Григорий Веков
Люди, остро переживающие за судьбы высшей культуры, размышляющие и действующие в рамках представлений о ней, неизбежно становятся ее носителями. И как бы ни были различны их представления и подходы к разрешению реальных проблем, они всегда могут найти и обозначить общие точки соприкосновения. Сегодня к таким точкам соприкосновения можно отнести следующие: 1) стремление к познаванию высшей природы человека, 2) необходимость выработки понимания основ возможного действия высшего человека в современных условиях, 3) имя Ницше как общий признанный символ всех, кто считает возможным брать на себя подобные задачи.
Сегодня наш гость Григорий Веков - Редактор журнала "Онтология Времени" (философия и искусство), автор книг "Основы расовой морали", "Происхождение духовного опыта человека".
29 апреля 2003 года, мастерская Лены Хейдиз, в роли собеседника также Дмитрий Фьюч`е.
Д.Ф. Прежде всего было бы интересно услышать твоё общее мнение о Ницше.
Г.В. Ницше поставил много до сих пор актуальных и основополагающих вопросов. Его можно охарактеризовать как последнего мыслителя, отстаивающего идеи высшей культуры, как последний опыт метафизического мышления.
Я понимаю Ницше рационально, я не мистик, и никогда не стану опираться на мистические основания ницшеанской мысли. Я полагаю, что идеи Ницше возможно и необходимо перевести в рациональную область знания и разума, поэтому же я понимаю его в русле гегелевской философии и её понимания исторической роли мирового разума. Современная задача метафизики заключается в преодоления позитивистских представлений о сущности разума. В связи с этим, я рассматриваю Ницше как новую область откровения духа, которая вступает в противоречие с исходной системой представлений о разуме, обоснованной научной метафизикой. А научную метафизику я рассматриваю как своего рода Ветхий Завет в понимании чистой идеи человека.
Самое важное, что разрабатывает Ницше и что соответствует моей философии, это идея существования человека высшего типа. На мой взгляд, если ХХ век определяется метафизической постановкой вопроса о существовании человека высшего типа и его противоречиями, то ХХI век должен определяться процессом его объединения в мировой цивилизации. В стратегическом смысле это формирование некой кастовой системы, которая будет служить основой для утверждения новой цивилизации.
Д.Ф. В твоей книге слышится созвучность человека высшего типа и ницшеанского сверхчеловека. Можно ли обозначить принципиальные различия этих понятий или это просто игра слов?
Г.В. Я могу попробовать изложить своё понимание в примитивной схеме. Первый важный момент это определение исторической расы, и, в целом, расовой психологии. Для меня раса - это единство людей на духовном уровне коммуникации, осознающих бессмертное или сакральное начало в своем единстве как действие реального духовного опыта. Я противник арийской или какой-либо иной биологической теории расы. Любая человеческая раса проходит определенные этапы исторического развития, а распад её духовного основания я называю периодом расовой катастрофы, во время которого формируется новая раса. Раса homo sapiens, в действительности формируется лишь последние три столетия, и началось это формирование с признания преимущества рационального духовного опыта перед опытом экстатически-божественным.
Сейчас умирают костыли науки, на которые опиралась метафизика разума. Три столетия наука в противовес религии доказывала, что существует разум, основываясь на экспериментальных фактах, но современная метафизика разума соприкоснулась с областью бессознательных влечений в инстинкте смерти, где существует реальный механизм формирования духовного опыта человека. Здесь научные методы оказываются бессильны, по крайней мере, в пределах гуманистических представлений философии науки. Поэтому наша историческая эпоха мировой расовой катастрофы ставит перед нами основной метафизический вопрос: в чем выражается в наше время чистая идея человека?
Я использую понятие человека высшего типа для обозначения действия реальности исторического духа в социальной структуре массовой цивилизации, которая имеет откровенно антиисторический характер. В современном смысле высший тип человека - это человек, который переводит новый язык разума из дионисийского бессознательного начала в конструктивные области или в аполлонические структуры. Если говорить классическим языком философии, то эстетика Ницше формирует новую духовную прерогативу исторического разума.
Высший тип человека - это человек, который утверждает нравственный закон в цивилизации, вступающей в состояние варварства, и одновременно это человек новой цивилизации. Я полагаю, что мы стоим на пороге рождения русской цивилизации, где современное состояние русской культуры определяются мной как "Темные Века", начавшиеся с разгрома большевистской ордой патриархальной русской расовой системы. На их обломках возникли современные варварские социальные механизмы. В этой ситуации варвар становится либо материалом для другой цивилизации, более развитой, либо создает свою цивилизацию, ибо не может существовать длительных разрывов в духовном процессе самосознания нации.
На мой взгляд, в России зарождается новая цивилизация, потому что здесь присутствует опыт инициации рационального духа западноевропейской высшей культуры для становления новой расы. Для Европы идеи разума характеризуют конец её истории, для России, рациональное понимание истории есть начало ее самостоятельных структур цивилизации.
При этом я рассматриваю ницшеанское понимание дионисической энергии в плоскости научной постановки вопроса о трансформации индивидуального и коллективного инстинкта смерти (расовое бессознательное) в духовный опыт отдельного индивида и нации. Дионисийское начало у Ницше соответствует моему пониманию предельно активизированного инстинкта смерти, где концентрируется духовная энергия народов в эпоху расовых катастроф.
Д.Ф. И все-таки, возвращаясь к соотношению понятий сверхчеловек и высший человек, я понял из твоей книги, что не стоит прыгать в категории "сверх", что некоего сверхбытия не существует, что высший человек - этого достаточно. Но Ницше говорит о том, что и высшее в человеке должно быть преодолено, что нужно преодолеть еще и сострадание к высшим людям, называя такое сострадание своим последним грехом. Т.е. сверхчеловек превосходит понимание высшего человека.
Кроме того, сверхчеловек у Ницше есть лишь эстетический образ высшего человека, который уже не в состоянии содержать в себе человеческую начинку, и у которого, следуя твоей терминологии, внутри протекает только высшая духовная деятельность. Человек для сверхчеловека есть такое же посмешище и мучительный позор, как и обезьяна для человека. Просто же высшие люди по Ницше все еще несут в себе человеческий скарб, и, по твоей теории расовых катастроф, обречены всегда снова и снова скатываться к животному состоянию. Человечность (слабость) как бы неизбежно рано или поздно отнимает у них силы. В этом смысле сверхчеловек есть качественный скачок в развитии человека, содержащийся в окончательной победе над человеческим. В этом же смысле странным кажется твое утверждение, что "всякая попытка рассматривать нечто, что существует сверх явления бытия, есть явный признак распада мышления, отрицающего сущность, что должно быть категорически отвергнуто".
Г.В. Повторюсь, что мне важно вычленить у Ницше именно рациональный, практический смысл. В истории философии много мистики и мистиков, и эту часть философии можно сколько угодно трактовать, не имея элементарного разума. Но меня мистический момент не интересует. Пусть люди с не строгим, не подготовленным мышлением фантазируют на любые темы.
Я стою на позиции воли. Воля - это то, что реально создает субъективное пространство разума, а пространство обладает внутренней мощью, воздействующей на внешнее, окружающее. Так вот, там где рациональный элемент минимален, пространства не существует, существует лишь некий поток эмоций, который в принципе легко сминается объективным процессом времени. А это очень серьезный момент, потому нельзя смять только ту волю, в которой существует рациональная система ценностей, проистекающая из наиболее разрушительных инстинктов человека, обусловленных процессом трансформации инстинкта смерти в непосредственный духовный опыт сознания.
Существует серьезная евгеническая проблема вырождения человека в современной массовой цивилизации. Что может пресечь этот процесс? Есть лобовое решение - отбирать биологически наиболее полноценные человеческие виды, из чего, собственно, исходила расовая теория фашизма. Но я считаю это тупиком, потому что решать проблемы расовой катастрофы на механическом уровне бессмысленно с точки зрения разума. Чтобы высшая культура могла функционировать длительное время, она должна иметь некоторую замкнутость, т.е. она не должна вступать в примитивное соприкосновение с низшими формами энергии, что создается в кастовой системе, но не в каком-то мистическом смысле, а в виде рациональной модели. Все высшие культуры, описанные Шпенглером, утверждались через самостоятельные кастовые механизмы.
В отношении понятия "сверхчеловек" у Ницше, я полагаю, что конструкция "сверх" возникает тогда, когда явление нельзя ухватить рационально, хотя оно и воспринимается эмоционально в полной мере, т.е. когда не хватает средств рационального языка. Ницше, с одной стороны, как представитель поздней формы гуманизма, а с другой стороны, как родоначальник нового духовного откровения, должен был вводить какие-то промежуточные понятия.
Можно многое говорить о понятии "сверхчеловек" у Ницше, но я считаю, что если ставить реальные метафизическое вопросы познания, то это неперспективно, так как необходимо видеть, что такого рода понятия дают возможность различной спекуляции для суждений крайне низкого уровня культуры. Поэтому с рациональной точки зрения правильней рассуждать о человеке высшего типа, но не о сверхчеловеке.
Д.Ф. Давай поговорим о соотношении дионисийского начала и инстинкта смерти. Для меня отношение к смерти или отражение смерти есть важнейшая, но не единственная граница между высшим и низшим. Есть и другие водоразделы. Дионисийскую составляющую природы человека по Ницше ты тоже относишь к активности человеческого инстинкта смерти. Однако дионисийское начало это полнота и веселье жизни, это прежде всего безумие, разрушающее всякие устои.
Инстинкт смерти заявляется тобой как центральный и даже метафизический пласт бессознательного, в то время как поверить в небиологическую составляющую нашего бессознательного лично для меня крайне затруднительно. Мне представляется, что, как и любые иные инстинкты, инстинкт смерти записан в нашей биологической программе. То, что действие этого инстинкта имеет решающее значение для духовного опыта человека, не может делать его сакральным, магическим или еще каким-либо внеприродным, не может также впрямую обосновывать целью его наличия именно разум. Весь мой опыт, как, я уверен, и опыт других элементарно продвинутых людей, подтвердит эту твою очевидность - столкновение со смертью, преодоление смерти, мысли о смерти и т.д. (поле сознания смерти) всегда приводят к проявлениям высшего в человеке. Это не есть новое откровение, это давно известно; новое - это то, что этот инстинкт полагается тобой в основу новой мифологии, а именно мифологии разума.
Г.В. Важно провести решительную переоценку в понимании природы бессознательной энергии человека. В моем психоаналитическом опыте понимания, человек - это трансформация бессознательной энергии инстинкта смерти, которая не дает возможности присваивать сознание различными массовыми системами информации, наполнять его всяким мусором, болтовней и демагогией. Именно поэтому интересующая нас граница пролегает в бессознательном. Мои собственные психоаналитические наблюдения убеждают меня в том, что именно в инстинкте смерти сконцентрирована духовная энергия человека. Я считаю, что это соответствует той катастрофе сознания, которое испытывает историческое мышление, когда этот процесс трансформации пресекается в эпоху расовых катастроф. Дионисийское начало у Ницше есть выплескивание мусора распада старого механизма трансформации духовного опыта, то есть опыта христианской веры. В моей терминологии понимания расовой психологии человека это определяется как сюръекция бессознательного.
В течении жизни, лишенной субъективного духовного опыта сознания, метафизическая сущность человека не выявляется, но в экстремальных условиях начинают выявляться ее глубинные механизы. Так вот я утверждаю, что любой человек - это прежде всего не сексуальное и не биологическое существо, а существо метафизического опыта духа, которое должно быть проявлено, поскольку, в противном случае, человек есть животное, существо низшего типа, не способное осознать себя в истории, поскольку историческое мышление обладает стратегией только в перспективе духовного опыта сознания. Кроме того, подавляющее большинство людей не способно осознавать в своей природе действия инстинкта смерти в силу того, что их природа примитивна и запрограммирована, как правило, на вне исторические схемы: торговля, производственная или экономическая деятельность, то есть та сфера активности, которая в период господства высших культур рассматривалась как среда низшего сословия. Собственно, кастовые механизмы исторических культур всегда создавались для того, чтобы заставить низшего типа человека осознавать себя как часть духовного опыта. Расовая катастрофа всегда, параллельно, есть постепенный процесс реконструкции кастовой системы, что мы наблюдает в истории института церкви в последние столетия. Животное (опять-таки низшее, поскольку в высших видах животных можно наблюдать некоторое присутствие доминирование инстинкта смерти) никогда не признает в себе действие того, что отрицает его непосредственные рефлексы как биологического механизма. Ведь животное, quasi homo, в моей терминологии, есть продукт исключительно четвертого сословия, как его определял Шпенглер, то есть массовой психологии, не имеющей никакой рациональной базы ценностей. Естественная реакция человека низшего типа даже на возможность существования инстинкта смерти в его бессознательном, - это заявление, что такого инстинкта нет.
И если современная цивилизация переходит в состояние варварства, то, следовательно, должна существовать другая цивилизация, которая будет строиться на новом духовном опыте.
Д.Ф. А почему вместо инстинкта смерти не говорить вслед за Ницше о воли к власти как мериле человеческого духа?
Г.В. Мы осознаем себя в пределах ценностей высшей культуры, а воля к власти есть и у низшего типа людей. Кочевые орды в мировой истории также движутся волей к власти, но они отрицают существование человека высшего типа, поскольку являются человеческим сбродом, захватывающим власть в эпоху расовых катастроф. Я же говорю об ином - об определении в человеке его морального сознания, его центра связи с мировой историей. Проблема современного человека состоит в утере им связи с духом мировой истории. Откуда трансформируется духовная энергия жизни - разве из биологии человека? Её там минимум. А вот максимум её как раз в инстинкте смерти.
Это не означает, что я отрицаю ницшеанское понимание воли к власти. Любой философ исходит из предшествующего исторического опыта философии и дает новое на основании его осознания. Я, вслед за Ницше, стою на позициях воли к власти как объективном предназначении механизмов высших ценностей. Просто болтать можно обо всем, можно провести симпозиум о сверхчеловеке, где президиум будет состоять из представительных quasi homo. Другими словами, понятие "сверхчеловек" не работает в наше время, а если и работает, то против высших ценностей.
Д.Ф. Так это чисто фрейдовский термин - инстинкт смерти?
Г.В. Нет, хотя он и имеет психоаналитическое происхождение.
Л.Х. Нет ли у тебя не просто предчувствия или ощущения смерти, но еще и интереса к смерти как к явлению?
Г.В. У меня такого интереса нет, как нет у меня и страха перед смертью. Высший тип человека всегда обращен своим субъективным разумом к тому, что, определяя онтологическую структуру мира, выражает реальность духовного опыта. Таковой в наше время является акцент рациональной метафизики на разрушительных процессах, которые производит инстинкт смерти в человеческой психике. Мое понимание инстинкта смерти не имеет ничего общего с религиозным страхом смерти и мало общего с психоаналитической теорией Фрейда.
Д.Ф. Можно ли понять так, что инстинкт смерти является наиболее базовым у человека, из которого проистекает в том числе и его воля к власти, и что чем сильнее ощущается инстинкт смерти, тем сильнее и сами жизненные проявления человека, что воля к власти есть проявление инстинкта смерти?
Г. В. В принципе - да.
Д.Ф. В твоей книге есть утверждение о том, что Ницше не мог проникнуть в сущность души человека новой расы, поскольку его внутренняя жизнь принадлежит опыту распадающегося целого старой культуры.
Мне представляется, что как раз Ницше проник в будущее этого распада настолько далеко, что не мог не сделать попытки сформулировать свои ощущения этики человека новой расы. Однако он говорит уже не о человеке, а о сверхчеловеке, т.е. об отказе от человеческих кругов перерождения и о выходе на принципиально новый тип именно высшего человека как породы, а не случайности внутренней жизни.
Г.В. Ницше писал в конце 19 века. Это время расового хаоса, когда наука уничтожала всё, что было создано в Европе за последние столетия её религиозным духом. Мысль Ницше есть продукт развитой исторической мысли своего времени, но мы не можем исходить из его концепции истории. Нужно все-таки разделять опыт европейского исторического духа и российского. Мы живем в России. Надо чувствовать именно российскую историческую реальность.
Была ли здесь история? Некий духовный потенциал был в патриархальной русской культуре. Затем наступают Темные Века большевизма. В России историческая раса не существовала, и сегодня перед русской культурой встает вопрос: быть или не быть русской нации? Ибо в России конфликт между высшим и низшим человеком становится определяющей ее историю вектором развития после 17-го года, когда низший тип получил тотальное господство и власть. Так вот, либо здесь состоится человек, который может нести ответственность не только за проблемы своего мелкого быта и проблем периферии мировой цивилизации, а и за всю мировую цивилизацию в целом, либо, вероятно, Россия постепенно будет терять начала государственной самостоятельности, пока окончательно не исчезнет как некая зависимая территория. Я полагаю, что в русской культуре никогда не существовало самостоятельной позиции разума, ведь разум это и есть историческая раса, которая утверждает: государство должно быть только таким и никаким иным. В России же всё заимствовано, - посмотрите - сколько пластов чужих культур носит на себе исторический опыт российской цивилизации. Но когда эти пласты с нее снимаются, то остается вопрос: а что в ней есть, собственно, своего?
Д.Ф. Есть ли смысл говорить о том, что Ницше отвергал радужные надежды на миф о разуме, считая его великим и уже современным себе заблуждением? Ницше осознает миф о разуме, однако он его отрицает. И Ницше дал человеческому миру свои иные и, на мой взгляд, более прекрасные мифы - воли к власти, вечного возвращения, сверхчеловека, Диониса. Вот слова Заратустры:
"Это дерзновение и это безумие поставил я на место той воли, когда я учил: "Всюду одно невозможно - разумный смысл!" Хотя немного разума, семя мудрости рассеяно от звезды до звезды, эта закваска примешана ко всем вещам: из-за безумия примешана мудрость ко всем вещам! Немного мудрости ещё возможно; но эту блаженную уверенность находил я во всех вещах: они предпочитают танцевать - на ногах случая".
Г.В. Это наиболее неполноценное, что есть в ницшеанской философии. Ницше дал возможность бессмысленным и, прямо скажем, слабоумным умам спекулировать на тему своей поэтической эстетики. Несмотря на выдающийся характер его метафизической мысли, она есть провозвестник западноевропейского слабоумия, который особенно остро выражается у Хайдеггера. Можно сказать, что Ницше есть Плотин нашего времени, когда последние представители неоплатонизма были откровенными мистиками, панически избегающие разрушительных вопросов разума. Наиболее же дико, когда по поводу философии Ницше начинают рассуждать варварские умы в Африке или России, которые, собственно, еще не доросли до понимания, что такое человек, а уже пытаются рассуждать о сверхчеловеке. Все это следствие дикого уровня рациональной культуры у нас в России.
Д.Ф. Называя "вечное возвращение" последней крупной философской идеей или последним метафизическим духовным опытом западной философии, ты даешь в своей книге различные интерпретации этого ницшеанского мифа. То ты видишь за этим возвращение субъективного духа к своим архаичным первоистокам, то, делая акцент на вечности, видишь за этим бессознательное действие акта воли высшего человеческого типа, то видишь за этим прорыв эстетических феноменов из бессознательного в сознание высшего типа человека - разум, то придаешь этому мифу спиралевидную направленность понимания мировой истории .
Лично мне вечное возвращение представляется самостоятельным великим мифом, меняющим восприятие человека его ценностей во времени. Такой миф, став этической сознательной доктриной, в зависимости от последствий своего воздействия безмолвно и верно делит людей на низший и высший тип. В этом воздействии, проводящем невидимую границу между людьми, и заключен высший характер этого мифа. Такое же воздействие производит любой великий миф. Так чем для тебя является идея вечного возвращения? Как она живет в тебе лично? Принимается ли она тобой внутренне?
Г.В. Это центральная идея Ницше и как любая центральная идея она не объясняется однозначно. Это последнее метафизическое учение, открытое нам, и к ней надо относиться с уважением, ибо после Ницше философия как таковая исчезает. Я рассматриваю вечное возвращение как реально достигнутое историческое знание о духовном опыте человека. И поскольку это последнее открытие в области метафизики истории, то отношение к нему определяет любого человека. Для меня важно понимание того, что научная метафизика закончилась на Гегеле, и что Ницше является продолжателем метафизики истории, намеченной Гегелем. Новое у Ницше по отношению к Гегелю - это разделение людей на высший и низший человеческий тип.
Д.Ф. Ты считаешь возможным использовать понятие вечного возвращения в своих работах?
Г.В. Да. Я только подхожу к некоей философской системе, которая может закончиться некоторым онтологическим выводом, соизмеримым с идеей вечного возвращения.
Д.Ф. Кастовые союзы ты называешь основой высшей культуры. Можно об этом по-подробнее.
Г.В. Я пишу сейчас работу, которая называется "Каста и государство", но я не хотел бы забегать вперед. После написания мной книги "Происхождение духовного опыта человека" многие задают естественный вопрос: что делать? Вот я и пытаюсь сейчас на этот вопрос ответить. Необходимо отказаться от примитивных представлений о касте. Любая высшая культура - это каста, это несмешиваемость с низшей культурой, это постоянное соблюдение границы, это формирование адекватной структуры власти, и прежде всего власти духовной. Мои мысли на этот счет - это ответ расового человека, находящегося в конкретное историческое время в конкретном месте, то есть в данный момент в России.
В пределах массового сознания один человек воспринимает другого человека как биологический механизм, а не как разумное существо. Человек превращен в примитивную интеллектуальную схему, которая произносит слова из информационного потока, подобно механическому роботу. А если бы существовал кастовый институт, то в людях бы инициировались высшие цели, и поступки людей были бы иными. В аристократической культуре насильно внедрялись высшие ценности. В массовой культуре, наоборот, насильно внедряются ценности человека низшего типа.
Д.Ф. Но где твоя каста?
Г.В. Моя каста пока что еще не возникла, но она должна сформироваться. Вопрос о касте стоит в двух областях. Первое - это некая метафизическая общность, а второе - это некая реальная социальная структура. Так вот метафизическая область существует. Разговоры о Ницше, о воле к власти (только не с большевистских позиций) - это и есть процессы метафизической общности. Другое дело - задача структурирования. Я сейчас у многих людей нахожу сознание необходимости этой объективной задачи мировой цивилизации.
Для объединения нужны некие экстремальные условия. А экстремальная проверка духа - это не бандитские разборки в современной России, а метафизическое испытание. Там, где действует недочеловек, там не может быть метафизических испытаний, поскольку входя с ними в контакт, высший тип человека автоматически опускается до уровня quasi homo, благополучно присвоившего себе собственность разгромленной в 17-ом году Российской империи. Впрочем, этот quasi homo осознает, что реальных прав на собственность у него в России не существует.
Субъективно я постоянно нахожусь в экстремальной метафизической ситуации, объективно же нет. В современной культуре победившей морали рабов объективные проявления высшей культуры трудно найти. Однако если ты, как субъект, что-то из себя представляешь, то объективное столкновение рано или поздно произойдет. Без столкновений нет метафизического пути.
Меня интересует соприкосновение с сакральным началом, которое в данный исторический период совершенно новое. Очень мало людей, которые находятся с ним в непосредственном контакте и которые концентрируют внимание только на реализации этой объективной задачи. И это именно объективная задача, которая стоит над всякими субъективными увлечениями.
Д.Ф. Если возникновение касты обусловлено объективными причинами, то она возникнет и без всяких изысканий и книг о ней.
Г.В. Она возникнет и без книг. Дело не в том, что я пишу о касте. Я обращаюсь к людям высшего типа. И своих предшественников в России я не нашел. В отношении касты я могу также указать на то, что она не основана на лидерстве. Это олигархическая система, где всегда сохраняется баланс сил, и нет явного лидера.
Д.Ф. Что бы ты выбрал - реальное действие или продолжение метафизических разработок в виде писания книг?
Г.В. Действие я уже выбрать не могу, но вообще я всегда был сторонником действия. Я по натуре - человек действия, но в глубинах моей природы оказалась задача, реализацией которой я занимаюсь. Вопрос о непосредственном действии - это вопрос молодости, моей задачей является показать объективные механизмы возникновения культуры человека высшего типа в современной цивилизации.
Л.Х. Вот Лимонов сделал попытку действия. Партия, книги, газета и т.п. И хотя эта попытка больше похожа на художественную акцию, но тем не менее.
Г.В. Еще раз повторю, чтобы произошло рождение касты, нужна граница высшей культуры. А у нас сейчас в целом по отношению к русской психологии действует оккупационный режим, возникший в 17-ом году. С точки зрения исторического разума, в государстве сейчас, за редким исключением, активен один человеческий сброд, и история этих людей так и оценит. Конечно, внутри политической власти идет борьба, и среди борющихся есть и представители высшего типа человека.
По поводу же Лимонова следует сказать, что, во-первых, назвав свою партию "большевистской", он противопоставил себя идеи существования человека высшего типа, а, во-вторых, что идеология его партии есть детская игра инфантильного интеллекта, который затронул в форме фарса реальные начала русской трагедии. Как известно, большие политические изменения всегда начинаются с дешевого шутовства. Реальные проблемы в истории, первоначально, всегда поднимают шуты, которым это дозволяется в силу несерьезности их социального положения.
Д.Ф. Так как же сегодня возможны касты? Как возможно создание среды, способствующей её созданию? Какие для этого могут быть предпосылки? Вот у Ницше была идея духовного монастыря, где воспитывалась бы высшая культура. И конечно нельзя забывать и этих его слов:
"Есть тысячи троп, по которым еще никогда не ходили, тысячи здоровий и островов жизни. Все еще не исчерпаны и не открыты человек и земля человека. Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей доходит новая весть. Вы, сегодня еще одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него - сверхчеловек. Поистине, местом выздоровления должна еще стать земля! И уже веет вокруг нее новым благоуханием, приносящим исцеление, - и новой надеждой!"
Г. В. С интуитивной точки зрения, я с этой этической интуицией Ницше согласен, но практическое слово "монастырь" должно быть отвергнуто, как устаревшее. Но нужна именно замкнутая общность, куда не проникает эта дегенеративная энергия человеческих масс. Другого пути нет.
Повторюсь, - я провожу жесткую границу между интеллектом и разумом. Интеллект не имеет бессознательных корней, в отличие от разума. Разум - это способность реализовывать абстрактные схемы рассудочных конструкций в самой реальности. В настоящее время объективный интеллект утратил всякую взаимосвязь с разумом, занимаясь абстрактными утопиями.
Д.Ф. Хотелось бы верить, что твоё понимание России как нового центра расообразования не есть лишь дань твоим собственным чаяниям. Я сам не лишен этих чаяний, однако я не стал бы их класть в основу своих утверждений. Я, например, вижу и второй центр расообразования - США, и на основе твоих взглядов может казаться, что американская цивилизация ближе, чем Россия, стоит к прорыву в сферу действия мифа о разуме. Почему бы не Америке стать новым центром расообразования - ведь там рациональная составляющая духовной жизни очень сильна и именно там миф о разуме может дать свои неожиданные расообразующие плоды. Поэтому необходим более точный сравнительный анализ с точки зрения теории расовых катастроф между Россией и США.
Г.В. К американской культуре я отношусь с сочувствием, но надо понимать, что всё ее политическое лидерство основано лишь на том, что нигде в мире более не действует разумная воля, то нет и намека на объединение людей высшего типа. Если только возникнут какие-то объективные цели объединения людей на основе высших ценностей, Америка будет естественно структурирована в эту новую систему. Ведь надо понимать, что у Америки нет собственной расовой базы, она не прошла все необходимые стадии развития исторического духа.
Л.Х. Мне показался очень сложным язык твоей книги, что приводит к недостаточной ясности твоих позиций. Я думаю, что слова, выражающее нечто, есть некий дар тому, кто действительно постиг это, и если его у тебя нет, то можно много долго писать вокруг да около, но так и не выразиться точно и ясно.
Д.Ф. Я вижу у Григория четкое стремление внести рациональное в иррациональные сферы.
Сейчас я хотел бы провести небольшой блиц о Ницше - серию кратких вопросов-ответов. Первый из них такой. Когда состоялось твоё первое знакомство с Ницше и каково было его влияние?
Г.В. Мне было лет 18-19. И это знакомство я не считаю случайным. Оно произошло именно потому, что Ницше говорил о высшем типе человеке. В основном это были самиздатовские вещи.
В философии основное влияние на меня оказал все-таки Гегель, и прежде всего с точки зрения техники мышления. Ницше оказал большее влияние с точки зрения постановки новых моральных вопросов.
Д.Ф. И все-таки какая ницшеанская идея тебе кажется самой важной и достойной особого внимания?
Г.В. Этот вопрос упрощает Ницше. В историческую эпоху расовых катастроф, когда демократия вырождается в охлократию, Ницше утверждает реальность человека высшего типа и его ценностей. Это является основой для отрицания той реальности, которую мы перед собой видим.
Мораль господ в ницшеанском понимании я предлагаю заменить термином расовой морали, как морали человека высшего типа, т.к. понятие "господин" относительное. Т.е., повторюсь, самое важное в Ницше - это идея высшего типа человека.
Д.Ф. Мог ли бы ты выделить особо какое-то произведение Ницше?
Г.В. Не могу. У меня нет "любимой" работы. Я могу только сказать, что ранний Ницше и зрелый Ницше резко отличаются, и что настоящий Ницше - это работы, приближающиеся по времени к его личной трагедии.
Д.Ф. Какое самое слабое место у Ницше?
Г.В. Отсутствие рационального языка, который он в принципе и не мог выработать в силу задачи, которая перед ним стояла.
Д.Ф. Ницше-автор и Ницше-человек. Можешь ли ты провести различия в них?
Г.В. В истории философии человеческое в жизни философа несущественно, если, конечно, оно не связано с непосредственной реализацией его идей. На мой взгляд, ничего значительного в этом смысле в судьбе Ницше не было, если не считать знакомства с Вагнером и его влияния и, может быть, трагической болезни в конце жизни.
См. также:
Веков Г. Основы расовой морали
Веков Г. Происхождение духовного опыта человека