Война и мир 2022.

Почему худая война лучше доброго мира

 

Григорий Фёдоров

 

Можем ли мы, приверженцы философии Ницше, игнорировать эту войну? При ответе следует честно признать три вещи.

Первое, мы никак, ну совершенно ни в малейшей мере, не можем влиять на происходящее. Ни сиюминутные политические лидеры, ни декларируемые ими ценности, ни политические стратегические или тактические цели, ни ложь, ни правда нами не редактируются и никак не зависят от наших действий. Все истинные или декларируемые как прикрытие цели этой войны совершенно не связаны с нашими убеждениями. Если не копаться в пропагандистком мусоре, выискивая некие «цели» украинской стороны, а обратиться к действительным сторонам конфликта, глобализаторскому Западу, включающему в себя отнюдь не только то, что находится к западу от наших границ, но и Японию, Австралию с новыми и старыми зеландиями в придачу, с одной стороны, и Россию, всё ближе сходящуюся с Китаем, арабским востоком и странами латинской Америки, с другой, то станет очевидно, что ни одна из сторон не стремится построить будущее, где идеям свободного ума, преодоления человека, идеям стремления к сверхчеловеку и сверхчеловечеству отводится какое-либо место. Политики накрепко вцепились в привычные, простые, приятные для ушей и желудков, и конечно, ложные ценности и вовсе не стремятся их переоценивать. Напротив, с обеих сторон следуют запреты на сомнения в традиционных для каждой стороны символах веры. И не важно, что традиционное для одной стороны нетрадиционно для другой, самое гонимое везде по-прежнему любое сомнение в самих основах этих символов веры, будь то традиция или воля пресыщенного большинства. Самые вопиющие, самые жёсткие ограничения свободы ныне совершаются именем этой самой свободы. Это очевидная бессмыслица больше никого не удивляет. С обеих сторон эти крестоносцы сегодняшнего дня, говорят, что воюют за будущее, но ищут поддержки в прошлом. Их будущее концептуально ничем не отличается от сегодняшнего дня. Это не наша война. Не наша, если мы говорим о публичных целях конкретной компании, но не о войне как таковой. Об этом ниже.

Второе, медиафон делает невозможным не знать и не думать о происходящем. Мы физически не можем игнорировать ситуацию происходящее, но при этом не имея возможности анализировать её из-за лживости и неполноты информации, с какой бы стороны она не приходила. И дело не только и не столько в количестве и качестве потерь и завоеваний, хотя это, конечно, важно, но самое главное, нет понимания цели, финишной черты, желаемого исхода войны. К чему стремится страна? Куда должны выйти войска? Кого уничтожить? Такие общие формулировки как «денацификация» сродни лозунгу «За всё хорошее, против всего плохого». Почему нет чётко обозначенной цели? Это неуверенность в достижимости или наличие нескольких вероятных сценариев? При этом, мы в России понимаем, что проигрыша не будет, даже если для этого потребуется применить крайние меры, но вопрос остаётся: что есть выигрыш?

Итак, все публичные слова о войне порождают больше вопросов, чем молчание. Разуму не с чем работать, нет вводных, остаются эмоции, а эмоции и мудрость не совместимы.

Третье, может ли война, голод, наводнение или вообще хоть что-то изменить философское учение, если оно истинно? Конечно, нет. Цели нашей философии далеко впереди, и то, что твориться сейчас лишь маленькое возмущение на поверхности огромного океана вечности. Философия Ницше над добром и злом, над войной и миром. Её не изменить внешними воздействиями.

Но стихии и войны могут изменить философа. Убеждения живут в умах людей, умы обитают в человеческих телах, тела живут в обществе, общество меняется.  Вчерашние соратники перестают понимать друг друга, а люди совсем разных взглядов вдруг начинают говорить одинаково.

Философия Ницше наднациональна, и если говорит о будущем человечества, то всегда в контексте нового лучшего человека, сверхчеловека, преодолевшего современного человека с его мелкими страстями, желаниями и любовями… Патриотизм и любовь к Родине тут не исключения. Однако, как Ницше в своё время не миновало две войны, так и нас не минует эта странная война.

Итак, хотя война ведётся не за наши идеалы, хотя информации о реальном положении дел мало, а место философа над толпой, а не внутри неё, мы с Россией. И на то есть объективная причина – победа другой стороны означает ослабление породы человека, его перерождение в больную и слабую умом версию самого себя.

 

Я помню застойный СССР и его отчаянные попытки противостоять тогдашнему Западу. И в то время тоже была война – интернациональная миссия в Афганистане. И несмотря на то, что сердцем я чувствовал – где-то в глубине больного тела огромного Союза есть моя Россия, страна, которую можно любить, умом я считал, что Запад более прогрессивен, и с исторической точки зрения правильно, если СССР будет разрушен. Одно то, как моя родственница, работавшая в ИНИОНе (Институт Научной Информации По Общественным Наукам), тайком выносила мне для чтения тома дореволюционного издания Ницше, наполняло меня презрением к режиму и его трусости. Но тогдашний Запад и тогдашняя «Россия», а вернее СССР, были антиподами своим современным наследникам. Запад середины восьмидесятых мог гордиться свободами выражения мнения и прогрессом в науке и культуре, в то время как СССР выжимал последние соки из своего народа, не давая ему в замен даже такой малости, как приемлемая идеология. В Европе тогда надежды были связаны с прогрессом режимов, а в СССР надеялись только на его смену.

ССССР рухнул, но устоял ли Запад? Нет, он так же пал, только не от внешнего воздействия, а от внутренней болезни, имя которой тотальный либерализм.

С точки зрения здравого смысла либерализм столь же легко критиковать, сколь и бессмысленно. Либерализм – неминуемый продукт жизнедеятельности человеческой цивилизации, сильно пахнущий продукт её разложения, характерный симптом дряхлости системы, её желания умереть.

Повсюду демократы прячутся за непонятно кем и когда возведённые в ранг закона либеральные догмы, которые хороши только тем, что гарантируют бесцельное прозябание обывателей от беспокойных мыслей и принятия сложных решений. По сути, современный либерализм – это религия без бога, религия, для которой достаточно одних лишь обрядов. Во всех религиях обряд ценнее бога и сильнее привязывает людей к толмачам священных писаний, но только либерализм объявляет свои символы веры – рациональными. Некий род оксюморона, что якобы рациональные ценности либерализма запрещено подвергать рациональному анализу. Эти символы веры просты и интернациональны – потребляй и стимулируй потребление других, ненавидь общих врагов, давай больше прав слабым и больным, называй всё сильное и здоровое постыдным. «Демократическое движение является наследником христианства» — писал Ницше, и к этому нечего добавить, разве что этот наследник настолько наглый, что теперь при необходимости готов подправить и Христа, сделав его политкорректнее. Почему бы не объявить Христа геем, ведь у него ни жены, ни детей…

Потребление в либеральном мире сделалось потребностью само по себе. Уже не нужна еда, важен процесс ее покупки, не нужна одежда, её хочется выбирать и т.п. Современному горожанину кажется, что если он не покупает, то жизнь остановилась. Я покупаю, следовательно я существую, сказал бы сегодняшний либеральный Декарт (хотя уверен, будь Декарт, ратовавший за сомнение во всём кроме собственного существования, жив, он бы не присоединился к потребляющему стаду). Огромное число людей проводит жизнь в уверенности, что работает и делает нечто нужное, полезное, на самом деле занимаясь лишь перераспределением, продажей, стимулированием потребления, а не созиданием нового.

Увы, в современной России либеральные хотелки в чести у значительной части населения. Расплодился целый класс трущихся около государственной кормушки деятелей «как бы культуры» и «как бы науки». Сами по себе, как мыслящий индивид, они ничто, но договорённости с себе подобными бездарностями помогают им присосаться к ресурсам, должным быть предназначенными не им. В глубине души эти вороватые либералы понимают, что преступно занимают не своё место, что пользуются благами незаслуженно, что значимы только для таких же как они сами... И как любой приживала, они ненавидят своего благодетеля, ненавидят государство за то, что оно позволяет им жить подле себя, пить свою кровь, воровать ресурсы, но не в силах дать им то, что не продаётся – чувство собственной уникальности. В 1888 году в «Антихристе» Ницше писал о социализме то, что в нынешних условиях в полной мере можно отнести к либерализму. Он считал, что это явление представляет из себя «до конца продуманную тиранию ничтожнейших и глупейших, то есть поверхностных, завистливых, на три четверти актеров…» Как ту не вспомнить блоггеров и тв-клоунов всех мастей, решивших, что своими репостами не ими придуманных мемов они спасают мир?

Толпы всегда управлялись, управляются и будут управляться двумя проверенными рычагами воздействия – кнутом и пряником. Но если в эпоху сильных людей и зарождающейся государственности преобладал кнут, а его отсутствие уже было пряником и благом, то в скатывающемся к либеральному расслаблению социальном обществе власти стали всё больше и больше задабривать толпу, пока не настал период, когда кнут, то есть принуждение, в равных долях перемежался с поощрением, то есть пряником. Казалось бы, вот он рациональный паритет, но толпы обывателей с одной стороны и политики с другой так подсели на подкуп и настолько изнежились, что процесс оказался неостановим. В наши дни уже само отсутствие пряника воспринимается как кнут, как жёсткое, ранящее, и конечно, не заслуженное наказание. Современный либеральный человечек любит комфорт и совсем не готов к лишениям. Вновь цитата из Ницше: «…в те времена, когда человечество не стыдилось еще своей жестокости, жизнь на земле протекала веселее, чем нынче, когда существуют пессимисты … Стремясь попасть в „ангелы“, человек откормил себе испорченный желудок и обложенный язык, через которые ему не только опротивели радость и невинность зверя, но и сама жизнь утратила вкус…» («Генеалогия морали», 1887).

Первые поколения либералов поднимали как знамя приписываемую Вольтеру фразу: «Я не согласен ни с одним словом, которое вы говорите, но готов умереть за ваше право это говорить» Важно не то, говорил он это или нет, важно, что все считали нужным подписаться под нею. А что теперь, когда либералы стали подавляющим большинством? Баны и мат в ответ на любое инакомыслие. Избирательная слепота и глухота больше не позор и не глупость, так как некому указать на эти отвратительные болезни – заражено большинство. Нынче настоящий демократ готов признать любую волю народа при условии, что она не противоречит «правильной», той, с которой он себя отождествляет. Именно отождествление себя с волей толпы дарит либералам ощущение значимости и хоть какое-то оправдание своего существования. И Большой Брат, рулящий интернетом и с лёгкостью блокирующий страницы и приложения у «неправильных» пользователей, не дремлет – другая точка зрения – это уже мыслепреступление. Не выбрасывайте чернила! Скоро ваш текстовая программа не станет печатать ваши тексты, если посчитает их неполиткорректными и опасными для либеральных ценностей.

 

Одной из главных догм современного либерализма является утверждение: мир – это хорошо. Либералы имеют в виду, конечно, свой мир, привычный и комфортный. Но откуда следует, что мир – нормальное состояние человеческой цивилизации? Быть может, это желательно для большинства, но достижимо ли без уничтожения основных, и возможно, лучших качеств человеческой природы? Вспомним Ницше: «Отказываясь от войны, вы отказываетесь от великого в жизни».

Зададимся вопросом, был ли на Земле хоть год в исторические эпохи, когда не было какой-нибудь войны? Конечно, локальные замирения, скажем в Европе или Америке возможны, но в целом на планете не было и дня, когда люди не воевали, войны возникали постоянно в разных местах, как прыщи у подростка. Почему? Ведь ни в декларированных целях войны, ни в её истинных причинах не видно глубинного механизма, который заставляет убивать себе подобных. Основная причина – приматам свойственно воевать, это их механизм контроля собственной численности и отбора. Человек умудрился не только отменить естественный отбор в своей популяции, но даже повернул его вспять, способствую выживанию, процветанию и размножению слабейших. Разве не должна природа взять верх над обезумевшим видом? Люди удивляются, к примеру, случайно зафиксированной наблюдателями «Гражданской войне шимпанзе» 1974 года, говоря: они как мы. Но правильнее – мы как они. У приматов войны постоянны, и это норма. Чем выше нервная организация приматов, тем чаще, и на первый взгляд, бессмысленнее их войны. Заратустра так говорил: «Вы совершили путь от червя к человеку, но многое в вас ещё осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь ещё человек больше обезьяна, чем иная из обезьян.» За прошедшие сто пятьдесят лет с момента написания этих строк изменений не произошло. Двуногие превратились из животных в скот, так и не став людьми. Пока человек не преодолён, нам нужно любить это наше свойство – воевать, или как писал Ницше: «Любите мир как средство к новым войнам. И притом короткий мир – больше, чем долгий.»

Лучший ли тип человека побеждает в войне? Нет. Но он намного лучше и прогрессивнее, чем тот, что производится миром. Бывает, что бурей сносит могучие деревья, а выживает только трава. Но проходит время, и на освобождённом месте вырастают более могучие деревья, которые уже не по зубам никакому ветру. «Слабые и неудачники должны погибнуть: первое положение нашей любви к человеку. И им должно ещё помочь в этом» написал Ницше в «Антихристе». Это и есть истинная любовь к человечеству – воля дать ему возможность стать сильнее. Либералы, высокими голосами призывающие в социальных убивать российских солдат, подзабыли свою мантру, что любовь спасёт мир. Такая, видать, у вас была любовь, что родился такой мир. Эта ваша, лживая и извращённая любовь его сделала таким.  Продолжайте любить и он сгорит дотла.

Герои античности, такие как Геракл, Дионис, Менелай, совершали подвиги, желая стать богами. Не битвы, страдания и трудности, а именно подобная великая цель возвышала их над людьми и делала героями! Даже самые отчаянные и смелые поступки, если они делаются лишь ради выживания, выгоды или оценки толпой не достойны высоких эпитетов, это лишь поведение загнанного в угол животного. Только то, что совершено ради идеи, возможно, вовсе не приносящей сиюминутных выгод, только поступки, бросающие вызов обывательскому пониманию пользы, приподнимающие над обывательским здравым смыслом, над привычной рутиной, переосмысливающие понятия добра и зла, могут считаться героизмом. Для героизма важен личный суверенитет. Если ты не суверенен, не самостоятелен в своих решениях, если ценности, которые ты признаёшь не твои, то и нет тебя. Если ты либерал, ты часть толпы, стадное животное. Только бескорыстное и необсуждаемое стремление добыть себе право на свободу делает свободным! Платона стремился выйти из «пещеры своей̆ ментальной̆ обреченности», а Плотин утверждал, что «настоящему философу недостаточно быть просто хорошим человеком, ему нужно стать богом.» И снова цитата Ницше: «Свобода означает, что мужественные, воинственные и победоносные инстинкты господствуют над другими инстинктами, например над инстинктом «счастья».

Часто можно слышать, что войны разобщают людей. На самом деле, всё в точности до наоборот, люди, имеющие хоть малый шанс объединиться, сближаются, а те, кто удерживался рядом только привычкой или ленью наконец-то размежёвываются. Именно войны создают государства, нации и качественно новые возможности, войны двигают прогресс вперёд. «Смерть несется на всю толпу, но, бессильная, поражает только незначительную ее часть. Ведь наше общее тело остается, там на войне дышат все заодно, и поэтому там — бессмертие. Так из души нового человека выросло сознание, что война не бессмысленное убийство, а поэма об освобожденной и возвеличенной душе» (В. В. Маяковский «Будетляне», 1914). Единство языка, общее прошлое, разделяемые ценности – важные составляющие государства и нации, но не главные. Нация – это воюющий народ.

 

Мы живём на территории молодых государств. Здесь речь даже не о постсоветских делениях – в принципе, российская государственность молода. Можно спорить, Пётр заложил её имперскую направленность или Алексей Михайлович, но по историческим меркам Россия – юноша. Опытным и часто очень болезненным путём уже набиты «шишки» с поддержкой мнимых союзников, желанием угодить врагам или цивилизовать дикарей. Пора становиться взрослыми. «Как измеряется свобода людей и наций? Лишь сопротивлением, которое необходимо преодолеть, и усилием, которое нужно приложить, чтобы остаться на вершине». Россия, если она прислушается к голосу своей молодой крови, а не к старым, давно отработанным ценностям, имеет все возможности, чтобы после расчистки Земли от либерального мусора встать во главе новой цивилизации. Мы на пороге образования новой нации и наш долг использовать этот исторический шанс.

Но такая ситуация не только у нас. Мы свидетели бескомпромиссного, но необходимого спора, какая нация появится и останется жить, «украинская» или «Российская». Да, у России великая культура, хоть и короткое, но славное прошлое, чего нет у малоросского новообразования, но у России, есть всегдашняя проблема, она слишком добра к чужакам и безразлична к любящим её детям. У наспех состряпанной украинской общности нет никаких глубинных объединяющих сил, ни значимой истории, ни общего языка, ни одинакового понимания будущего. Единственный планируемый общий признак нового гражданина – это русофобия. Наш противник подобен натравленной глумливым хозяином на соседа собаке, которая не знает, почему ненавидит соседа, но зла и агрессивна. Злая собака не рефлексирует, не сомневается, не думает. В этом сила наших сегодняшних врагов.

 

У нас сейчас много говорят о прошлом, ищут там советов и примеры. Но прошлого уже нет, а будущего возможно не будет, если бесполезно тратить время на выкапывание умерших, а не драться за будущее здесь и сейчас. Будущее рождается каждое мгновение и умирает, едва это мгновение минует, становясь прошлым, исчезая. Из бесчисленного числа версий будущего только одна выживает, и в случае человеческой цивилизации именно от нас, от России, зависит какая. Можно извлекать уроки из прошедших событий, но, если строить будущее исходя только из бывшего, только из опыта, никогда не создать новое, а значит, не изменить устаревшие и ослабшие черты бытия. Если ничего не менять, в чём смысл течения времени? Война – это шанс на перемены, на приведения в движение колеса истории, на смену расслабленного европейского либерализма новым, более здоровым образом мыслей.

У существующих наций будущего нет, у них есть только прошлое. Будущее есть только у молодых общностей, рождающихся на наших глазах, у которых есть воля быть. Рождённые заново, они не отягощены привязанностями и ненавистями, они свободны. Появившаяся рано или поздно новая раса без сожалений распрощается с лишним балластом и без страха будет созидать новую цивилизацию, ту, которую и не вообразить в душном мирке благополучия. Кто-нибудь может представить подобные перемены без войны?

Война невозможна без разрушений. Лес рубят щепки летят. Но если хочешь выиграть, следует думать о будущей победе, а не о жертвах. О жертвах победители сожалеют после триумфа. «Не цель благая оправдывает войну, а благо войны оправдывает всякую цель» Мы воюем, чтобы утвердить свою волю к власти, война – процесс, который делает жизнь ценной, так как именно война может лишить жизни в любой момент. При этом война позволяет думать, что твоя жизнь или смерть служат высшей цели, что, конечно, самообман, но разве не такой же самообман любая любовь и любая вера? Это лучший из обманов, придуманный человечеством, так как он расчищает место в старом лесу для новых всходов. «Свободный человек – воин».

Но любая война бесполезна, если победитель через некоторое время оказывается заражён верой побеждённого или покоряется его ценностями. Так Древний Рим был покорён завоёванными греками, а потом эллинистическая цивилизация разъедена изнутри иудео-христианским сознанием. Война не заканчивается после победы на поле боя, она продолжается пока ценности проигравших ещё живы в памяти хотя бы одного человека.

Итак, ницшеанские ценности вроде бы не преследуются на этой войне, так как же к ней относится? Следует поддерживать Россию как ту сторону, победа которой хоть на маленький шаг приблизит человечество к переменам. Никакая из существующих политических сил не ведёт нас напрямую к разумному развитию, к улучшению породы человека, к его преодолению, но западное вырождение уводит от этой цели гораздо дальше. Его позорные и комплиментарные расслабленному вырожденцу ценности гораздо труднее оспорить и отнять у падкого на сладенькое обывателя, нежели безвкусные самодержавие, православие, народность. Эти старые символы не устоят, они, как уже было несколько раз, лишь вызовут протест в умах более умных юношей, а значит, кто-то из них станет и на нашу сторону. А вот гендерная каша, охлократическая цифровизация и оправдание собственной извращённости столь пропагандируемые Западом могут соблазнить неокрепший ум подростка, не дав ему стать по-настоящему свободным и здоровым, растлив с самого детства. Плюс к этому, зарождающаяся на нашей территории огромная империя, самодостаточная и сильная, сможет стать прекрасной колыбелью новой цивилизации. В империи никого не нужно уговаривать или убеждать, можно просто поменять идеологию. Самобытность России в будущем, а не в прошлом.

Война – двигатель перемен, она расчищает место на территориях и в умах, заставляет ценить перемирие и умножать силу и для этого думать, а значит, даёт шанс философии Ницше.