Интерпретация философии культуры Ф.Ницше в анархо-синдикалистском проекте Рудольфа Рокера

Роккер был свидетелем переломных событий XX столетия: подъема фашистских диктатур в Европе, гражданских вооруженных конфликтов в России и Испании, двух мировых войн, в качестве отклика на которые он размышлял о месте и роли анархистского движения в современном ему мире. Следует поговорить подробнее о ключевых роккеровских идеях, отразившихся в программных текстах «Национализм и культура» (1937) и «Анархо-синдикализм. Теория и практика» (1938). В частности, для нашей темы связи роккеровской теории анархо-синдикализма с ницшевской философией показательна работа «Национализм и культура» (1937), краткий анализ которой я проведу ниже.

Эта книга сразу же начинается с ницшеанского определения основного движущего закона истории и социальной жизни. А именно, Роккер полагает, что ключевым фактором человеческого поведения является «воля к власти». Он пишет: «Чем глубже мы прослеживаем политические влияния в истории, тем больше мы убеждены, что «воля к власти» до сих пор была одним из самых сильных мотивов эволюции социальных форм человечества» [2]. Однако в отличие от Ницше, Роккер считает, что «воля к власти» не является природным законом, но его действие ограничено сферой социального и политического. Кроме того, будучи анархистом, мыслитель оценивает само стремление к власти скорее в негативном ключе, соглашаясь с тем, что идеалом должно стать общество без господства.

Немецкий анархо-синдикалист выделяет две сферы реальности: одна является предметом изучения естественных наук, другая – наук социальных. Особенность естественных наук состоит в том, что они говорят о строгих причинных связях, т.е. природных законах. В области социальной действительности ситуация иная, поскольку тут появляется человеческая личность, которая руководствуется представлением о ценностях, а поэтому способна действовать по принципам, отличным от естественной необходимости. Роккер пишет: «Но в социальных событиях причинность обусловлена человеческими целями, в природе же действует физическая необходимость. Последняя происходит без какого-либо воздействия с нашей стороны; в первой же проявляется наша воля. Религиозные идеи, этические концепции, обычаи, привычки, традиции, юридические предписания; политические организации, институты собственности, формы производства и т. д. не являются необходимыми для нашей физической конституции, но оказываются результатом стремления к поставленным целям. Каждая такая цель – это вопрос веры [belief], которая ускользает от научного расчета. В сфере физических событий действует только необходимость. В области веры существует только вероятность: событие может произойти определенным образом, но не обязательно, что именно так оно и случится» [3].

Ценности и убеждения – область идеального – определяют человеческое поведение (в чем слышен отзвук неокантианской традиции). Немецкий синдикалист считает, что когда речь идет о социальном измерении, невозможно говорить о законах, с абсолютной точностью влияющих на истории. Для Роккера вопрос об эволюции общества – это вопрос о вероятности, связанной с решением людей в конкретный момент времени, а не железной необходимостью исторического развития: «Каждая теория, ставящая перед собой задачу улучшения социальных условий, в которых живет человек – это прежде всего концепция, выстроенная на одной вероятности. В тех случаях, когда речь идет об этом, наука достигает своих пределов, поскольку вероятность основана только на предположениях, которые невозможно рассчитать, взвесить или измерить» [4].

Отсюда проистекает вывод, что раз история зависит от конкретных человеческих решений, то точно также от них зависит и текущий социальный порядок. Конечно, людям не дано выбирать, хотят ли они подчиняться естественным законам, вроде силы тяготения. Однако законы государства в качестве произвольного конструкта человеческой воли не обусловлены естественным детерминизмом. В согласии с конкретным общественным устройством нет никакой железной необходимости. Все определяется только готовностью единичной  личности следовать искусственно созданному правилу.

Получается, что если в сфере естественных процессов главный закон – это закон природы, то в области явлений социальных главный принцип – это воля к власти. Имеется в виду, что Роккер не согласен с тем, что только физические потребности, которые обслуживает, например, экономика, влияют на человеческое поведение, но стремление за идеальными целями (вроде общественного статуса) куда сильнее оказывает воздействие на жизнь индивидов. Вслед за Ницше, немецкий анархист полагает, что человек – существо иррациональное, а разум является лишь незначительно частью человеческой сущности. Рациональное экономической планирование всегда находится на втором плане, когда речь идет о событиях исторического масштаба: «Сотни других примеров можно было бы привести, из которых ясно видно, что экономика не является центром тяжести социального развития в целом, несмотря на то, что, бесспорно, она играет важную роль формообразующих процессов в истории... Исторические события, такие как Реформация, Тридцатилетняя война, великие революции в Европе и многие другие совершенно не понятны как чисто экономические» [5].

Роккер пытается определить основные факторы, влияющие на человеческое социальное поведение. В частности, под рубрику воли к власти попадает достаточно большое количество феноменов, оказывающих воздействие на людей с точки зрения идеальных ценностей и норм. Например, сюда Роккер относит религию. Синдикалист полагает, что религия (а вместе с ней и культура в целом) возникла из человеческого инстинкта самосохранения. Однако со временем она начала жить самостоятельной жизнью, оторванной от своего первоначального истока: «Религия и культура коренятся в инстинкте самосохранения человека, который наделяет их жизнью и формой; но, однажды претворясь в жизнь, каждый следует своим путем, поскольку между ними нет органической связи, так что подобно звездам-антагонистам они движутся разными направлениями»[6]. 

Подобная логика рассуждения во многом напоминает зиммелевскую философию культуры. Немецкий социолог считал, что культура, с одной стороны, постоянно порождается живым человеческим творчеством, с другой же, в момент своего возникновения, культурная форма застывает, уже не имея ничего общего с органическим источником. В этом заключен главный парадокс бытия культуры и человека: живое и стихийное может быть «узнано» только в мертвом и застывшем, отчужденных от силы, породившей их [7]. Роккер в этом плане следовал по стопам Зиммеля.

Рассматривая институт религии подробнее, синдикалист полагает, что она напрямую связана с человеческим переживанием смерти. В качестве попытки понять смерть и защититься от нее, люди изобрели ритуалы, верования и богов. Однако предназначение религии – спасти человека от конечности своего существования – со временем трансформировалось в сложную систему культа, который выстраивался по собственным правилам, выполняя иные, отличные от первоначальной задачи избавления от страха смерти, функции.

Именно в религии, согласно Роккеру, коренится источник представления о ценности власти, поскольку божества являются символом могущества. Боги – существа, стоящие над смертными, в чьих руках находится жизнь человека: «Таким образом, даже в своей самой примитивной форме религия была тесно связана с идеей могущества, сверхъестественного превосходства, власти над верующими, одним словом, правлением. Современная филология неисчислимым образом могла бы доказать, что имена различных божеств в своем происхождении переплетались с концептом власти» [8].

Поэтому анархо-синдикалист полагает, что любая политическая деятельность тесно связана со сферой религии, легитимирующей власть той или иной правящей элиты. Он указывает: «Все системы правления и династий древности вели родословную от какого-либо божества, а их представители вскоре осознали, что вера подданных в божественное происхождение господина была непоколебимой основой всех видов власти» [9].

В этих рассуждениях Роккер опирается на опыт различных стран, например, Греции, Египта, Персии, Индии, Китая. Отсюда очевидна неприязнь синдикалиста к любому виду религии как главной причине человеческого рабства, в чем он во многом следует рассуждениям Бакунина. Кроме того,  немецкий синдикалист считает, что в современных ему государствах тоталитарного типа происходит секуляризация религии – а именно, на место Бога в системе культа встает государство и нация. Эти понятия используются в качестве инструмента по удержанию власти правящих кругов, то есть небольшой верхушки, которыми были главы фашистской партии в Италии, лидеры нацистов в Германии или же вожди большевиков в России. Сакральность государства и нации не позволяет людям критически оценивать эти концепты, что идет на руку власть имущим.

Говоря о судьбе Европы, главной религией которой стало христианство, Роккер полагает, что историю этой религии можно разделить на две части. Первой оказались ранние христианские секты, второй – создание христианской церкви, быстро слившейся в единое целое с государственным аппаратом. Для периода сект характерно, что они являлись анти-государственными образованиями, лишенными централизации, а поэтому власти и господства. Когда же многочисленные секты оформились в церковь, то с этого момента началось искажение христианского учения, выродившегося до инструментальной функции в руках правителей. Роккер указывает: «В течение первого столетия христианство объявило войну основополагающим идеям римского государства и всех его институтов и, следовательно, навлекло на себя преследования со стороны этого государства» [10]. Однако возникшая впоследствии церковь стала могущественнейшим политическим институтом в Европе, сохранявшим господство вплоть до момента появления национального государства, поставившего на место Бога самого себя. Именно национальное государство ознаменовало упадок религии и появление новой идеальной ценности, которой стала нация, определяющая жизнь отдельного индивида.

Роккер отмечает, что главным заблуждением по отношению к национальному государству оказывается то, что само оно якобы есть творческая сила, способная как служить самоценностью, так и создавать ценности новые. Для немецкого синдикалиста государственный аппарат – всего лишь инструмент господства одной группы людей над другой. Здесь Роккер вводит важное разграничение между культурой и государством. Первая – «аполитична», ее источник – индивидуальное человеческое стремление. Второе – искусственное создание людей, лишенное творческой энергии.

В подобном разделении культуры и государства, Роккер непосредственно ссылается на Ницше, «последнего аполитичного немца». В частности, базельский профессор в своем первом несвоевременном размышлении о Давиде Штраусе как раз указывал на непримиримое противостояние между культурой и государством [11]. Он писал: «Однако из всех дурных последствий, которые повлекла за собой последняя война с Францией, наихудшим, вероятно, является широко распространенное и даже всеобщее заблуждение – заблуждение общественного мнения и всех общественно мнящих, будто немецкая культура тоже победила в этой борьбе и потому должна быть теперь увенчана лаврами, подобающими таким экстраординарным событиям и успехам. Эта иллюзия в высшей степени пагубна – вовсе не потому, что она иллюзия (ибо существуют заблуждения в высшей степени целительные и благодатные), но потому, что способна превратить нашу победу в безоговорочное поражение: в поражение и даже искоренение немецкого духа во благо «германского рейха»» [12].

Это несвоевременное размышление написано Ницше после победы Германии над Францией во франко-прусской войне 1870-71 гг, которая в том числе воспринималась как победа немецкой культуры над культурой французов. Ницше занял противоположную к господствующему мнению позицию. Он полагал, что военный успех свидетельствовал об обратном – упадке культуры, даже ее полном отсутствии, поскольку военное превосходство обусловлено такими чуждыми культуре факторами, как дисциплина, жертвенность, храбрость солдат, их подчинение воле вождей и т. п. Здесь обнаруживается подхваченный затем Роккером мотив противостояния культуры и государства в качестве двух непримиримых антагонистов.

В частности, немецкий анархист впоследствии будет так писать об этом: «Культура и государство – пусть никто не будет обманут, антагонисты: «Культурное государство» – это только современная идея. Один живет на другом, один процветает за счет другого. Все великие периоды культуры – это периоды политического упадка. То, что велико в культурном смысле, является не-политическим, даже анти-политическим» [13]. Роккер ссылается здесь на ницшевские «Сумерки идолов» и на «Так говорил Заратустра». Хотя мне кажется, что существует ряд трудностей, не позволяющий согласиться с тем, что «Заратустра» может быть пригоден для анархисткой критики государства. Об этом я надеюсь еще поговорить подробнее в одном из своих текстов.

В этой же главе о противостоянии культуры и государства, Роккер вводит другое важное терминологическое разграничение на область society (общества) и сферу state (государства), являющихся аналогом тённисовских концепций Gemeinschaft'а и Gesellschaft'а соответственно. Общество существует в качестве догосударственного состояния людей. Основным принципом, организующим жизнь в society, является естественный закон (не тождественный физическим законам наук о природе, но скорее понятый в качестве базовых установок человеческого поведения, таких как инстинкт взаимопомощи). Естественному закону, как полагает Роккер, подчинены равные люди, вступающие в добровольные соглашения друг с другом, а поэтому способные избежать насилия. Государство же с его позитивным правом появляется тогда, когда из этого множества равных выделяется группа лиц, ставящая свои интересы выше интересов других, а поэтому использующая государственные законы в качестве инструмента по защите личных корыстных стремлений.

Для Роккера социальность является неотъемлемой чертой человека, что сближает его со взглядами Кропоткина. В «естественном состоянии» люди способны взаимодействовать друг с другом вне власти и господства, в чем Роккер встает в прямую оппозицию к Гоббсу, который, наоборот, полагал, что «война всех против всех» определяет взаимоотношения людей в безгосударственном состоянии. Роккер указывает: «Идея, что человек по своей природе является социальным существом, та, против которой Гоббс решительно выступал. По его убеждению, в первобытном человеке не существовало социальных чувств, но только жестокий инстинкт хищного животного, далекого от какой-либо заботы о благополучии других. Различие между добром и злом совершенно неизвестно в естественном состоянии. Концепты добра и зла впервые были даны человеку государством, ставшим, таким образом, основателем всей культуры» [14]. Для немецкого же синдикалиста подобный взгляд на человеческую природу оказывается ошибочным, поскольку за ним скрывается желание оправдать существование государства, что невозможно для анархического мировоззрения. 

Стоит отметить, что образцом естественной солидарности человека с человеком для Роккера является средневековый город, где существовали цехи ремесленников. Здесь немецкий анархист всецело следует за своим учителем Кропоткиным, который также полагал, что средневековый город с его цеховой организацией должен служить примером органической взаимопомощи между людьми. К слову, схожей точки зрения придерживался и Ландауэр, что было проговорено им, например, в работе «Революция» (1907) [15].

Поворотным пунктом в разложении средневековой общины для Роккера послужил Ренессанс, с его культом великого человека, отпадающего от коллектива. Именно этот новый тип человека, руководствующегося макиавеллиевской философией, стал создателем национального государства. Роккер пишет: «Ренессанс был временем распада. Люди превратились в толпу, и из толпы образовалась нация, которая должна была стать ступенькой к новому государству. Это очень поучительно, поскольку показывает, что весь властной аппарат национального государства и абстрактная идея нации выросли на одном дереве. Не случайно Макиавелли, теоретик современной политики силы, был самым рьяным защитником национального единства, сыгравшего ту же роль для нового государства, что и объединение христианства в церковь» [16]. 

Тенденцию к возникновению национального государства, начавшуюся на юге Европы, в северных странах подхватил протестантизм. Преследуя цель освободиться от власти церкви, на ее место протестанты поставили государство. Показательным примером этого служит история Англии, где стремление королей обрести независимость от папства, став единоличным источником власти, и послужило принятию протестантизма. 

Здесь вырисовывается следующая картина роккеровского взгляда на человеческую историю. Изначально люди пребывали в естественном состоянии, для которого характерны чувства взаимопомощи и солидарности. Несмотря на то, что конфликтность якобы была чужда первобытному человеку, это не могло избавить его от естественных страхов, таких как страх смерти. Чтобы преодолеть подобное негативное чувство, люди изобрели религию.

Однако будучи искусственным творением, религия начала функционировать по собственным правилам. Главным из них оказалась воля к власти, поскольку конечность человеческого существования объяснялась через вмешательство высших сил, обладающих властью над смертными. В свою очередь, религия послужила тому, что среди изначально равной группы людей выделились непосредственные служители культа, способные влиять на богов. Так возникло социальное неравенство. 

Затем верхушка вождей, благодаря исключительному религиозному статусу, в том числе стала закреплять свое исключительное социальное положение. Последнее означало возникновение государства, законы которого нацелены на сохранение власти господ. Первоначально государство было тесно переплетено с религией. Однако постепенно религиозная область секуляризовалась, оставив «чистое» государство. Соответсвенно, тут потребовался новый способ оправдать государственный институт. Им стала идея нации, якобы за счет государства обретающей свое единство и полноправное место на исторической арене. Роккер полагает, что как у любой религии есть совокупность священных текстов, отвечающих за догматику, так и у национального государства должна быть доктрина, обосновывающая его существование. 

А именно, такой доктриной оказалась идея демократии. Главным ее апологетом для Роккера является Руссо, предложивший концепцию «общей воли», тиранического конструкта, стоящего над отдельными личностями. Понятие «общей воли» есть то, что пришло на смену идее Бога и легло в основу нового типа государства: «Эта сверхъестественная идея, направленная не только на полное уничтожение личности, но также подразумевающая отречение от подлинной гуманности, стала новой причиной существования государства, обретшего свое моральное оправдание в концепции общей воли» [17].

Здесь Роккер вводит важную дихотомию народа и нации. Нация является искусственным образованием в рамках нового типа государства. Анархист считает, что люди в безгосударственном состоянии объединялись в локальные общины со своими частными интересами, что и составляло сущность народа. Нация же возникает в качестве универсального единства людей по одному признаку, под который конкретный человек подходит лишь с большими допущениями. Роккер пишет: «Народ – это всегда сообщество с довольно узкими границами. Но нация, как правило, включает в себя целый ряд различных народов и групп народов, насильственными средствами загнанных в рамки общего государства. Фактически, во всей Европе нет государства, которое не состояло бы из групп народов, изначально разного происхождения и речи, но объединенных в одну нацию исключительно из династических, экономических или политических интересов» [18].

Мне кажется, в процитированном пассаже все также можно услышать отзвук ницшеанской критики государства из «Так говорил Заратустра». Для базельского профессора важен факт того, что народы всегда уникальны, поскольку обладают своим собственным языком добра и зла. Государство же стремится унифицировать этот язык, соединив множество народов в искусственное целое. Этот акт сопряжен с насилием, за счет которого только и возможно сохранять возникшее механическое единство. Поэтому Ницше и называл государство «холодным чудовищем», претендующим на то, что именно оно говорит от лица народов, составляющих его. Но подобный взгляд, согласно немецкому философу, ошибочен. Именно эту интенцию и развивает Роккер в своей концепции национализма. 

Тут необходимо понимать, почему синдикалист в том числе встал в оппозицию к фашистским движениям своего века, которые якобы также пытались установить органическую общность среди населения. Поскольку фашизм неотделим от государства, то та общность, к которой он апеллировал, являлась единством нации, а не народа. Фашизм всегда остается в рамках механический солидарности, используя искусственный конструкт нации в качестве своего основного инструмента. Подлинное органическое согласие в рамках фашистского государства невозможно, потому что само понятие государства, согласно Роккеру, противоречит общности.

Таким образом, государство должно быть преодолено с целью возвращения к органической солидарности. Истоки той силы, способной вести борьбу с государственным аппаратом, обнаруживаются в рабочем движении анархо-синдикализма. Роккер определяет его цели следующим образом: «Идея анархизма – это синтез либерализма и социализма, освобождение экономики от оков политики, освобождение культуры от всей политической власти, освобождение человека в солидарном союзе с человечеством» [19].