К вопросу об истоках ницшевской онтологии
Андрей Гончарук
Идея обратиться к сравнительному анализу философии Гераклита и Ницше была связана с тем, что именно Гераклита Ницше называл наиболее близким себе по духу среди античных философов. Правда, здесь сразу возникают две проблемы. Во-первых, своим предшественником Гераклита кто только не считал: и стоики, и неоплатоники, и ранние христианские апологеты, и Гегель. Как отмечает Алексей Лосев, «о Гераклите считали нужным высказываться почти все философы, навязывая ему то, что было в их собственном кругозоре. Его объявляли эмпириком и сенсуалистом, рационалистом и почти картезианцем, метафизиком-дуалистом и строжайшим монистом, он был и метафизиком, и кантианцем, и диалектиком, и мистиком, и материалистом». Возникающий вопрос о правомерности этой преемственности делает актуальным исследование данной проблемы.
А во-вторых, произошло это отчасти потому, что, как заметил Ницше, если у книг есть провидение, «оно должно было быть очень злым, если решило отнять у нас Гераклита». Философия Гераклита дошла до нас во фрагментах, в обрывках, и их интерпретация требует хотя бы приблизительной реконструкции исходного текста, а проводить эту реконструкцию можно очень по-разному, подчас весьма субъективно. Строго говоря, мы даже не знаем, как называлось в точности главное сочинение Гераклита и было ли оно вообще единым трактатом. Точнее, то, что оно было единым трактатом, более-менее доказали, но долгое время имела вес теория, согласно которой оно являлось просто собранием афоризмов. По-видимому, как пишет в своём исследовании, посвящённом Гераклиту, Андрей Лебедев, трактат назывался всё-таки «О природе» и представлял собой цельное произведение.
Ситуация осложняется тем, что остался от него набор не просто цитат, но цитат неясных, тяжёлых для понимания. Гераклит выражался иногда очень туманно и загадочно, за что и получил уже в древности прозвище «тёмный». Очень характерен в этом плане дошедший до нас исторический анекдот о том, как Еврипид однажды дал почитать Сократу книгу Гераклита и спросил у него после прочтения, что он о ней думает. Сократ на это ответил: «Я понял из прочитанного примерно половину. То, что я понял, прекрасно, то, чего не понял, по-видимому, тоже».
Из того немногого, что мы знаем о Гераклите, известно, что жил в Эфесе, причём в ту эпоху, когда этот город лишился своей независимости и находился под властью персидской империи Ахеменидов. Ионийское восстание против неё было подавлено, и тираническая форма правления в греческих ионийских городах сменилась демократической. Гераклит был аристократом, его род восходил к одному из основателей города Эфеса Андроклу, сыну афинского царя Кондра. Свой титул базилевса философ уступил младшему брату. Гераклит интересовался политикой, но презирал толпу, говоря про своих сограждан, что их впору было бы повесить за то, что они изгнали Гермодора, который был лучшим из них. Свою книгу по легенде Гераклит посвятил в храм Артемиды Эфесской. Античная традиция приписывала Гераклиту три главных эпитета: тёмный, плачущий и толпохулитель.
Характерно, что как минимум два из этих эпитетов применимы и к Ницше. Совершенно очевидно, что, как и Ницше, Гераклит уделял внимание литературному стилю своего сочинения, и если оно кажется «тёмным», то таким и было задумано. Впрочем, с расхожим мнением о темноте сочинений Гераклита и представлением его пессимизме Ницше в своей провокационной манере берётся спорить.
В частности, в работе «Философия в трагическую эпоху греков» Ницше пишет, что «тёмным, грустным, плачущим, мрачным, меланхоликом, пессимистом и вообще ненавистником находят его только те, кто имеет причины быть недовольным его описанием природы человека. Такие люди, однако, со всеми их симпатиями и антипатиями, любовью и ненавистью, были бы ему совершенно безразличны, и им бы он ответил: «Собаки лают на всякого, кого не знают»… (Здесь Ницше дословно цитирует один из дошедших до нас фрагментов Гераклита).
«От таких-то недовольных и слышатся многочисленные жалобы на темноту стиля Гераклита: вероятно, ни один человек никогда не писал яснее и ярче, – говорит о нём Ницше. – Каким образом философ мог намеренно писать неясно, – как в этом обвиняют Гераклита, – совершенно непонятно: если только он не имеет основания скрывать свои мысли, или не шут, скрывающий за обилием слов отсутствие мыслей».
И надо сказать, что предположение Ницше о том, что Гераклит мог скрывать свои мысли, находит подтверждение в современных научных работах о нём. Относительно того, почему он мог это делать, есть несколько возможных объяснений.
Во-первых, если учесть отношение Гераклита к толпе, не выглядит невероятным предположение, что он хотел скрыть свои выводы и прозрения от черни. (Подобно тому, как впоследствии Аристотель специально излагал свою «первую философию» сложным языком, непонятным для профанов). Этой же цели могло служить и помещение книги в храм.
Во-вторых, как отмечает Андрей Лебедев в книге «Логос Гераклита: Реконструкция мысли и слова», ряд идей Гераклита, связанных с необходимостью панэллинского единства, нужно было скрывать не столько от черни, сколько от персидских властей, против которых эти идеи были направлены.
И наконец, в-третьих, темнота и поэтичность стиля Гераклита приближают его труд к прорицаниям пифии и пророческим текстам, придают ему особую возвышенность, подчёркивая, что Гераклит позиционирует себя не просто как мыслителя, но как глашатая аполлонического Логоса, а божественный Логос, по Гераклиту, превосходит человеческий. У Плутарха сохранилась цитата: «Владыка, чьё прорицалище то, что в Дельфах, и не говорит прямо, и не скрывает, а подаёт знаки». С этим же связано и посвящение Гераклитом своей книги в храм Артемиды, сестры Аполлона. И здесь нужно сказать, что подобный пророческий пафос присущ и Ницше, в особенности в его книге «Так говорил Заратустра».
Что касается отрицания пессимизма Гераклита, то здесь взгляд Ницше более спорен, поскольку ряд высказываний Гераклита как будто подтверждает мрачность его мироощущения.
К примеру, дословная цитата из Гераклита у Климента Александрийского:
«Рождённые жить, они обречены на смерть, и ещё детей после себя оставляют, чтобы родилась новая смерть».
Или у Плотина: «Утомительно одним и тем же изнемогать в трудах и начинать сначала».
Или у Стобея: «Людям не будет лучше, если исполнятся все их желания».
Характерно, что Гераклит обладал довольно интересным взглядом на посмертную судьбу человека: он считал, что есть души, которые нетверды и исчезают сразу же после смерти тела, а есть души добродетельные, которые являются более прочными и сохраняются до мирового пожара. Но когда в конце мирового года наступает великий пожар, то в нём гибнут даже эти, самые стойкие души.
У Лукиана в сатире «Продажа жизней с аукциона. Рыбак, или Воскресшие» Гераклит, отвечая на вопрос о том, почему он плачет, говорит: «Дело в том, чужеземец, что я считаю человеческие дела жалкими и плачевными и не нахожу в них ничего, что бы не было скоропреходящим. Вот поэтому-то я сожалею вас и плачу. И настоящее я не считаю значительным, а то, что будет в будущем, считаю и совсем печальным, а именно, я предсказываю великий пожар и гибель вселенной. Об этом я скорблю, а также о том, что нет ничего постоянного, но всё некоторым образом соединяется как бы в кикеон [т.е. смесь], и тожественны удовольствие и неудовольствие, знание и незнание, большое и малое, верх и низ; всё в круговой пляске обменивается друга на друга в игре вечности».
Отрицая пессимизм Гераклита, Ницше в своей интерпретации его учения делает акцент именно на этой идее игры, снимающей трагизм индивидуального существования.
Когда покупатель у Лукиана задаёт Гераклиту вопрос: «Что же такое вечность?», тот отвечает: «Резвящееся дитя, играющее в камешки, расставляющее их и раскидывающее».
Комментируя это место в работе «О пафосе истины», Ницше писал: «Среди людей Гераклит как человек – невероятен, и если его и видели порой, как он любовался шумной игрой детей, то в это время он думал о том, о чём в таких обстоятельствах не думал ни один смертный, – об игре великого дитяти мира Зевса и о вечной забаве разрушения и зарождения мира».
Таким образом, именно к Гераклиту восходит описанное в «Заратустре» третье превращение духа, согласно которому дух, который стал верблюдом, а потом из верблюда стал львом, из льва должен затем стать ребёнком.
Другой яркий образ из «Заратустры», восходящий к Гераклиту, это сравнение человека и обезьяны: как пишет Платон в «Гиппии большем», «верно сказал Гераклит, что-де прекраснейшая из обезьян безобразна в сравнении с человеческим родом». Ницше продолжает это сравнение и уже сравнивает человека со сверхчеловеком.
Роднит Гераклита с Ницше и прозвище «толпохулитель». Подобно тому, как Ницше интересуют великие люди, а не толпа, Гераклит с крайним презрением относился к демократии как «правлению многих». В частности, он говорил: «Закон и совет: повиноваться одному». «Один для меня десять тысяч, если он наилучший». Или: «Что за ум у них? Что за разум? Они следуют певцам черни и живут по её законам, а того не ведают, что много плохих, мало хороших».
Как и Ницше, Гераклит положительно воспринимал войну, рассматривая вражду и противоборство противоположностей как один из универсальных принципов мироздания.
«Должно знать, что война всеобща, что вражда – справедливость и что всё рождается через вражду и за счёт другого».
«Война – отец всех существ и царь всех существ, одних она обращает в богов, других – в людей, одних делает рабами, других – свободными».
Или, в пересказе Аристотеля, «Враждебное полезно, и из противоположных начал – наилучшая слаженность, и всё возникает в силу вражды».
Смерть на поле боя вызывает у Гераклита восхищение: «Самые доблестные выбирают одно вместо всего – вечную славу у смертных. А большинство обжираются как скоты». «Убитых Ареем боги чтут и люди». «Души убитых Аресом чище тех, что умерли в болезнях». «Великим смертям выпадают великие доли».
Надо сказать, что считали храбрость и смерть на войне почётной все древние греки, однако, провозгласив вражду всеобщим принципом, Гераклит навлёк на себя обвинения в милитаризме, продолжающиеся с древности (в частности, именно в этом его обвиняет Лукиан, называя недружелюбным) и до наших дней (Бертран Рассел утверждал в своей «Истории Западной философии», что Гераклит «не обладал добродушным характером»).
По Гераклиту, однако, если одно из враждующих противоположных начал исчезнет, то мир прекратит своё существование, и именно поэтому пожелание Гомера о том, чтобы из мира богов и людей исчезла вражда, он рассматривает как призыв к концу света. Кстати сказать, Гомера Гераклит предлагал выпороть розгами, как впоследствии Ницше предлагал обойтись с Платоном.
Как и Ницше, Гераклит не слишком доверял разуму, противопоставляя ему интуитивное познание. Согласно Ницше, «царскими владениями Гераклита можно назвать высшую силу интуитивного представления». Широко известно высказывание Гераклита о том, что многознание уму не научает, а если бы научало, то Пифагор был бы поумнее.
Однако, пожалуй, самый важный момент, относительно которого можно сказать, что он был фактически заимствован Ницше у Гераклита или, по крайней мере, Гераклит впервые эту идею высказал, а затем ряд философов, включая Ницше, с нею согласился, это восприятие бытия как становления. В одну и ту же реку нельзя войти дважды, всё непостоянно, элементы переходят друг в друга, мир находится в непрекращающемся движении, и это приводит к тому, что ни одна вещь не может существовать устойчиво и реально. Само бытие является не чем-то пребывающим, а движением, процессом изменений.
Как резюмирует воззрения Гераклита Ницше, «Я не вижу ничего, кроме становления. Не позволяйте обманывать себя. Если вы думаете, что нашли надёжную твердь в этом море становления и всего преходящего, причиной тому – ваша близорукость, а не суть вещей». (Кстати, Гераклит говорил о том, что сущность вещей сокрыта, а не очевидна, она является тем, что нужно постичь). Итак, Ницше говорит от имени Гераклита: «Вы употребляете имена вещей, как будто бы они постоянны: но ведь даже поток, в который вы входите во второй раз, уже не тот, каким он был, когда вы входили в него впервые».
Ещё одна роднящая Гераклита с Ницше особенность – учение о мировом годе. Речь идёт об огромном периоде, который Гераклит оценивал в 16000 или 18000 лет, по истечении которого все светила займут своё исходное положение, и преизбыток огня приведёт к тому, что мир будет уничтожен в пожаре. Затем цикл повторится. Эта идея цикличного повторения мировых периодов имеет параллели, с одной стороны, с древнеиндийскими представлениями, с другой стороны, что более значимо для нашего сегодняшнего разговора, с идеей Вечного Возвращения.
Разумеется, интерпретацию философии Гераклита, которую даёт Ницше, можно обвинить в субъективности. Рассматривая его высказывания, Ницше смещал смысловые акценты в близком себе направлении, например, подчёркивал одиночество Гераклита или его гордость. Он не принял ни пессимизма, который замечали у Гераклита другие философы (например, тот же Лосев), ни идеи Логоса, то есть именно той гераклитовской идеи, которая сыграла столь большую роль в истории человечества, будучи затем воспринятой стоиками и от них христианами. Ницше считал подобное прочтение Гераклита неглубоким и поверхностным, но если мы посмотрим на сохранившиеся цитаты, то найдём среди них те, где Гераклит напрямую пишет о Логосе как о божественном начале, с которым сталкиваются все люди, но лишь немногие способны его постичь, большинство же живёт словно во сне.
Таким образом, именно понимание бытия как становления, а не как чего-то прочного и сущего является, пожалуй, главное чертой, которая роднит философию Ницше и философию Гераклита, перекидывая своего рода мост между ними через разделяющие их почти два с половиной тысячелетия.