интеллектуальная чандала пытается перетолковать, умалить и уничтожить патрицианскую мысль Ницше, как главную для себя опасность. Надо сказать, что инстинкт самосохранения их здесь не подводит, - сегодня надо обезвредить в первую очередь именно Ницше, потому что все его предшественники уже благополучно ими обезврежены с помощью университетских кафедр. Уничтожить Ницше, это, значит, в первую очередь уничтожить или замолчать его главные мысли, волю к власти и вечное возвращение, разработке которых, выведению которых на свет сознания, он занимался всю свою сознательную жизнь.
«Как сделать человека благородным?» - этот вопрос встал перед Ницше уже в юношестве. Что же есть такое в человеке, что может сделать его благородным? Воля к власти, вечное возвращение – вот зрелые ответы на этот вопрос самого честного мыслителя Запада. Быть царем своего собственного мира, безграничная вера в себя, самополагание ценностей, работающих на благо возрастания собственных сил, утверждение себя в вечности и т.д., - вот вневременные маркеры благородства. «Но благородный всем стоит поперек дороги», так и Ницше стоит поперек дороги всей современной интеллектуальной чандале, и, прежде всего, своими главными идеями.
Интересно тут еще вот что. Если воля к власти поддается осмыслению благодаря своим многочисленным аналогам в других мировоззренческих системах (мы сегодня упоминали, например, пассионарность), то вечное возвращение почти совсем не постигается современной «философией». Тут полная катастрофа осмысления, и многие мыслители открыто признаются в своем непонимании концепции вечного возвращения у Ницше. Но если такова ситуация с основными идеями Ницше, то какова же ситуация с Ницше вообще?
А.Л. Мне кажется, что я тоже говорю об этом, хотя и не называю всё вот так же прямо. Моя книга посвящена больше Дионису и физиологическому воздействию на человека Бога, а также определенному видению вечного возвращения.
Что касается воли к власти, то я оказываю в этом полное доверие Божеству. Некоторые вещи происходят сами собой. Так поступают многие тренеры, говоря своим ученикам: тренируйся, и всё произойдет само собой. Не нужно выпрыгивать выше себя, просто делай своё дело, и всё произойдет. Это воля к власти под эгидой Бога, который и приведет, и подготовит тебя к определенному скачку или взрыву, потому что, как мне представляется, человек не может точно знать: что и когда нужно. Иногда излишние усилия только распыляют имеющуюся мощь. Но это и не буддистская расслабленность, умерщвляющая желания. Это полное доверие своему Богу в том, как и куда он тебя ведет, и что он взорвет тебя, если и когда посчитает это нужным для тебя.
Д.Ф. Ну что ж, это тоже очень интересный взгляд и подход.
А.Л. Однажды, когда мне было 23 года, я начал делать научные открытия в области литературоведения, там, где университетские профессора не способны ничего разглядеть. А я могу. И мои открытия кажутся очевидными тем же печатающим меня профессорам. Кроме того, я занимаюсь различными восточными единоборствами, фехтованием, и это очень помогает видеть всё целостно. Когда ты научаешься видеть ауру, весь ореол энергии твоего противника, тебе легче вести с ним поединок. То же самое с текстами. Я их не читаю, я их вижу сразу целиком, вижу определенные пассажи внутри них, которые что-то излучают. Если текст не горяч и не холоден, а тёпл, то его и читать нечего. Вряд ли таким автором руководил какой-то бог. И так я изучаю тексты уже много лет. Всё происходит само собой.
Это дает возможность вести существование удава, который весь день проводит на ветвях, вдруг видит свою цель, делает бросок и всё… дальше снова ждет. Так и у меня есть конкретная возможность, почти ничего не делая (я очень мало читаю... больше перечитываю, занимаюсь в своё удовольствие творчеством, спортом, деньгами), получать то, что происходит само собой. В созидательном или научном процессе я почти не принимаю никакого участия. И в этом заключается ответ на твой вопрос о моем отношении к воле к власти. Для меня это не сознательная, настойчивая, упорная установка, свойственная героям Джека Лондона, а скорее способность получать то, что мне нужно, благодаря вмешательству Бога. Я, конечно, пробовал жить как герои Джека Лондона, доказывающие себе и другим свою волю к власти на всех уровнях и в любой ситуации. Но я понял, что можно достигать гораздо большего, живя без надрыва, тотально доверяя Богу.
Д.Ф. Думаю, что Ницше сказал бы тебе, что хотя у каждого божества есть своя воля к власти, всё же воля к власти у них у всех одна и та же, только ряженная в разные одежды. Так мыслят только философы, усматривая во множестве единство. Воля к власти как высший философский принцип открывает возможность глубокого понимания любого божества, которое стремится к одному - утвердить себя в мире, свою перспективу для мира, свою комбинацию сил в мире. Что за божество стоит за самой волей к власти? Может бог всех богов? Эти вопросы не для ответов.
А.Л. Я только что закончил роман под названием «Апостат». Полистай его. Может, там ты найдешь неожиданные ответы на свои действительно важные вопросы. Роман писался как ницшеанский, и если он выйдет в издательстве, публикующем сегодня ПСС Ницше в России, то это будет очень правильно и здорово.
Д.Ф. Кто твои русские издатели?
А.Л. Прежде всего тот, кто опубликовал «Физиологию Сверхчеловека». Издательство «Алетейя». Савкин, его владелец, из Питера. Другой – Григорян, московское издательство – «Гелеос», публиковавшее мою прозу. Третий мой издатель – Вадим Месяц, издательство - «Русский Гулливер», Москва. Мой парижский издатель – Hermann, c yлицы Сорбонны, которому уже полтора века. Это такая старинная лавочка, существующая независимо от внешних капиталов. В Германии я сотрудничаю с издательством, занимающимся Ницше Walter de Gruyter, и сейчас я как раз работаю по их заказу. Моя новая книга о Ницше должна выйти в Берлине.
Д.Ф. «Физиология Сверхчеловека» выйдет на другом языке?
А.Л. Будет трудно перевести. Посмотрим, на что способны «переводчики-предатели», как говорят в Италии.