Тема нейросетей и творческой свободы не так проста, как кажется на первый взгляд. Самый простой способ раскрыть ее – это говорить про то, что искусственное, нетворческое, машинное начало наступает на свободный человеческий разум. Однако, если вдуматься, то и устройство нашего разума, и технологии творчества не столь далеко отстоят даже не от нейросетей, а от самых простых механических алгоритмов. Разумеется, я ни в коем случае не собираюсь отрицать нашу свободу воли и возможность индивидуального, оригинального творчества, но что я сразу хочу подчеркнуть, так это то, что граница между машинным и творческим лежит не по линии «человек/нейросеть» – она пролегает внутри нас. Притом внутри каждого из нас – вне зависимости от того, отмечен ли кто-то из нас способностью к творчеству. И в качестве аргументов в пользу этого своего тезиса я приведу несколько цитат из самого Ницше – тем более, что уж его-то в отсутствии оригинальности и гениальности не могут упрекнуть даже его критики. В общем, в каком-то смысле мой текст – об антропологии творчества.

 

 

 

Как эпикуреец, я полагаю, что главная стратегия человеческой жизни – это стремление к получению удовольствий и избеганию страданий. В ситуации, когда наши базовые инстинкты удовлетворены, наш мозг не слишком-то хочет утруждать себя творчеством. Если верить биологам, в активном состоянии небольшой (относительно массы тела) мозг потребляет до четверти ресурсов организма, а потому всякий раз, когда мы хотим заставить себя (точнее, его – мозг) что-то сделать, организм бунтует – он хочет дальше продолжать пребывать в блаженной безмятежности, он не хочет тратить энергию. У него уже есть удовольствие, а потому активную деятельность (в том числе творческую) он воспринимает как страдание и стремится этого страдания избежать. Так вот, борьба с этим нетворческим началом души уже сама по себе является одной из самых сложных для любого человека.

 

 

 

И даже тогда, когда мы выбираем путь творчества (на уровне «я решил, что я буду писателем», «я решил, что я буду художником, музыкантом, философом и т.п.»), мы стремимся максимально облегчить путь к этому творчеству. То есть заменить самостоятельный рискованный поиск необычных, оригинальных путей самовыражения на более-менее шаблонные действия. И что самое забавное, в каком-то смысле это даже необходимо, потому что любое искусство, любое творчество имеет свои рамки, а значит – свои правила. Потому задача творческого человека – узнать эти правила, чтобы действовать с оглядкой на них. Разумеется, эти правила можно обходить, нарушать и/или играться с ними, но правила есть – это крайне важный момент. Здесь позволю себе дать две цитаты из своего текста «Об "искусстве без границ"»:

 

«Когда о творце с восхищением говорят, что он нарушил каноны, то обращают внимание только на то слово нарушил, хотя ключевым словом здесь являются каноны, а не их нарушение. Раздвигать границы – нормально и нередко даже похвально, но только в том случае, если на месте старых возникают новые». 

 

Но что такое вообще границы? Это нечто совсем нетворческое и несвободное – точнее, это границы нашей свободы. Притом есть внешние границы жанров (музыка невозможна без звуков, а живопись без цвета) – а есть некая логика построения произведений, то есть внутренние ограничения. В проще и в кино – это сюжет, в архитектуре – это функциональность помещения и прочность конструкции и так далее. То есть в любом случае есть некая внешняя необходимость, которая ограничивает нашу свободу.

 

Конечно, мы можем нарушать правила – вновь подчеркну это. Например:

 

«Выставить пустые рамы вместо полотен, издать книгу чистых страниц, сделать концерт без единого звука можно, но только в качестве прикола. И прикольно (относительно, конечно) тут только то, что ожидания публики оказываются обманутыми – но обмануты они потому, что они были. В книге должны быть буквы – это канон, от которого пляшут такие приколисты. Без канона эффекта бы не было. Но пустые рамы и все такое не могут стать новым каноном – потому что между одними и другими такими «произведениями» не будет разницы. Вторая такая акция уже будет плагиатом.

Искусство на грани и за гранью (то есть игра с границей) вполне допустима, иначе бы вообще не возникало ничего нового. Но там, где грани нет, нет и диалектики старого и нового, коя и составляет нерв истории художественной культуры».

 

Итого, творческая свобода всегда ограничена жанровой необходимостью. Искусство без границ – популярный в последние века слоган – это, увы, бессмыслица.

 

К чему я это? К тому, что помимо ограничений нашей свободы рамки упрощают творческому человеку задачу – любой такой человек, если он серьезно подходит к предмету, обязательно стремится овладеть технологиями творчества, механикой творчества. Так проще и для него, и для, извините, «потребителя» культуры, который все же не хочет, чтобы его ожидания постоянно обманывали. Заметим себе, что само словосочетание «технологии творчества» уже несет в себе некоторое противоречие.

 

Таким образом, сам художник стремится сузить пространство свободы – эта стратегия позволяет ему и экономить силы (помогать организму меньше страдать от напряжения), и добиваться успеха (работая с уже подготовленной публикой), знать ее ожидания и способы их оправдания.

 

Приведем примеры границ творчества и технологий творчества. Любовный роман должен начинаться с конфликта главных героев, который потом переходит в симпатию, потом случается какой-то нежданчик и герои вновь ругаются, а потом страстно примиряются. Далее. Комедия, по Аристотелю, должна изображать безобразное, но не вызывающее страдание. Трагедия, напротив, должна вызывать сострадание и страх и вызывать катарсис. Художник может изображать что угодно, но владеть академическим рисунком крайне полезно. Философ может быть сколь угодно оригинальным, но он должен помнить про законы логики – то есть его мысли должны отвечать хотя бы закону тождества.

 

Границы философии

 

К слову о философии. Философ, может, конечно, игнорировать логику и заниматься «чистым творчеством» – тем более, что философия – более свободное искусство и более свободная наука, чем все остальные искусства и науки. Но если философ пренебрегает логикой, то выходит вот что – позволю себе процитировать фрагмент рассказа Михаила Елизарова «Нерж», где молодой человек придумывает свою оригинальную «философскую теорию конфликтов» и выводит «закон логики человеческого поведения»:

 

Вот свободная мысль, не обезображенная никакими рамками. Кстати говоря, текст подошел бы большинству отечественных философов последних полутора веков, которые, к сожалению, с логикой всегда были в очень сложных отношениях.

 

 

 

Я хочу сказать, что творческая свобода – вещь не абсолютная: она всегда ограничена жанровой необходимостью, которая извне диктует творцу условия. Потому главная его задача – овладеть технологиями творчества. А для этого, помимо таланта, нужна дисциплина, опыт и знания. Творческая свобода важна, но у нее должен быть внетворческий базис, который играет схожую роль с операционной системой нейросетей.

 

Очень интересно об этом писал Ницше:

 

 

То есть, грубо говоря, умный (в смысле «хитроумный») художник намеренно симулирует импровизацию, чтобы придать своим творениям статус внезапных озарений и тем самым внушить публике, что сам он искрится гениальностью. Тут вспоминается известная актерская присказка, что всякая импровизация должна быть тщательным образом подготовлена. Ницше также отмечает, что подобную иллюзию спонтанности иногда художники внушают себе сами:

 

 

Еще одна цитата на эту же тему:

 

 

По сути, речь идет о том, что поэт лишь оправдывает ожидания (то, о чем мы говорили выше) – и публику привлекает, во-первых, узнавание своих ожиданий путем восприятия содержания, а во-вторых, необычность формы. Но эта форма, а точнее ее художественность, есть результат знания художником этой формы, а содержание – результат опыта (почерпнутого от этой самой публики).

 

Итак, художественное произведение высшей пробы – это 1) знание технологий творчества (в данном случае поэтического) плюс 2) накопленный интеллектуальный капитал. В каком-то смысле это не творчество в этаком романтическом смысле, а набитая рука, чистый навык версификации.

 

Вот здесь хочется отвлечься и порассуждать о том, прав ли Ницше. По своему скромному опыту скажу, что алгоритмика стихосложения играет в сочинительстве ведущую роль. Нередко сначала подбираешь (иногда механически – перебором, а иногда с помощью онлайн-сервисов) рифму, а потом под нее утрамбовываешь другие слова. Вот, помню, в 16–17 лет, и когда я еще не отличал амфибрахий от дактиля, и интернет был медленным, я никогда не садился за сочинение без толкового словаря и словаря синонимов. Разумеется, я совсем не образец, но влияние механики на творчество все же ощутимое. Более того, из этих технологий версификации иногда рождалось сочетания, внешний блеск которых затмевал блеклость их сооружения. То есть создавалась та самая иллюзия инспирации, чистого вдохновения. Именно что иллюзия.

 

Об этой самой механики Ницше написал совсем уж жесткие слова (обратите внимание на чисто технологическую лексику):

 

 

Ну и еще одна небольшая цитата на эту тему:

 

 

Я прошу обратить внимание на конкретную фразу – про «прилежную серьезность ремесленника». Казалось бы, ремесло противоположно чистому творчеству – так нам хотелось бы думать. Но это совсем не так – ремесло является по меньшей мере основой творчества, а иногда и полностью с ним тождественно.

 

Все вещи, о которых мы говорили выше – это, в сущности, нетворческие составляющие творчества, производные от нетворческих начал нашей души. Означает ли это, что творчеству в наших душах нет места, и все искусство, вся искусность есть только прикрытая и приукрашенная механика? Нет, я так не считаю – я верю в интеллектуальную интуицию, прирожденный талант, а также в силу добродетелей, способствующих творчеству: в личное мужество, в здравый смысл, в остроумие (в смысле остроты ума) и некоторые другие. Но все это должно стоять на твердой и, в сущности, внетворческой почве – для того, что творцу было от чего отталкиваться.

 

 

 

Но мы все это время говорили именно о творцах, а следует заметить, что большинство людей творческих профессий – по сути своей ни разу ни творцы. Увы, в этих сферах полно персонажей, лишенных и оригинальности, и интеллектуального мужества говорить от своего имени своим языком. Большинство поэтов до сих пор пишут языком и метром XIX века, большинство философов лишь создают пояснения к своим коллегам из далекого прошлого и так далее. И именно эти люди очень часто превращают оригинальную мысль и некогда оригинальный стиль в скучное, унылое, затертое до дыр эпигонство. Ницше хорошо об этом писал:

 

 

Несколько примеров. Я вот не один год занимаюсь изучением неоплатонизма и всякий раз поражаюсь, как живого, творческого, прекрасного Платона можно было поуродовать вторичным начетничеством. И также давно занимаюсь историей христианства и не могу не удивляться, как оригинальные, хотя и не близкие мне идеи некоторых ярких богословов первых веков могли превратиться в унылую схоластику веков Средних. И также слежу за публикациями в философских журналах и не могу понять, что многие авторы делают на своих кафедрах и зачем их там держат. Точнее, догадываюсь, но все равно: количество нетворческих людей в творческих профессиях превышает границы разумного. Именно против них (как начетчиков прошлого, так и посредственностей XIX века) Ницше в свое время поднимал бунт – и я понимаю его раздражение от людей подобного рода. Нетворческие люди в искусстве, философии и науке – это явление, появившееся задолго за нейросетей.

 

 

 

Итак, мы поговорили о нетворческих началах нашей души и внетворческих технологиях искусства, а теперь я хотел бы сказать несколько слов о тех самых нейросетях и о будущем творчества – потому не раз слышал рассуждения о том, что скоро авторы книг, полотен и партитур окажутся не нужны.

 

Что сказать... Разумеется, нейросети сильно поменяют наш мир. В этом нет сомнений. Однако, я как исторический оптимист думаю, что во многих сферах это пойдет миру на пользу.

 

Дело в том, что у нас уже есть примеры замены органического механическим. В частности, еще полтора века назад было огромное музыкантов – их обилие удивляет, когда читаешь старую литературу. Я вот долго не мог понять, а отчего музыканты так часто фигурируют в текстах прошлых веков. Только потом я догадался, что тогда не было ни граммофонов, ни радио. Когда эта техника появилась, большинство музыкантов, игравших в ресторанах и других «немузыкальных» местах, потеряло работу. Но музыканты не исчезли и не исчезнут – потеряли работу совсем уж ремесленники, но люди поталантливее остались.

 

Или рабочие. Исчез ли ручной труд? Нет, просто он стал дорогим. Я как-то смотрел фильм про то, как собирают автомобили под индивидуальный заказ – и понял, какая квалификация у тех нескольких «пролетариев», что делают свою работу вручную. Это высочайший уровень мастерства. Равно не исчезли и портные – их просто стало меньше, и их труд, если я правильно понимаю, ощутимо вырос в цене.

 

Или. Появился интернет. Но исчезли ли бумажные книги? Нет, хорошие книги до сих пор издаются. А исчез всякий шлак – он ушел в интернет. Как я писал в одном из выпусков «Белого шума», интернет избавил человечество от множества откровенно мусорных изданий. Например, от сборников тостов, анекдотов, рецептов, примет, от низкопробных справочников и самоучителей, от сонников и других книжонок в мягкой обложке на газетной бумаге. И слава богу.

 

Разумеется, в процессе механизации кое-что теряется. Скажем, с изобретением книгопечатания исчезли переписываемые вручную книги – и когда смотришь на средневековые книги с рисунками и пометками на полях, то испытываешь легкую грусть от того, что новых таких творений уже давно не было и не будет.

 

Но в целом каждая новая технология отсекает нижний слой, а верхний плюс-минус сохраняется. Так что авторы не исчезнут – зато исчезнут копирайтеры. Более того, авторитет авторов даже повысится – как до сих пор высок авторитет театральных актеров, хотя люди не особо ходят в театры за наличием кино и сериалов. И тем не менее, мысль о том, что человек играет на настоящей сцене, до сих вызывает интерес и уважение. Плюс люди никогда не захотят отказываться от удовольствия знать, что за хорошими текстами стоит живой человек (даже если он будет проигрывать нейросетям в мастерстве). Так что мир изменится – но если не к лучшему, то уж точно не к худшему.

 

Завершить свое выступление я хотел бы еще одной цитатой Ницше. Если до этого я в основном зачитывал его, так скажем, пессимистические фрагменты (о механической природе творчества), то здесь речь пойдет о ровно противоположном – о живом, созидательном творчестве, о творчестве, творящем будущее:

 

 

Эти великие души по законам больших чисел будут рождаться всегда – главное, чтобы они могли преодолеть сопротивление своей телесности, овладеть нетворческими технологиями и исполниться интеллектуальным мужеством мыслить, творить и жить настолько свободно, насколько это вообще позволяет человеческая природа.