Н. В. Гоголь А. С. Пушкину. СПб, 21 августа 1831 г.
Приближаясь к логосу – будь он с прописной или строчной «лямбдой», – необходимо, в первую очередь, забыть о «людском достоинстве» – неверно истолкованном наследии древних цивилизаций. И сколько бы антропоиды ни озвучивали своих «мыслей», – изрыгаемые ими шумы гораздо менее важны, чем пыльца, распыляемая человеческой плотью, которая подобна дереву, способному гнить, сеять заболевания, или же – схожа с благовонной быстроногой виноградной лозой, гибкой, упругой, произвольно одаряющей хмелем Великого Здоровья : «А в чём в сущности можно распознать, что человек удался? В том, что удавшийся приятен нашим органам чувств, что он сотворён из дерева, крепкого, нежного и в то же время ароматного.»1 – Ницше ощутил этот физиологический нюанс потенциальных сверхандрогинов, одним своим присутствием вызывающих императивную экстатическую вибрацию людского стада, а следовательно и неумолимое влечение к воссоединению с избранником, или, ежели сие запрещено, жажду физического уничтожения оного.2 Напротив, пробудившемуся, способному к очистительному слиянию с дионисической субстанцией, – единственно через посредничество сохранённых расовых рефлексов, когда вспыхивает реактивный процесс редкой, вызревшей души, порождающий молниеносную эволюцию организма, – контакт со сверхвакхантами предоставляет олимпийский случай мгновенной трёхэтапной метафорфозы : само-взрыва – выживания – восхождения.
Они, познавшие, как правило, молчат. Нужна дикая творческая воля, чтобы, пенетрируя экстатические мистерии, одновременно запечатлевать их – пророчествовать в веках, становясь тысячелетним эпицентром зачатия эмбрионов будущих Сверхчеловеков, – распространяя аромат собственного тела поверх временной гряды, вплоть до кануна появления высшей людской расы, – и тогда музагет Митра-Дионис3 обратится к новосформированным существам, опять одарит их своим солярным, ночным Гелиосом прожжённым, ритмом.
Для всего этого надо хорошо родиться. Затем необходимо предстать перед стадом, обрекая себя на жертву; вдруг, у всех на глазах разорвать жрецов; и, свершая «святотатство», грезить, – ни на мгновение не прерывая общения с Загреем. Повторять сие «кощунство» следует многократно : каждый раз поднимаясь на всё более высший уровень, – отдаваться низшим, взирать на них с улыбкою беззащитного, добровольно изготовившегося к закланию – но видеть перед собой одного только Бога, чуять запах крови покамест живых, ещё власть предержащих священников, да продолжать описывать мистерии в романах и философских трудах – быть десницею Бога, его совершеннейшим вакхантом. Так учит Дионис – Агнец, вызывающий лишь два чувства, обожания и ненависти, – этот никому не дающийся Прометей, утекающий распятия, и физически торжествующий над магмой недочеловеков с уподобленными их собственной ущербности завистливыми божками. Разве такое можно преподать молодым школярам, да одряхлевшим, вышедшим в профессора, йеху?
Не вакханты с менадами разбирают Ницше в нынешних университетах. Его гений очутился в щупальцах системных роботов, квази тотально лишённых психического существования, выхолощенных догматической диалектикой, презирающих природу, вдохновение, свою расу, богов своей расы и сам принцип расы, живущих не лёгкими, но – желудком да половыми органами. Они нарочито слепы к идеям, которые они не могут тотчас же выставить на панель. Они плебейски подозрительны ко всякому прозревшему, чью трагическую тетиву они не способны ослабить, перерезать, – или же, расчленив гения на несколько более терпимых им талантов, прилепить к каждому из них рыночный прейскурант. Они столь свыклись с самим принципом необходимости объяснять, что приходят в ужас от одной мысли оказаться непонятыми окружающими их недочеловеками, – а потому постепенно опустились до уровня наидегенеративнейших из своих студентов. Преподаватели Ницше не умеют ни ходить – не то что бегать! – ни дышать, ни хохотать, ни рыдать от счастья, ни есть, ни сидеть, ствол из тела прогнил, их раса трухлява, и они судорожно источают вкруг себя тление – на строки Ницше в том числе. А истерия тщеславия, прочно и пошло связанная с профессорским чином, – сдобренная остервенением от сознания бестолково прожитых десятилетий, – является залогом перманентности распространения ими доктринальной гангрены.
Анатолий Ливри, бывший славист Сорбонны, ныне преподаватель русской литературы Университета Ниццы – Sophia Antipolis, доктор наук этого университета, писатель, лауреат литературной премии им. Марка Алданова (Нью-Йорк, 2010) за повесть ГЛАЗА, написанную им в 1999 году. Его докторская диссертация «Набоков ницшеанец» была опубликована в Париже (« Hermann », 2010) и в России («Алетейя», Ст.-Петербург, 2005), получив премии «Серебряная Литера» (Ст.-Петербург, 2005) и «Эврика» (Москва, 2006). Эллинист и философ, Анатолий Ливри признан и публикуется Французским Обществом Эллинистов « Guillaume Budé », базельским Центром Рудольфа Штайнера, а также берлинским издателем Фридриха Ницше « Walter de Gruyter ». Eго Физиология Сверхчеловека, Введение в Третье Тысячелетие – монография о конституции Сверхчеловека и самоформировании созидателя, увидела свет в Петербурге в 2011 году. Элементы этого труда вошли в профессорскую абилитацию Анатолия Ливри.
1. Friedrich Nietzsche, Ecce homo, перевод Анатолия Ливри.
2. См. Анатолий Ливри, Физиология Сверхчеловека, Введение в Третье Тысячелетие, Ст.-Петербург, 2011, 312 с.
3. См. Император Юлиан, О Базилевсе-Гелиосе, 38. Автократор ссылается на Платона, Законы II, 653 c – d, 665 a.