Во-первых, мне хотелось бы выразить сожаление относительно того, что наша конференция проходит в этом году таком виртуальном формате, а не в виде личной встречи, как это было в прошлый раз, но понятно, что есть привходящие обстоятельства, с которыми нельзя было не считаться.

 

Во-вторых, что касается темы доклада. Я полагаю, что проблема поиска истины – это вообще, наверное, главный вопрос философии, и именно поэтому стоит о ней поговорить. Первоначально я обозначил тему как «Проблема истины в философии Ницше» и решил поставить эксперимент, просто проанализировав имеющиеся тексты философа и выделив оттуда все высказывания об истине. Предполагалось, что это займёт немного времени, однако на практике оказалось, что это не так, и я успел проштудировать более-менее только первые три книги из собрания сочинений. В связи с этим я считаю необходимым уточнить тему: «Проблема истины в философии раннего Фридриха Ницше», поскольку  взгляды философа заметно менялись со временем, и я подозреваю, что если провести дальнейший анализ, то можно будет в этом убедиться.

 

Возможно, когда мы начинаем говорить об истине, первое, что мы вспоминаем, это цитату из главного мирового бестселлера последних двух тысячелетий. Бестселлер этот называется Новый Завет, а цитата – вопрос о том, что есть истина, который в Евангелии от Иоанна Понтий Пилат, римский всадник, задаёт Иисусу Христу, после чего решает, что этот человек не виновен. Комментируя данный эпизод, Ницше говорит, что сейчас распространена точка зрения, согласно которой Понтий Пилат выступает в качестве такого адвоката Христа. Соответствующее высказывание философ помещает в «Человеческом, слишком человеческом» с подзаголовком «Скепсис христиан», заметив, что христиане воздвигли крест на жутком фоне абсолютной невозможности познания. 

 

Почему я сказал «мировой бестселлер»? Потому что в другом месте Ницше более-менее объясняет, как написать всемирно известную книгу (а если учесть, что Ницше сам написал такую книгу, его слова приобретают особый вес), и его объяснение оказывается непосредственно связано с заявленной темой доклада, а именно с вопросом об истине. Рецепт заключается в том, чтобы представить свою истину в качестве окончательной и устранить всякую неопределённость, которая может возникнуть. Словом, дать человеку окончательную определённость. Такую эту книгу будет читать весь мир. 

 

Если говорить о сложности темы и о том, почему истина вообще становится проблемой, то связано это в том числе с тем, что Ницше стремился быть не то, чтобы объективным, но многогранным. На каждую проблему он старался посмотреть с разных точек зрения – и именно это делает процесс систематизации высказанных им мнений по разным вопросам таким сложным. Румынский философ Эмиль Мишель Чоран сказал по этому поводу, что Ницше принципиально асистематичен и поэтому у него лично глубокое недоверие вызывают те, кто пытается Ницше привести в систему. Подтверждение того, что это действительно так и что асистематичность была для Ницше принципиальной, мы находим в том же «Человеческом, слишком человеческом», где Ницше в качестве одного из основополагающих принципов своего философствования выдвигает принцип «О каждой вещи говорить дважды», поскольку истина, как он замечает, «конечно, может стоять на одной ноге, но лучше, если у неё две ноги, тогда она может ещё и ходить», и тогда можно узнать больше. 

 

И этот принцип «говорить о каждой вещи дважды» уже на самом деле расходится с тем привычным пониманием истины, самым обыденным, которое предложил Аристотель и которое потом повторил Ленин, о том, что истина – это соответствие предмета представлению о нём. Аристотель более-менее настаивал на тождестве понятий самим себе как необходимом условии философствования. У Ницше этот принцип тождества (А=А) запросто нарушается. Нарушается, надо сказать, целенаправленно, вполне осознанно, с целью получения многогранной, а не плоской картины. Отсюда проистекает то, что Ницше гораздо чаще употребляет слово «истина» не в единственном числе, а во множественном, говорит не об «истине», а об «истинах». Он не даёт определения «истин», но более-менее мы интуитивно можем понять, что под истиной понимается соответствие высказывания действительности в некоторой мере, поскольку в той парадигме, в которой мыслит Ницше, истины оказываются относительными. Поэтому их оказывается много, поэтому все они в какой-то степени соответствуют действительности, а в какой-то степени неполны. 

 

Тем не менее иногда Ницше берётся рассматривать явления и процесс поиска истины в таком ключе, когда он пытается говорить о них с позиции абсолютно полной истины. И именно в этом контексте его выводы оказываются наиболее радикальны и пессимистичны, о чём я ещё скажу чуть позже. 

 

Если попытаться всё-таки систематизировать разрозненные высказывания Ницше об истине и свести их в нечто целое, то можно сказать, что проблема поиска истины в его философии сводится к нескольким моментам. Первое – это вопрос о мотивации, о том, почему человек ищет истину. Второе – это вопрос о том, как человек это делает и какие искажения привносятся в этот процесс. И этот раздел, пожалуй, наиболее интересен, поскольку может позволить нам избежать возможных ошибок в этом поиске. И третий раздел – это то, что Ницше всё-таки сказал об истине и к каким выводам он пришёл, возможно, главным из которых является то предупреждение, которое он сделал для искателей истины, предупреждение, которое очень хорошо услышали французские философы второй половины ХХ века и на которое, возможно, следует обратить внимание нам. 

 

Но начнём с того, зачем человек, собственно говоря, истину ищет. Ницше не был бы самим собой, если бы не поставил под сомнение саму целесообразность поиска истины. И он это делает. Он говорит о том, что это обычно весьма почтенное стремление. Но что стоит за ним? Ницше пытается выявить его генеалогию и выясняет, что стоит за ним, прежде всего, желание человека не быть обманутым. Причём он делает особую оговорку: «Не быть обманутым с вредом для себя». Человек в принципе существо лживое, и ему нравится обманываться. Когда мы смотрим на игру актёров в театре или кинофильме, нам это нравится, хотя мы прекрасно понимаем, что перед нами обман, иллюзия. Но вот когда нас пытаются обмануть на деньги или ещё что-то в этом роде, нам это уже не нравится, мы понимаем, что это несёт нам какой-то вред, и именно из вот этого стремления не быть обманутым возникает желание истины.

 

Кроме того, мы смотрим на людей, которые занимаются обманом профессионально, на то, как относится к ним общество, понимаем, что лжецам не доверяют, и из недоверия к лжецам, из общественного осуждения лжецов рождается представление об истине как о чём-то достойном, возвышенном, хорошем, как о том, что этому противостоит. Но это представление, возникающее из антитезы, как и само выведение понятий по принципу «от противного», вообще достаточно коварно. Ницше говорит о том, что антитеза – это такие узкие врата, как разчерез которые к истине и примешивается заблуждение. 

 

Итак, изначально у нас есть желание того, чтобы нас не обманули с вредом для нас, и затем возникает стремление, по сути дела, к справедливости. Конечно, впоследствии, в черновиках «Воли к власти», Ницше скажет, что Платона, который связал истину с красотой и добром, за это надо было бы выпороть. Но ранний Ницше ещё рассматривает стремление к справедливости как одну из составляющих истины, причём составляющую необходимую. Для Ницше истина не была чем-то абстрактным и отвлечённым. На заре своего философствования он мыслил её как некую деятельную справедливость, и Вагнер был ему симпатичен как раз тем, что истины, которые он высказывал, виделись Ницше не «домашними, прирученными истинами», а истинами деятельными. 

 

На примере учёного Ницше рассматривает то, как процесс поисков истины может подвергаться влиянию различных факторов, которые не имеют к познанию как таковому никакого отношения, но тем не менее способны существенно на него повлиять. Они касаются исходной мотивации искателя. Первое, что может двигать искателем или учёным, это охотничий азарт. Он горит желанием отыскать эту спрятавшуюся где-то там истину и, найдя её, порадоваться, выследить и подстрелить дичь. Далее. Это может быть страсть к противоречию. Ницше говорит о том, что наука и её точные методы возникли из личной неприязни различных мыслителей друг к другу. Например, Демокриту не нравится то, что говорит его оппонент, и он начинает ему возражать. Тот не соглашается, завязывается дискуссия, и из полемики, из этой войны возникает необходимость совершенствовать своё оружие в борьбе с противником. Так возникают строгие научные методы, которые позволяют ловить оппонента, показывать его глупость и таким образом торжествовать над ним.

 

Далее у нас есть самый худший, наверное, вариант поисков истины, когда мы ищем истину, которая уже найдена. Мы уже знаем, что нам надо найти. У нас есть представления, которые одобряются обществом, церковью, государством, известные, удобные истины, и мы начинаем эти истины «искать», хотя они в общем-то уже всем давно известны, и показывать, что мы их нашли. И все нам хлопают и говорят, какие мы молодцы и как замечательно. И ещё государство нам деньги за это приплачивает. Это та разновидность профессоров, которую так ненавидел «воспитатель» Ницше Шопенгауэр и которую точно так же вслед за ним осуждал Ницше, поскольку для Ницше, как и для Шопенгауэра, было очевидно, что государству на самом деле безразлично, является ли то или иное учение истиной или нет – оно использует всё, что ему полезно, вне зависимости от того, истина это, полуистина или заблуждение. Всё идёт в ход. Но понятно, что если мы этим занимаемся, то никакого принципиального познания, ничего нового, никакой настоящей истины, которая не зависит от наших убеждений и никому не служит, мы найти таким образом не можем. 

 

Мы можем заниматься научным исследованием, поскольку у нас были определённые наставники и учителя. Нам нравится их позиция, мы их любим и развиваем свои научные теории только потому, что наши учителя нам симпатичны, и мы хотим, чтобы их учение сохранилось. Соответствует при этом их учение истине или нет, нас в общем-то в данном случае тоже уже не так заботит. 

 

Наконец, мы можем заниматься научным исследованием и поиском истины по привычке. Есть такая разновидность собирателей, толкователей, составителей указателей, гербариев, кабинетных учёных, которые привыкли всю жизнь копаться в разных книжках, дотошно сверять факты, и вот они этим занимаются, потому что больше им заняться нечем, а это для них привычное дело. Они могут вариться в своём соку, искать одобрения других таких же учёных и заниматься поиском истины с тем, чтобы им не обязательно всё общество, но хотя бы коллеги похлопали и восхитились их научными достижениями. В конце концов они просто могут быть тщеславны и хотеть прославиться. Итак, у нас есть такой компендиум разного рода искажений мотивации, которые, если они окажут нас влияние, извратят весь процесс наших поисков и его результаты. И это, конечно, нужно принимать во внимание. Но есть и ряд других ловушек в самом поиске.

 

Первая же опасность, которая нас подстерегает на пути к истине, заключается, как ни странно, в любви к самому процессу, который начинает интересовать нас больше, чем его результат. Во времена Ницше нашлись люди, которые не стеснялись даже в этом признаваться. В частности, Ницше цитирует Лессинга, который прямо говорит о том, что его истина не так уж интересует, но ему нравится сам процесс поиска. Вряд ли стоит как-то особо комментировать бессмысленность подобного подхода. 

 

Вторая опасность, о которой нас предупреждает Ницше, это наша обречённость на одиночество. На самом деле не так уж много людей заняты поиском истины, и ещё меньше тех, которые заняты её поиском серьёзно. Поэтому на примере Шопенгауэра Ницше показывает нам, что поиск истины сделает нас очень одинокими. Нас не поймут не только окружающие, но даже наши самые близкие друзья и наши учителя – даже с ними нам придётся спорить, вступать в конфронтацию, ощущать отчуждение от них просто потому, что для нас истина имеет большее значение, чем дружба, личные привязанности и личные связи. И хотя, конечно, теоретически мы можем ощущать своё единство с искателями истины всех времён, но это будет какое-то очень абстрактное единство. По факту мы будем одиноки.

 

Следующую серьёзную опасность можно назвать отчаянием в истине, которое вполне у нас может возникнуть. Эта опасность во многом проистекает из субъективности человеческой природы, из того простого факта, что, когда мы ищем истину, мы пытаемся найти объективное, независимое знание, в то время как на самом деле мы не можем выпрыгнуть из себя и посмотреть на этот мир совершенно со стороны. И эта невозможность достичь объективного знания, если она серьёзно будет нами воспринята, действительно может повергнуть нас в отчаяние. Ницше приводит в качестве примера Генриха Клейста, немецкого драматурга, поэта-романтика, который очень серьёзно, очень внимательно прочитал Канта. И из внимательного прочтения Канта у него родилось понимание того, что мы не можем постичь абсолютную истину. Мир явлений – пожалуйста, вот он перед нами, но истина сама по себе, истина абсолютная, объективная, для нас недостижима. И эта идея недостижимости истины, которая напрямую следует из кантовской философии (Нишце эту философию называет, кстати, «разъедающей»), конечно, может нас очень сильно огорчить. Мы можем прийти к полнейшему отчаянию и застрелиться, как Клейст, или, по крайней мере, оказаться в состоянии глубокой депрессии. И более того, никаких перспектив на то, что человечество когда-нибудь эту объективную истину отыщет, Ницше нам не даёт. В работе «О пафосе истины» философ говорит о том, что если бы был какой-нибудь демон, который посмотрел на историю человечества объективно, охватил её единым взглядом, то он сказал бы следующее:

 

«В некоем отдалённом уголке вселенной, разлитой в блёстках бесчисленных солнечных систем, была когда-то звезда, на которой умные животные изобрели познание. Это было самое высокомерное и лживое мгновение мировой истории: но всё же лишь одно мгновение. После этого природа ещё немножко подышала, затем звезда застыла и разумные животные должны были умереть. И как раз вовремя: ибо сколь бы велико ни было их познание, которым они чванились, в конце концов, к великой своей досаде, они пришли к тому, что всё было познано ими неверно. Они умирали и, умирая, проклинали истину. Такова была порода этих отчаянных зверей, которые изобрели познание».

 

Ницше говорит нам о том, что истины обладают разной ценностью. Существует много бесполезных истин, знание которых нам решительно ничего не даёт. Наука, конечно, занимается и их собиранием, но никакого практического значения для нас они не имеют. Ну, например: «Александр Македонский любил яблоки». Истина? Истина. Кому-нибудь стало от неё теплее, светлее, мы узнали что-нибудь новое, что бы нас принципиально обогатило? Нет. И тем не менее такими истинами можно забить себе голову до краёв. 

 

Кстати, у нас есть представление о том, что истина сделает нас счастливыми, что мы узнаем истину и нам будет хорошо. Нет! Ницше говорит о том, что на самом деле счастливыми нас чаще всего делают заблуждения, а истины нас, как правило, огорчают. В заблуждениях содержится огромная энергия. Буквально родники энергии били, например, из заблуждений, которыми была вдохновлена Реформация. Или – другой пример – у нас есть искусство. Искусство практически целиком основано на воплощении человеческих заблуждений, на обмане. И тем не менее искусство нас вдохновляет, радует. А вот истина…

 

Истина не обязательно популярна. Если есть какое-то учение, которое все считают истинным, то это ещё ни о чём не говорит. Истина никак не связана с верой. Если у нас есть сильная вера во что-то, это совершенно ничего не доказывает, кроме того, что у нас есть сильная вера. 

 

Далее. Истина и логика. Мы можем думать о том, что можем найти истину с помощью логики, но проблема в том, что логика – это чисто формальное условие познания. Если есть ошибка в исходных посылках, все наши безупречные логические построения, по сути, оказываются бессмысленными. Мы можем также использовать интуитивные методы познания истины, но Ницше предупреждает нас, что их нужно проверять.  

 

Ницше задаёт совершенно крамольный вопрос о том, является ли наш язык подходящим для выражения истины. И здесь как раз он обращается к такому пониманию истины, которое очень близко кантовскому представлению о вещи в себе, об абсолютно объективном, независимом знании. И естественно, Ницше приходит к выводу о том, что язык совершенно не подходит для выражения истины, что это просто набор метафор, метонимий, неких стёршихся монет, на которых изображения-то в общем уже почти и не видно, которые, конечно, отображают какие-то аспекты реальности, но настолько антропоморфно, что к подлинной истине нас язык не выведет.

 

Пожалуй, самое главное и самое большое предупреждение, которое Ницше нам делает, это его тезис о том, что самый опасный враг истины – это не ложь, а убеждение. Если у нас есть убеждение, что мы обрели абсолютную истину, нам конец. Причём это не только наша проблема – это автоматически становится также и проблемой окружающих. Потому что если мы у нас есть убеждённость в то, что мы обрели абсолютную истину, то мы можем использовать абсолютно любые методы для того, чтобы это священное, могучее, великое знание сохранить. И каково бы ни было содержание этой самой истины, которую мы посчитали абсолютной (и сколь бы ничтожна она в действительности не была), если мы убеждены в своём обладании ей, мы получаем все возможности для оправдания тирании. 

 

Со времён средневековой инквизиции человеческая история неоднократно подтверждала положение о том, что нет ничего опасней человека, который считает, что уже обрёл всю полноту истины, а не просто немного приблизился к ней. У нас и сейчас есть, например, террористы-фанатики, которые абсолютно уверены в том, что обладают абсолютной истиной. Другой пример – тоталитарные системы ХХ века. Те, кто планировал и осуществлял репрессии, были убеждены, что обладают абсолютной истиной, а несогласных имеют полное право отправлять в концлагеря ради её защиты. 

 

Но даже если у нас нет политической власти и мы занимаемся лишь мирным философствованием, однако мы решили, что нашли абсолютную истину, тем самым мы просто закрыли себе пути для познания. Мы больше ничего не можем узнать. Как констатировал Ницше, партийный человек уже не учится, не познаёт. Он разузнаёт и судит…Я хочу искренне пожелать всем нам не думать, будто мы нашли абсолютную истину, и помнить о том, что мы всегда имеем дело только с относительными истинами.