Некоторые фундаментальные идеи Ницше не получили в его творчестве достаточной разработки, и лишены признаков полноценных развернутых философских концепций. Речь идет не только о разрозненных высказываниях в отношении отдельных вопросов –  мысль Ницше в целом достаточно афористична и фрагментарна. Речь идет о концепциях, которые принято считать основополагающими для Ницше – например, вечное возвращение, учение о сверхчеловеке. И здесь нас не должно вводить в заблуждение способность мысли Ницше порождать производные тексты других авторов, которые его идеи развивают в том или ином направлении, но не способны выступать в качестве субститута первоначального источника и даже претендовать на некую аутентичность. Сколь бы объемными и проницательными эти производные тексты не являлись, даруя читателю ощущение системности и завершенности первоначальной идеи, есть все же причины того, почему Ницше ограничился всего лишь несколькими поэтическими абзацами, излагая свои мысли. Одна из таковых – литературность самого феномена, который производит данные концепции на свет, а именно – феномена Заратустры. Он воплощает собой образ пророка, который несет свет религиозного учения, зиждителя новых ценностей, осуществляющего начертание новых символов на скрижалях, но Заратустра прежде всего литературный образ, который подчиняется законам собственного художественного мира. И в свете такого рассмотрения вечное возвращение является своеобразной космологической программой пророка, демонстрирующей образец искусной стилизацией античных теорий, а учение о сверхчеловеке – его этической программой, обосновывающей претензии героя на мессианство.

 

Но что происходит в случае, если воспринимать концепцию сверхчеловека не как литературную игру и фикциональную реальность, а как самодовлеющий философский феномен. С одной стороны, можно наблюдать попытки онтологизации этого явления (зачастую как раз в философских текстах производного характера), что вступает в противоречие с установками самого Ницше, который придерживался антиметафизических установок. С другой стороны, если мы исходим с позиции деонтологизации, то концепция сверхчеловека предполагает довольно специфические последствия, которые можно объединить понятием трансгуманизма, т.е. как футуристические, так и уже ставшие реальностью возможности, связанные с редактированием генома, искусственной селекцией людей, вживлением элементов машины в тело человека и, соответственно, появлением искусственного интеллекта т.д. Необходимо уточнить, что соотнесение концепции сверхчеловека с проектом искусственного интеллекта не является сколько-нибудь оригинальной идеей, более того во многом это стало уже частью массовой культуры, например, благодаря феномену научной фантастики и японского аниме, для которого в целом характерно обращение к футурологической и антиутопической проблематике. Достаточно здесь в качестве примера привести культовый сериал «Евангелион» - его задумали изначально как простое аниме о мехах-роботах, с помощью которых люди сопротивляются инопланетным захватчикам, однако впоследствии сценарий доработали и усовершенствовали, уделив философским и психологическим материям много времени. Авторы «Евангелиона» вдохновлялись Библией, Каббалой, философией Ницше (например, концепцией «смерти Бога»), философией Ж.-П. Сартра, фильмом Стэнли Кубрика «2001. Космическая одиссея». Кроме того, «Евангелион» изобилует всяческими отсылками на кинематограф и поп-культуру того времени.

 

Таким образом, тема сверхчеловека нашла свое отражение уже в научной фантастике 20 века. И, судя по названию, в частности, фильма Кубрика, на момент его создания предполагалось, что уже к 2001 году для человечества будут доступны свободные космические путешествия, и мы будем иметь дело с полноценной версией самосознающего искусственного интеллекта. Однако мы можем констатировать, что на данный момент такие технологические возможности не достигнуты, а в каких-то отношениях мы можем наблюдать даже регрессивные тенденции, проявляющиеся, например, в свертывании космической программы, столь бурно развивавшейся в контексте противостояния времен «холодной войны». Что касается теории «нейросетей», возникновение которой датируется еще 40-ми годами прошлого века, то успехи, связанные с её техническим воплощением многие десятилетия спустя, не должны вводить в заблуждение на фоне процессов свертывания фундаментальной гуманитарной науки в целом. Если предположить существование некоего аппарат текстопорождения, машины письма, приводящей в движение человеческие миры, то удовлетворительное описание этого процесса у нас до сих пор отсутствует. Отделение процедуры письма от его традиционного носителя под вопросом на данный момент не вследствие недостатка производительной мощности оборудования, а именно в силу того, что относительно этого «технологического перехода», возможно, существуют некоторые заблуждения. В фильме «2001. Космическая Одиссея» фигурирует предмет (в данном случае кость), который первобытные люди в определенный момент начинают использовать как инструмент – как орудие убийства, как некую физическую константу, рычаг, с помощью которого в итоге можно перевернуть мир. В такой перспективе упускается из виду семиотический аспект этого явления. И правильная, на мой взгляд, постановка вопроса о рождении интеллекта (в том числе искусственного), таким образом, заключается не в том, что появляется инструмент, с помощью которого можно «размозжить» кому-то голову (фантастически антиутопии живописуют картину порабощения и уничтожения роботами человечества), а в том, чтобы этот инструмент (стилус, перо) выполнял иную функцию, реализуя способность наделять что-либо значением, производить символизацию. 

 

Собственно уже были попытки на теоретическом уровне описать структуру языка, и эти проекты преимущественно ожидала незавидная судьба. В частности, в рамках структурализма ставились задачи выделения неких «атомов» смысла, с помощью селекции и комбинаторики которых можно получить любое потенциальное значение, сконструировать любой текст. Примером подобной утопичной структуралистской системы является, например, модель «Смысл – Текст», которую в лингвистике разрабатывал Мельчук, а в литературоведении – Жолковский, Щеглов, а также порождающая грамматика Н.Хомского, предполагающая различение глубинной и поверхностной структуры. Но по причине того, что в структурализме преобладали позитивистские установки, и идеи таких философов как Ницше не были учтены (это впоследствии попытались исправить в постструктурализме), проект провалился. Ницше, несмотря на его увлеченность биологическими и в целом естественнонаучными теориями, все же в первую очередь был первоклассным филологом, для которого характерны проницательность и сильные аналитические способности в отношении того, что принято называть гуманитарным знанием. Поэтому его открытия гуманитарного характера, имплицитно содержащиеся в его философском наследии, должны быть учтены в рамках фундаментальной науки. Какие уроки, таким образом, может преподать Ницше с точки зрения проекта создания искусственного интеллекта? Во-первых, речь идет о принципиальном отказе от онтологизации семантических структур, любой онтологизации смысла, мышления и языка. Во-вторых, связанный с этим отказ от статических языковых моделей должен происходить в пользу рассмотрения динамического характера языкового процесса, процесса письма, порождающий аппарат которого должен оказаться в центре внимания. Наконец, в-третьих, возможный проект искусственного интеллекта предполагает отказ от картезианской модели субъекта, распад которой начинается уже у Ницше и Достоевского, и получает продолжение в психоанализе, постфрейдизме (об этом более подробно в статье), и как следствие и во всей авангардной эстетике.