Предисловие переводчика к письмам Ницше

 

Игорь Эбаноидзе

 

«Что-то я ношу в себе, чего нельзя почерпнуть из моих книг» — эти слова Ницше из письма Лу Саломе не похожи на признание человека литературного, стремящегося выразить себя без остатка в произведениях и сожалеющего, что это еще не вполне удалось. Скорее, они — об обладании чем-то, не превращаемым в литературу, о том внутреннем послании, которое несет в себе человек помимо своих книг. В случае Ницше значение этого внутреннего послания настолько велико, что вполне сопоставимо с ценностью его наследия. И хотя в этой публикации немецкий мыслитель предстает в первую очередь именно как человек литературный, освоивший, по его признанию из письма Овербеку, «некий пласт культуры, заменить который до поры будет нечем», все же и представленные здесь письма способны дать представление о неповторимости того послания, которое несет личность немецкого философа.

Подборка разбита на три раздела, представляющие разные этапы внутреннего пути Ницше — пути внешне извилистого и противоречивого, но по сути своей поразительно единого и целостного. На самом деле различие между этими «этапами» примерно такое же — как между пролетами лестницы: каждый новый пролет вроде бы и впрямь разворачивает идущего в противоположную сторону света, однако по сути направление остается тем же самым — вверх.

Первые по хронологии письма относятся к 1866—1871 годам — времени становления Ницше, его увлечения Вагнером и Шопенгауэром, начала его преподавательской деятельности в Базеле. При всем филологическом энтузиазме начинающего свой путь Ницше поразительно, насколько критичен этот очень молодой человек к своей профессии, насколько ощутимо с самых ранних лет дает о себе знать инаковость его пути, неуклонно выводящая его за пределы любой устоявшейся системы, любой заданной социальной, профессиональной и эстетической парадигмы. Особенно характерно в этом смысле написанное спустя полтора года работы в Базеле письмо начальству, где он просит о переводе на должность профессора философии, — письмо, шокирующее с точки зрения цеховой этики филолога и педагога, поскольку о собственном профессиональном служении говорится как о чем-то случайном, ошибочном, являющемся помехой более высоким целям и собственному существованию.

Следующий этап, представленный письмами 1874—1879 годов, — пора самоопределения и самопреодоления. Болезнь Ницше, относительно характера которой до сих пор высказываются самые разные гипотезы, к концу этого этапа достигает своего пика. Мигрень, рвота, боль в глазах, временами — почти полная слепота. Ницше еще надеется излечиться, ездит на воды, консультируется у врачей. На это и на то, чтобы писать книги, нужно время — он все чаще берет отпуск в университете, под конец на отпуска уходит большая часть года. В 1879-м Ницше покидает кафедру. Болезнь облегчением быть не может, и все же в одном она облегчает его задачу — теперь 35-летний пенсионер предоставлен самому себе. У него нет ни дома, ни семьи, ни спутника жизни, а идейные расхождения с бывшим кумиром Рихардом Вагнером влекут за собой и потерю прежнего круга общения. О том, сколь мучительно временами это одиночество, свидетельствуют многие из представленных здесь писем. И все же радость обретения самого себя торжествует здесь и над болезнью, и над одиночеством и позволяет Ницше выйти из «окружения смерти» к последнему этапу его внутреннего пути.

Этот «последний» Ницше, Ницше 80-х годов, кажется нам наиболее знакомым, до степени узнаваемости литературного персонажа. Беллетристичности, общедоступной понятности ему, несомненно, добавляет история с Лу Саломе, отголоски которой можно услышать в публикуемом нами письме 1883 года Овербеку. Недаром философ и в самом деле стал персонажем романа с весьма трогательным названием «Когда Ницше плакал». Однако образ отшельника, пережившего любовную неудачу, и его осанка «стойкого оловянного солдатика», скрывающая, быть может, внутренний надлом, — не более чем мелодраматическая декорация безжалостно твердой и острой работы его мысли, которая в письмах слегка смягчается эффектом присутствия, — примерно так же, как, по словам самого Ницше, «близкое личное общение действует корректирующе на чисто книжное знакомство с чужими мнениями и ценностями; благодаря первому можно воспринимать и делать заключения гораздо спокойнее».

Здесь мы публикуем прежде всего те письма, в которых ясно видна точность и безупречный вкус его отношения к проблемам культуры — в том числе, к современной литературе и национальному вопросу. 5 писем первой половины 1887 года посвящены Достоевскому, с чьими произведениями в эти месяцы впервые познакомился Ницше, а также антисемитизму — темам, в которых, что ни говори, присутствует «исконно русская» жилка. И надо сказать, что на примере последней темы особенно хорошо видно, насколько этически безупречен, до степени образца для подражания, бывает в своих оценках и комментариях философ «имморализма».