Понятие экспозии я рассматриваю как базовое понятие философии Ницше, через которое мы можем понять и связать воедино все его концепты и сочинения, хотя по ряду причин, до сих пор в ницшеведении этому понятию уделялось мало внимания. Возьмём конкретно цитату из Ницше, отрывок из "Весёлой науки", озаглавленный как Die Explosiven, цитирую: "Если учтут, как нуждается в эксплозии сила молодых людей, то не подивятся грубости и неразборчивости, с какими они решаются на то или иное дело: что прельщает их, так это не само дело, а видимость азарта, разгорающегося вокруг дела, как бы видимость горящего фитиля. Тонкие соблазнители делают ставку именно на это, они умело направляют их эксплозию туда, где она может разрядиться, и, обещая заманчивое дело, обходятся без каких бы то ни было разумных доводов: доводами такие пороховые бочки не возьмёшь". 

 

Иными словами, эксплозия – это некоторый потенциал действия ради самого действия, а не ради накопления и присвоения каких-либо благ и статусов. Наоборот, все эти блага и статусы являются средством на пути реализации эксплозии, игрушками в руках азартных индивидов. Вот другая цитата из Ницше, близкая по смыслу: "«44. Мое понятие гения. – Великие люди, как и великие времена, суть  великие эксплозивы (нем. Explosiv-Stoffe), в которых накоплена огромная сила; их предусловием, исторически и физиологически, всегда является то, что на них долго собиралось, накапливалось, сберегалось и сохранялось, – что подолгу не происходило никаких взрывов". Как правило, в наших переводах немецкое Explosiv-Stoffe переводят как взрывчатые вещества, что выглядит, как некоторая метафора, иносказание, я полагаю, что у Ницше это понятие является строгим термином. Процитированный выше отрывок имеет продолжение, я бы хотел процитировать его окончание. "Гений – в творчестве, в деле – необходимо является расточителем: что он расходует себя, в этом его величие… Инстинкт самосохранения как бы снят с петель; чрезмерно мощное давление вырывающихся потоком сил воспрещает ему всякую такую заботу и осторожность. Это называют “жертвой”; восхваляют в этом его “героизм”, его равнодушие к собственному благу, его самопожертвование идее, великому делу, отечеству – сплошные недоразумения… Он изливается, он переливается, он расходует себя, он не щадит себя, – с фатальностью, роковым образом, невольно, как невольно выступает река из своих берегов. Но если таким эксплозивным индивидам люди многим обязаны, то за это им также и много подарили, например: нечто вроде высшей морали… Это ведь в духе людской благодарности: она неверно понимает своих благодетелей".

 

Здесь в оригинале Ницше тоже использует термин Explosiven. И это встречается повсеместно в его сочинениях. Везде, где в переводе мы встречаем термин "взрывчатка", "взрывчатые вещества", в оригинале там речь идёт о эксплозии. В немецком языке есть несколько терминов для обозначения взрывчатки, эксплозия является вовсе не единственным. При этом эксплозия не ограничивается физическим смыслом. Для физического взрыва используется термин der Detonation. Эксплозия же – это скорее быстрое снятие напряжения, которое до этого долго накапливалось. При этом наружу вырывается колоссальная энергия. Противоположностью эксплозии является понятие имплозии, имплозия  – это взрыв, направленный вовнутрь, сжатие, накопление. Самосохранение, выживание самых приспособленных, скупость – это всё можно рассматривать как разновидности имплозии. Эксплозия, наоборот, это взрыв, направленный наружу, и по Ницше, получается, что это главный инстинкт высших биологических типов, включая и типы человека. В то время как имплозия является главным инстинктом низших типов, хотя нельзя забывать, что нередко перед взрывом, направленным наружу, взрывчатое вещество должно сильно сжаться вовнутрь, то есть, имплозия служит для целей эксплозии. А вот эксплозия никак не может находиться на службе у имплозии. Например, воля к власти – это имплозия, но она почти всегда является неизбежным спутником и условием эксплозии. Но ницшевское понятие wille zur macht, которое нередко переводят как “волю к власти”, по смыслу близко не к имплозии, а к эксплозии, поэтому перевод “воля к мощи” будет ближе по смыслу. И всё-таки, использования термина “эксплозия” я считаю более выгодным, чем термин “воля к мощи” по той причине, что у эксплозии есть явная противоположность – имплозия. Если брать волю к власти, то её противоположностью будет нечто вроде воли к безвластию, что звучит как абсурд, если брать волю к мощи, то противоположность её – воля к немощи, что тоже не выражает даже близко сути термина. А вот имплозия, как противоположность эксплозии, наиболее полно позволяет понять суть эксплозии и воли к мощи. И хотя термин “имплозия” я не встречал у Ницше, возможно, он есть на языке оригинала, но так или иначе он подразумевается, как некий антипод воли к мощи.

 

Понятие эксплозии я так или иначе раскрывал во многих своих статьях на сайте nietzsche.ru , включая такие публикации как "Эгоизм щедрости", "Ницше - ученик Гёте" и "Понятие эвтаназии в философии Ницше". Последние две статьи я считаю фундаментальными, призванными разделить мировое ницшеведение на до и после. Я понимаю, насколько тенденциозно это звучит, поэтому прошу не щадить меня в комментариях. Вместо термина "эксплозия" я также использую в своих публикациях такое понятие как "щедрость", только всегда стараюсь подчёркивать, что речь идёт о щедрости в безнравственном смысле.  В статье "Эгоизм щедрости" я ссылаюсь на результаты экспериментов, которые проводились шведскими и датскими учёными. Они исследовали, как действуют проявления щедрости на мозг человека. При этом в указанной статье я привожу те же цитаты из Ницше, что приводил выше, но тогда я ещё частично  находился в плену старых представлений, и потому эксплозию тоже переводил как "взрывчатку" или "взрывчатые вещества". Хотя, этот термин намного сложнее. Так вот, шведские и датские исследователи пришли к выводу, что когда человек проявляет щедрость, у него в мозгу выделяются нейромедиаторы счастья. Из этого я делаю вывод, что человек может проявлять щедрость совершенно ради эгоистической цели, то есть, ради этих самых нейромедиаторов счастья. При этом, если он ограбит одного человека, чтобы подарить награбленное другому человеку, то в мозгу выделяется те же самые нейромедиаторы. Для мозга в данном случае нет никакой разницы, и никаких моральных принципов. Вот такой вот эгоизм щедрости и можно рассматривать как синоним эксплозии. Подобных эгоистов можно назвать эксплозивами. Эгоизму щедрости противостоят одновременно имплозивный эгоизм и альтруизм. Ну, имплозивный эгоизм, понятно, это, грубо говоря, скупость, а альтруизм – это гипотеза, согласно которой, человек может делать что-то ради других людей. Альтруизм, конечно, требует от человека в известной степени отказа от собственной физиологии, то есть, его можно рассматривать, как форму болезни или невроза. Более того, не понятно, зачем вообще нужен какой-то альтруизм, если есть эгоизм щедрости? Условно, я и так накормлю голодного и помогу покончить с собой тому, кто об этом просит, и сделаю это не ради них, а исключительно ради себя любимого. Никакая мораль здесь вовсе не нужна. Вообще, как я понял, для Ницше альтруизм – это то, что называется "мораль рабов". А эгоизм щедрости – это есть то, что он называет "мораль господ". То есть, мораль рабов всегда подразумевает выгоду другого человека, твою выгоду, в то время как мораль господ подразумевает в первую очередь мою личную пользу, а именно: нейромедиаторы счастья, которые выделяются у меня в мозгу при проявлении щедрости. 

 

Хотя, тут ещё нужно разобраться, что представляют собой эти нейромедиаторы, и действительно ли это нейромедиаторы или это какие-то другие гормоны? В исследовании шведов и датчан я не увидел убедительных доказательств, что речь идёт именно о нейромедиаторах, они это скорее предполагают, но совершенно точно можно сказать, что в кровь выделяются некоторые гормоны, которые дают человеку ощущение счастья. Я предполагаю, что это гормоны, которые ускоряют так называемый обмен веществ. Например, таким гормоном является мужской гормон тестостерон, который, помимо всего прочего, ускоряет расщепление жиров в организме человека. Хотя, нужно сказать, что выдающийся физик Шрёдингер в своей книге "Что такое жизнь с точки зрения физики?", предлагает вовсе отказаться от такого понятия как "обмен веществ", считая его совершенно абсурдным. Шрёдингер утверждает, что этот термин ничего не говорит об отношении живого организма к окружающей среде и предлагает заменить термин "обмен веществ" на термин "борьба против уравновешивания с окружающей средой". Согласно Шрёдингеру, все процессы в живом организме направлены против термодинамического равновесия с окружающей средой, тем самым живой организм как бы крадёт энтропию из окружающей среды, заставляя её уменьшаться. Напомню, что в естественных процессах энтропия, наоборот, всегда должна возрастать. Так вот, если мы последуем совету знаменитого физика и заменим термин "обмен веществ" на борьбу против уравновешивания со средой, то мы куда более полно сможем раскрыть понятие эксплозии. Гормоны, подобные тестостерону, ускоряют и делают более эффективной такую борьбу организма против его термодинамического равновесия со средой, они позволяют более эффективно уменьшать энтропию. Чем больше живой организм проявляет эксплозии, чем больше реализуется его эгоизм щедрости, тем больше он может игнорировать окружающую среду. Можно сказать, что посредством эксплозии живой организм как бы сбрасывает то напряжение, что возникает в нём под воздействием окружающей среды, и за это организм вознаграждает себя некими гормонами, вызывающими ощущение счастья в мозгу. 

 

В целом то, что я говорю, это вещи вполне очевидные ещё с глубокой древности, которые лишь по недоразумению были забыты в наше время. Например, в римском праве мы не встретим такого понятие как "альтруизм", зато мы встречаем в источниках два понятия пользы, которые обозначаются двумя разными словами. И одно понимание пользы – это польза для накопления и присвоения, а другое, кстати, от латинского utilis – это польза эксплозивная, то, что полезно для освобождения от бремени. Например, услуги акушера при родах - это utilis, он помогает избавиться от бремени. Средства для такой пользы  могут быть какими угодно, вплоть до самых безнравственных, единственное условие, они не должны быть мучительными, не должны делать больным и множить число больных на земле. Поэтому даже казнь преступника древние римляне старались сделать максимально безболезненной, да и вообще, безболезненная смерть рассматривалась как форма милосердия, своего рода разновидность эксплозии. Сравним с христианами, которые изобрели столько орудий пыток разной степени изощрённости. И вообще, судя по всему, цель христианства изначально заключалась в том, чтобы делать людей больными и множить число больных на земле. Само понятие альтруизма, я думаю, тоже было придумано христианством, и оно призвано было заменить античные представления о пользе, которые я назвал эгоизмом щедрости. Вообще, водораздел между эксплозией и имплозией, между моралью господ и моралью рабов проходит именно между античным мировоззрением и христианством. Чтобы сделать альтруизм легитимным понятием, нужно было сначала уничтожить все представления о эгоизме щедрости, все представления о эксплозивной пользе, чтобы любого эгоиста можно было назвать скупым. Только когда в головах укоренилось это заблуждение, что эгоизм – это скупость, тогда стала возможной проповедь альтруизма и сострадания. Опять же, античные эгоисты щедрости не придавали большого значения состраданию, справедливо предполагая, что сострадание только умножает число страданий на земле, в то время как эксплозия заключается в уменьшении числа этих страданий. Действительно, если кто-то страдает, и я ему сострадаю, то страдающих становится уже двоя. Чтобы уменьшать число страданий на земле, нужны вовсе не альтруизм и сострадание, а, такие распространённые в Античности вещи, как бесплатные раздачи хлеба и бесплатные раздачи яда для совершения самоубийства. 

 

Когда появляется христианство, оно в первую очередь запрещает именно эвтаназию и аборты, сейчас этот запрет нам кажется вполне логичным и нравственным, а во времена раннего христианства это выглядело, как какая-то странная диковина. Действительно, к моменту принятия христианства в Римской империи ассистирование при совершении самоубийства считалось уже в порядке вещей, каждый город имел при себе запасы яда, которые выдавались гражданам, обратившимся с соответствующей просьбой к сенату. Вот, например, что пишет в своих сочинениях поздний мыслитель Римской империи – Либаний: "Пусть тот, кто не хочет больше жить, изложит свои основания ареопагу и, получивши разрешение, покидает жизнь. Если жизнь тебе претит — умирай; если ты обижен судьбой — пей цикуту. Если сломлен горем — оставляй жизнь. Пусть несчастный расскажет про свои горести, пусть власти дадут ему лекарство, и его беде наступит конец". Либаний, конечно, сделал себе карьеру при императоре Юлиане, который вошёл в историю как реставратор язычества под прозвищем Отступник. Но и при тех императорах, что были после Юлиана, Либаний находился на высоких должностях и пользовался уважением. Это говорит о том, что даже ещё во время первых вселенских соборов у христиан в Римской империи повсеместно практиковалась эвтаназия, и запрещена она была только тогда, когда христиане с позволения императора начали буквально громить хранилища ядов. Зачастую эти хранилища находились не где-нибудь, а в языческих храмах. То есть, я хочу, чтобы было понятно, насколько аномальной, странной, выходящей из ряда вон религией тогда было христианство. С одной стороны мы знаем, что существует клятва Гиппократа, которая запрещает врачу быть ассистентом при совершении самоубийства и запрещает врачу совершать аборты. Часть врачей, безусловно, следовала этой клятве и в Риме. С другой стороны, мы знаем, что аборты и эвтаназия там были совершенно обыденными явлениями, как поход к зубному. Вопрос, кто же помогал совершить эти аборты и эвтаназии? Ответ может быть только один: этим занимались языческие жрецы. В целом, мы знаем, что задолго до появления медицинской науки именно некоторые религиозные служители занимались медициной, в Египте, например, жрецы, которые бальзамировали и мумифицировали тела знатных особ, были чуть ли не единственными, кто разбирались в анатомии человека, поэтому только они и могли оказывать медицинский услуги. В древних Греции и Риме больницы как правило представляли собой святилища, посвящённые богу Эскулапу. Следовательно, именно эти служители культа помогали гражданам в совершении абортов и самоубийств. Кстати, эвтаназия переводится с греческого, как хорошая смерть или радостная смерть. 

 

Не во всех религиях жрецы помогали людям совершать аборты и эвтаназию, как у древних римлян, но я не могу вспомнить ни одну религию, где такая помощь была бы запрещена. В этом плане христианство действительно является какой-то аномалией на фоне остальных религий до него, оно запретило то, чего до него никто не додумался запретить, более того, христианство ввело этот запрет как раз на пике, в самый разгар практики эвтаназии в Античности. Ведь никогда практика ассистирования при самоубийстве не была так хорошо отлажена, как в поздней Римской империи. Про запреты самоубийства в иудаизме я сейчас не говорю, потому что единого иудаизма в Римской империи не было, были несколько течений, одно из которых – садукеи, было вполне лояльным Риму и господствовало в Иудее, другие течения были в оппозиции и были реакционны по отношению к римских обычаям. Одно из таких реакционных течений и выросло в иудаизм в его современном виде, другое вот  выросла в христианство. Если мы попытаемся разобраться в том, что является уникальной чертой именно христианского вероучения, в чём оно отличается от остальных религий, то очень легко можно запутаться. Очень многое в христианстве позаимствовано из других религиозных и общественных культов, например, христианская архитектура напоминает храмы Митры, а церковная литургия буквально копирует греческий театр. А уж догматы и вовсе представляют собой сплошь заимствования из иудаизма и римского права. И всё-таки, есть нечто, что христианство ни у кого не позаимствовало, а изобрело само, уникальная особенность этой религии – это запрет абортов и эвтаназии. И Ницше, кстати, понимает это. Вот, например, его цитата из “Сумерек кумиров”:" Гордо умереть, если уже больше нет возможности гордо жить. Смерть, выбранная добровольно, смерть вовремя, светлая и радостная, принимаемая среди детей и свидетелей: так что ещё возможно настоящее прощание, когда тот , кто прощается, ещё здесь, с нами , а равным образом действительная оценка достигнутого и того, чего желал, подведение итога жизни — всё это в противовес той жалкой и ужасающей комедии, которую делало из смертного часа христианство. Никогда не следует забывать христианству того, что оно злоупотребляло слабостью умирающего для насилования совести, а обстоятельствами самой смерти — для оценки человека и его прошлого". 

 

Очевидно, что Ницше в этой цитате имеет в виду обряд исповеди, в особенности предсмертную исповедь, которая представляет собой особенно мучительное насилие над человеком. Кроме того, Ницше считает проявлением нечистоплотности то, что христианство вместо того, чтобы облегчить предсмертные муки индивида, наоборот, использует эти муки и сами обстоятельства смерти для того, чтобы оценить его прошлую жизнь. Мы знаем, что и в наше время многие нечистоплотные критики оценивают так жизнь уже самого Ницше, который умер в муках, и рассматривают такую смерть как аргумент против его философии. Хотя, на деле, мучительная смерть Ницше - это как раз аргумент против христиан и немцев того периода, которые не смогли прочесть в его сочинениях самого главного, и не поднесли ему чашу с ядом, чтобы облегчить его муки.  Иными словами, больше всего великий мыслитель пострадал как раз от христианской нечистиплотности. Разумеется, до христианства ни один священнослужитель до такой нечистоплотности не опускался, и если он не мог облегчить предсмертные муки умирающего, то и глумиться над этими муками в своих моральных проповедях тоже себе не позволял. 

 

Но если говорить о том нововведении, которое появилось благодаря христианству, то это именно обряд исповеди. Понятно, что исповедь - это подражание античным обрядам очищения, только смысл данного обряда извращён до полностью противоположного. Христианин может совершить убийство, воровство, изнасилование, затем исповедаться, и если священник сочтёт нужным, получить отпущение грехов. Единственный грех, в котором физически невозможно получить отпущение – это самоубийство. То есть, обязательно нужно каяться и мучиться угрызениями совести. Хотя, здравый смысл нам подсказывает: если жалеешь, например, что украл что-то – верни или раздай украденное, если жалеешь, что убил кого-то – лезь в петлю или прыгай с крыши. Это самый соразмерный способ наказать себя.  Но нет, христианству не нужно воздаяние, ему нужны больные и несчастные, терзающие себя угрызениями совести, которые будут служить для окружающих напоминаем о том, что земля – это место для боли и страданий. То есть, угрызения совести нужны христианству исключительно для того, чтобы превращать землю в юдоль скорби. Это хорошо видно в учении отцов церкви, например, у Августина, у которого самоубийство строжайше запрещено, поскольку это единственный грех, в котором невозможно исповедаться. В дальнейшем ряд церковных соборов официально узаконил этот запрет. Собор в Арле (452 г.) обозначил суицид грехом нравственным. Собор в Орлеане (533 г.) запретил хоронить преступников-самоубийц по христианским обычаям. Собор в Берга (563 г.) применил те же меры ко всем, кто покончил жизнь самоубийством. Собор в Антисидоруме (590 г.) отказывал в приношениях и пожертвованиях от имени погибших от суицида (отказ в божественной благодати). Собор в Толедо (693 г.) определил, что люди, совершившие попытки к суициду должны были быть изгнаны из сообщества.

 

Когда с этим было покончено, христианская нечистоплотность стала проникать во все сферы жизни, в том числе и в такую священную сферу жизни, как война. С некоторых пор христианские священники стали вместе с армиями ходить в поход, но не для участия в боевых действиях, а чтобы вовремя исповедовать умирающих. Разумеется, война в результате этого стала превращаться во что-то отвратительное, в бойню, на которой место воинов занимают боевики. Изначально воин – это представитель элиты, высшей касты общества, а войны происходили со строгим соблюдением рыцарских правил. И только когда человек вдруг отказался от рыцарства на войне, а в боевых действиях помимо элиты стали участвовать все слои общества – тогда в принципе стало возможно такое явление, как пацифизм. В те времена, когда война ещё походила на священнодействие, как обряд жертвоприношения, когда стороны, руководствуясь своим эгоизмом щедрости, строго следовали рыцарским правилами, тогда просто не было смысла в каком-то пацифизме. Только когда из войны исчез эгоизм щедрости, исчезла эксплозия, и стороны стали бороться исключительно за выживание, тогда появились те, кто также ради выживания стали выступать вовсе против войны, как явления. И всё это стало возможным только с появлением христианского запрета самоубийства и запрета быть ассистентом в чужом самоубийстве. Ницше сравнивал такое христианское понимание войны с древнескандинавским, причём всегда в пользу последнего. Как известно, для викинга было честью погибнуть на войне, в посмертии он попадал на пир к всеотцу Одину, где за одним столом со своими врагами весело проводил время. Кстати, погибнуть в бою – это был не единственный способ викинга попасть на пир к Одину. Считалось, что если викинг совершит самоубийство, чтобы не сдаваться в плен, то его также ждёт радостный пир у всеотца. 

 

До христианства существовали многочисленные обряды очищения, которое совершенно не подразумевали угрызений совести, более того, такие угрызения все рассматривали, как явление вредное. Вспомним хотя бы легенду о Геракле, которому обряд очищения велел за его преступление совершить известные 12 подвигов. Разумеется, ни о каких угрызениях совести там не могло быть и речи. Это исключительно эгоизм щедрости, эксплозия. Хотя Гераклу ещё повезло, другому на его месте в качестве очищения могли предложить выпить яд. Разумеется, быть ассисентом в чужом самоубийстве – это не единственное из возможных проявлений эксплозии, но всё-таки, одно из самых базовых. Эвтаназия является тем признаком, по которому мы можем провести водораздел между здоровым и больным типами человека, между высшим и низшим. В конце концов, одно из ключевых положений философии Ницше, которому до сих пор в ницшеведении уделялось так мало внимания – это призыв умереть вовремя. Ницше обращал этот призыв и к самому себе, и даже про Христа он писал, что тот умер слишком рано, проживи он чуть дольше, он бы сам отказался от своего учения. Своевременная, и как он ещё говорит, "радостная смерть" – это важнейший концепт философии Ницше, к которому нам следует отнестись со всей серьёзностью. И закончить свой доклад я хотел бы строками из "Так говорил Заратустра". Цитата: "Многие умирают слишком поздно, а некоторые - слишком рано. Еще странно звучит учение: "умри вовремя!" Умри вовремя - так учит Заратустра. Конечно, кто никогда не жил вовремя, как мог бы он умереть вовремя? Ему бы лучше никогда не родиться! - Так советую я лишним людям. Но даже лишние люди важничают еще своею смертью, и даже самый пустой орех хочет еще, чтобы его разгрызли."