Тезисы выступления

 

 

 

 

Фридрих Ницше акцентирует свою философию именно на феномене борьбы, большой внутренней философской войны, битвы, которую каждый, стремящийся к высотам духа, ведет против своих слабостей, против всего того, что – по мысли Ницше – делает его еще очень во многом той самой обезьяной из небезызвестного эпизода с Заратустрой и канатным плясуном.

 

И здесь мы с ходу вполне можем попытаться ввести особое понятие, авторское, которым стоит определить вот эту главную битву человека с самим собой, с тем, что мешает ему идти по пути становления сверхчеловеком, обретения себя сверхчеловеком. Обозначим это понятие немецким словом HAUPTSCHLACHT (что и переводится на русский как «Главная битва»). 

 

Здесь же нужно процитировать Евангелие. Иисус Христос сказал: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю, не мир пришел Я принести, но меч» (Евангелие от Матфея, гл. 10). Эти слова могут означать принципиальное разделение разных позиций в мировоззрении – согласно четко понимаемым сторонами их ценностям. Этот меч у Ницше превращается в ударяющий философствующий молот и выполняет ту же задачу, что выполняет война – она требует от каждого человека, от каждого даже самого вольного разума – четко определиться с взглядами, позицией, философией, со своей стороной. И эта жестокость выпадает философу как тяжелейшая ноша, справиться с которой ему под силу только, опираясь на философию сверхчеловеческого.

 

Перед нами, таким образом, возникает серьезный вопрос – может ли быть еще и разделение типов сверхчеловека и можно ли выделить образ того самого сверхчеловека воинственного, особого, который мог бы быть воплощен, рожден на поле боя?

 

Такой своего рода аватарой сверхчеловека воинственного вполне мог быть Эрнст Юнгер - литературное воплощения себя самого (как участника Первой мировой войны), зафиксированного автором в уникальном «пехотном» автобиографическом романе – «Стальные грозы» (1920). Эрнст Юнгер сам прожил во многом очень похожую на сверхчеловеческую жизнь. Смерть как будто, так и не застала его, он прожил в писательской и общественной активности без болезней 102 года.

 

Молодой Юнгер в жизни и на страницах автобиографического текста «Стальных гроз» ведет свою HAUPTSCHLACHT в двух измерениях. И оба этих измерения роднят, соединяют его с Ницше. В одном идет борьба и одерживается Победа над стадным, низменным, слишком человеческим. Ницше именно в Победе видит смысл войны, мы знаем это по фрагменту Заратустры «О войне и воинах». А в другом измерении Юнгер воплощает воинственное сверхчеловеческое в реальной жизни. Это уже практическая боевая философия.

 

Сверхчеловеческое в юнгеровском фактическом, реальном воплощении на поле боя объясняет это самое сверхчеловеческое – еще и как витальный феномен, феномен бессмертия. Смелость и храбрость идут впереди бессмертия, уже зная о нем наперед. 

Обратимся непосредственно к тексту «Стальных гроз» Эрнста Юнгера, глава «Великая битва», посвященная очередному германскому наступлению на Западном фронте против англичан: 

 

«Завеса из пламени, сопровождаемая резким, неслыханным рыком, взлетела вверх. Бешеный гром, поглотивший своими мощными раскатами самые тяжелые залпы, потряс землю. Непомерный рев уничтожения, поднятый сзади несметными орудиями., был так ужасен, что даже самые большие из выстоенных сражений казались по сравнению с ним детской игрой. Случилось то, на что мы не смели надеяться: вражеская артиллерия молчала, она была сметена единым мощным ударом. Нам было не усидеть в штольне. Стоя на укрытии, с восторгом смотрели мы на высокую, как башня, огненную стену, полыхавшую над окопами англичан, прикрытую клубящимися, кроваво-красными облаками…

 

Я посмотрел направо и налево. Грань, разделяющая народы, представляла собой странную картину. В воронках перед вражеским окопом, вокруг которого все время бушевал огонь, на необозримо широком фронте, сбившись в кучки по ротам, терпеливо ждали своего часа штурмовые батальоны. При виде этих скопившихся огромных масс казалось, что прорыв неизбежен. Разве не пряталась в нас сила, способная расколоть вражеские резервы и разорвать их, уничтожив? Я ждал этого с уверенностью. Казалось, предстоит последний бой, последний бросок. Здесь судьба народов подвергалась железному суду, речь шла о владении миром. Я догадывался, пусть до конца и не сознавая, какое значение имел этот час, и думаю, что каждый понимал, что личное исчезает перед силой ответственности, падавшей на него. Кто испытал такие мгновения, знает, что подъем и упадок в истории народов зависят от судьбы сражений…»

 

Читая этот фрагмент, мы не можем не упомянуть одно из самых ярких впечатлений Ницше, которое на него произвела промчавшаяся перед ним на фронт полевая артиллерия. Вот как он, Ницше, вполне вероятно, хотел бы и сам попасть в гущу битвы, вот так бы и он хотел видеть себя в составе этой промчавшейся артиллерийской группы… 

 

Далее снова Юнгер: 

 

«Часто тяжелая мина падала совсем рядом, вздымая вверх фонтан высотой с колокольню, и засыпала землей томящихся в ожидании — при этом никто и не думал пригибать голову. Грохот сражения стал таким ужасным, что мутился рассудок. В этом грохоте была какая-то подавляющая сила, не оставлявшая в сердце места для страха. Каждый стал неистов и непредсказуем, будучи перенесен в какие-то сверхчеловеческие ландшафты; смерть потеряла свое значение, воля к жизни переключилась на что-то более великое, и это делало всех слепыми и безразличными к собственной судьбе».

 

Тут же мы перебрасываем взоры к тексту «Заратустры». В главе «О войне и воинах» мы видим в жизни тот самый ницшевский жгучий рецепт, тот феноменальный сценарий о сверхчеловеке воинственном, который Юнгер воплощает сам своей сверхчеловеческой судьбой на поле боя: 

Далее Ницше:

«Только тогда можно молчать и быть невозмутимым, когда есть лук и стрелы: иначе возникают ссоры и пустословие. Да будет мир ваш – победой.

Вы утверждаете, что благая цель освящает даже войну? Я же говорю вам: только благо войны освящает всякую цель.

Война и мужество совершили больше великого, чем любовь к ближнему. Не сострадание, а храбрость ваша спасала доныне несчастных.

 

Да будет любовь ваша к жизни любовью к высшей надежде, а этой надеждой пусть станет высшее из убеждений ваших!

Но и его вы должны получить от меня как приказ – он гласит: человек есть нечто, что должно преодолеть.

Так живите жизнью повиновения и войны! Что толку в долгой жизни! Какой воин захочет пощады!

Я не щажу вас, я люблю вас всем сердцем, собратья по войне!»

 

Поэтому через сверхчеловека сражающегося – объединенная философия Ницше и Юнгера претендует на право быть инструментом грядущего познания бытия, неизбежно требующего реального боевого воплощения воинственной философии меча или молота, принципиально разделяющей мир на до и после.